Сколько раз она представляла себе этот момент, но все равно оказалась неготовой к охватившему ее смятению. К взгляду Кирилла, потемневшему до черноты. К дикому, нечеловеческому напряжению в мышцах, ощущаемому при каждом движении. Благодарно опустила ресницы, когда услышала щелчок выключателя и погрузилась в спасительный полумрак. А руки отчего-то стали неловкими, отказываясь подчиняться рассудку, и лишь дрожали, когда она пыталась хотя бы просто обнять мужа.

– Катя… – мужчина ослабил хватку, хотя, казалось, даже мысли причиняли боль. И ничего не хотелось так сильно, как оказаться в ней, ощутить тесные объятья ее тела, погрузиться настолько глубоко, чтобы в этой глубине потерять самого себя.

Но прямо перед его лицом блестели влажным светом родные, любимые глаза. И в них отражался… страх. Мог ли он уступить своей жажде и еще больше напугать ее? Сейчас, когда были сметены все преграды? Когда от вожделенной мечты его отделяла лишь невесомая ткань неожиданного свадебного наряда? Чего стоила его страсть, если Катя не сможет ее разделить?

– Котенок… Моя сладкая девочка… Не бойся… Я не сделаю ничего, что тебе было бы неприятно.

Она неслышно всхлипнула.

– Не боюсь… Не знаю, что мне делать… Такая неуклюжая… И руки не слушаются…

– Тогда я стану послушным вместо них… Просто скажи, что ты хочешь. Хотя бы подумай… Я услышу… Почувствую, маленькая…

Когда-то давно она доверила свой секрет бумаге, чтобы теперь эти строчки вернулись в ее жизнь звенящим откровением.

Хочу. Твоих губ – так много, чтобы не осталось ни сил, ни времени дышать. Одного мгновенья, растянувшегося на вечность. С тобой. В тебе.

Он утонул в манящей глубине ее глаз, обретших цвет штормового моря. Задохнулся желанием, сковавшим мышцы. Слизнул с губ надорванный стон.

– Мое сокровище…

Хрупкая драгоценность, которой было страшно коснуться. Почти не ощутимо, чтобы не спугнуть ее, прочертил дорожку по нежной коже, улавливая неповторимый, медовый аромат. Закрыл глаза, впитывая робкие касания. Неуклюжая? Он рассмеется в ответ на это нелепое заявление… потом… когда снова сможет дышать. Хотя, пусть это время никогда не наступает: он согласен до конца своих дней насыщаться ею вместо воздуха. Наслаждаться осторожными ласками, в сотни, тысячи раз превосходящими все пережитое им прежде.

Тонкие пальчики скользнули на грудь, пробираясь сквозь ткань рубашки.

– Скажешь, если я что-то сделаю не так?

– Не скажу… Этого просто не может быть.

Ей бы такой уверенности. И сил… Хотя она не против, если он поделится с ней своими.

– А вдруг тебе не понравится?

– Мне понравится все, что угодно, если это сделаешь ты.

Она зажмурилась, теряясь в этой откровенности, но сквозь затопившую сознание тревогу различила его голос.

– Котенок, посмотри на меня.

Подчинилась, не просто с удовольствием – с облегчением, хотя этот взгляд грозил спалить дотла.

– Нет никаких правил, кроме тех, которые мы сами установим. Поэтому ошибиться ты просто не сможешь… Ты же такая смелая… моя любимая девочка…

Катя не была смелой, но верила ему слишком сильно. Если он считает ее такой, разве она может обмануть ожидания?

И даже неловкие движения почему-то оказались уместными. Она играла без правил, но могла только победить. Не знала, каким должен быть следующий шаг, но безошибочно чувствовала не только, чего жаждет тело любимого человека, но и что заставляет содрогаться его душу.

Прочь… одежду, мешающую вдохнуть его аромат. Ощутить вкус желания… Эта кружевная красота, купленная накануне для него, сейчас лишняя. Все лишнее, потому что ей хочется облачиться лишь в его тепло, погрузиться в жар, разошедшийся по венам.

Хочу ощущать запах твоей кожи, когда она плавится, соединяясь с моей. Хочу укрыться в твоей тяжести, захлебнуться силой твоих рук. Хочу их касаний. Смелых. Ласковых. Лишающих покоя и рассудка. Хочу… тебя… всего. Хочу назвать моим…

– Я твой, маленькая. Весь твой. Каждой клеткой. До последнего вздоха.

Наши желания так похожи… Коснись меня… Утиши этот огонь… Или разожги его сильнее. Дай напиться тобою…

Он помнил слишком отчетливо волнующие изгибы, но реальность оказалась еще более восхитительной. Кожа нежнее бархата, стирающая усталость с напряженного тела. Шелковые путы волос, дарящие такой сладкий плен. Упругость груди, оживающей от нашествия его губ. Точеное совершенство, которое он видел даже в темноте: на ощупь, кончиками пальцев, изголодавшимся ртом, вырывающимся из грудной клетки сердцем.

Она не просто покраснела, смущаясь от его всепроникающего взгляда: вся кожа словно горела. Касания были сродни ожогам, заставляя вздрагивать от любого движения его пальцев. Губ. Настойчивых. Покоряющих. Проникающих сквозь все барьеры разума, лишая стыдливости, заставляя не просто раскрываться навстречу – умолять о продолжении. И самой возвращать преумноженным все то, что до этого покоилось лишь в мечтах.

Он не помнил о времени, понимая, что хотел бы задержать эти минуты навечно. Не слышал иных звуков, кроме тех, что срывались с ее уст в неощутимые промежутки между поцелуями. И видел лишь глаза – зеркало собственной страсти, прозрачную глубину осуществившихся фантазий.

Разжал побелевшие пальцы, сминающие простынь, перенося их на собственные плечи.

– За меня держись… Не за постель. Можешь царапаться и даже кусаться. Мой любимый котенок…

Она захлебнулась болью, накатившей внезапно и сковавшей тело незримым коконом. Но, как бабочка, потянулась вперед, к ослепительному свету в его глазах, стирая искусанными губами проступившие на висках от напряжения капельки пота. И засмеялась, осознавая, как мучительное давление сменяется какой-то иной тяжестью, растекаясь по каждой клетке.

– Мой… – возвращая его назад, игнорируя болезненные всплески и желая оказаться еще ближе. Прочувствовать насквозь. Ей слишком нравилось это ощущение. Его власть. Его покорность. Один на двоих вулкан нежности.

Возможно ли ТАК чувствовать другого человека? Ощущать натянутость его тела, как свое? Улавливать в игре мышц собственные движения?

Хочу… Чьи слова? Стон? Вскрик? Испарина на коже или слезы, которые никак не могут остановиться?

Смотри на меня… Хочу утонуть в твоих глазах, видя отражение собственного экстаза. Смотри, как разгорается пожар. От тебя. Для тебя.

Дыши со мной, чтобы можно было захлебнуться твоими вздохами. Кричи мне в рот, чтобы этот сладкий звук пропитал меня.

Пусть твои руки рисуют, творят изумительное полотно, которым не устаешь любоваться. Выводят на коже признания, которые не осмеливаются произнести губы.

Научи меня касаниям, заставляющим забыть обо всем другом. Сделай пальцы умелыми и помоги им угадать даже самые затаенные желания, опережая невысказанные мысли…

– Люблю твою улыбку… – он приник к ее лицу, всматриваясь в синеву глаз, сияющих, наполненных каким-то незнакомым светом. – Люблю тебя… Такая вкусная девочка…

– Сладости нравятся не только мне? – Катя улыбнулась.

– Я желаю лишь одну сладость… И никогда не смогу ею насытиться…

Больше не было слов. Все, о чем пела душа, вернули руки неспешными ласками, губы, убаюкивающие после переполненного событиями дня. Кирилл улыбнулся, видя, как старательно девушка пытается удержать потяжелевшие веки.

– Спи, котенок… Пусть тебе снятся самые светлые сны.

Вытянулся рядом, не разжимая рук, спрятал лицо в ее волосах.

Она и в самом деле уснула, а ему было жаль тратить на сон хотя бы мгновенье. Не сейчас. Кровь все еще бурлила, а тело звенело от потрясения. Как долго он ждал, чтобы вот так просто находиться с ней, наблюдая, как подрагивают веки, как касается губ улыбка. Воздух пропитался теплом разгоряченных тел, так что не нужно было даже одеяло. А его жадному взгляду темнота не мешала рассмотреть любимую девушку. Он не рискнул бы смутить ее при свете дня, но сейчас отказать себе в подобном удовольствии просто не мог. Желание не ушло, нисколько не притупилось, но тень усталости, рассеянная по лицу Кати, не позволяла тревожить ее. Но и так он был преисполнен почти мальчишеского восторга. Как ребенок, наконец-то дождавшийся вожделенного подарка, боялся вздохнуть, чтобы случайно не повредить хрупкому чуду, пришедшему в жизнь.

«Сколько лет я шел к тебе? Бесконечных дней, часов, мгновений, в которые еще не знал о твоем существовании? Но все равно ждал, не признаваясь самому себе, как хочется вот так уронить голову туда, где твое сердце своим стуком рассказывает мне о любви. Как мечтал наполнить руки твоими совершенными формами и рассмотреть каждую черточку на коже, каждую родинку. И может ли быть что-то прекрасней твоего сна на моем плече? Щекотания твоих волос? Ровного дыхания, проникающего в меня и наполняющего жизнью и светом?»

Он легонько тронул расслабленную ладошку, погладил ниточки вен на запястье. В нескольких местах на нежной коже проступили следы от его пальцев. Повиниться бы, хотя бы самому себе за то, что его сила оказалась для нее слишком явной, но он не чувствовал сожаления. Знал, что не причинил большей боли, чем та, что была неизбежной. Но даже в разбрызганных по простыне красных лепестках видел правоту и величайший дар, связавший их навечно кровным заветом. Эта ночь была первой не только для Кати – он тоже впервые в жизни оказался так близко к истине. И ничего не стоил весь прошлый опыт, не имел никакого смысла, потому что прежде ему приходилось лишь брать, насыщаясь жалкими крохами удовольствия, брошенными по чьей-то прихоти. Без любви, без стремления вот так целиком отдаться другому человеку, подарить ему всего себя. Эта девочка, спокойно спящая сейчас в его руках, оказалась такой щедрой. Ее робость – желанней самых умелых ласк. Он видел любовь в каждом неумелом касании, вкушал незаслуженный подарок, пришедший в его жизнь. И понимал, как мало знает о том, что их одна на двоих тайна только так и может быть сладкой.

Сколько времени оставались сухими его глаза? Долгих бесконечных лет, когда он внушал самому себе правила жизни о том, что мужчины не плачут? Так стремился к мужеству, но именно оно и не давало сейчас права удержать слезы. И они вытекали не из глаз – пронзали насквозь душу, вымывая из сердца горечь и колкие следы ошибок.

Катя вздохнула и, подобрав под себя колени, свернулась в клубок. Он рассмеялся, беззвучно, чтобы не потревожить ее сон: точно котенок. Руки снова дрогнули от желания приласкать. Где-то в прошлой жизни он так и не успел насладиться такими вкусными бугорками позвонков, протянувшимися по спине изящной линией. Накрыл губами шею, втягивая в себя тончайший бархат кожи. На нем впору рисовать вдохновленным красотой языком. Писать стихи о счастье, лунным светом спустившимся в их дом. Ему было о чем написать… Вычертить каждую букву, посвящая любимой лишь ее достойные слова. Создать сотканный из страсти и нежности шедевр, посвящая его своей спящей принцессе.

Ее губы дрогнули в неслышном стоне, когда мужчина достиг поясницы, выводя узор на крохотных ямочках. Руки уловили сковавшее низ живота напряжение. Катя все еще спала, но уже ждала его движений, жаждала их пересохшими, так изумительно припухшими губами. Улыбнулась, не открывая глаз, встречаясь с прикосновением его рта.

– Расскажи мне, что тебе снится… такое сладкое… Я тоже хочу попробовать…

– Шоколад… горячий… Он касается моего языка, и этот вкус сводит с ума… Хочу еще…

Выдохнула сдавленным стоном, раскрывая глаза. Втянула его будто в омут, опьяняя и вновь лишая едва обретенного самообладания.

– Не отпускай меня…

Подалась навстречу его касаниям, встречая их с неожиданной жадностью. Всхлипнула, ощущая, что остановилась на краю. Еще мгновенье – и она разлетится на части. Как тогда, на обрыве. Только теперь впереди не бездна – высота. Бесконечность… с НИМ.

– Лети… девочка моя.

– Хочу с тобой, – прошелестела, обхватывая его руками.

Не отрываясь от нее, выдохнул:

– Малышка, нет. Тебе снова будет больно…

Катя помотала головой, пробегая тонкими пальцами по натянувшимся как струна мышцам на спине.

– Хочу с тобой.

Прижалась еще плотнее, сплетая ноги на его пояснице. Обвела языком воспаленные губы.

– С тобой… – слишком умело, словно делала это не в первый раз, а повторяла безошибочное, годами выверенное действие.

– С тобой… – двинулась, подчиняясь его проникновению. Мужчина задохнулся от боли, судорогой прошедшей по ее телу.

– Котенок… сладенькая моя… – Утонул в ней. Теряя грань между их телами, утратил всякую связь с реальностью, даже сознанием соединяясь с любимой женщиной.

* * *

Она прижалась щекой к плечу, поглаживая пальчиком его все еще тяжело вздымающуюся грудь.

– Ты так и не спал?

Кирилл улыбнулся в ответ.

– Спал… И видел потрясающий сон…

– Да? – Катя откинулась на спину, бросая на него лукавый взгляд. – И что же тебе снилось?

– Спящая красавица.

Палец переместился на его рот.

– Вы перепутали сюжет, Кирилл Александрович. В той сказке все было совсем по-другому…

– Ничего я не перепутал: красавица проснулась после поцелуя. Это ты забыла… Наверняка отвлекалась во время лекций? Признавайся, чем занималась…

– Думала… о профессоре. О том, какими сладкими будут его губы. И о том, что мы поместимся даже на узкой кровати…

Он перехватил шутливый шепот.

– Точно: кровать. Надо купить что-то другое… Пошире.

– Тебе тесно?

Мужчина всмотрелся в ее глаза. Рассыпанный по комнате полумрак скрывал окрасивший щеки румянец. Но, несмотря на смущение, она улыбалась, доверяя ему, зная, что желанна, даже теперь, когда в теле все еще не улеглись волны наслаждения.

– Не тесно. Мне хорошо, хотя это слово слишком мелко, чтобы отразить то, что я чувствую на самом деле. Но кровать мы все равно купим. На ней будет удобнее…

– Какая многозначительная пауза… Ты имел в виду: спать?

– Конечно, спать, – он рассмеялся, – А ты о чем подумала?

– О сне… с тобой… – Катя спрятала лицо на его плече, застыла на мгновенье, а потом неожиданно скользнула губами по груди. Пробормотала очень тихо, но он все равно услышал:

– Ты вкуснее всего, что мне приходилось пробовать… – словно в подтверждение своих слов чуть прикусила кожу. И сама испугалась своей смелости.

– Милая… – он запустил ладонь в ее чуть влажные волосы, перебирая шелковые колечки. – Все хорошо?

Поднять на него глаза она не осмелилась. Так и прошептала, почти упираясь ртом в его грудь:

– Я столько всего наговорила сегодня… И сделала… И мне не стыдно… Почти…

– Котенок, люблю тебя. И больше всего на свете хочу запомнить каждое мгновенье этой ночи. Каждое твое слово. И каждое действие, за которое тебе не стыдно… Почти…

Она засмеялась: ему было слишком хорошо известно, как ее успокоить.

– Можно я открою окно? Хочу послушать море…

– Ты можешь делать все, что хочешь. Это твой дом…

Закрыла глаза на миг, вникая в эти слова. Смахнула благодарные слезы.

– Мой. И ты – мой… – повторила сказанное несколько часов назад, смакуя волнующий смысл. Поднялась с кровати, обворачиваясь покрывалом.

Он хотел удержать ткань, но остановился, задержав руку над ее плечом, так и не коснувшись. Кате ни к чему было знать о том, что от его глаз не осталось никаких секретов. Нужно время, чтобы она привыкла, насколько красива и бесконечно желанна для него. А пока… пока достаточно тонкого покрывала, так соблазнительно струящегося по ее плечам.

– Возвращайся скорее, Катюш. Не хочу, чтобы ты замерзла… – проговорил зачарованной видом сонного моря девушке.

– Ты же меня согреешь? – она скользнула на постель, удобно устраиваясь в его руках. – Как я могу замерзнуть, когда ты рядом? – позволила отбросить ненужную ткань, прижимаясь к нему еще сильнее.

Наверное, она все же спала, не боясь осеннего холода. Одеялом были теплые объятья, желанные, надежные и долгожданные. Ее самая величайшая драгоценность, сотканная из ставших реальностью надежд. И тихие, невесомые шаги зазвучали именно там: в ее сне. Не иначе…

В глубине ночного сада Катя увидела женщину, черты лица которой почти стерлись из памяти. Но узнала, безошибочно угадывая в причудливо сплетенных тенях родное лицо. Хотела позвать, броситься вниз, но остановилась прежде, чем это решение созрело в сознании. Поняла, что сквозь пелену времени ей не докричаться. Не догнать. И лишь сильнее прижалась к мужу, вслед за ней поднявшемуся на постели. Смотрела сквозь слезы, застилавшие глаза, не в силах пошевелиться. Этот сон наконец-то пришел в ее жизнь, именно сегодня, очередным волшебным подарком…

А в уснувшем саду, на кромке несоприкасающихся миров застыла другая женщина. Улыбаясь. Она понимала, что ждет ее девочку впереди. Слышала топот детских ног и звонкий смех, колокольчиками разлетающийся по дому. Знала о днях, напоенных любовью, уютных вечерах в кругу друзей, ночах, которых всегда будет мало, пропитанном страстью воздухе, шепоте губ, произносящих самые главные слова.

Видела мужчину, одинокого, избитого жизнью, поседевшего до срока. Еще было далеко до того дня, когда он остановится у ворот этого дома, застынет в немой тоске, боясь нажать на звонок. И преградой перед ним станет не дверь, готовая поддаться от одного движения, – неверно прожитые годы, горькие, бессмысленные, пустые, как его сердце.

Но хрупкой девушке, оберегаемой нежными и надежными объятьями мужа, все это знать было не обязательно. Придет время – и сама судьба откроет ей свои тайны. А пока ночной ветер донес до ее слуха лишь тихие слова, почти сливающиеся с шелестом вековых деревьев: «Все будет хорошо, пташенка. У вас все теперь будет хорошо…».

Катя откинулась на плечо самого дорогого человека, чувствуя прикосновение горячих губ, стирающих с висков непрошенные слезы.

– Она мне снится, Кир?

– Я не знаю, котенок… Если это и сон, то один на двоих…

И он еще крепче прижал к себе любимую женщину, наблюдая вместе с ней, как тает в предрассветном сумраке призрачный силуэт.