Он очнулся связанным на краю могилы. Вернее, сначала он не понял, что связан, и попытался встать. От удара голова гудела, и он никак не мог понять, что же произошло. Раз за разом пробовал он подняться. И, немного привстав, вновь и вновь неуклюже падал на землю. Он хотел опереться о нее руками, помочь себе сгруппироваться, но руки не слушались его. Их словно вообще у него не было. Только боль в заломленных назад плечевых суставах и запястьях подсказывала, что его руки никуда не делись. Но почему он никак не может выпростать их из-за спины?

Андрей извивался и крутился на земле, не желая понять, что случилось. И тут он заметил Поморцева. Старик стоял в паре метров от него и с кривой улыбкой смотрел на потуги Андрея встать.

– Оклемался? – скрипнул краевед. – Живуч, гад.

– Я… – простонал Андрей.

Он хотел попросить Поморцева помочь ему. Потом краем глаза заметил валявшуюся рядом со стариком лопату и наконец-то смог сложить до этого рассыпанную в его сознании, как набор паззлов, картину произошедшего.

– Но почему? – вновь простонал Андрей, имея в виду нападение Поморцева.

Он все еще надеялся, что тот совершил какую-то ошибку: испугался, принял его, вылезшего из могилы, за зомби, целился в кого-то другого, кто ему померещился, но не рассчитал движения. Тут он опять попытался встать. Неимоверным усилием ему удалось сесть, и он увидел свои ноги, связанные у щиколотки крепким шпагатом. Очевидно, такой же шпагат резал ему запястья завернутых за спину рук. Теперь уже не приходилось сомневаться в злом умысле краеведа.

– За что?– пробормотал он.

– Не первый ты здесь роешь, – заскрипел старик.

Он подошел вплотную к Андрею, снял перчатки, достал из кармана пачку дешевых сигарет без фильтра, вынул одну и стал аккуратно разминать ее между пальцами. Андрей невольно следил за движениями рук старика. Бледная старческая кожа хорошо выделялась в полумраке. Пальцы шевелились медленно, извиваясь вокруг сигареты, точно черви. Левый мизинец представлял собой короткий обрубок. Из трех фаланг на нем уцелела только одна. Андрея прошиб горячий пот. Как будто ему, рассчитывающему еще на снисхождение узнику, объявили смертный приговор.

– Пров? – то ли с вопросом, то ли с утверждением прошептал он.

– Прапрапраправнучек? – передразнивая его, ехидно проскрипел старик.

– Но…

Андрей хотел сказать: «Но почему же я не заметил раньше?» Но он понял, что подобную претензию ему нужно высказывать самому себе, а никак не тому, кто стоял сейчас перед ним.

– Почему я не предъявил тебе свое увечье сразу? – словно читая его мысли, издевательски ласково проскрипел Пров. – Ты уж извини, милый человек. Когда ты позвонил мне первый раз, я сначала принял тебя за идиота, вырисовывающего на листе ватмана свою родословную. Но твои настойчивость и испуганный голос… Я почувствовал, что тебя послал тот, с глазами-дулами. Теперь, говоришь, он ездит на велосипеде? Не знал, не знал. Ну да ладно, буду отныне опасаться скрипа педалей.

– И вы решили заманить меня к себе? – спросил Андрей.

– Заманить? – хихикнул старик. – По-моему, я лишь удовлетворил твою настоятельную просьбу. А отрубленный палец? Я предполагал, что рано или поздно тебе станет известно о моем увечье. Если даже ты и не знал о нем с самого начала. Поэтому я решил его скрыть. Ничего сложного, как видишь: перчатки, якобы от холода, и набить немного ваты в мизинец. Вот и все.

– Умно, – пробормотал Андрей.

Он инстинктивно почувствовал, что старик хочет выговориться. В последние полтора столетия он мог быть откровенным только с теми, кого собирался убить. Причем только в последние минуты перед их смертью. И теперь он явно хотел растянуть удовольствие. Он наслаждался своей хитростью и властью над жертвой. Он упивался этим. А потому готов был посвятить обреченного на смерть во все подробности своей минувшей страшной жизни. Впрочем, Андрею в этот момент нужны были не столько объяснения старика, сколько  возможность хотя бы на несколько мгновений отсрочить свою гибель.

– Опыт, – хихикнул Пров, польщенный репликой Андрея. – Были ведь и до тебя охотники выяснять. Тут и лежат. Не все, конечно. Но, как ты справедливо заметил, парочка поверх гроба. И ты с ними ляжешь, голубчик мой. Будешь третьим. Потому что доверчив слишком, слаб, поддержки ищешь у малознакомых людей, хватаешься за любую предлагаемую помощь, как за соломинку. Поверь старику – в этом мире нельзя так. Съедят…

– Надеюсь, что… – содрогнулся Андрей.

– Нет, нет, не бойся, – скрипнул старик, – это я фигурально. Никто тебя есть не будет. Я просто перебью тебе горло лопатой. Думаю, это не очень больно. Не штык, что я вогнал в живот Лепольдовской правнучке. Видел бы ты, как она билась. Ну а с тобой мы разойдемся мирно, по-родственному.

– Какой же я дурак, – ощущая себя героем злобной сказки, искренне воскликнул Андрей.

– Не всем же быть умными, – хмыкнул Пров, закуривая сигарету. – Впрочем, не надо так убиваться. По правде говоря, другие были еще глупее. С тобой мне пришлось повозиться, чтобы затащить сюда, едва ли не всю свою биографию рассказать. Признаться, сначала я хотел тебя порешить прямо в гостинице. Да дверь оказалась прочнее, чем я думал. Или силы мои иссякают? Не знаю, право дело. Да еще и помешали мне. Проститутка с каким-то хлыщом. Пришлось сменить тактику. Нет, можно было, конечно, выследить тебя, подкараулить. Где-нибудь на улице. Но стар уж я, чтобы среди бела дня где-то тебе шею сломить. Хлопотно. В общем, пришлось фантазировать. Но ты, надо сказать, изрядно мне помог. Вовремя подвернулся этот Семен, так напугавший тебя своей бородищей и искалеченным пальцем. Так что у тебя не возникло никакого сомнения в том, кто к тебе пытался вломиться. Ты даже не захотел думать дальше. А вот мне пришлось. И по здравому рассуждению я могу сказать, что в конечном счете вышло даже лучше. Убей я тебя в гостинице, скажи на милость, куда бы я дел труп? Я давно не тот, каким был когда-то. Уж я не вспоминаю годы молодости. Не о них речь. Даже в войну я чувствовал еще в себе силы. Таскал тогда все эти архивы в заброшенный дом вязанками папок. Как чувствовал, что пригодятся. Немцам ничего не сказал. Хотя мог бы отрядить команду. Они мне доверяли. Но нет, аккуратно все делал. Сам. Больше по ночам. А дождь в те дни лил несусветный, проливной. Нужно было торопиться, чтобы бумаги не размокли. О себе не думал, нет. И ничего, сдюжил.

– А если бы не сдюжили, – хмыкнул Андрей, – то что? Простудились бы и умерли? И отправились бы прямиком к тому, червивым ртом?

– Не знаю, – вздрогнул Пров, бросив взгляд на лопату.

Наверное, вопрос Андрея напугал его, напомнил о страхе, глубоко зарытом в его темной душе, и он захотел покончить с тем, кто пытался бередить его. Андрей понял свою ошибку и съежился, ежесекундно ожидая смертельного удара. Но желание поговорить в старике все же пересилило злобу, и он опять повернулся к Андрею.

– Да, силы у меня теперь не те, – продолжил краевед, – ослаб. Даже за тобой вот сейчас могилу зарыть – и то будет непросто.

– Ну уж тут, как ни крутите, а я вам не помощник, – снова хмыкнул Андрей.

На этот раз он, похоже, попал в точку, развеселив старика. Пров откинул голову немного назад и залился неприятным, тонким, почти бабьим смехом.

– Это точно, – давясь булькающими всхлипами душившего его веселья, пропищал он. – Впрочем, я уж и за то вам, молодой человек, премного благодарен, что вы самоходом сюда добрались. Да еще и сами себе могилку вырыли. Чего ж еще желать-то? Так у меня только коммунисты в войну старались.

Старик как будто сделал шаг назад в их отношениях. И Андрей вновь стал для него «молодым человеком», с которым нужно было разговаривать на старообразном языке, обращаясь на «вы».

– Я могу спросить? – поинтересовался Андрей.

– Ваше любопытство вас погубит, молодой человек, – все еще время от времени хихикая, будто икая, произнес Пров. – Впрочем, спрашивайте.

– Наша встреча была случайностью?

– Сдается мне, – хмыкнул старик, – что этот вопрос вы должны задать себе. Разве не вы сами привязались ко мне со своими расспросами?

– Да, я понимаю, – закивал Андрей. – Я другое имел в виду: вы избегали подобной встречи или ждали ее?

– Я предполагал, что она может состояться, – посерьезнел его собеседник. – С вами, молодой человек, или с кем-то другим.

– Вы ждали, что кто-то придет?

– Я боялся, что могут прийти. Чувствовал, что меня не оставят в покое, – старик злобно прищурил глаза, как будто видел где-то вдалеке, за спиной Андрея своих врагов. – Не о вас речь, молодой человек. Вы лишь инструмент. Причем до изумления бесполезный. Но те, кто мучил вас по ночам, кто приходил к вам, они меня не оставят. Однако у них нет здесь большой власти. Вам они прямо об этом сказали. А я понял это давно и сам. Вскоре после того, как убил того дурака. Здесь, за деревней, на выселках. К тому времени я прятался уже несколько лет. И хотел лишь избавиться от преследований полиции. Вздохнуть свободно. Пожить. И тогда… Да я вам уже рассказал об этом. Все было в точности так: отрубил палец, изуродовал топором лицо, надел кольцо. Кому нужен был тот несчастный? И в трупы записали меня. Похоронили. Я был свободен. Но второй раз завести семью уж не решился. Глаза Евдокии не шли у меня из памяти. И голос ее точно звал меня каждую ночь. И я почти перестал спать. В общем, пожить нормально, молодой человек, у меня не получилось. Как не получится и у вас. Вас еще не зовет ваша Аня? Обязательно позвала бы. И вам, как мне когда-то, пришлось бы пойти в ночные сторожа. Чтобы утром валиться с ног от усталости. Да только этот голос все равно преследовал бы вас, сверлил мозг, пробирался к самой его сердцевине, к сгустку нервов. И теребил бы их так, что вы катались бы по кровати, желая только одного – размозжить себе голову о стену.

– А что ж не размозжили-то? – огрызнулся Андрей.

– Побоялся, – хмыкнул тот, – не смог.

– А дальше? – нетерпеливо спросил Андрей.

Он словно подстегивал мысли старика, инстинктивно стараясь избегать пауз, чтобы его палач не привел свой приговор в исполнение.

– Дальше? – рассеянно переспросил Пров. – Много лет прошло. Бывало, признаюсь, самому хотелось умереть. Да только стал я замечать, что как будто что-то изменилось вокруг. Боли мои прошли, и голос покойной жены больше не беспокоил. Но не это самое главное. Одни мои ровесники уж были в могилах. Другие доживали свой век в немощи и болезнях. А я словно ссохся. Постарел, слов нет. Но не одряхлел. «Никакой черт тебя не берет», – бросил мне как-то один мой знакомый. И тогда я понял: а ведь он прав, они просто не могут меня найти!

Старик снова задумался о чем-то своем, опустив взгляд себе под ноги. Впрочем, на этот раз Андрей не успел пришпорить его следующим вопросом. Краевед вздрогнул и засверлил Андрея немигающими горящими злобой глазами.

– Не могут! – обычно скрипучий голос старика зазвенел. – И тогда я подумал: они пошлют кого-то. Рано или поздно, но пошлют. И будут посылать раз за разом, одного за другим. И, скорее всего, из моей же семьи. И этих посланцев надо перехватывать. Чтобы они не подобрались к моей тайне слишком близко, а те, кто их послал, не догадались бы, кто я. А еще для того, чтобы всегда знать, что знают обо мне, те, которые меня ищут. Быть на шаг впереди. На одно движение. Чтобы не поймали. Не догнали. Отныне, скажем, я буду опасаться велосипедистов. А когда-то те, кто за мной охотится, ездили на черных «воронках». А до этого – верхом. И я был рядом. Единственно, чтобы следить. И избегать смерти.

– А почему сейчас вы краевед? – клацая зубами от промораживающего его насквозь страха, процедил Андрей.

– Я всегда тот, кем должен быть, – вновь заскрипел Пров-Поморцев, – всегда в подходящем месте.

– А прадеда моего вы погубили, будучи психиатром?

– Молодой человек, – с искренним сочувствием покачал головой старик, – а еще говорят, что перед смертью у человека бывает просветление в мозгах. А мне вот кажется, что вы растеряли последние. Или просто не хотите понять то, что я вам говорю.

– Так объясните же, – преодолевая приступ тошноты, выдавил Андрей.

Старику явно и самому хотелось показать жертве свою мудрость, доказать превосходство, дать возможность оценить хитросплетение логических выводов, которые помогали ему выживать все эти полторы сотни лет.

– Представьте же, – назидательно, словно учитель, объясняющий сложную тему неразумному ученику, начал он, – что вам нужно как-то вычислить человека, к которому приходят те, про которых, если он, конечно, верующий, этот человек читал разве что в Святом Писании. Да и там они упомянуты вскользь. Представили? Вам легко это представить, молодой человек, потому что они приходили к вам.

Андрей согласно кивнул.

– Ограничим поиски одним только Курском и его окрестностями, – продолжил старик. – Те, кто оказался бы дальше, не очень вас интересуют. Бояться надо только того, кто близко. Где-то рядом. Но где? Его надо перехватить. А как? Не будете же вы бегать по полумиллионному городу, заглядывая в глаза прохожим? Тут уж вас точно самого отправят куда-нибудь. И без всякого вмешательства черных сил. Да и что можно узнать по глазам? Итак, что вы будете делать?

– Мне надо быть там, где он, скорее всего, должен появиться, – пробормотал Андрей. – Так раненых преступников ищут по больницам.

– Совершенно верно, – захихикал старик. – Добавлю: вам нужно иметь возможность, не вызывая его подозрений, расспросить его обо всем, что вас интересует.

– И вы стали психиатром, – понимающе закивал Андрей.

– Да, психиатром, – подтвердил Пров. – Тогда люди еще верили врачам. Да и народ тогда был крепкий, не одержимый оккультизмом да сатанизмом, как нынче. И когда к ним приходил ваш герой с глазами, как дула, они бежали к врачам…

– Тот, на велосипеде, он не главный, – замотал головой Андрей. – Главный у них другой, с червивым ртом.

– Нет, молодой человек, – внезапно голос старика окреп, из него исчезла та самая неприятная скрипучесть, теперь он точно учил свою жертву, – главный как раз этот. Червивый – так, ничто. Мелкий служка, не более того. Поверьте мне. А эти глаза-дула я уже видел однажды. В точности, как вы их описываете. Они засасывают в себя, словно выжимают из тебя всю кровь. Впрочем, чего ж это я вас учу? Вы и сами скоро все это узнаете. Как только прибудете туда.

– Туда? – Андрей вздрогнул. – Почему туда?

– А куда же еще? – хихикнул его мучитель. – Разве вы не такой же душегуб, как и я? Или, молодой человек, в гибели вашей неразлучной кладбищенской спутницы, вы тоже меня обвиняете? Акрополь в Афинах случайно не я разрушил?

– Вы правы, – обреченно признал Андрей и тут же уточнил: – Я насчет Ани. Да, все так, как вы говорите.

– Так вот, – явно довольный понятливостью и покладистостью своей жертвы, продолжил краевед, – тогда народ, ошарашенный коммунистическими лозунгами и пропагандой атеизма, не верил во всю эту чертовщину и обращался к врачам. Пришлось стать психиатром. Там-то я и поймал вашего прадеда. А до него был еще один, тот, что здесь лежит, в этой самой могилке. Ему принадлежит один из тех черепов, что так вас напугали, молодой человек. Впрочем, я его не убивал. Я лишь подтолкнул его к самоубийству. Он так боялся юноши с глазами-дулами. И в Прове, которого тот велел ему искать, видел свое проклятье. Ну так я его и отвез к этой могиле ночью. Сказал, что, мол, клин клином вышибают. Он мне очень доверял. Как специалисту. Да я и действительно тогда уж в человеческой природе стал разбираться, как никто другой. Тут, на этом самом месте, где вы сейчас восседаете, я и сказал ему прямо, что проклятие это останется на всем его роде и что нет от него избавления. И ножик ему протянул. Он возьми да и полосни им себя по глотке. Почти не мучился родимый. Похрипел пару минут, залил тут всю травку своей кровью и умер. А вот прадед ваш уже так не сделал. Как я его к этому не склонял. Тоже возил сюда, показывал. И про проклятье говорил. Да только он уж не проникся. Испоганила людей советская власть.

Пров брезгливо поморщился, сплюнул и продолжил свой рассказ:

– Хотя сразу после революции дивные были времена. Тогда и таиться не было никаких причин, изобретать чего-то, ухищряться. Хватай, кого хочешь, дави, топчи, пытай, мучай. Никто тебе ничего не скажет. Предлог только правильный найди. Формулировку. Например, угнетатель трудового народа. Кто бы, скажите, позволил проткнуть беременной женщине живот и ждать когда она умрет? Какая царская полиция? А рабоче-крестьянская власть – запросто. Но вернемся к вашему прадеду. Я почувствовал, что он что-то заподозрил. Даже еще не заподозрил, но близок к этому. Пришлось его убить. Не здесь. Там, в городе. После очередного визита я прокрался вслед за ним. И в нескольких кварталах, в подворотне… Перед войной все случилось. В войну мне опять полегчало. Отвел душу. Кто бы и когда разрешил зарывать людей в землю заживо? А на оккупированной фашистами территории – милости просим. Потом довелось служить в НКВД. Эта должность тоже была для меня находкой…

Пров внезапно замолчал, а потом, уставившись на Андрея, продолжил с издевкой в голосе:

– И кто, скажите мне, молодой человек, все это устраивал? Всю эту чудовищную жизнь? Я? Нет, я был лишь орудием, инструментом. Может быть, тот, с глазами-дулами? Так ведь вы знаете сами, что нет у него большой власти на этом свете. Комиссар, полицай, чекист… Подстраиваться не надо было. А какая возможность все вынюхивать, требовать и безнаказанно уничтожать тех, кто хоть как-то мог тебе чем-то помешать! Кто, скажите, все это организовал? Намекну: не переоценивайте мои возможности, молодой человек. Я лишь воспользовался обстоятельствами, обратил их к своей пользе. Не более того. А устроили все это людишки себе сами.

Погасив сарказм и устало вздохнув, Пров вновь заговорил:

– Впрочем, потом все как-то осложнилось. Жизнь стала спокойнее. Что мне было совсем не на пользу. Пришлось меняться. Снова надо было уходить в паучью нору, затаиваться, расставлять сети и ждать свою муху. И что же, опять рядиться психиатром? Народ к тому времени переменился окончательно. После всего, что с ними произошло, людям гораздо легче было поверить в дьявола. Да только священники доверие уже тоже потеряли. Тогда я понял: следующий посланец пойдет не к врачу, он пойдет к историку. И, как видите, молодой человек, я все рассчитал правильно.

– И как же вы стали историком? – поинтересовался Андрей.

– Ну, мысли у меня начали работать в этом направлении еще в конце войны, – охотно продолжил Пров, – когда я служил у немцев полицаем. Тогда, как я вам и говорил, молодой человек, я перетаскал к себе в дом значительную часть фондов разрушенного архива. Словно предчувствовал. Потом, правда, пришлось отвлечься. Уж больно заманчивой показалась мне должность чекиста. Но квартирку с архивом оставил за собой, на будущее. В пятьдесят шестом я вернулся в Курск. И уже Поморцевым. Подвернулась оказия. Встретились мы здесь, на кладбище. Случайно. Я прямо с поезда, еще с документами на имя Овича (впрочем, я понимал, что пользоваться ими в этих местах уже не следует) пришел навестить собственную могилку. А он приехал откуда-то из Сибири к фронтовому другу. А друг его, видишь ли, помер к тому времени. Вот он и зашел на кладбище проститься. Лучше и не придумаешь. Никто его здесь не знал. Куда делся? Да уехал обратно, в Сибирь. А похож был, гад, на меня. Даже фотографию не пришлось переклеивать в паспорте. С этим паспортом я и вернулся в Курск, пошел работать кочегаром, обжил квартирку с архивом. Да стал помаленьку показывать свои фонды специалистам. А потом попался мне один студентик. К нашему делу он никакого отношения не имел. Случайно увидел мой архив, заинтересовался. Привязался ко мне. Не в смысле настойчивости, а в смысле дружбы. Очень помог в плане популяризации моей личности в местных краеведческих кругах. Мы с ним, можно сказать, сдружились. Да потом стал он меня беспокоить. Все расспрашивал, чем я раньше занимался. И откуда у меня такое знание местной истории. Пришлось от него избавиться.

– Убили? – пробормотал Андрей.

– А что мне оставалось делать? – хихикнул Пров. – Вы бы, молодой человек, хотели, чтобы я и студента этого заставил покончить с собой? Во-первых, не было у него к тому никакого основания. Никто к нему по ночам не являлся. А во-вторых, народ к тому времени совсем зачерствел душой.

– Да уж не вам судить насчет чужих душ, – рискуя разозлить своего палача и тем самым приблизить собственную гибель, не выдержал Андрей.

– А кто будет судить? – злобно скрипнул Пров. – Может быть, вы претендуете на вакантное местечко мировой совести, молодой человек? Слов нет, в душах вы знаете толк. Особенно в девичьих. И паче всего – в невинных. Одну уже погубили.

– Причем здесь я? – простонал Андрей, чувствуя, как при мысли об Ане его левое плечо немеет от тянущей боли, которая медленно сползает вниз по руке, отзываясь легкими покалываниями в пальцах. – Мы оба с вами погибшие души.

– Верно, верно, – неожиданно обрадовался его мучитель, – я об этом и говорю: другой народ пошел. Такой, как мы с вами. Ничем его не взять.

– И вам пришлось действовать по-иному? – вновь изо всех сил желая потянуть отпущенное ему время, поинтересовался Андрей.

– Пришлось, – почти ласково кивнул Пров, – пришлось тебе многое объяснить. Чтобы заманить сюда. Вроде наживки получились все мои истории.

– Могу я узнать… – спросил Андрей, потом замялся и продолжил уже почти просительно: – Все равно вы меня убьете, так что вам нет решительно никакого смысла таиться.

– Это справедливо, – хихикнул Пров. – Так редко предоставляется возможность похвастаться собственным умом. Тут и с полудохлым юношей разоткровенничаешься. Спрашивайте, молодой человек, спрашивайте. Сегодня вам ни в чем нет отказа.

– Мне интересно, насколько правда то, что вы рассказали мне о самом себе? – спросил Андрей.

– Чистая правда, – скрипнул старик, – к чему было выдумывать, когда жизнь такого накрутила, что ни один романист не вообразит?

– А кто здесь лежит? – поинтересовался Андрей и кивком показал на вырытую им же самим яму.

– В могиле-то? – хихикнул Пров. – Местный один. Крестьянин. Не Аким Поморцев, ясное дело, с другой фамилией. Уж сейчас и сам позабыл. Мне ведь ей воспользоваться не пришлось. Да и не это мне тогда было нужно. Важно было самого себя похоронить.

– А еще кто? Тот родственник, что загадил травку?

Старик кивнул.

– Но ни на кого я не потратил столько времени, сколько на тебя, заморыш полудохлый! – хмыкнул Пров, снова переходя на «ты».

Старик склонился к Андрею и затряс перед его лицом своим костлявым кулаком. Андрей невольно отшатнулся, не удержал равновесие и неловко упал на спину. Боль в связанных руках заставила его вскрикнуть.

– Впрочем, ты помог мне. Очень помог. Как никто другой, – нависая над распростертым на земле Андреем, продолжил Пров.

– Я? Чем же? – прохрипел тот.

– Да тем, что подтвердил еще раз, что от них, – старик злобно ткнул костлявой рукой в землю, – можно прятаться и дальше. Спасаться. Нет у них силы на этом свете. Нет! И я буду жить вечно. Слышишь? Вечно!

Старик был настолько отвратителен, что Андрей, вновь позабыв об осторожности, хотел что-то возразить. Но Пров, не слушая его, отрывисто, точно лаял, бросал слова в воздух:

– Жить вечно! Вечно! Вечно!

– И это вы называете жизнью? Да какая это жизнь? – заходясь истерическим хохотом, прокричал в лицо своему мучителю Андрей. – Сидеть, как паук в норе? Вы сами так сказали! И ждать, когда придет время убить очередную жертву? Трястись от каждого шороха? От скрипа велосипедных педалей? Не спать по ночам? Потому что ночью, наверное, особенно страшно, да?

– Страшно? – заскрежетал зубами Пров. – Да разве ты еще не понял, что такое «страшно»? Разве ты не видел того, с дулами вместо глаз? Разве не сидел лицом к лицу с тем, у которого черви вываливались изо рта? Не представлял, как такие же черви вгрызутся в твое тело и будут буравить его, продираясь все глубже и глубже в твою плоть? А потом, сбившись внутри тебя клубками, начнут там копошиться.

– Я не думал, что… – прошептал Андрей, чувствуя, как прежняя предательская тошнота подкатывает к его горлу, перехватывая его, сдавливая, не давая вздохнуть.

– Ты не думал? А я знаю, – зашипел Пров ему в лицо, – чувствую. Тот, червивый, тоже был когда-то человеком. Таким же, как мы с тобой – проклятым. И ты пойдешь вслед за ним из-за этой твоей Ани. К червям. Время от времени ты будешь их сплевывать. И чувствовать, как другие черви поднимаются все выше по твоему горлу. А в твоей утробе копошатся третьи. Трутся своими сколькими холодными тельцами о твои внутренности. А когда не могут протиснуться между ними, то просто прогрызают себе путь наружу…

– Хватит, я прошу, – простонал Андрей, перед глазами которого поплыли радужные круги.

В грудь его точно вонзили кол. И вытащить его было невозможно. Ведь руки его были связаны за спиной. Он беззвучно хватал и хватал ртом воздух, не чувствуя его, и уже ничего не видел перед собой из-за слившихся в единое целое радужных кругов.

– Хватит, – беззвучно прошептал он, – хватит.

– «И ты называешь это жизнью?» – передразнил Андрея его мучитель, но тут же судорожно и отчаянно закашлялся, должно быть, подавившись слюной, и лишь потом прокричал визгливо: – Да! То, как я живу теперь, я называю жизнью. Ибо лучше что угодно, только не туда, к ним! Что угодно. Да, таиться, прятаться, подкарауливать очередную жертву и следить за всем подозрительным, включая скрип велосипедных педалей. Да, это жизнь. Какая бы она ни была. Жизнь. Только не туда, не к ним. Нет. Ты сам скоро поймешь мою правоту. Очень скоро…

– Не… – Андрей запнулся, не зная, что же он хотел сказать.

Может быть, «не надо»? Или «не хочу»? Если бы мог, он заслонился бы от Прова руками. Впрочем, он и так уже не видел своего мучителя – разноцветная пелена застлала ему глаза. Но он заткнул бы уши, чтобы не слышать этот пронзительный визгливый голос, который буравил его не хуже проклятых червей.

Но он не мог отгородиться, не мог защитить себя от гибели или хотя бы от этой пытки. Его руки были связаны у него за спиной. Виски стали колоть мириады крохотных иголочек, левая рука окончательно онемела…

– Я… – пробормотал Андрей и потерял сознание.