– Грешно так говорить, но у меня приятное известие, – однажды вечером заговорщически сообщает Вале соседка Лена. – Старуха наша умерла сегодня.
– Правда, грешно, – вздрагивает Валя.
Она только что пришла с работы и столкнулась с Леной на кухне. Валя знала, что старуха в последнее время болела. Неделю назад скорая забрала ее в больницу.
– Отмучилась, – бормочет Валя.
– Скорее, мы отмучились, – поправляет ее сияющая Лена.
Она глядит на Валю, а потом, сплюнув через плечо, шепчет:
– Да, нехорошо так говорить, нехорошо.
– А тебе кто сказал о ее смерти? – интересуется Валя.
– Старухина родственница, – охотно сообщает Лена. – Приходила сегодня. С ключами от комнаты. Сказала, что вещи кое-какие надо забрать.
– Одежду, может, для похорон, – предполагает Валя.
– Наверное, я не знаю, – тараторит Лена. – Вот она мне и сообщила, что старуха-то скончалась в больнице. А она сама – ее племянница.
– Что ж она раньше-то никогда к покойной не заходила? – скорее просто размышляя вслух, спрашивает Валя.
– А ты бы к такой тетке часто заходила? – приняв вопрос на свой счет, усмехается Лена.
– Да я и у своей милой тети Поли уже пять лет не была. Как уехала в Мурманск, так ни разу и не повидалась, – думает Валя, и ей сразу становится грустно.
– Не унывай, Валюха, – подбадривает ее Лена. – Доброе ты сердце!
– Да я не из-за старухи, – хмыкает Валя. – Так, вспомнилось кое-что свое.
– Понятно, – кивает Лена.
Валя разогревает на плите жареную рыбу и начинает ужинать. Лена присаживается на табуретку у краешка стола. Подобная навязчивость ей не свойственна. И Валя понимает, что соседка хочет поделиться с ней чем-то еще.
– Ну, рассказывай, – предлагает она.
– Вадик завтра в трест пойдет, в профком, – бормочет Лена извиняющимся голосом. – О комнате поговорит. Старухиной. Чтобы, значит, нам ее отдали. Нас ведь трое. А комнатенка у нас самая маленькая. Дали бы вторую – нам бы свободнее стало. Ты не будешь возражать?
– Что? – не понимает Валя, давясь от неожиданности рыбой. – С чего мне возражать?
– Ты же техник, – бормочет Лена. – А мы кто? Работяги. Тебе бы эту комнату, конечно, логичнее отдать. Если ты будешь против, мы уступим, ты не думай, по-соседски. Главное, чтобы все было по-доброму.
– Да ты что, Лена, брось! Не претендую я на эту комнату. С чего ты так могла подумать? – машет руками Валя. – Конечно, вас трое, вам надо расширяться.
– Ага, – охотно кивает Лена. – Вадик сходит завтра в трест.
Однако с комнатой у семьи Кузнецовых ничего не выходит. Вадим действительно идет на следующий день в профком. Но там ему говорят, что в комнате покойной старухи прописан еще один человек. Ему она по закону и достанется.
– Какой еще человек? – возмущается Валя, когда Лена чуть не со слезами рассказывает ей об этом.
– Не знаю, – всхлипывает та, – Вадику не сказали.
– Что значит «не сказали»? – еще больше возмущается Валя.
– Ну, может, он и не спросил, – пугается Лена. – Ты же знаешь, он у нас робкий.
Слово «нас» вконец подкупает Валю. И она понимает, что честь и достоинство семьи Кузнецовых надо отстаивать.
– Я сама схожу в профком, – заявляет Валя. – Пусть объяснят, что и к чему.
– Спасибо тебе, – лепечет Лена, глядя на Валю восхищенными глазами.
– Рано благодаришь, – хмыкает та.
Как оказывается, с благодарностями соседка действительно поторопилась. В профкоме Валю встречают очень доброжелательно, можно сказать, с пониманием, но помочь ничем не могут. В комнате старухи, объясняют ей, прописана некая Екатерина Петровна. Вроде как племянница покойной. Валя предполагает, что это именно та родственница, которая сообщила Лене о смерти старухи. И прописалась она в квартире всего за пару месяцев до этого.
– Мы и сами этим недовольны, – разводит руками заместитель профорга треста Полуэктов. – Уплывает от нас комната, что уж тут говорить. В ЖЭКе знают, что квартира ведомственная. Они не должны были никого прописывать.
– Но прописали, – бурчит Валя.
– Да, прописали, – снова разводит руками Полуэктов. – Вы поймите, Валентина Николаевна, не будем мы из-за этого склоку поднимать. Может, и есть здесь некое нарушение. Но прописали они эту Екатерину Петровну в вашу квартиру для того, чтобы она ухаживала за престарелой родственницей.
– Да не ухаживала она, не было ее в квартире никогда, не видели мы ее, – не выдерживает Валя.
– Не буду спорить, – кивает Полуэктов. – Но основание для прописки было именно таким. И обратное теперь не доказать. Женщина она, Екатерина Петровна эта, одинокая, другой жилплощади у нее в городе нет. Не станем же мы теперь ее выгонять?
Валя уходит из треста раздосадованная. Но поделать больше ничего нельзя. Так что через неделю та самая племянница въезжает в старухину комнату. Она оказывается тощей сутулой женщиной неопределенного возраста с жидкими темными волосами, скрученными на затылке в тугой комок. На Валино приветствие она слегка кивает головой и тут же шмыгает за дверь.
В первое же воскресенье к ней приходят в гости две подруги. Наверное, справлять новоселье. Валя слышит за стеной лишь невнятное бормотание. Затем вся компания выходит в коридор. И Валя невольно подслушивает несколько фраз.
– И не говори, Катерина, и не говори, – скрипит противный голос. – Такие люди нынче пошли, что живьем съедят и косточки не выплюнут.
– Именно, – поддакивает другая женщина, по-видимому, старухина племянница. – В профком ходили, чтобы меня отсюда выжить.
– Вот ведь, – цокает кто-то языком.
– А я не позволю, чтобы какие-то проститутки меня с моих метров выгнали, – продолжает та самая Катерина.
И тогда Валя понимает, что жизнь темной стороны в их квартире продолжается.