Вале выделяют квартиру. Потому что, как говорит прораб, «негоже сапожнику ходить без сапог». Погребельный почти силой отводит стесняющуюся Валю на заседание жилищной комиссии треста, строго-настрого приказав помалкивать и делать грустное лицо.

– Сколько домов построено при непосредственном участии Валентины Николаевны? – грохочет прораб. – Не сосчитать! Хотя лукавлю: сосчитать, конечно, можно. Может быть, даже нужно. Так вот, только в прошлом квартале мы сдали шесть корпусов. Мурманчане живут в них и радуются. Так неужели сама Валентина Николаевна должна ютиться со своей семьей в маленькой комнатке коммунальной квартиры?

Валя, как и обещала прорабу, изо всех сил старается выглядеть печальной. И трестовское начальство идет ей навстречу. Да и то сказать, в комнате разросшемуся семейству тесновато.

Через три года после дочки Ирочки у Вали рождается сын Степан. Пашка опять оказывается в море. Когда ему сообщают радостную новость, он напивается и устраивает драку, требуя немедленно вернуть судно в порт приписки. Лет двести назад его наверняка повесили бы за подобный дебош на рее. Но, к счастью, времена изменились.

– Второго ребенка, – рычит Пашка, скованный наручниками в каюте, – второго ребенка не могу из роддома забрать! Сына! Кровиночку свою! Что же это за жизнь такая?

– Он что, пуповину хотел лично перекусить? – хмыкает неженатый и оттого смелый в плане насмешек над женским полом тралмейстер.

Небольшой консилиум собрался за дверью Пашкиной каюты.

– А как кошки рожают? – разводит руками боцман, прислушиваясь к истошным Пашкиным воплям. – Кот даже не знает, что стал отцом.

– К чему тут кот? – бурчит капитан. – Речь идет о нашем товарище, комсомольце, между прочим.

– Котов не берут в комсомольцы, в товарищи их не берут! – поет за их спинами хорошо поставленным голосом кто-то из штурманов.

– Устроили тут балаган, – рычит капитан и злобно матерится. – Ладно, не будем раздувать из мухи кота. Как ни крути, а причина у парня уважительная. Когда проспится, снимите с него наручники. И на вахту.

На том разговор и заканчивается. Пашке о нем рассказывает кто-то из моряков. Сам Пашка передает его Вале. Валя, в свою очередь, отмечает происшествие, как третий звоночек. Но ничего не говорит мужу, чувствуя, что толку от ее душеспасительных бесед все равно не будет.

– Ты чего такая мрачная? – донимает ее Пашка, пятый раз пересказывая историю в лицах. – Смешно же!

– Смешно, – машинально поддакивает Валя, но внутри нее что-то противится подобному веселью.

Зато Пашка неожиданно воспринимает в штыки получение квартиры. Валя не посвящает его заранее в планы Погребельного выбить для них жилье. Она боится сглазить, обрадовать мужа раньше времени. И вот, когда она запыхавшаяся прибегает домой, чтобы сообщить ему радостную новость, Пашка неожиданно хмурится и бурчит:

– Я всю жизнь в море ишачу и ничего так и не заработал. А ей тут квартиры раздают.

– Не ей, а нам, – злится Валя, – нам с детьми. И только потому, что помогли мои товарищи по работе. Разве это плохо?

– Нет, не плохо, – хмыкает Пашка. – Неплохо ты, видать, своего Натана ублажала.

Валя чувствует, как все еще переполняющее ее счастье сразу куда-то улетучивается. Как будто из туго надутого шарика разом выпустили воздух.

– Зачем ты так? – вздыхает она и болезненно морщится. – Как ты можешь?

Она ждет, что Пашка начнет извиняться. Но он, ничего больше не сказав, выходит из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Вечером они, конечно, мирятся. А на следующее утро идут вместе смотреть квартиру. Потом именно Пашка организовывает весь переезд. Он сидит в отгулах, а Валя, как обычно, разрывается между работой и детьми. Все вроде хорошо. Но неприятный осадок от тех Пашкины слов остается у Вали навсегда. Как шрам от глубокого пореза. Боли давно нет, но кто-то возьмет да и спросит:

– А это у тебя откуда?

И ты всякий раз вспоминаешь вроде бы давно забытую травму.

Квартиру Вале выделяют отнюдь не в новом доме, которые строит их СМУ. Этот дом старый, послевоенной еще постройки. Такие деревянные двухэтажки в городе называют бараками. В них нет горячей воды, а в подъездах бесстыдно пахнет мышами.

– Ничего, – успокаивает себя Валя, – кошку заведем. Или соседскую одолжим на время. Для охоты. Не проблема. А что горячей воды нет, так в баню сходим помыться. Это не главное.

Главное то, что комнат у них теперь две. Обе большие и светлые. И кухню уже ни с кем не приходится делить. Это настоящая отдельная квартира. Живи да радуйся. И Валя старается. Но из-за мужа получается у нее это все хуже и хуже. Приходя из очередного рейса, Пашка каждый раз срывается в запой. Он орет на детей, требуя от них мелочного послушания, и все время подозревает Валю в каких-то мифических изменах.

– Какие измены? – огрызается Валя. – У меня двое детей и работа. Ты хоть думал, что мне вообще-то трудно? И что, возможно, тебе стоит иногда мне помогать. Когда ты на берегу.

– Да уж помощников у тебя наверняка хватает, – пьяным голосом тщательно выговаривает слова Пашка. – Натан твой, например. Думаешь, я не помню, откуда тебя взял? А?

Валя срывается в рыдания и убегает прочь. А Пашка с победным видом расхаживает по комнате и орет ей вслед:

– Я тебя из мусора достал! Из мусора! Забыла?