Похороны и предшествующие им приготовления кажутся Вале еще страшнее самой смерти мужа. Чтобы решить все необходимые формальности, ей приходится несколько раз сходить в отдел кадров флота, где работал Пашка. Сидящие за столами толстые тетки с предельно наглыми глазами неизменно цокают языками и качают головами, показывая Вале свое сожаление о безвременной кончине ее мужа.
– Вы передадите всем, кто его знал, кто с ним в море ходил, что похороны в пятницу? – несколько раз просит их Валя.
– Конечно, – кивают тетки, – вы не беспокойтесь.
– У меня муж умер, как мне не беспокоиться? – хочется сказать Вале, но она сдерживается, почти по слогам, как будто разговаривает со слабоумными, добавляя: – Прощание будет в десять тридцать в областном морге, в пятницу.
– Мы поняли, – слаженно кивают хранительницы трудовых книжек.
Потом Вале приходится ехать на кладбище, где ей показывают наполненную водой яму.
– Да как же сюда гроб опускать? – содрогается она. – Он же поплывет!
– А что делать? – безразличным голосом говорит сопровождающий ее сотрудник кладбища. – Грунтовые воды. Если даже как бы насосом откачать, через пару часов опять бассейн будет.
– Так как же сюда-то? – растерянно повторяет Валя. – Дренаж надо было делать траншеями.
– А вы что, как бы строитель? – ехидно интересуется у нее кладбищенский служка.
– Да, – машинально кивает Валя.
– А я вот – нет, – ухмыляется мужчина. – Мне какой участок как бы выделили, там у меня рабочие и копают.
– Муж это мой! – стонет Валя. – Как я его в эту лужу положу?
– Есть, конечно, как бы другой вариант, – подмигивает провинциальный Харон.
– Какой? – интересуется Валя.
– Другой, – уклончиво повторяет мужчина, неопределенно помахав руками.
– Да говорите уже, – не выдерживает Валя.
– Есть еще как бы один участок. Он повыше этого будет. Там как бы сухо.
– Почему же вы сразу меня туда не отвели? – возмущается Валя.
– Ну, там мы пока как бы не должны захоранивать, – хихикает мужчина. – Сначала нужно этот сектор заполнить. Но в порядке исключения, если люди как бы просят…
– Сколько это будет стоить? – догадывается Валя.
Мужчина называет сумму. Валя вздрагивает. Похороны и так вылезают в какие-то несметные деньги. Потом она снова бросает взгляд на заполненную водой по самый бортик яму и устало выдыхает:
– Хорошо, показывайте.
– Зимой-то оно как бы ничего, вода так не прет, а сейчас, конечно, я вас понимаю, выглядит не очень. В сухости-то как бы приятнее захоранивать, душевнее, – радостно тарахтит Харон, ведя ее по кладбищу.
Другой участок действительно оказывается на пригорке. Здесь уже торчат из земли несколько новеньких надмогильных пирамидок. Валя заглядывает в выкопанную яму. В ней сухо. Это сейчас главное.
Следующим кругом ада оказывается морг. Там Валю огорошивают вопросом:
– Сами обмывать будете?
– Как? – переспрашивает она.
– Обмывать усопшего и одевать сами будете? – повторяет прозектор в белом халате и резиновых перчатках.
– Я? – теряется Валя. – Я не знаю. Я не умею. Это разве не входит в ваши… услуги?
– Входит, – бурчит прозектор, – но санитарочкам надо бы приплатить. Они тогда постараются.
– Ладно, – кивает Валя, не имея возможности сопротивляться и боясь даже поинтересоваться, как же будет выглядеть покойный, если санитарочки «не постараются».
За моргом следует Бюро спецобслуживания, где Валя долго и мучительно выбирает гроб. И там приходится доплачивать сверх официальной суммы, чтобы все было сделано по-человечески.
Валиных скудных накоплений на черный день не хватает на эти бесконечные поборы. Придя домой, она начинает обзванивать знакомых, чтобы занять денег.
– Папаша даже сдохнуть нормально не может, – фыркает Ирина.
– Зачем ты так? – почти шепчет уставшая до смерти Валя.
– А что в нем хорошего было? – огрызается Ирина. – Пока ты гуляла, он только пил.
– Как гуляла? – поднимает на дочь непонимающий взгляд Валя.
– Можно подумать, что, пока он в море был, ты исключительно по подругам ходила, – хмыкает Ирина.
– Как ты можешь? – возмущается Валя. – Вон отсюда!
– Да ради бога, – снова хмыкает Ирина. – Я бы на твоем месте так же бы поступала.
– Ты в девятом классе еще! – рявкает, собравшись с силами, Валя. – Тебе рано такие разговоры вести с матерью!
– Ага, – с издевкой кивает Ирина и выходит из комнаты.
Растерянная, Валя остается сидеть в кресле возле телефона. Беды валятся на нее одна за другой. И она уже не знает, как выдержать оставшиеся до похорон два дня. Ей хочется завыть, броситься на диван и закрыть голову руками. Но надо искать, у кого занять деньги.
И снова ей помогает Зинаида Петровна. Вале стыдно, она стольким уже обязана этой доброй женщине.
– Зинаида Петровна, – обнимает она приятельницу, когда заходит к ней, чтобы забрать деньги, – я уже не знаю, как вас и благодарить.
– Сочтемся как-нибудь, – хмыкает Зинаида. – Но на похороны я не пойду. Не обижайся, не люблю я покойников.
– Я понимаю, понимаю, – с готовностью кивает Валя. – Как скажете.
Когда в пятницу, в десять тридцать в зал прощаний выставляют гроб с телом Пашки, в просторном помещении оказываются только Валя с детьми. То ли тетки из отдела кадров так ничего и не сообщили на флоте, то ли Пашкины приятели все сплошь оказались в море, то ли они просто не захотели прийти. Но с работы мужа нет никого. Да и вообще никого нет.
Проходит минут десять. Они втроем молча стоят возле открытого гроба. Валя не знает, что делать дальше. Ее сердце сжимается, она смотрит на бледное и какое-то умиротворенное лицо мужа, и ей хочется провалиться сквозь землю от стыда. Она жалеет, что не позвала старух из подъезда. Они бы пошли куда угодно ради поминок. И создали бы массовость. Но она думала, что придут Пашкины приятели, и старухи будут смотреться нелепо. А получилось, что не пришел никто.
– Долго нам еще здесь торчать? – шепчет на ухо матери Ирина.
– Полчаса прощание, потом на кладбище поедем, – шепчет Валя в ответ.
– Я не поеду на кладбище, – мотает головой Ирина. – У меня дел полно. Я пойду.
– Постой, – хватает ее за руку Валя. – Как же так?
– Я не поеду на кладбище! – упрямо повторяет дочь.
– Постой хоть здесь до конца, – удерживает ее Валя.
– Какого конца? – фыркает Ирина.
– Прощания, – поясняет Валя.
– Так нет же никого, – разводит руками Ирина. – Можно вывозить.
– Вдруг кто придет, – бормочет Валя.
– Кто? – фыркает Ирина. – Батина белочка?
– Не надо так об отце, – шипит Валя.
– Да ладно тебе! Я пошла, – огрызается Ирина и двигается к выходу.
Валя пытается ее удержать, но дочь вырывается и выскакивает за дверь.
– Можно, я с Иркой? – начинает канючить Степан.
– Нет, – строго приказывает Валя, – стой смирно.
Степан обижается и замокает. Они стоят еще минут десять. После чего в зал заходят мужики, которые закрывают гроб и несут его к стоящему у крыльца серому УАЗику.
– Родственники могут сесть с покойным, – поясняет водитель катафалка. – Пять человек поместятся.
– Нас двое всего, – выдыхает Валя, сгорая от стыда под удивленным взглядом водителя.
– Я не поеду с гробом, – снова начинает ныть Степан.
– Не мучь мать! – взрывается Валя. – Еще одно слово – и я тебя растопчу на месте!
Степан бурчит что-то неразборчивое и неохотно лезет в фургончик.
На кладбище холодно. К тому же начинает накрапывать противный мелкий дождик. Так что они промокают до костей. Клацая зубами от холода и шмыгая носом, Степан то и дело укоризненно поглядывает на мать. Вале жалко сына. Но она не знает, как ему помочь.
– Скорее бы, – думает она глядя, как похоронная команда закидывает землей могилу, – скорее бы уже все закончилось.
Потом они снова грузятся в «буханку» и едут домой. Там добрая Зинаида Петровна уже накрыла нехитрый стол для поминок.
– А что же нет никого? – всплескивает она руками, когда Валя со Степаном, промокшие до нитки, возвращаются домой.
– Нет! – всхлипывает Валя. – Не пришел никто! Все не как у людей вышло!
– Вот уж развела нюни, – прерывает ее Зинаида Петровна. – Марш сейчас же переодеваться в сухое, а то вон дрожишь от холода. И ребенка переодень. А с поминками я разберусь. Пройдусь по подъезду.
Пока Валя переодевает Степана, наливает ему горячего чая и переодевается сама, Зинаида приводит несколько соседских старушек.
– Мы его помним, – говорит бабушка с добрыми голубыми, как у ребенка глазами. – Как с моря приходил, как в магазин бегал. Всегда поздоровается, улыбнется.
– Правда, правда, – охотно кивают остальные бабушки.
Валя приглашает всех за стол. Старушки охотно выпивают водочки. Они кушают бутерброды, тщательно пережевывая их своими вставными зубами. И Вале почему-то вспоминается анекдот о мужике и добрых тараканах, который Пашка рассказывал сыну. Старушки вспоминают Пашку, и кое-кто, чего Валя никак не ожидала, уже утирает проступившую слезу. После пары рюмок водки Валя согревается, и муки последних дней начинают отступать. Она смотрит на бабушек, и сердце ее, сжавшееся в ледяной комок еще в пустом и гулком зале морга, постепенно оттаивает. А потом она и сама не замечает, как начинает плакать.