Шестьдесят лет! Кто бы мог подумать, что она станет такой старой? Доживет до таких лет. Валя и сама не верит в свой юбилей. Впрочем, кажется, только она в него и не верит. Остальные воспринимают его как должное. На работе ей дарят чашку с блюдцем и букетик каких-то оранжевых цветов, названия которых никто не знает. Потом ей приходится идти в бухгалтерию, чтобы расписаться в ведомости за деньги, потраченные на подарок. Так она узнает цену кружки и букета.
– Господи, – думает Валя, – лучше бы они мне деньгами отдали. Уж я бы нашла им применение.
Юбилей полностью выворачивает ее и без того худые карманы. Во-первых, приходится послать Ирине деньги на авиабилеты. Дочь хочет приехать, чтобы поздравить мать. Но трое суток в поезде, учитывая обратную дорогу, ее не устраивают. Вернее, они не устраивают азербайджанца, в ларьке которого Ирина работает. Он не даст ей целую неделю отгулов. Или отпуска. Называй, как хочешь. Поэтому приходится лететь самолетом.
Во-вторых, Степан. Он тоже просит у матери денег. То ли на подарок для нее, то ли на что-то еще. Валя не совсем понимает. Но отказать сыну накануне своего юбилея просто не может. Он опять начнет сердиться и кричать. А ей хочется хотя бы немного покоя. Чтобы почувствовать свой праздник. Ощутить, как он входит в дом. Так что бог с ними, с деньгами. Хотя те, что были потрачены коллегами на чашку и отвратительные оранжевые цветы, очень бы ей сейчас пригодились.
Степан встречает сестру в аэропорту на такси.
– С ума сошел? – хихикает Ирина. – Я бы на автобусе добралась.
– Брось, сестра, – разгульно замечает в ответ Степан, – разве это деньги?
– Неужели за ум взялся? – ехидно интересуется Ирина.
– Я всегда со своим умом, – парирует Степан.
– А деньги, дебил? – огрызается Ирина. – Деньги-то твои? Или у матери выцыганил?
– Тебе-то не все равно? – раздражается Степан, отчего его лицо багровеет, а на лбу выступают бисеринки пота.
– Значит, у матери, – констатирует Ирина.
– Так ты сядешь или на автобусе поедешь? – рявкает Степан.
Ирина злобно фыркает и, оставив вещи на попечение брата, садится на переднее сиденье машины.
– Работаешь где-нибудь? – интересуется она у брата по дороге.
– Ищу, – лаконично парирует с заднего сиденья Степан.
– Понятно, – хмыкает Ирина, – тунеядствуешь, значит. Раньше таких через суд заставляли работать.
– Заткнулась бы ты, переводчица из ларька, – огрызается Степан.
Ирина шипит что-то маловразумительное и замолкает.
Ссора возобновляется за праздничным столом. Выпив вина, Ирина, брезгливо взглянув на брата, заявляет:
– Пора тебе слезть с материной шеи.
– А что, нам двоим там тесно? – язвит Степан.
– Урод, я в Москве из сил выбиваюсь, – орет Ирина. – Ты посиди в этом чертовом ларьке по двенадцать часов! А мамаша все деньги на тебя, дятел, тратит. Мне что, век жить в съемной комнатенке?
– Может, тебе еще салатику, дочка? – старается придать трапезе миролюбивый характер Валя. – Я подложу.
– Присосался, – не обращая внимания на мать, шипит Ирина брату.
– Да я свою кровь проливал за вас за всех в армии! – кричит Степан.
– Какую кровь, урод? – ледяным тоном, окончательно выводящим Степана из себя, произносит Ирина. – Ты же в стройбате служил.
– Ты не все знаешь! – еще больше ярится Степан. – У меня, может, контузия! Оттого и нервы!
– Да в той карельской глуши нервы лечат, а не тратят, – добавив в голос металл, ухмыляется Ирина. – Чем тебя контузили?
– Не твое дело! – рявкает Степан, чувствуя, что полностью теряет инициативу.
– Совковой лопатой по башке? – не унимается Ирина.
– Заткнись! – Степан переходит на визг.
– Может, корова лягнула, за которой ты навоз убирал? – игнорирует его истерику сестра.
– Заткнись! – снова визжит Степан, понимая, что битва проиграна.
– Значит, корова, – со злобным смешком констатирует Ирина. – Да это же когда было, братец. Пора образумиться, собрать остатки мозгов в кучку.
Лицо Степана багровеет, он хочет что-то ответить сестре, унизить и уничтожить ее, но не может подобрать нужных слов.
– Обожрал уже всех, дебил, – констатирует Ирина.
– Дочка, перестань его обижать, – вступается за сына Валя. – Чего ты к нему привязалась? Не получается у него с работой. Что тут поделаешь? Время такое: все норовят обмануть да обжулить. Раньше проще было. Брали учениками на завод.
– И что теперь? – огрызается Ирина. – Теперь он всю жизнь будет на твои деньги жить?
– А кто же ему поможет, если не мать родная? – как-то сразу захмелев от выпитого бокала вина, причитает Валя. – Кто поможет-то, а? Я ведь и тебе, дочка, помогаю. Денежки на жилье отсылаю исправно. Ты же тоже моя кровиночка.
– Ой, брось, мать, – отмахивается Ирина. – Я же для тебя тоже много делаю. Подарок вот из столицы привезла. К юбилею. Чуть не забыла, блин.
С этими словами Ирина встает из-за стола, идет в коридор и возвращается оттуда со своей дорожной сумкой. Она долго роется в ней и извлекает упакованную в прозрачный целлулоид чашку с блюдцем.
– Вот, мать, пей чаек, – она протягивает чашку Вале.
– Спасибо, доченька, – бормочет Валя, думая про себя: – Так я скоро сервиз соберу.
– Как ни крути, мать, а квартиру надо делить, – отшвырнув сумку в угол, заявляет Ирина.
– Ага, – рявкает Степан, – чтобы ты в Москве своей жила, а мы здесь с матерью душились в однушке?
– Мне нужна моя доля, понятно? – орет Ирина.
– И мне тоже! – орет в ответ Степан.
– Никто из вас ничего не получит, – с ухмылкой огрызается пьяненькая Валя.
Она выпила еще бокал вина и теперь окончательно осмелела.
– Деньги берите, уже и так все забрали, – машет она перед лицами детей своим высохшим жилистым кулаком, – а квартиру не трогайте. Она моя.
– Ты ее в могилу с собой собираешься забрать, мать? – огрызается Ирина.
– Как помру, тогда делите, – пьяным голосом соглашается Валя. – А пока жива – даже и не думайте.
– Напилась старуха, – констатирует Степан
Ирина при этом нервно хохочет. На следующее утро она улетает обратно в Москву. Степан снова везет ее в аэропорт на такси.
– Идиот, – говорит ему Ирина, – дай мне денег на машину, зачем тебе со мной тащится.
– Чтобы не заблудилась, – хихикает Степан.
– И назад на такси поедешь? – злобно щурится на брата Ирина. – Хорош ты материны деньги тратить.
– Не все же ей тебе отсылать, – парирует Степан.
– Вот и поговорили, братец, – фыркает Ирина.