Но с месяцем у нее опять ничего не получается. Степан неожиданно возвращается из рейса раньше времени. Валя с его слов толком не может разобрать причину: то ли поломка какая, то ли квоту выбрали. Собственно говоря, ей не до причины прихода судна в порт. Степан звонит ей в Мариуполь в первый же день своего возвращения. И голос его при этом дрожит от сдерживаемых рыданий.

– Как баба, – невольно думает Валя. – Просидел на печи до тридцати лет. Так и вышел размазней.

Но сына ей все равно жалко. А произошло самое банальное. Косоглазая Алекса не дождалась Степана и свалила в неизвестном направлении с новым приятелем. Вернее, направление как раз известно – Египет. Да и приятель, если честно, тоже не является инкогнито. Но все это лишь усугубляет Степаново горе.

– С корешем моим, с Лешкой поехала на юг отдыхать, – уже откровенно ревет он в трубку. – Мать, я жить больше не буду. Ты меня на этом свете уже не застанешь.

– Когда же она успела-то? – возмущается Валя. – Тебя же два месяца всего и не было.

– Успела, – ноет Степан.

– Так, может, и бог с ней? – робко предполагает Валя. – Шалава она.

– Сам знаю, что шалава, – переходит на поросячий визг Степан. – Я без нее не могу.

– Другую себе найдешь, – утешает сына Валя. – Шалав-то вокруг тьма. А лучше даже и не шалаву, а приличную девку взять.

– Куда я ее буду брать? – стонет Степан. – Покончу я с собой. Повешусь. Чтоб тебе стыдно было.

– Господи, сынок, я-то перед тобой в чем провинилась? – уже сама готова зарыдать Валя.

– Как в чем? – возмущается Степан. – Из-за тебя все и вышло. Почему ты ее бросила одну? Сашку, я имею в виду. Свалила в свой Мариуполь к черту на рога. Она и осталась без присмотра.

Валя не совсем представляет, как она могла бы присматривать за чертовкой-Алексой. Ведь она даже не знает, где та живет. Она вообще видела ее два или три раза. И вряд ли смогла бы повлиять на ее выбор. Но сын ревет на другом конце провода, и Валя, чтобы не расстраивать его еще больше, признает свою вину.

– Да разве же я могла подумать такое? – всхлипывает она.

– А что тут было думать? Как будто по ней не видно было, что она именно «такое» и есть, – визжит Степан. – Надо было…

Тут он теряется, не зная, что же все-таки должна была делать мать, чтобы удержать подругу от блуда.

– На цепь посадить, – думает про себя Валя.

– С собой бы ее взяла, в Мариуполь, – ноет Степан.

Валя вспоминает, как от перспектив подобной поездки с содроганием отказалась даже ее родная дочь. Что уж тут говорить о практически не знакомой ей Алексе.

– Египет-то получше Мариуполя будет, – заявляет она.

При слове «Египет» Степан вновь заливается рыданиям.

– Прощай, мать, – кричит он и бросает трубку.

Валя пытается перезвонить сыну. Но раз за разом сбивается, путаясь в кодах. Мурманск для Мариуполя теперь заграница. Поэтому приходится набирать бесчисленное количество цифр. Телефон у тети Поли старющий, еще с круглым номеронабирателем, который нужно крутить и крутить, вставляя палец в прорези. От нервов Валя все время сбивается и слышит в трубке то громкие короткие гудки, то противный в своей размеренности голос автоответчика, злорадно сообщающий ей о том, что набранный номер не существует. Наконец ей удается справиться с телефоном, но Степан не берет трубку.

– Неужели? Уже? – стучит в голове у Вали предательский пульс.

Она лихорадочно думает, кому перезвонить в Мурманске, попросить приехать к ней домой, присмотреть за сыном. И с ужасом понимает, что звонить некому. Телефонов соседей она не знает, а знакомых давно растеряла. Она не находит ничего лучшего, чем позвонить в милицию. Да только как же набрать эти самые ноль-два со всеми международными кодами? Дрожащими пальцами она в отчаянии крутит и крутит диск телефона, уже не надеясь на удачу.

– Да что ж такое? – вскрикивает Валя, бросая трубку. – За какие грехи мне все это?

Потом она рыдает у тети Поле на плече.

– Кто хочет вешаться, тот молча вешается, – философски замечает тетя Поля, когда из Валиных рыданий все же понимает, что произошло.

– Да ты что, тетя Поля, штабелями повешенных из петель вынимала? – возмущается Валя.

– Не вынимала, – скрипит тетя Поля, – о том и речь. Кабы каждый вешался, кто об этом говорит, так уж, пожалуй, народу бы в троллейбусах так битком не было. Кто хочет счеты с жизнью свести, тот не трубит об этом.

Валя немного успокаивается и снова звонит Степану. На этот раз тот берет трубку. Услышав голос сына, Валя чувствует облегчение. Впрочем, радость ее длится недолго. Степан снова закатывает истерику. Вечером он звонит уже сам и охрипшим от крика голосом сообщает, что завтра пойдет и купит таблетки, чтобы отравиться.

– Теперь травиться удумал? – хмыкает тетя Поля. – Он же вроде вешаться хотел?

– Замолчи, тетя Поля. Сыночек он мой, – не выдерживает Валя. – Не могу я такое терпеть. Не дай бог наложит на себя руки. Я себе этого не прощу. Надо возвращаться, присмотреть за ним.

– Погоди, – скрипит тетя Поля, – обойдется, вот увидишь. Новую девку найдет и утешится. У них сейчас, как у кошек: покричат, повизжат, по полу покатаются, а как удовлетворятся, так все сразу хорошо.

– А если не удовлетворится? – рыдает Валя.

Не слушая аргументы тети Поли, утром она идет и покупает обратный билет в Мурманск. Для скорости приходится лететь самолетом. Это стоит очень дорого. Припасенных Валей на поездку денег едва хватает. Она радуется, что не стала менять их сразу на гривны. Лететь нужно из Донецка через Москву уже на следующий день. Сидя в междугороднем автобусе, Валя снова вспоминает, как в ее предыдущий приезд Пашка лишился бумажника. И в тот раз им пришлось поспешно ретироваться из родного города.

– Господи, – думает Валя, – что же оно опять все повторяется? Неужели я не могу побыть на родине хоть какой-то несчастный месяц? Один месяц за три десятка лет?

Всю дорогу она пьет валерьянку. А перед дверью собственной квартиры стоит минут десять, не в силах вставить ключ в скважину замка. Вдруг случилось самое страшное? И она опоздала, не смогла спасти сына. Что же она тогда будет делать без него?

– Степа, Степа, – бормочет она, дрожащей рукой отпирая двери, – только живи.

К ее радости Степан оказывается не только живым, но и вполне спокойным.

– Пережил, – говорит он ей, имея в виду предательство косоглазой шалашовки, – забыл эту тварь. Перезарузка. Версия два ноль.

– Вот и хорошо, вот и славно, – бормочет Валя, утирая коварно текущие по ее морщинистым щекам слезы и не понимая, что сын имел в виду, говоря о новой версии.

– А ты чего, мать, там не загостилась? По своим мусорным бакам соскучилась? – интересуется Степан. – Я тебя только к концу месяца ждал.

– Так и я тебя ждала к декабрю, – хихикает Валя.

Она не хочет называть причину своего поспешного возвращения, чтобы не напоминать сыну о его намерении покончить с собой.

– Ты даешь, мать! – хмыкает Степан. – Чего было мотаться черт знает куда на три дня?

Валя снова заискивающе хихикает.

– Ты мне денег, мать, займи, – говорит Степан. – А то рейс у нас не заладился. Поломались. Неделю в дрейфе были. Потом вообще вернулись. Порожняком.

– Ничего не заплатили? – всплескивает руками Валя. – Два месяца в море болтался.

– Да заплатили, – неохотно цедит Степан, – но сколько там тех денег? Гроши. Сводил корешей в ресторан. За возвращение. Надо же было первый рейс обмыть? То да се, пятое, десятое. Ты, мать, не бойся, я тебе со следующего рейса все отдам.

– Ладно, – бормочет Валя, – я завтра схожу, сынок, сниму с книжки пенсию.