Как и следовало ожидать, никакую работу Степан не находит. Зато Ольга на Гариковы деньги умудряется снова наладить себе безбедное существование.

– Живы будем – не помрем, – хорохорится Степан, имея в виду грядущий возврат долгов. – Полгода еще. Встрепенемся, ощетинимся.

Ольга не обращает на его браваду никакого внимания. Ее не очень интересует, где и как Степан найдет деньги.

– Щетинься, – бормочет она, собираясь к подруге.

Шесть месяцев, как Степан и опасался, пролетают почти незаметно. Степан подсчитывает, сколько денег ему нужно отдавать Гарику с учетом процентов, и ему становится дурно.

– Идиотка! – орет он на Ольгу. – В море таких денег не заработать!

– Так ты же туда не пошел, – хмыкает Ольга.

– Даже если бы пошел! – рычит Степан. – Ты думаешь, там не рыбу ловят, а бриллианты?

– Не знаю, – сквозь зубы цедит Ольга, – я в море не ходила.

Впрочем, в море идти уже поздно. Степан в ужасе бегает по квартире, пьет валерьянку и проклинает жену, которая втянула его в такую авантюру.

– Пять дней осталось! – заламывает он руки. – Нам их даже без процентов не отдать! Даже проценты не отдать!

– А ты раньше посчитать не мог? – сухо интересуется Ольга.

– Как? – рявкает Степан, понимая, что его вопрос лишен логики.

– Ты что – идиот? – спокойно спрашивает Ольга.

– Иди сама к своему Гарику и разбирайся, – стонет Степан.

– Ага, – хмыкает Ольга. – И Гарик, к сожалению, не мой. И деньги у него не я занимала.

– А отдавать кто будет? – хватается за голову Степан.

– Кто занимал, тому и отдавать, – парирует Ольга.

Степан хочет еще что-то сказать, но дыхание у него перехватывает. Так что он молча рубит рукой воздух, как будто отмахивается от невидимой, но весьма назойливой мухи. Ольга смотрит на него презрительно.

– К мамочке сбегай, – ехидно замечает она, – поплачь.

– Бегал уже, – не замечая издевки, ноет Степан, – нет у нее денег.

– Тогда готовься к проблемам, – хмыкает Ольга.

Однако с истечением срока займа решительно ничего не происходит. Первый просроченный день Степан сидит дома и ждет визитеров. На второй день он решается выйти на улицу. Проходит еще один день, два, три. Степан почти приходит в себя.

– Может, он помер давно, Гарик твой? – спрашивает он Ольгу.

– Откуда мне знать, он не мой, – фыркает та в ответ. – Да и с чего ему помирать?

– Помнишь, у него вата из ушей торчала? – вспоминает Степан.

– И что? – хмыкает Ольга.

– Не знаю, – разводит руками Степан.

– Умер от отита? – хихикает Ольга.

– Вот! – радостно подхватывает Степан, но, поняв, что над ним смеются, добавляет понуро: – Может, просто грохнули его. Подельники.

– Не слышала ничего такого, – опускает мужа с небес на землю Ольга.

– Или посадили? – с надеждой произносит Степан. – Могли ведь. Было за что. Наверняка было.

– Чего гадать, – фыркает Ольга. – Ты ищи, где деньги взять.

– А ты? – злится Степан.

– А я уже нашла, – парирует Ольга. –  У Гарика. Теперь твоя очередь.

– Да что мне этот Гарик, в конце концов, сделает? – храбрится Степан. – Ваты из своих ушей в рот напихает? В крайнем случае, если появится, поговорю, объясню. Так и так, мол. Дело такое. Если деньги нужны, то подождешь. Пока рейса нет. Пойду – все отдам.

– Вот и славно, – фыркает Ольга.

Еще через неделю Степан, уже полностью оправившись, выходит утром из дома, чтобы купить сигареты.

– Эй, утырок, иди-ка сюда, – окликают его из припаркованного возле подъезда джипа с затененными стеклами.

– А? – растерянно оборачивается Степан, чувствуя, как земля начинает плыть у него под ногами.

– Да, ты, урод, иди сюда, – повторяет вылезший из джипа бритоголовый качок в спортивных штанах.

Степан на ватных ногах идет к джипу. Из машины вылезает второй качок, постарше и с татуировкой на шее. Именно такие мерещились Степану полгода назад, когда он шел на встречу с Гариком.

– Степан? – ласково интересуется у него татуированный.

– Да, – бормочет Степан.

– Ну, зайка, садись в машину, покатаемся, – осклабившись, предлагает ему татуированный.

Качки запихивают Степана на заднее сиденье джипа и вывозят куда-то за город. Вышвырнув его на придорожный гравий, татуированный с нарочитым вниманием интересуется:

– Ты про свой долг помнишь?

– Помню, – клацая зубами, выдавливает Степан.

– Хорошо, – произносит качок, схватив левой рукой Степана за воротник куртки  и приподняв с земли. – А чего же не отдаешь тогда?

С этими словами правой рукой татуированный сильно бьет Степана в живот. От боли Степан складывается пополам и мешком снова опускается на гравий.

– Я отдам, – бормочет он прерывающимся голосом.

– Счетчик тикает, – все так же ласково произносит татуированный. – Знаешь, сколько с тебя?

– Сколько занял и еще тридцать процентов, – бормочет Степан.

При этих его словах оба качка начинают хохотать.

– Тебе тут банк, что ли? – интересуется татуированный.

– Да, нет, – пытается найти правильный ответ Степан.

– Накидывай по одному проценту за каждый день просрочки, – делово поясняет бритоголовый.

– Это… – начинает Степан.

Он хочет сказать, что это форменный грабеж. И что при таких условиях он вообще никогда не сможет рассчитаться с треклятым Гариком. Но тут же понимает, что подобный комментарий в данной ситуации неуместен и даже скорее вреден.

– Это… справедливо, – кивает он.

– Ты все понял? – интересуется у него татуированный.

– Да, понял, – снова кивает Степан.

– Тебе три дня. Отдашь долг и сорок процентов сверху, – резюмирует татуированный, после чего оба качка садятся в машину.

Шурша шинами по гравию, джип уезжает. Степан со стонами встает на ноги, отряхивается и, выбравшись на дорогу, ковыляет по направлению к городу. Сначала он кидается к матери.

– Меня убьют, мать! – орет он, застав Валю возле мусорных баков. – Это бандюганы. Хана мне, мать!

Валя стонет и качает головой. Но деньги ей взять неоткуда.

– Квартиру свою продай, – воет Степан. – Выручай, мать! Потеряешь меня!

– Не продать мне ее, – стонет Валя. – Я дарственную на Ирину написала. Чтобы всем поровну.

– Так пусть Ирка продаст! – визжит Степан. – Позвони!

Валя тут же с мобильного звонит в Москву Ирине, но та, кажется, не проникается важностью момента.

– Ты хочешь, чтобы и вторая часть квартиры братику пошла с его толстой проституткой? – фыркает она.

– Убьют его иначе, Ира! – стонет Валя.

– Одним идиотом меньше станет, – парирует дочь. – Когда ты помрешь, мне твоя квартира и самой пригодится. У меня на нее совсем другие виды.

– Ох, мать, губишь ты меня ни за что ни про что! – завывает Степан, когда Валя со слезами передает ему разговор с дочерью. – И что я тебе сделал?

Проходят еще три дня. И Степана снова избивают все те же качки. На этот раз сильнее и прямо во дворе. Наверное, экономя время. Или бензин.

– У тебя дочка, так? – спрашивает татуированный, наклонившись над валяющимся в луже Степаном. – Если через пять дней не отдашь долг и пятьдесят процентов сверху, мы девчонку заберем. Ты понял? Сколько ей? Десять? Я тебе даже говорить не буду, что мы с ней там сделаем. Вы уж со своей толстой фифой сами пофантазируйте.

Степан приползает домой и, утирая с лица кровь, обо всем рассказывает Ольге.

– Давай в милицию звонить, – предлагает он.

– Ага, – побелевшими губами шепчет Ольга. – И что мы им скажем? Что у бандитов деньги заняли?

– А что тогда? – бормочет Степан.

– Не знаю, – шепчет Ольга, у которой дрожат руки.

– Давай укроем Настю? – предлагает Степан. – Спрячем. У матери моей, например. Или еще где. А?

Но тут Ольга не выдерживает. Она начинает выть. Тихо, чтобы не услышала спящая в комнате дочка. И от этого вой ее кажется еще страшнее.

– Да пропади все пропадом, – воет она. – Продадим нашу квартиру и вернем деньги. Я свою кровиночку не отдам. Звони этой мрази. Пусть подавятся.

Степан звонит по номеру, который дал ему татуированный. И через пару часов качки приезжают к ним домой. Однако предложенное Ольгой решение вопроса их не устраивает.

– Это когда ж вы, козлы, еще ее продадите, – хмыкает татуированный. – Сейчас такую драную хрущевку торговать долго придется.

– Других вариантов нет, – отважно заявляет Ольга. – Тогда забирайте меня. Только дочь не трогайте.

– Нам с тебя что, сало топить, овца? – хрипит бритоголовый. – Нам твоя недокормленная малолетка интереснее.

– Скажите, что вам надо. Мы все сделаем. Только не трогайте ребенка, – мертвым голосом произносит Ольга.

– Значит, вариант такой, – деловым тоном произносит татуированный, – вы, бакланы, переписываете на нас свою квартиру в счет долга.

– Ладно, – шепчет Ольга. – Но вы нам что-то с нее дадите?

– Корова дойная, это ты нам должна, забыла? – хрипит бритоголовый.

– Но, – дрогнувшим голосом бормочет Ольга, – квартира дороже стоит, чем наш долг. Даже со всеми процентами.

Она обращается к татуированному, распознав в нем старшего, который может принимать решения.

– И что с того? – хмыкает татуированный. – Мы можем ее и не забирать. Отдавай деньгами. Как выходит по счетчику. До понедельника.

– Так быстро не получится, – скулит Ольга, заглядывая татуированному в глаза.

– Тогда вариантов ноль, – морщится тот. – Сама смотри, что тебе дороже.

– Квартиру трудно переписать, в ней ребенок прописан, – бормочет Ольга. – Даже приставы отступили.

– Ты, корова, мы тебе что, приставы? – рявкает бритоголовый, наседая на Ольгу. – Ты своего ребенка хоть удави. А то мы поможем. Поняла?

Ольга послушно кивает, отступая в сторону более спокойного татуированного. Качки уходят, а Ольга без сил опускается на табуретку.

– Господи, господи, – бормочет она, – лишь бы маленькую не тронули.

На следующее утро Ольга отправляется бегать по знакомым. Заплатив кому надо, она в два дня выписывает Настю из квартиры и прописывает ее у своей сестры. Туда же они со Степаном перевозят ценные вещи. Еще через день Степан по договору купли-продажи переоформляет квартиру на какого-то Саляева Руслана Газеевича.

– Теперь мы в расчете? – мрачно спрашивает у татуированного Ольга, передавая качкам ключи.

– В расчете, – кивает тот.

– Ребенка не тронете? – уточняет Ольга.

– Живите-поживайте, – хмыкает татуированный.

Потеряв жилье, Степаново семейство переселяется к Ольгиной сестре. Сестра Лена явно недовольна. У нее муж и сын. В двухкомнатной хрущевке с комнатами трамвайчиком такому числу людей явно тесновато. Но делать нечего: в бывшей родительской квартире у сестер равные доли.

– В тесноте да не в обиде, – бормочет Степан, устраиваясь спать на постеленный на полу матрас.

Ольга в ответ бросает на него презрительный взгляд.