Шестьдесят восемь лет. Валя сама почти забывает о своем дне рождения. И дело даже не в том, что дату никак нельзя назвать круглой. Просто в жизни у нее все совсем как-то не кругло. Тяжелая физическая работа изнуряет. От нее в груди все чаще что-то жжет. Изжога, наверное. Идти к врачу Валя не хочет. Пару лет назад она уже была на больничном. И помнит, что заработок ее при этом уменьшился. А ей нужны деньги. Часть надо отсылать в Москву дочери. Часть отдавать Степану, который так и не работает. А ему семью кормить. И кормилец у этой семьи один – она, Валя. О возврате долга она уже и не думает. Дворничихи с ней больше не разговаривают. А Петровна, уезжая в свою деревню, сказала:
– Будь ты проклята, Николаевна. Ты и сынок твой непутевый.
Прямо так и заявила при всех. И ответить ей было нечего. А остальные бабоньки лишь согласно при этом закивали. Но поделать Валя ничего не может. Не бросать же детей на произвол судьбы? Поэтому, выпив валерьянки, а чаще – водочки, она каждый день идет на работу, опустив голову, чтобы случайно не встретиться взглядом с кем-нибудь из дворничих. До дня рождения ли здесь? И вдруг накануне ей звонит Степан.
– Слушай, мать, – орет он в трубку, – мы к тебе завтра всей семьей нагрянем.
– Зачем? – пугается Валя.
– Как зачем? Праздновать! Не забыла еще? – хмыкает Степан.
– Нашли праздник, – бормочет Валя.
– Мать, воскресенье же, – настаивает Степан, – ты все равно не работаешь. Мы придем, посидим.
– Может, не надо, сынок? – пытается возразить Валя.
В голове ее несутся мысли о том, что надо будет что-то готовить, а денег совсем нет. Воскресенье? Единственный выходной на неделе. Она так хотела отлежаться. Потому что боли в груди мучают ее все чаще. И становятся они раз от разу сильнее. Уже и левое плечо ноет. А тут придется сидеть, о чем-то говорить.
– Может, обойдемся, а? – бормочет она.
Но Степан ничего не хочет слушать.
– Мы часикам к трем подойдем, – небрежно бросает он, – жди.
С утра Валя идет в магазин. Это дешевый захолустный магазинчик прямо возле ее дома. Но и здесь цены на продукты устрашают ее. То и дело цокая языком, она покупает водку, куриные окорока, картошку, давно забытые огурцы и помидоры, еще что-то. Дома она готовит обед, который, хоть и с большой натяжкой, но все же можно назвать праздничным.
В начале четвертого в дверь звонят. Валя спешит открывать. За дверью стоит Степан с пунцовым от злобы лицом. У Ольги поджаты губы, а Настя плачет в голос.
– У вас тут кретины живут, да? – рычит Степан вместо приветствия.
– Господи, что случилось? – шепчет Валя, хватаясь за сердце.
– Этот идиот подарок разбил, – хмыкает Ольга и добавляет, обращаясь уже к дочери: – Да заткнись ты!
– Кретины, – повторяет Степан, – быдло деревенское!
Семейство заходит в квартиру. Из злобного рычания сына и ядовитых комментариев невестки Валя постепенно воссоздает картину произошедшего. В качестве подарка Степан купил матери какую-то вазу синего стекла. Заходя в Валин подъезд, он споткнулся о порог и обрушился на землю, расколотив ту самую вазу вдребезги.
– Кто так пороги делает? – орет Степан. – Идиоты тупорылые! Вы где-нибудь в Европе видели такие пороги?
– Не были – потому не видели, – хмыкает Ольга.
– Никто нормально работать не хочет, – продолжает орать Степан.
Его не успокаивает даже предложенная Валей рюмка водки, которую он выпивает одним махом.
– Дебилы, – багровея от водки еще больше, шипит Степан.
– Да и бог с ней, с вазой-то, – успокаивает его Валя. – Зачем мне она. У меня свои некуда девать. Да и ставить ее негде. Так даже лучше.
– Я сам выбирал, – слезливо воет Степан, выпив еще рюмку водки и оттого растрогавшись.
– Вот и славно, – бормочет Валя. – Главное не подарок, главное – забота о матери. Покажи хоть осколки.
– Не смей! – ревет Степан, не давая Вале заглянуть в пакет с останками треклятой вазы. – Я себе этого никогда не прощу!
– Господи, что же ты из-за такой ерунды убиваешься! – причитает Валя. – Пойдем на кухню. Я тебе окорочка поджарила куриные с картошкой. Салатик есть. Закусишь водочку. Все и забудется.
– Не забудется, – канючит Степан и тут же требует: – Мать, дай мне денег. Я пойду и куплю тебе еще одну такую же вазу.
– Да зачем же, – пугается Валя, которую незапланированный праздник и без того ввел в расход.
– Надо, – рычит Степан. – Не такой уж плохой я сын, чтобы мать на день рождения без подарка оставить.
Валя пытается отговорить сына, но у нее ничего не выходит. Степан опять впадает в ярость. Скрепя сердце, Валя выдает ему требуемую сумму.
– Ты уж на пороге-то аккуратней, – ехидствует Ольга, – а то будешь так до вечера ходить туда-сюда.
Степан лишь злобно смотрит на жену и молча уходит. Минут через сорок он возвращается с новым пакетом и вручает Вале несуразного вида стеклянную емкость – не то вазу, не то салатницу.
– Держи, мать, память будет, – говорит он.
– С днем рождения, Валентина Николаевна, – добавляет Ольга.
– Бабушка, жрать-то мы когда-нибудь будем? – резюмирует Настя.
– Пойдемте к столу, – бурчит Валя, пристраивая подарок на груде стоящих в комнате и не распакованных еще с переезда картонных ящиков, и ведет гостей на кухню к остывшей картошке с курицей.
Степан ест жадно, нахваливая Валину стряпню и то и дело подливая себе водки. Глядя на сына, Валя внезапно понимает, что жизнь его, пожалуй, не лучше ее собственной.
– Что же это за баба такая, что не может даже накормить мужика? – думает об Ольге Валя.
Потом она вспоминает, что Степан уже забыл, когда последний раз где-то работал, и внезапно проникается к невестке пьяненьким сочувствием.
– Дорогие вы мои, – бормочет Валя, утирая грязным носовым платком слезы, – живите в мире и согласии.
– Да брось, мать, чего расслюнявилась, – одергивает ее Степан. – Твой праздник сегодня. О тебе и речь.
– Долгие лета всем нам, – с загадочной улыбкой произносит изрядно захмелевшая Валя.
– Аминь, – поддакивает Степан.
– Горько, – фыркает Ольга.
От водки на душе у Вали становится непередаваемо тепло. Она благодарна сыну за то, что он напросился в гости, устроил ей праздник. Но ее благостное настроение прерывает телефонный звонок.
– Валентина? – слышит она в трубке встревоженный голос.
Голос кажется ей знакомым, но вспомнить его обладательницу она никак не может.
– Это Татьяна, твоя подруга детства из Мариуполя, – сообщает трубка.
Танька? Валя поверить этому не может. Сто лет они не перезванивались. Неужели вспомнила о ее дне рождения? Хочет поздравить? Вот уж настоящий праздник вышел!
Однако выясняется, что повод для звонка совсем не праздничный. У тети Поли случился инсульт, сообщает Танька. И очень обширный. Или как там говорят? Короче, она совсем плоха.
– Где она, в больнице? – дрожащим голосом спрашивает Валя.
– Нет, – хмыкает трубка, – там теперь долго не держат. Старух тем более. Дома уже. Но не встает, ходит под себя и практически никого не узнает. Ухаживать за ней некому. Так что приезжай.
Валя чувствует невольную злобу от напористого голоса в трубке. Танька что, не понимает, что она не может вот так просто вскочить, все бросить и кинуться бог знает куда? Валя что-то бормочет насчет своей работы.
– Да что тебя там держит, на Севере твоем? – перебивает ее Танька. – Хватит уже надрываться. Здесь ты на свою северную пенсию проживешь. А если что – дети взрослые. Неужели не помогут материально? Матери-то!
Танька точно ничего не понимает. И Валя в ответ опять бормочет что-то невнятное.
– Ладно, Валь, не буду деньги жечь, поступай, как знаешь, – злится Танька и вешает трубку.
Валя долго молча стоит в комнате возле допотопного, еще с дисковым номеронабирателем телефона.
– Что там случилось? – окликает ее из кухни Степан.
– У тети Поли инсульт, – почти машинально сообщает Валя, возвращаясь к гостям.
– Ну, царствие небесное, – опрокидывает Степан очередную рюмку водки.
– Типун тебе на язык, – машет на него руками Валя, – жива она, лежит только.
– Понятно, – крякает Степан. – Тогда за здравие. Как там говорят: чтоб лежалось и моглось?
– Да заткнись ты, – одергивает мужа Ольга и обращается уже к Вале: – Это ваша тетя или Степы?
– Моя, – бормочет Валя, – в Мариуполе живет.
– И сколько ей? – интересуется Ольга.
– Восемьдесят семь, – теряется Валя. – Или восемь? Много.
– Да, – кивает Ольга, – тяжело это.
Валя молча кивает в ответ. Она вспоминает свое послевоенное детство, родной город, еще совсем молодую тетю Полю. И глаза ее туманят слезы.
– Налей мне водочки, Оленька, – обращается она к невестке, – будь добра.
– Конечно, – говорит Ольга и гладит Валю по плечу. – Выпейте, Валентина Николаевна, легче будет.
Но легче Вале не становится. Посиделки сразу наполняются печалью. Настя доедает курицу, а Степан допивает водку. После этого гости уходят. Оставшись одна, Валя сидит на кухне, не зная, что делать дальше. Но делать, собственно говоря, нечего. Не может она бросить все и ехать в Мариуполь присматривать за тетушкой. Как ей оставить детей? Им без нее не выжить.