Утром тетушка Кнэп встала, как обычно, с первым сигналом хронометра. Всю ночь снились хорошие сны, поэтому она чувствовала себя так легко, словно превратилась в быстроногого Бамби.

Побег близнецов едва не перевернул ее жизнь: Рауль Дитри предложил ей немедленно покинуть дом. И если бы мальчики вернулись чуть позже, то не застали бы служанку. Теперь же братья заявили, что навсегда убегут из дому, если тетушка оставит их. Тогда хозяева окончательно поняли, что суждено ей жить в этом доме до тех пор, пока близнецы в ней нуждаются.

Тетушка надела рабочий комбинезон, прошла на кухню, приготовила утренний коктейль и, пока все еще спали, начала уборку холла, посреди которого стоял старинный музотрон, чем-то напоминающий циркового слона. Весело жужжал пылесос, пела стеномойка, шелестели ионизаторы, и вскоре дом наполнился ароматом забытых трав, заблестел паркетом, стеклами окон.

За завтраком все притворились, что ничего не случилось. Правда, Рауль Дитри хмурился и много курил. А близнецы то и дело виновато ловили взгляд тетушки, словно извиняясь за то, что принесли ей неприятность.

Когда мальчики ушли в колледж, мистер Дитри - в клинику, а миссис Эла отправилась по делам благотворительного общества, тетушка принялась за второй этаж.

Беспечно насвистывая, убрала в нишу кровать, включила полотер и стала следить, как он усердно трет своими ластами-щетками желтый паркет. Тут взгляд ее случайно упал на подоконник. «Нет, эти сорванцы невозможны, - подумала она. - Опять нацепили на кактусовые колюч-ки бумажный цветок!».

Тетушка подошла к подоконнику, притронулась к цветку, и вдруг ее ноги и руки стали наливаться испугом. Зажмурилась, потом приоткрыла один глаз, затем другой и увидела, что не ошиблась: цветок был вовсе не бумажным! Из полузасохшей колючки легким пламенем пробивались узорчатые язычки живых лепестков. Пунцовые блики нежно играли на корявых листьях.

- Значит, не приснилось! - воскликнула она. - Значит, мальчишки не выдумали, вчера и впрямь приходил Пипл!

Много лет назад Эльза Кнэп загадала: Пипл вернется в тот день, когда расцветет этот высохший кактус. Какой-нибудь веселый математик сказал бы: «Вероятность того и другого равна нулю. А поэтому, как знать, может, что-то и получится».

И вот кактус расцвел.

Как удивились бы близнецы, если бы узнали, что глиняную вазу, в которой сегодня распустился цветок, когда-то держал в руках их новый знакомый клоун Пипл. Не тот насмешливый и немного усталый Пипл, с которым мальчики познакомились вчера, а энергичный молодой человек, мечтающий дарить людям праздники, изгонять из сердец скуку.

Она не могла бы объяснить, почему воткнула в вазу именно этого колючего уродца, а не что-нибудь поизящнее. Но порой, с грустью глядя на кактус, думала о том, что ее любовь к Пиплу так же бесплодна, как это невзрачное растение, и самое место торчать ему в старой вазе памятным знаком несбывшихся надежд.

Теперь каждая минута наполнилась ожиданием. Тетушка чутко прислушивалась, не раздастся ли звонок, не послышатся ли быстрые шаги и такой знакомый голос: «Ну, рассказывай, как жила без меня?»

Она машинально переходила из одной комнаты в другую, проверяя, все ли на месте. Симметрично, как того требовала мода, расставляла кресла, расстилала в коридоре ковровые дорожки, смахивала пыль с развешанных по стенам картин, геометрические фигуры которых не задевали ни ее ум, ни сердце.

Стремление Рауля Дитри к симметрии было настолько сильным, что когда на носу у одного из близнецов вскакивала пара чуть заметных веснушек, он чувствовал себя не в своей тарелке до тех пор, пока веснушки не исчезали или не появлялись у другого. И тетушку иногда подмывало нарушить устоявшийся порядок и все в этом доме перевернуть вверх тормашками.

Но сейчас она заглядывала то в одну комнату, то в другую. Вот уже последняя пылинка сметена, а она все находила себе новую работу. Наконец села в кресло-качалку, откинулась на спинку и закрыла глаза.

…Это было давно и вчера. Маленькая Эльза нежно любила своего великана, и он души не чаял в крошке Кнэп.

- Дружи со мной и будешь видеть далеко, - смеялся он, подсаживая ее к себе на плечи.

Но хорошо им было только в цирке. Стоило же выйти на улицу, как доброжелательный зритель, который час назад щедро осыпал их разноцветными конфетти и награждал аплодисментами, превращался в свирепую толпу. Миниатюрная гимнасточка и огромный клоун раздражали всех своей бросающейся в глаза несоразмерностью.

- Чем он тебя одаривает - фонарями с телеграфных столбов или звездами с неба? - кричали Эльзе.

- Ты когда-нибудь нечаянно придавишь ее башмаком, - донимали Пипла.

Первой не выдержала Эльза.

- За что нас так ненавидят? - спросила она однажды, уткнувшись лицом в его грудь. Он нежно погладил ее волосы.

- Не плачь, малышка. Мы раздражаем всех потому, что ни на кого не похожи.

- Я больше так не могу, - вырвалось у нее.

- Что же ты предлагаешь? - растерялся он.

- Не знаю.

- Если ты устала и не веришь в наше счастье, значит, время расстаться и…

Он не договорил, но, кажется, с того дня все и началось. Вернее, все кончилось. Эльза стала бояться высоты. И каждый раз, когда трапеция взмывала под купол, ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание и сорвется. Даже плечи Пипла казались ненадежными.

Когда же они вдвоем выходили из цирка, она чувствовала себя такой коротышкой рядом с ним, что хотелось отступить на несколько шагов. И Пипл вроде бы тоже стал смотреть на нее глазами других.

Кто знает, может, все только чудилось? Но так или иначе, они расстались. Тридцать лет назад.

…Что это? Тетушка вскочила. Показалось или впрямь звонок? Она заспешила к выходу, открыла дверь и отступила на шаг: перед ней стоял Пипл…

А потом они медленно пошли навстречу друг другу.

- Ты совсем такая же, - тихо сказал Пипл и не солгал. Перед ним будто проявилась пластинка с негативным изображением: пегие волосы тетушки вновь обрели цвет закатных облаков, в блеклых глазах вспыхнул синий огонь, а неясные черты лица приняли выражение робкой нежности, - вот что иногда творит с человеком память. Перед Пиплом, в красном трико с серебряными звездами, стояла юная гимнастка Эльза Кнэп и, ловко жонглируя горящими факелами, насвистывала песенку, слов которой Пипл не знал, но сердцем отгадывал. Звучали они примерно так:

В этот миг они опять были самой счастливой цирковой парой. А потом Пипл пробормотал:

- Я все время помнил. А ты?

- Я тоже, - кивнула Эльза.

И как только они произнесли эти слова, тусклое солнце над Сондарией на секунду прорвалось сквозь пелену дыма и щедро обласкало город яркими лучами.