В ТЮРЬМЕ

…Белый пол. Белые стены. Окон нет. Под потолком белые светящиеся плафоны. Они тонко жужжат, как рентгеновские аппараты, и кажется, будто тебя пронизывают невидимые лучи. И никуда не уйти от этого противного жужжания. Пять шагов вдоль, четыре поперек.

— Все равно убегу! — решительно говорит Пипл и улыбается: «интегралы» не подозревают, что он владеет исключительным даром…

Клоун садится на холодный пол, прислоняется спиной к стене и закрывает глаза. Стоит сосредоточиться, и рядом появится Эльза. Вот она, пришла. Он кладет ладони на ее теплую голову, взъерошивает тонкие легкие волосы. Глаза Эльзы печальны.

«Пипл, есть что-нибудь вечное?»

«Солнце. Оно уходит и опять возвращается».

«А любовь? Я хочу любить тебя всегда».

«В Сондарии любовь проживает на цепи в самом глухом подвале».

«Но ведь она не забывает о нас с тобой, правда?»

«Правда».

«Я хотела бы взять свой красный зонт с серебряными звездами и пробежать с ним по проводам через всю Сондарию. Внизу останутся машины, люди. Балансируя, я буду обходить верхушки телеграфных столбов, пока не выберусь за город. Меня тянет туда, за проспект Фонтанов…».

Пипл наклоняется к ней и вдруг видит другую Эльзу. В волосах новой Эльзы серебряные искры. Вместо пылкого румянца – спокойная бледность. Только глаза все те же, и даже ярче – оттого что в густых лучиках морщин.

«Что это?» — Он осторожно трогает серебряную искру.

«Годы, — печально говорит она и встает. — Я, пожалуй, пойду».

«Не уходи!» — Он вскакивает,

«Чтобы не было страшно, человеку нужно тепло другого», — говорит Эльза. И они долго смотрят в глаза друг другу.

Длинная белая дорога развертывается перед ними. И нет дороге конца. Они идут быстро и радостно. И горизонт еще далеко.

Но тут Пипл вспоминает, что его ждут. Что он нужен сейчас не на этом призрачном пути. Он отпускает руку спутницы.

«Прощай, малыш, — клоун целует ее в растерянные глаза. — Иди».

…Белый пол. Белые стены. Окон нет. Чьи-то голоса. Дверь открылась, и вошел человек с очень знакомым лицом. Где он видел эту гриву до плеч, тонкую прорезь рта, удлиненный нос, пышные бакенбарды? За спиной человека охрана.

Пипл сидел на полу и снизу вверх смотрел на вошедшего. Легкий оскал зубов и окрик «Встать!» мгновенно прояснили, кто перед ним. «Да-да, это он. Это его уши, нос и грива красуются на золотых монетах и ярлыках от рейтуз. Ха-ха, к нему пожаловал сам Умноликий!». Пипл продолжал сидеть, с любопытством поглядывая на посетителя.

— Чем удостоился такой высокой чести? — насмешливо спросил он.

Губы Умноликого вздрогнули, изо рта вылетело нечто хриплое и бессвязное:

— Ты!.. Как смеешь! Хамство! Хрр!

Пипл беззвучно рассмеялся.

— Присаживайтесь, ваше умнейшество, — сказал он. — Ножки крест-накрест, очень даже удобно.

К изумлению охраны, Умноликий, нелепо усмехаясь, сел на пол напротив клоуна.

— Пришел взглянуть на тебя, — сказал он Пиплу.

— Что же во мне особенного? — клоун дернул себя за нос. — Все как у людей.

— Все, да не все. — Умноликий прищурился. — Исчезать умеешь – раз, с предметами разговоры ведешь – два. И еще кое в чем замечен… Давай, выкладывай!

— Да что выкладывать?

— Ну-ну, не робей. — Он запросто хлопнул клоуна по плечу, придвинулся совсем близко и доверительно зашептал: — Душетренировка, да?.. Уй, обожаю! — Умноликий взвизгнул, вскочил, расслабил конечности и стал болтать ими, припевая: — Рэз-два, рэз-три! Нет ни рук, ни головы! Сели-встали! Встали-сели! Мышцы стали, как кисель! Там, где ноги, — два чурбана. Погружаемся в нирвану!

Пипл захохотал.

— Здорово это у вас!

— Рэз-два, рэз-три!.. Нравится, а? — Умноликий опять подсел к клоуну. Взгляд его маленьких глаз стал острым и жестким. — Признавайся, умеешь превращаться в предметы? — прошептал он, хватая Пипла за плечо. — Я тридцать два часа лежал колодой – не получилось!

— Да ну? — удивился Пипл. — У вас-то, у всемогущего, и не вышло? А во что именно вы пытались превратиться?

— В подушку. Большую, мягкую пуховую подушку. Когда я стал уже обрастать перьями, вошел мой болван Первый Эрудит и все испортил. Научишь, а? — почти заискивающе подмигнул Умноликий. — И еще одно дело к тебе. Государственное, от которого зависит твоя жизнь. Впрочем, об этом завтра. А сейчас тебе предстоит новое жилье, поинтересней этого: поживешь в моей Библиотеке. — Он утробно загоготал и, махнув рукой, вышел.

Двое полицейских схватили Пипла за руки и вывели из камеры. Через широкую бетонированную площадку прошли к цилиндрическому зданию, узкий коридор которого наполняли непонятные звуки. Остановились перед желтой стеной с серебряными пломбами, и она тут же полезла вверх, открывая вход в сумрачное помещение. Пипла подтолкнули вперед, и стена за ним вновь наглухо задвинулась.

Темно. Свет едва пробивается лишь из маленького окошка под потолком. Но вот глаза постепенно освоились, и клоун увидел, что сидит за решеткой.

— Что ж, испробуем себя в роли циркового зверя, — с усмешкой сказал он.

И вдруг услышал чьи-то шаги, покашливание, вздохи. Неужели тут люди? Кажется, да. И совсем близко, по соседству, за решетчатой оградой напротив.

— Эй, кто здесь? — спросил он, вглядываясь в силуэты, которые становились все более отчетливыми. Их можно было уже не только сосчитать, но и рассмотреть.

Из шести клеток напротив три были заняты. Присмотревшись к арестантам, Пипл увидел, что они не были похожи ни на одного сондарийца – у каждого свое лицо, своя одежда, а на шее таблички с крупными буквами. Глаза так освоились в сумраке, что можно было прочесть написанное. Пипл изумленно читал с детства знакомые, но проклятые всеми имена, которые запрещалось даже упоминать. Неужели та самая Библиотека? Да, это Живая Библиотека, если перед ним не актеры. Или его разыгрывают?!

Он рассмеялся, но все же спросил:

— Кто вы?

— Похоже, в этой стране не знают славного Дон Киха, вечно влюбленных Рома с Джулией и меня? — удивился человек с табличкой «Отважный Шкипер».

И по тому, как он спросил, как необычен был его голос, Пипл понял, что это не обман. Голова пошла кругом.

— Отчего же? Я сразу… узнал, — запинаясь, сказал он. — Так вышло, что ваши имена известны мне с детства. Хотя в общем-то немного найдется сондарийцев, знакомых с книгами, откуда вы пришли. Но… как это случилось?

— Ученые Сондарии настолько всемогущи, что додумались нас, бесплотных, превратить в живых людей.

— Это называется материализацией. Вы, наверное, и не знаете такого слова. Впрочем, вы многое не знаете из того, что известно нам. Но это вовсе не означает, что мы умнее вас. Вам когда-нибудь показывали наш город?

— Однажды под вечер нас куда-то повезли на таком чудном фургоне без лошадей, — вспомнил Шкипер. — Мы увидели улицы в странных огнях и множество бегающих без лошадей фургонов. И мне показалось, что мы попали в книгу какого-то строгого ученого – так все вокруг было упорядоченно, так все разлинеено, расчерчено… А ты из какой книги?

— Я… Я, право, здесь случайно. Но зачем вас?..

— Наверное, для того, чтобы эффектнее с нами разделаться, — хмыкнул Шкипер.

— Любезный сеньор, — промолвил Дон Ких, и Пипл замер, услышав его приглушенный голос. — Вы родились с лицом шута, но одежда ваша ни о чем не говорит. Позвольте все же узнать, кто вы?

— Я и есть шут.

— Скажите, достопочтенный шут, живет ли в этом краю, куда мы попали, дух отважного благородства? Есть ли здесь люди, способные с открытым забралом защищать обиженных, утесненных и непонятых? Под градом насмешек и плевков отстаивать истину?

— Есть, конечно, есть! — горячо сказал Пипл. — Только им, ох как трудно! Потому что день и ночь поют над ними колыбельную, глаза их слипаются, а рты раздирает зевота.

— А обжигает ли сондарийцев любовь? — улыбнулась Джулия, положив голову на плечо Рома. — Или они превратились в ледышки?

— Любовь дремлет и тлеет в укромных уголках и лишь в сердцах немногих полыхает костром, — вздохнул Пипл. — Люди стали скупы: боятся тратить себя друг на друга.

— Не потому ли, что они разучились мечтать? — предположил Шкипер.

— Увы, и поэтому. Если у человека вдруг вырастают крылья, его признают уродцем, а крылья спешат ампутировать на операционном столе… Но есть в Сондарии кварталы, которых не коснулись душевная лень и сонливость. По ночам, когда город смотрит фильмосны, жители этих кварталов идут на окраину и там, где почти нет огней, любуются звездным небом. В такие минуты они слышат то, чего не слышат те, кто не может оторваться от сонографов: морской прибой. Да, они слышат шум моря, хотя никто никогда не видел его.

— Как это они не видят моря, если живут на его берегу? — изумился Шкипер. — Я и сейчас чую его близость всей своей толстой кожей!

— Это долгий разговор. так сразу не все вам и будет понятно. — Пипл задумался. Потом со вздохом спросил: — Однако, что будет, если Благородство, Любовь, Мечта исчезнут совсем? Недоброе затеял Умноликий. И что ему нужно от меня?

— Разве до сих пор не догадался? — усмехнулся Шкипер. — Ты должен казнить нас.

— Я? — опешил Пипл. — Но почему я?

— Потому что это будет не простая казнь. Это будет казнь смехом. Ведь смех – древнее оружие клоунов. Скоро тебя поставят перед выбором: смерть или смех.

Медленным, недоуменным взглядом обвел Пипл своих соседей-пленников. Но они как-то сразу потеряли к нему интерес – будто кто-то намеренно отключил от него их внимание.

— Заржавели доспехи, но сердце идальго не ржавеет под самым унылым дождем, — бормотал Дон Ких. Рыцарь сидел на полу и, вытянув тощие ноги, о чем-то грезил. Любовались друг другом Ром и Джулия. А Отважный Шкипер, минуту назад насмешливый и едкий, прислушивался к чему-то. Не к гудящим ли в нем ураганам?

— Смерть или смех? — повторил про себя Пипл. — А попросту – кошелек вместо совести. Умереть человеком или превратиться в зверя, в одно из тех животных, которые померещились близнецам из окна колледжа? Какой же тут выбор? Все ясно.

РЕШЕНИЕ ЭЛЬЗЫ КНЭП

— Я слышу, как он зовет меня! Ему нужна моя помощь! — Тетушка решительно сдернула с плеча полотенце.

— Ха, так тебя и пустят во Дворец, — хмыкнул Чарли, выскребая ложкой пенную витаминную кашу. — Думаешь, если мне повезло, так и любой может попасть туда? — Он с превосходством взглянул на служанку.

— Я знаю, как пройти, — упрямо тряхнула головой тетушка. Розовые бантики над ее ушами подтвердили: «Знаем, знаем!». Она обернулась к двери – не слышит ли кто? — и негромко сказала: — Через час выходите к воротам.

— А что будет? — Чарли зевая вылез из-за стола. — Что будет, когда ничего интересного уже быть не может? И так все замечательно.

— Увидите. — Тетушка подошла к нему, пригладила его челку. — И когда ты проснешься? — сказала с досадой.

— Здрасте! Разве я сплю? Эти пилюли счастья глотают многие. Выходит, все спят?

— То-то и оно, — вздохнула тетушка, снимая фартук. — А ты не горюй, — обернулась она к Альту. И не верь глупостям Чарли. Я скоро вернусь. Если ничего не случится. Может, и впрямь помогу Пиплу. Без него нам будет худо. — Погладила мальчика по голове и пошла наверх переодеваться.

Из дому вышла в спортивном костюме. Через плечо – сумка на длинном ремне, как в давние времена битком набитая лакомствами для животных.

Тревожно и настороженно екнуло сердце, когда очутилась в знакомом округлом фойе. На миг замерла и жадно вдохнула такие родные и уже как бы ставшие чужими запахи. Где-то рядом трубил слон, тявкали собачки и лисы, фыркали лошади. Она пошла на эти звуки и вскоре оказалась перед вольером.

— Ешьте, милые, ешьте, — бормотала, бросая зверям пряники, орехи, конфеты, купленные на улице Жареных Уток. Слева раздался звучный щелчок шамберьера. К ней спешили Эластик и Ланьо, который подрабатывал здесь электриком.

— Салют звезде цирка! — Эластик еще раз приветственно вскинул кнут. Ланьо обнял ее.

— Где найти дрессировщика? — спросила она.

— Валентино болеет. Его замещаю я, — важно произнес Эластик, снова щелкая кнутом.

— Ты что-то надумала? — взглянул на нее в упор Ланьо.

— Мне нужна лошадка, — смутилась Эльза.

— Это зачем? — Эластик стал шумно раздуваться.

— Я должна увидеть Пипла.

— Что?! — воскликнули оба и уставились на нее, как на обреченную. Эльза рассмеялась.

— Я хотела идти к нему над городом, по проводам, с зонтиком в руках, как некогда в цирке. Но потом вспомнила, что провода под током, — лукаво сверкнула она глазами. — И если вы дадите мне…

— Но почему именно лошадь? Есть элебусы, такси, вертолеты! — вскричал Эластик. — Эта сумасбродная Эльза до сих пор не забыла свои фокусы!

— Как ты не понимаешь, — горячо возразила она, — если я приеду на такси, на меня не обратят внимания и попросту не пустят во Дворец. А так заинтересуются – что за особа пожаловала верхом на лошади? И доложат Умноликому…

— Кажется, в этом есть смысл, — согласился Ланьо. — Хотя и рискованно. Впрочем, отговаривать тебя бесполезно, — улыбнулся он. — Увидишь Пипла, скажи: «Ланьо просил передать – скоро, очень скоро…». Он знает, о чем это.

Эльза кивнула.

— Так даешь лошадку? — обратилась она к Эластику.

— Да. А может, нет, — заколебался гимнаст. — Что я скажу мистеру Вэгу?

— Скажешь, что лошадь украли. Да или нет? — она нетерпеливо взглянула на часы.

— Нет. А может, да.

— Будь все такими, как ты, — с неприязнью проговорила она, — мир давно бы превратился в резинку.

Эластик покраснел и обидчиво отвернулся. Затем пошарил в карманах, вынул связку ключей и подал Эльзе.

— Бери. Я ничего не видел и не слышал.

Ланьо повел ее к конюшне, помог открыть дверь.

— Выбирай любую.

Животные настороженно повернули головы в их сторону. Две белые, словно гипсовые, альбиноски, вороной с изящными, как у танцора, ногами, два тяжеловоза. Нет, лучше всего вон та, солнечного цвета, с добродушной мордой.

— Эта, — хлопнула Эльза по золотистой шерстке. — Как зовут?

— Погги. Прошу, — с галантной улыбкой Ланьо помог Эльзе сесть верхом. На миг его лицо, расцвеченное веснушками, стало озабоченным.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — успокоила его Эльза.

«Фу, ффу», — послышалось рядом чье-то фырканье. Она обернулась и увидела Жужу. Обезьяна подбежала к Погги и приготовилась вскочить на нее.

— Может, возьмешь и эту акробатку? — расхохотался Ланьо. — Жужа привыкла выступать с Погги в паре. И потом, она ужасно скучает по клоуну.

— Замечательная мысль! — кивнула Эльза, протягивая Жуже руку. Обезьяна схватилась за нее, проворно вскарабкалась вверх и вцепилась в холку Погги. Лошадь рванула вперед.

— Скоро, очень скоро! — словно пароль выкрикнула Эльза, подъезжая к цирковым воротам, которые послушно распахнулись. Впрочем, ворота открылись для того, чтобы пропустить элмобиль хозяина цирка. Увидев у выхода Эльзу Кнэп на лошади, Вэг что-то промычал, и от изумления его нижняя челюсть отвисла, издав звук пробки, вылетевшей из бутылки. И только когда всадница влилась в поток машин, он запоздало выскочил из кабины и яростно замахал кулаками.

Эльза ехала с отчаянием солдата, решившего стоять до конца, и два бантика на ее голове воинственно торчали в стороны. Впереди, держась за лошадиную гриву, сидела Жужа в ярком желтом платьице, широкой соломенной шляпе и темных очках. Пешеходы, водители и пассажиры элмобилей, чуть задержав взгляд на необычном зрелище, тут же уныло отводили глаза, и Эльза с досадой подумала, что сондарийцев ничем не прошибешь. Только полицейские дольше других провожали ее глазами, а иные, приложив к губам свисток, верещали вслед. Но она и не думала останавливаться.

Тем временем на улице Параграфов сквозь ажурную ограду одного из домов можно было наблюдать не менее странную картину. Два очень похожих друг на друга мальчика, в одинаковых бежевых костюмчиках, были заняты непонятной игрой. Один стоял на асфальтовой дорожке и, подбоченясь, отрывистым, капризным тоном отдавал распоряжения. А другой, пунцовый, со слезами на глазах, послушно выполнял их.

— С прискоком, шагом марш! Быстрей, быстрей! — измывался Чарли. — Теперь на четвереньках задом наперед! Направо! Встать! Сесть! С закрытыми глазами ко мне! Быстрей! Еще быстрей! Не подглядывать! Левее, а то врежешься в дерево!.. Ну и дурак, я предупреждал.

Альт всхлипнул и потер ушибленный лоб.

— Хватит распускать нюни, — Чарли толкнул его, — теперь пять раз на мопеде вокруг дома!

Никогда еще Альт не испытывал таких унижений. Было невыносимо до тошноты. Вот уже сорок минут он бегал и ездил по двору. Если бы не знал, что Чарли болен, ни за что не допустил бы издевательств. Но всему есть предел. Все. Хватит.

Он сел на асфальт. Чарли пригрозил:

— Ах так, ну тогда я позвоню в полицию – пусть проследят за старухой Кнэп. — Он взглянул на часы. — Именно сейчас должно что-то случиться, если она не наврала.

Альт вскочил. Нет, он не допустит еще одного предательства. И унижений больше не потерпит.

— Только попробуй, — задыхаясь, сказал он. Вовсе не Чарли – чужой, злой мальчишка стоял перед ним, и Альт, размахнувшись, всадил ему крепкую затрещину.

— Ты… — опешил Чарли. — Да как ты… Ничтожество! — взвизгнул он. — Моя бледная копия! Мой раб! Да я тебя… — Он вдруг осекся: сквозь ограду на них смотрела тетушка Кнэп. Альт обернулся и, вскрикнув, бросился к калитке.

Тетушка Кнэп, их любимая тетушка, словно сказочная амазонка, горделиво откинув голову, сидела на золотистой лошадке, а впереди важно восседала смешная лохматая обезьяна.

— Возьми меня с собой, — с мольбой сказал Альт.

— Что случилось? Почему у тебя заплаканные глаза? — встревожилась тетушка.

Чарли сидел у ограды, скрестив на груди руки, и надменно щурился.

— Нет-нет, все хорошо, — поспешно сказал Альт, не желая расстраивать тетушку, и опять взмолился: — Возьми меня!

Тетушка грустно покачала головой:

— Не могу. Не ссорьтесь, прошу! — наклонилась, поцеловала Альта в макушку и позвала Чарли: — Дай руку, хватит дурить!

Но мальчик вдруг расхохотался.

— Все трое – ты, лошадь и обезьяна – похожи, как сестры!

Эльза сурово поджала губы, кивнула Альту и тронулась в путь.

––

Жужа спала и вздрагивала во сне. Ей снился цирк. Он был наполнен запахами, звуками, огнями, в нем всегда жил праздник. Вот две курчавые болонки шмыгнули под ноги. Она успела схватить одну за хвост, и собачонка противно завизжала.

Обезьяна вздрогнула и проснулась.

— Ну, чего ты, дуреха? — Эльза погладила ее по голове. — Не бойся. Не отдам тебя никому. — Вздохнула: — Сегодня все решится. Нам вернут Погги, и мы поедем домой. А может, будет по-другому…

Она прислушалась к шагам за дверью и с тревогой осмотрелась. Вчера так устала, так переволновалась, что, когда ее с Жужей поместили в эту комнату, тут же легла на диван и забылась в беспамятном сне. Только теперь увидела, как здесь необычно. Стены, пол, мебель, — все из желтого с коричневыми разводами материала. Похоже на дерево. Неужели настоящее? Дерево, которое дороже золота? Здесь его столько, сколько не найдешь во всей Сондарии! Уж не попала ли она прямо к Умноликому? Такую роскошь может позволить себе только он. В каких потаенных подвалах хранятся стволы пахучих кедров, сосен, дубов?

— Понимаешь, Жужа, — печально сказала она, — когда-то давно деревья питались солнцем и соками земли. Их листья дышали, они цвели и давали плоды. Деревья были живыми. Но затем леса стали вырубать. Каждый лесоруб старался опередить другого, а сажать новые никому не было охоты – невыгодно. Как только исчезла последняя роща, деревья пришлось штамповать из синтетики. Когда один человек наступает на горло своему ближнему, а потом еще и природе, из этого, милая Жужа, ничего хорошего не получается.

Эльза горестно покачала головой. Встала, прошлась по ковровой дорожке из мерцающего атонила. Выходит, ее особа заинтересовала кого-то, иначе пришлось бы ночевать в менее роскошном месте. Кажется, сюда идут.

Она прижала к себе всполошенную обезьяну – в комнату входил Умноликий. Из-за его спины выглядывал Первый Эрудит. Умноликий сделал ему знак, и тот поспешил исчезнуть.

На миг Эльза опешила – правитель шел прямо на нее. Но вот он остановился, протянул руку к ее бантикам, потрогал и ухмыльнулся. Затем осторожно притронулся к шерстке обезьяны.

— Ишь – и хвост, и уши, — умилился он и тряхнул своей пышной шевелюрой.

Жужа зашипела, отчего Умноликий пришел в восторг.

— Какая смелость! — воскликнул он. — До сих пор никто ни разу не посмел шипеть на меня. Нет, этот зверь мне ояень нравится! Ну-с. — Он остро взглянул на Эльзу, указал ей на кресло, а сам поудобней устроился на диване. — С чем пожаловали, милейшая?

— Я вчера подробно рассказала вашим чиновникам… — запинаясь, начала она.

— Ах да, мне говорили… Однако вы не менее любопытный экземпляр, чем ваше животное: прийти с такой дерзкой просьбой мог лишь кто-нибудь сверхнаивный или умалишенный. Вы, надеюсь, не то и не другое. Кто же вы?

— Тот, кто верит и ждет.

— А кем, собственно, вы доводитесь клоуну? Женой? Сестрой? Двоюродной теткой?

— Цирковой партнершей.

— И все? Великолепно. Вас послало сюда само провидение. Так знайте: вам с обезьяной суждено спасти клоуна…

— Как?.. — вскочила Эльза.

— Очень просто: нужно помочь ему в удивительном, замечательном представлении, после которого он станет одним из самых богатых сондарийцев.

— А все-таки?..

— Сейчас он обо всем расскажет. — Умноликий потянулся к столу и нажал кнопку. Двери распахнулись. Эльза вскочила: на пороге стоял Пипл. Клоун осунулся, побледнел, и только рыжие волосы да карие глаза оживляли его лицо.

Жужа с радостным визгом бросилась к Пиплу. Как ребенок, вскарабкалась ему на руки, защелкала языком и лизнула в нос.

Умноликий расхохотался.

— Вот они, эмоции, пережиток животного мира!

— Я знал, что ты придешь, — сказал Пипл Эльзе Кнэп. Они замерли, не отрывая глаз друг от друга. И опять, как в первую минуту их встречи после долгой разлуки, солнце прорвалось сквозь дымную мглу и обласкало Сондарию теплыми лучами.

Вскоре Эльза уже знала о представлении, которым Пипл мог купить себе жизнь и благополучие.

— «Казнь смехом». Не правда ли, эффектное название я придумал для этой программы? — Умноликий сладко потянулся. — Главное, что перед нами будут не сондарийцы и даже не люди вовсе, а ходячие, двуногие, теплокровные идеи, разоблачить которые не составит особого труда. Желательно, конечно, чтобы это было сделано с блеском, остроумно, изящно!

— Я думаю, Пипл, для нас это единственный выход, — грустно сказала Эльза.

Клоун вздрогнул и взглянул на нее с изумлением.

— Да-да, — повторила Эльза не очень уверенно. — Тем более, перед нами будут не сондарийцы… Обещаем вам, умнейший, мы сделаем свое дело. С блеском, остроумно, изящно…

СЕРДЦЕ ЧАРЛИ

— Эй, ты! Хватит дрыхнуть! Принеси туфли!

Альт вскочил, протер глаза и бросился к тумбочке.

— А теперь обуй, — приказал Чарли, свесив с кровати ноги.

Мальчик вспыхнул, прикусил губу, но приказ выполнил.

— Полотенце!

Он подал полотенце. Близнецы прошли в ванную. Вот уже две недели, как Чарли жалуется на боль в груди и прямо на глазах толстеет. Что-то стряслось с его сердцем: оно болит, ноет, а порой кажется, вот-вот разорвется. Недавно схватился за грудь, упал и лежал недвижно, пока не прибежала миссис Эла с сердечными каплями. Поэтому и приходится ему во всем угождать, даже когда становится невмоготу от бесконечных капризов и издевок.

— Три спину и шею!

Альт намылил губку и осторожно прикоснулся к плечу брата.

— Сильнее! Не из стекла я, — вспылил Чарли. В ванную заглянула миссис Эла. Лицо ее вытянулось, — она бросилась к сыну.

— Тебе же нельзя вставать! Мигом в постель! Скорей! Отец вызвал на консультацию доктора Прайса.

— Что нужно этому зануде? — поморщился Чарли, и миссис Эла испуганно прикрыла ему рот, потому что доктор уже поджидал в коридоре.

В детской Дитри и Прайс поочередно прикладывали к груди Чарли фонендоскоп, измеряли давление, прикрепляли к его рукам и ногам манжетки с проводами от кардиографа, что-то говорили по-латыни и многозначительно переглядывались. Миссис Эла тревожно посматривала на них.

— Хочу видеть Тэйку, — неожиданно сказал Чарли. — Расскажу ей обо всем, и мне перестанут сниться и это дурацкое море, и этот Шкипер.

— Что такое? Бред? — Прайс из-под очков взглянул на Дитри. — О каком море, о каком Шкипере он говорит?

Лицо Дитри побагровело.

— И я ничего понимаю, — растерялась миссис Эла. — О чем он лепечет?

Альт напряженно молчал.

Чарли сидел на кровати, опершись на вытянутые руки. Челка взъерошилась, расстегнутая пижама сползла с плеч.

— Знаете, для чего нужна мне Тэйка? — Лицо его скривилось в презрительной усмешке. — Чтобы все ей объяснить. И поприсутствовать на ее последней встрече с Альтом.

— Говори ясней, — нахмурился Дитри.

— Неужели, папочка, не понимаешь? Ведь сейчас самый раз завершиться твоему эксперименту. Сердце мое стало паршивым. Мне нужно новое, здоровое сердце, иначе я через пару месяцев стану хилым или толстым, как хрюшка из вчерашнего мультика. И не буду похож ни на один образец. А я не желаю выбиваться из образцов, как звездочёты и синеглазые!

Стало так тихо, будто воздух в комнате вдруг обледенел и поглотил все звуки.

— Вот видишь, видишь! — Миссис Эла обернулась к мужу и с трудом проговорила: — Даже он… думает… что Альт ненастоящий! — Дитри побледнел. В глазах миссис Элы мелькнула боль, и она бросилась к Альту. — Бедный мой мальчик! Неужели все это время ты верил в бредни Чарли? — Она прижала сына к груди и крикнула мужу: — А все из-за тебя! Из-за твоих дурацких опытов! Я всегда говорила, что они к добру не приведут!

— Помилуйте, к чему эта сцена? — подал голос молчавший все это время Прайс. — Наше близкое знакомство дает нам право на откровенность. Рано или поздно тайна должна была всплыть. А поскольку теперь она известна даже мальчикам, нужен совсем иной разговор. Вы, миссис Эла, конечно, любите обоих и…

— Прайс, но вы действительно заблуждаетесь, — перебил его Дитри. — Оба мальчика родились в один день, в один час, ровно одиннадцать лет назад. Чарли от рождения слаб, поэтому мы всегда больше возимся с ним. А лаборатории «Эксперимент» всего семь лет. Если не верите, могу ознакомить вас с документами.

Прайс поморщился. Возмущение супругов было столь искренним, что вызвало досаду. Такой поворот дела явно разочаровал его.

— Вы уже ничего не докажете, — сказал он, отводя глаза. — Я – то могу вам поверить. Но не будете же вы тыкать свои документы в лицо общественности!

— Если надо – буду! — грохнул кулаком по тумбочке Дитри.

— Рауль, тебе нужно немедленно закрыть лабораторию, — сказала миссис Эла то, о чем твердила вот уже семь лет. — Если хочешь знать, я даже немного рада, что все так получилось. Теперь ты легко можешь вообразить наших мальчиков на месте своих подопытных. Какое счастье, что все твои серийные близнецы не имеют разума!

— Откуда ты это взяла? — губы Дитри подрагивали.

— Как? У ваших близнецов, Рауль, нет разума? Вот это сенсация!

Дитри бросил на жену испепеляющий взгляд.

— Кому вы поверили?! — вскричал он. — Или пресса вам уже не авторитет? Моя жена за время болезни Чарли так переутомилась, что может выдать и не такую чепуху.

— Не слушайте его, я говорю чистую правду, — миссис Эла промокнула глаза платком. — Но, Прайс, если вы, — с гневом сказала она, — будете распускать сплетни о нашей семье, мы подадим на вас в суд.

— И возьмете в адвокаты Кракуса, — рассмеялся Прайс. — Нашего общего приятеля Кракуса, который первый подбросил мне мысль о том, что Альт ненастоящий. И даже уверял меня, будто имеет веские доказательства.

— Идите вон, — задыхаясь от возмущения, произнес Дитри. — И чтобы ноги вашей не было в моем доме!

Прайс растерянно заморгал, втянул голову в плечи и вышмыгнул за дверь.

— Мои глупые малыши, — миссис Эла притянула близнецов к себе. Но Чарли вырвался из ее рук.

— Вы врете, без конца врете, — злобно зашипел он. — Я теперь никому не верю!

— Ах так, — глаза Дитри сузились, — где мой ремень?!. Ты сейчас поверишь! Поверишь!

— Рауль, — миссис Эла бросилась к мужу, — ты не посмеешь… Он болен… Это опасно…

Оттолкнув ее, Дитри схватил Чарли, опрокинул на постель, и ремень с чеканной пряжкой деловито прошелся по спине мальчика. Альт подскочил к отцу, визжа, повис на руке, но Дитри стряхнул его, как букашку, и несколько раз стеганул Чарли ремнем, приговаривая: —Ты поверишь, поверишь, поверишь!

Вот наконец ремень хлестанул последний раз. Миссис Эла почти без чувств упала на кровать рядом со стонущим сыном. Дитри шагнул к двери и чуть было не споткнулся об Альта. Мальчик, скорчившись, лежал на полу. Сквозь прозрачную майку на его спине четко проступали розовые полосы – будто ремнем отстегали не только Чарли, но и его.

— Что за чушь, — пробормотал Дитри. Бросился к Чарли: у того на спине были точно такие же полосы. — Впрочем, все ясно, — вздохнул он. — Недаром же родились минута в минуту… — Он уложил Альта на кровать и выскочил из детской.

Миссис Эла встала, медленно вышла вслед за мужем. Вернулась с сердечными каплями и влажным полотенцем для Чарли. Потом занялась Альтом, время от времени ахая над его вздувшимися полосами на спине – точь-в-точь такими же, как у Чарли.

Когда она ушла, мальчики некоторое время лежали молча, прислушиваясь к дыханию друг друга. Но вот Чарли встал, подошел к Альту.

— Ты – это я, а я – это ты? — задумчиво сказал он, рассматривая его спину. И недоверчиво рассмеялся: — Но ведь не может быть!

— Почему?! — чуть не плача, воскликнул Альт.

— Не может, и все, — упрямо повторил Чарли и напомнил: — Надеюсь, ты все-таки позовешь Тэйку?

— Может, тебе привести циркового слона? — рассердился Альт. Он бы позвал Тэйку, но опасался, что она напомнит брату о предательстве.

— К чертям слона! Пусть придет Тэйка, — сказал сквозь зубы Чарли и скривился от боли.

— Тебе нельзя волноваться. Выпей еще свои капли. — Альт подал ему мензурку с лекарством.

Чарли швырнул мензурку в ящик сонографа.

Отсутствие тетушки Кнэп было так некстати, что супругам Дитри пришлось взять новую прислугу. Но когда в доме появилась хмурая и долговязая, с ярко крашенными буклями служанка, Альт забился в угол детской и не выходил оттуда целый день. Чарли же преспокойно уплетал за обоих и завтрак, и обед, и ужин. Однако на следующий день тоже заупрямился. Обеспокоенная миссис Эла вынуждена была уволить прислугу и сама заняться хозяйством. А Чарли все капризничал, требуя, чтобы позвали Тэйку.

Через несколько дней Тэйка пришла сама. Робко тренькнул звонок, и Альт помчался к калитке. Что-то похожее на радость мелькнуло в глазах Чарли, но тут же погасло.

Они прошли в глубь сада, к качелям. Их купили совсем недавно, чтобы как-то развлечь Чарли – ему сейчас нельзя было играть в бадминтон, прыгать, бегать. Но качели он почему-то невзлюбил, и на них, пристроившись с книжкой, часами качался Альт, хотя его порой очень тянуло сразиться с кем-нибудь на рапирах, побегать наперегонки или залезть на дерево. Все же он каждый раз сдерживал себя, вспоминая, с какой завистью и обидой Чарли следил за его играми.

Теперь же Чарли хмуро наблюдал за Альтом и Тэйкой из беседки.

На девочке было красное платьице в белый горошек – не предписанное ни одним образцом. Распущенные по плечам волосы взлетали в такт качелям и мягко опускались на спину. Это раздражало Чарли.

— Эй, растрепа! — наконец не выдержал он. Тэйка обернулась.

— Злючка, — рассмеялась она. — Какой же ты злючка!

— Не надо, — остановил ее Альт.

Чарли не мог слышать их беседу, и все же Тэйка старалась не говорить о главном.

— Вчера встретила Зилду, — как ни в чем не бывало рассказывала она. — Спрашиваю: «Где же твоя подружка?» А она усмехается: «Это которая? Нет у меня подружки. Теперь в классе никто не дружит. Все это выдумка Альта и Чарли. Дружбы никакой нет и не было в помине. Все построено на легких, ни к чему не обязывающих отношениях. А еще на выгоде: я тебе – ты мне».

— Это из-за нас. — Альт помрачнел.

— Знаешь, вот смотрю я и не верю своим глазам: до чего вы с Чарли стали разными, будто и не близнецы вовсе. Он ужасно растолстел. От счастья, что ли?

— От сердца, — грустно сказал Альт.

— Действие пилюль должно вот-вот кончиться. Если, конечно, ему не дали новой порции.

— Скорей всего он проглотил еще несколько штук.

— Мне хочется пить! — капризно крикнул из беседки Чарли: — Сбегай за фрутти, Альт! Мигом!

Качели замерли. Послышался новый окрик:

— Тэйка, ко мне!

Альт убежал. Девочка нехотя присела на краешек скамейки, где сидел Чарли, и вопросительно заглянула ему в лицо:

— Ну?

Чарли нагнулся, пошарил под скамейкой. Достал из тайника книгу в старинном переплете. Раскрыл. Корешок чуть слышно скрипнул, словно дверь в потайной ход. Стал листать страницы. Наконец нашел. Это была самая яркая иллюстрация: из прозрачной, пронзительно синей толщи моря Отважный Шкипер доставал гигантские розовые раковины. Они ослепительно вспыхивали под лучами солнца, и стоявшие рядом матросы весело хмурились.

— Вот. — Чарли ткнул пальцем в Шкипера. — Это он. Я видел этого человека. Это Отважный Шкипер, который знает, что такое море. Он сейчас за решеткой и снится мне каждую ночь.

— А Пипл тебе ни разу не снился? — усмехнулась Тэйка.

— Дура! — Чарли вспыхнул, затолкал книгу в тайник и, поджав губы, отвернулся.

— Виноваты, конечно, пилюли, а не ты, и все же… — Тэйка запнулась.

Чарли молча шаркал сандалией по асфальту и вдруг взорвался.

— Ваш Пипл! Ваша тетушка Кнэп! — чуть не плача крикнул он и вынул из того же тайника газету. — Вот, полюбуйся! — Он развернул газету и сунул Тэйке в лицо. Она испуганно отстранилась. Потому что хорошо знала, что там. Знала и скрывала от мальчиков.

— Спрячь, — прошептала девочка, заслышав шаги Альта. Но Чарли, к ее удивлению, и сам поспешил запихнуть газету под скамейку. Однако Альт уже стоял рядом.

— Я прятал от вас, вы – от меня? — догадался он в чем дело.

— Ты знал? — опешил Чарли.

— Конечно. Раньше тебя. Впопыхах сунул в обувной ящик и не заметил, как ты ее стащил. Но неужели ты веришь, что тетушку Кнэп и Пипла можно купить?

— Ха! Какой же ты простак! — хохотнул Чарли. — В Сондарии всё покупается и всё продается! Впрочем, завтра увидим. Мы обязательно пойдем на это замечательное зрелище и порадуемся, как наша любимая тетушка и уважаемый клоун будут при всем народе смеяться над Отважным Шкипером.

КАЗНЬ СМЕХОМ

В давние времена сказали бы, что в этом зале негде яблоку упасть, что здесь людей – как семечек в арбузе или сельдей в бочке.

Билетов было продано почти вдвое больше – зрители сидели вплотную, на подставных стульях в проходах и даже на полу у самой арены. И вся эта многоликая масса колыхалась, гудела, вздыхала, ерзала в нетерпении, ибо афиши обещали нечто невиданное:

ВПЕРВЫЕ НА АРЕНЕ – КАЗНЬ СМЕХОМ. КЛОУН ПИПЛ И ЭЛЬЗА КНЭП С ОБЕЗЬЯНОЙ ЖУЖЕЙ – ПАЛАЧИ ВОСКРЕШЕННЫХ ГЕРОЕВ ЗАПРЕТНЫХ КНИГ. РЕЖИССЕР ПРЕДСТАВЛЕНИЯ – ЕГО УМНЕЙШЕСТВО УМНОЛИКИЙ VII. ЗВЕЗДОЧЁТАМ И СИНЕГЛАЗЫМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Места мальчикам и Тэйке достались в третьем ярусе. Как только они заняли их, в первом ярусе появилась мисс Жэфи с Лари Бакет, Джойсом, Зилдой и Гердой. Лари вертела по сторонам головой и вскоре заметила близнецов. Рот ее растянулся в улыбке.

— Привет, мальчики, — крикнула она, перекрывая многоголосицу зала. — Эльза Кнэп – ваша служанка? — Глаза Лари сверкнули восторгом.

Близнецы, словно сговорившись, отвернулись. Острый стыд обжег щеки. Они взглянули друг на друга. И тут Альт с трепетом ощутил, что между ним и братом впервые за долгое время пробежала искра понимания: с какой стати конфузиться от слов этой пустышки Лари?

— Мне страшно, — готовая вот-вот разреветься, Тэйка схватила Альта за руку. — Может, уйдем отсюда?

— Ты что, всерьез веришь этой глупой афише?

— Нет, конечно, и все-таки… Если по-настоящему… — Тэйка всхлипнула, вспомнив, как полицейские выволокли Пипла из мастерской, скрутили руки и втолкнули в черную машину. — Если по-настоящему, — глотая слезы, проговорила она, — то мы не должны не только сидеть рядом с Чарли, но и разговаривать с ним. Мы должны презирать его и ненавидеть.

— Тэйка, ты забываешь… — Альт покосился на брата. Тот сидел с напряженным лицом, и было ясно, что он все слышит.

— Да, забываю, забываю, — в отчаянии прошептала девочка. — Пилюли. Но ведь должна у человека быть на плечах и собственная голова!

Чарли потупил глаза. Альт готов был поклясться, что он смущен. Очень. С ним явно что-то происходило.

Вдруг зал встал: в ложу входил Умноликий. Он повел острым носом по сторонам, встряхнул шевелюрой и важно сел, давая понять, что можно сесть и остальным. Тишину прорезали звуки фанфар. Их тут же проглотила барабанная дробь. Тяжелый оранжевый занавес колыхнулся, раздвинулся, и публика обмерла. На арену, опустив голову, неверным шагом выходила понурая кляча. Верхом на ней сидел тощий длинноногий человек с лихорадочным блеском в глазах, бородкой клинышком на изможденном лице, в картонном шлеме и с длинной палкой, которую он, очевидно, принимал за копье. Но с каким достоинством он держал это «копье»! Будто нацеливал на невидимого врага. Эта неожиданная отвага в тщедушном теле выглядела так комично, что зал захлебнулся смехом.

Умноликий довольно потер руки: хорошо! Еще ничего и не началось, а уже смеются. Но что это? Публика вновь притихла и, как показалось правителю, даже сочувственно вздохнула – за всадником, обнявшись, не отрывая глаз друг от друга, словно черпая в этом силу, шли Ром и Джулия. Чем-то похожие на Рикки и Ленни, они были так прекрасны, что Умноликий позеленел с досады: отчего сразу не надели им на головы шутовские колпаки!? Вот они остановились в центре арены, взялись за руки, и зрители вытянули шеи, потому что белое платье Джулии и темный камзол Рома, их лица и руки вдруг замерцали легким радужным светом. Юноша и девушка, казалось, были сотканы из солнца.

— Вы поражены, прекрасные сеньоры? — усмехнулся Дон Ких, объезжая арену по кругу. — Но это же влюбленные! Достопочтенные сеньоры, они светятся от счастья!

Первый Эрудит тревожно взглянул на Умноликого. — Ничего-ничего, — бормотнул тот и беспокойно забарабанил костяшками пальцев по креслу.

Ослепленная Ромом и Джулией публика не сразу заметила еще одного человека. И только Чарли, покраснев до ушей, выдавил:

— Шкипер!

Человек скромно стоял у занавеса. Когда же наконец взгляды всех обратились к нему, воскликнул:

— Нас ждут ураганы?!

Зал недоуменно молчал, разглядывая незнакомца в ужасном полосатом нательнике и фуражке с блестящим козырьком.

— Неужели не замечаете, как у вас душно? — Шкипер вытер лоб платком. — Триста молний в печень, здесь ни одного иллюминатора!

— Что-то парад слишком затянулся, — Умноликий явно забеспокоился.

Первый Эрудит ринулся узнавать, в чем дело. Правитель хрустнул пальцами. Пора бы уже выйти клоуну со своей партнершей и обезьяной. Как там у нас задумано?.. Вот Жужа подбегает к зрителю из первого ряда, берет за руку и выводит на арену. Затем идет за следующим. Таким образом четыре зрителя выстраиваются напротив этих юродивых. Они отлично подчеркнут немощь и уродство Дон Киха, нелепость одежды Шкипера, странный свет в глазах Рома и Джулии. И тогда каждый сондариец с особой остротой ощутит собственное превосходство над этими выходцами из книг и навсегда потеряет интерес к запретному. А потом… Потом в зале будет стоять гомерический хохот, потому что Пипл и Эльза станут потешно копировать осужденных, надев на их головы дурацкие колпаки. Обезьяна тем временем наклеит на спины книжных героев плакаты с остроумными карикатурами, нарисованными Первым Эрудитом. И всем станет ясно, сколь ужасные и пустые книги писались когда-то, и как прав был Умноликий VI, когда безжалостно сжигал их. И будут наконец вынуты из потайных мест последние экземпляры и уничтожены без сожаления.

Вот оно, начинается! На арену выходили Пипл и Эльза с Жужей. Публика приветствовала их нетерпеливыми хлопками. Яркие волосы Пипла скрывал белый парик, переливчато-серебристый костюм плотно обтягивал фигуру. Тетушка тоже была в парике и в таком же, как Пипл, костюме. Из такого же сверкающего материала были скроены жилетка и юбочка Жужи. Наряд придавал обезьяне вид благопристойной барышни, но явно раздражал ее.

— Ничего-с, правда? — сказал правитель вернувшемуся в ложу Эрудиту. Тот кивнул.

— Ваше умнейшество, — к ложе подошел Пипл. — Просим вас на арену. Ну разве может кто-нибудь сравниться с вами по красоте и уму? Контраст будет впечатляющ, — кивнул он на осужденных.

Хотя программа не предусматривала подобного, Умноликий расплылся до ушей.

— Ты прав, — важно согласился он, выходя из ложи.

— Чтобы вам было легче стоять, позвольте превратить вас в статую, — склонил голову Пипл.

— В памятник, — поправил Умноликий, принимая внушительный вид. Голова его откинулась назад, правая рука взметнулась вверх, левая нога выдвинулась вперед. — Хочу быть памятником.

Клоун поднес к переносице правителя прозрачный, со множеством граней шарик на подставке, крутанул и скороговоркой произнес:

Аплодисменты стихли. Умноликий неподвижно стоял посреди арены и глупо улыбался.

— Жужа, — кивнул Пипл в сторону его умнейшества.

Обезьяна подбежала к правителю, ущипнула за ногу, но он не шелохнулся. Словно по дереву, Жужа вскарабкалась на его плечо и так же спустилась вниз.

— Удалось, — шепнул Пипл Эльзе. — Итак, начали…

Маленькая фигурка изящно раскланялась:

— Никто и никогда не видел, без сомненья, такого представленья! До нынешнего дня считалось много лет – умнее Умноликого не может быть и нет! Герои книг – смешны, герои книг – вредны. Но что-то нам сказать они сейчас должны.

— Милый шут, — к Пиплу подъехал на кляче Дон Ких, — издавна смекалка проверялась загадками. Позволь нам обратиться к этому сеньору, который зовется Умноликим… Но что с ним? Способен ли он говорить?

— Способен, валяй, — моргнул Умноликий, не меняя позы.

— Тогда разрешите. — Дон Ких кашлянул и погладил бородку. — Что это такое: ни богатства, ни чести она не приносит, но богат и прекрасен, кто в себе ее носит?

— Знаю, знаю! — закричал Умноликий, сохраняя все ту же позу памятника. — Это папенькина папиросница из чистого золота. Я всегда держу ее при себе.

По залу пробежал робкий смешок.

— Да нет же, это любовь! — просияла Джулия. — От нее денег не прибавится, и раскланиваться с вами вежливей не будут. Зато вы станете лучше.

— Неужели? — удивился Умноликий. — Странно. До сих пор я считал, что от любви только чахнут и сходят с ума. У меня даже есть несколько указов против этой напасти… Впрочем, что дальше?

На середину арены вышел Ром.

— Летит как птица, в сердца стучится и без труда берет города.

Умноликий тщетно морщил лоб.

— Эрудит, — захныкал он. — Где ты, мой Первый Эрудит? Подскажи.

Но Первый Эрудит не знал отгадки – он умел решать только дифференциальные уравнения.

— Это отвага, — сказал Шкипер. И в свою очередь загадал: — Печатью проступает на лице, но не ищи его в глупце и подлеце.

— Мои бакенбарды, — не задумываясь, выпалил Умноликий. — Что еще может проступать печатью на лице?

— Благородство, — нахмурился Дон Ких. — Речь о благородстве, и поэтому я прошу любезного шута расколдовать этого сеньора – боюсь, у него уже затекли ноги.

— Еще не время, — возразил Пипл.

Зрители переглядывались – было ясно, что ответы Умноликого глупы. Но где же обещанная казнь смехом?

Все давно уже шло не по программе. Однако что-то мешало Эрудитам остановить представление. Любопытство? Тайное злорадство?

Эльза обернулась к героям книг.

— Что может быть прекрасней этих лиц? Любовь и Благородство и Отвага живительным огнем в сердцах сплелись. Нет в этом зале лучше этих лиц!

— Как нет? — ужаснулся кто-то. — А Умноликий?

— Да-да, Умноликий! Умноликий! Самый светлейший!

— Самый умнейший! Самый красивейший! — взревел зал.

Правитель по-прежнему стоял истуканом. А потом свершилось нечто такое, о чем сондарийские историки позже не раз будут упоминать в своих трудах.

— Умноликий – самый-самый? — молодо рассмеялась Эльза, сдергивая с себя парик. Два хвостика с розовыми бантиками воинственно оттопырились в сторону. Взгляд ее встретился с глазами близнецов. Мальчики от напряжения привстали и тревожно смотрели на свою бесстрашную тетушку. — Что за представленье без разоблаченья! — Эльза хлопнула в ладоши.

В тот же миг Жужа вскарабкалась Умноликому на плечо и протянула лапы к пышным бакенбардам. И тут зал приглушенно охнул: бакенбарды отделились от скул! Никто не успел и рта раскрыть, как Жужа вцепилась в пышную шевелюру его умнейшества, с силой дернула, и все увидели, что это парик.

На арене, важно улыбаясь, стоял невзрачный человечек с жалкими кустиками бесцветных волос вокруг розовой лысины и большими, как круглое блюдце, ушами.

Публика оцепенела. И вдруг зал взорвался смехом. Схватившись за бока, залились дамы, загоготали мужчины, затопали ногами дети. Публика охала, стонала, фыркала, прыскала со смеху. И громче всех хохотали близнецы с Тэйкой.

— Я знал! Пипл не мог предать Шкипера! И тетушка! Это ведь наша тетушка! — кричал сквозь смех Альт.

— Ой, не могу! Умора! Да какой же он слизняк, этот Умноликий, — визжал Чарли.

На арену, очнувшись, бежали полицейские. Тут, как на премьере, когда близнецы впервые пришли в цирк, вздрогнул пол, качнулись округлые стены, и всем почудилось, что здание шатнулось.

— Пусть меня сожрет акула, если мы не плывем! — воскликнул Отважный Шкипер, вложил в рот два пальца и пронзительно засвистел.

МОРЕ

Под окнами Музея красоты нетерпеливо прохаживался Бамби, то и дело поглядывая в сторону проспекта Фонтанов. Было грустно и досадно, что не попал в цирк. Хорошо, хоть Тэйка там, расскажет обо всём. А так хотелось посмотреть на героев запрещенных книг! Тех самых книг, которые отец тайком давал читать ему. Когда незаметно попробовал прошмыгнуть в цирк, билетерша схватила его за ухо и ткнула носом в афишу:

— Ослеп, что ли? Представление вовсе не для таких, как ты. Полюбуйся на себя в зеркало. Небось, еще и по ночам шатаешься за городом, звезды считаешь?

Бамби стало обидно до слёз.

— Погоди, злючка, — сказал он сквозь зубы, увертываясь из-под руки билетерши. — скоро увидишь такое представление…

Вдруг какой-то мальчишка в свитере с воротником до носа пропел ехидно, скорчив рожицу: — Эй ты, синий глаз, медный грош, в доме крошки не найдешь! — и стремглав убежал.

Бамби ринулся было за ним, но вспомнил, что нельзя отлучаться отсюда ни миг, иначе прозевает отца. Пришлось лишь презрительно посмотреть обидчику вслед.

А в это время Ланьо вел в потоке уличных машин взятый напрокат элмобиль. В нем сидели Поэт, скрипач, Художник, Виль и Биль. В багажнике лежало детище многолетней работы Ланьо Герта – талассоид.

— Завтра сбудется всё, что снилось, — бормотал Ланьо слова любимой песенки, юрко объезжая едущие рядом машины. — А точнее, сбудется сегодня, — сказал он и улыбнулся.

Вот и пришел день, ради которого можно было вытерпеть многое: и бессонные ночи в мастерской, и постоянную боязнь, что в любую минуту могут войти стражи порядка, обнаружить и уничтожить плод твоих трудов.

Увидев серебристый элмобиль, Бамби ринулся к нему. Машина припарковала к Музею.

— И вас никто не остановил? — мальчик настороженно осмотрелся по сторонам.

— Полицейские прилежно спят на своих постах, — весело ответил Биль, дергая кустик своей левой брови.

— И надеются, что мы им приснились, — добавил Виль. Все захохотали.

Ланьо обнял сына. Взглянул на контуры слегка светящихся за водяным занавесом проспекта Фонтанов каких-то башенных очертаний. Казалось, Пустыня настороженно затаилась в напряженном ожидании. Здесь, у Музея, было удобнее всего взять на прицел и силовое, и иллюзионное поля.

— Пора! — сказал Ланьо.

Они достали из багажника талассоид, установили его на штативе.

Окинув взглядом друзей, Ланьо смахнул со лба прядь волос и неспешно навел видоискатель на скелеты как бы парящих в смоге конструкций на подступах к Пустыне. Затем оттянул вниз рычажок на цилиндрическом корпусе талассоида. Легкий толчок и негромкое гудение дали знать, что аппарат заработал. И тут же мощные невидимые лучи пробили одновременно два поля. Сонографы в домах замигали и – отключились.

Как раз в эти минуты из цирка повалил народ – встрепанный, взбудораженный увиденным зрелищем. На улице паника мгновенно улетучилась, и толпу разобрал смех от одного воспоминания о полысевшем правителе. Но вот Скрипач прислонил к плечу скрипку и взмахнул смычком. Хохот оборвался. Над улицей Жареных Уток разлилась удивительная мелодия. Ключевой водой она просочилась в цирк и вытолкнула на улицу дежурных полицейских. За ними из цирка выехал на лошаденке Дон Ких, следом шли Отважный Шкипер, Ром и Джулия.

Скрипка зазвучала на самой звонкой и высокой ноте. Вереница людей, с Пиплом и Эльзой Кнэп впереди, потянулась в сторону Пустыни.

«Кажется, время сказать свое главное слово», — подумал Поэт и под аккомпанемент скрипки стал громко читать стихи. Как и мелодия Скрипача, они увлекали за собой, потому что строки их сочинялись не машиной, а живым умом и сердцем. В них было предчувствие нового и бесстрашие:

Рядом с Поэтом шагал Художник, окруженный детворой. Из карманов куртки, из-за пазухи он вынимал и разбрасывал вокруг расписные бумажные кораблики. Дети хватали их и раздавали идущим.

Тогда-то все и услышали четкий пульсирующий рокот, напоминающий биение сердца. И узнали его – это он порой прорывался в фильмосны.

Оставили свои кастрюли домохозяйки, вышли из-за столов чиновники, выбежали из колледжей дети. Со всех концов города люди устремились на звуки чего-то огромного, пока еще невидимого, но близкого.

Захлопали форточки, из стеклянных дверей магазинов посыпались стекла, в город ворвался ветер. Тот самый, что до сих пор проживал лишь в тополях на улице Жареных Уток. Волосы девушек заплескались флагами. Словно крылья, затрепетали за плечами шарфы. С мужчин сорвало шляпы, и они, как мальчишки, со смехом погнались за ними.

— Оно шумит, шумит! — крикнул Бамби и помчался назад, в цирк, к сторожу Доду, который просил когда-то разбудить его, если вдруг случится что-нибудь чрезвычайное.

Он нашел старика в каморке, бесцеремонно растолкал и вытащил на улицу.

Дод шевельнул ноздрями, глубоко потянул воздух, насыщенный запахом ракушек и водорослей, и его линялые глаза набрякли слезами.

— Наконец-то, — прошептал он. — Пахнет морем! Мо-рем! Мне рассказывал о нем мой дед… — Он зашатался на негнущихся ногах, и Бамби поддержал его.

Тут с неба на лысину Дода упали две капли. Крупные, величиной с яйцо чайки.

Грянул гром, и по крышам забарабанил сверкающий дождь.

Дод забежал в цирк, стал открывать звериные клетки.

— Что ты делаешь? — опешил Бамби, но тут же расхохотался, увидев, как звери подставляют морды под блестящие струи дождя и довольно урчат.

А на втором этаже Первый Эрудит и Эластик, застрявший в цирке из-за лопнувшей подтяжки, приводили в чувство Умноликого. Когда загремел гром, Эластик кубарем скатился вниз, чтобы узнать, в чем дело. Дождь как из ведра и выходка старого Дода испугали его.

— Дод, вас надо уволить! Вы!.. Что вы натворили! Они съедят прохожих и нас с вами! Да-да! А может, нет? — Эластик так волновался, что из круглого мячика превратился в сморщенную сосиску. Он метался среди зверей, тщетно пытаясь загнать их в клетки. Сзади неслышно подошел лев Зер и мягко схватил его за штаны.

— Я буду жаловаться! — Эластик споткнулся и неловко упал прямо на льва. Зер с перепугу подпрыгнул, рыкнул и потащил на себе ошалевшего гимнаста. — Ты сделаешь из меня мешок костей! — орал Эластик, не в силах расцепить пальцы на холке зверя. И со слабой надежной добавлял: — А может, нет, а?

Со своей орущей ношей лев чуть не наскочил на человека в черном цилиндре. Человек резко остановился. Цилиндр слетел с его головы, и Эластик с ужасом узнал мистера Вэга. Впрочем, узнать его было непросто: дождь начисто смыл с хозяина цирка лицо. Нос, глаза, губы потекли, и осталась гладкая как доска поверхность, на которой можно было рисовать теперь все, что угодно. И только голос, похожий на скрип двери, напоминал прежнего мистера Вэга.

Чей-то пронзительный вопль заставил Эластика расцепить пальцы, и он свалился со льва. Кричал правитель Сондарии, которого Первый Эрудит выволок под дождь, надеясь привести в чувство. Умноликий кричал так долго и свирепо, так бешено извергал слюну, что случилось непредвиденное: он сначала превратился в огромный мыльный пузырь, а потом вдруг лопнул, оставив на асфальте лишь ошметки пены.

С улицы Жареных Уток дождь переплеснул на город. Прохожие останавливались, ловили его ртом и ладонями. Это было удивительное зрелище: с неба лилась чистейшая ароматная вода. Такого в Сондарии не видывали много лет.

— Стойте! Назад! — закричала мисс Жэфи, пытаясь остановить бегущих к морю детей.

И вдруг на глазах у всех начала таять. Да-да, мисс Жэфи таяла под дождем как леденец! Мощная фигура ее истончилась, стала прозрачной и наконец совсем исчезла. Но это никого особенно не удивило. Куда удивительней были острые, хлесткие струи дождя.

Дождь смывал с города сонную одурь. Синеглазые и звездочёты весело расхаживали по улицам, и никому не приходило в голову сказать им что-либо грубое. До того ли, когда в городе творится такое!

А по улицам бродили странные люди в необычных одеяниях.

Высокий, худой человек в смешном картонном шлеме, потрясая палкой, которую он принимал за копье, весело обращался к прохожим: «Сеньоры! Не прячьтесь от дождя! Он смоет с вас пыль скуки, стряхнет зевоту и вселит надежду в сердца».

Крепко держась за руки, не боясь косых взглядов, то в одном конце города, то в другом появлялись юноша и девушка, чем-то похожие на Рикки и Ленни.

И ходил по дворам человек в полосатой тельняшке и белой кепке с черным блестящим козырьком. Он складывал ладони рупором и громовым голосом провозглашал: «Нас ждут ураганы!»

Тем временем близнецы бежали в сторону Пустыни. Людская лавина с улицы Зигзагов чуть было не сшибла их, и они отскочили к стенам домов. Но Чарли подхватило, понесло вперед. Он задыхался, едва не падал от усталости. С трудом удалось ему вырваться из этого людоворота. Мальчик юркнул в какой-то подъезд и свалился на асфальт. Толпа пронеслась мимо. Тэйка с Альтом заметались, бросились искать его. Альт всхлипывал на бегу:

— Где мой Чарли? Верните мне Чарли! Мы – близнецы! Мы хотим быть вместе!

Чарли с трудом поднялся, вышел на улицу. Тэйка и Альт чуть было не налетели на него.

— Тебя ранили? — испугался Альт. — Скажи, где больно? В сердце? Я отдам тебе свое сердце. Тебя ранили? В руку или в ногу? Я отдам тебе все. Мне ничего не жаль! — всхлипнул он.

— Да замолчи ты, — простонал Чарли. — Здоров я, только очень устал. Дайте отдышаться. — И долгим взглядом посмотрел на Альта. — Глупый, — сказал он совсем по-взрослому. — Ведь у нас все одинаковое, даже капушки на ногтях выступают у обоих перед днем рождения… Ты – это я, а я – это ты. Да разве… — Он не договорил, махнул рукой, и тогда Альт сообразил, что действие пилюль кончилось и Чарли уже прежний.

— У тебя сердце?.. — проговорил Альт, робко прикасаясь к плечу брата.

— Да, у меня сердце! — Чарли хлопнул себя по груди. — Сердце у меня! Вот оно – бьется и ноет, и я хочу это чувствовать всегда.

— Чарли, Альт, — удивленно протянула Тэйка. — Вы опять похожи, как… — Она запнулась, подыскивая точное сравнение.

— Как пара штиблет, — рассмеялись близнецы, шмыгая носами, и, схватив Тэйку за руки, побежали вслед за толпой.

Никогда еще проспект Фонтанов не был так многолюден. И хотя ничего еще не изменилось – за узкой полоской песка все так же ядовито клубился туман Пустыни – взгляды всех были направлены именно в ту сторону.

Протолкнувшись вперед, дети попали в объятия Пипла и тетушки Кнэп. Чарли тотчас насупился, повесил голову.

— А ну, малыш, посмотри мне в глаза, — сказал Пипл. Чарли вспыхнул, секунду помедлил, затем медленно поднял голову. — Ну вот, видишь, — улыбнулся клоун. — Все в порядке.

Губы мальчика дрогнули в улыбке, но вдруг он побледнел и схватился за грудь.

— У него сердце, — тревожно пояснил Альт.

— Сердце! — подхватил кто-то из толпы. — У мальчика сердце!

— Да-да, у мальчика – сердце! — громогласно возвестил Пипл. — Смотрите все: у мальчика – сердце! И у вас, молодой человек, тоже сердце. И у вас, девушка. У каждого из нас бьются живые сердца. Приложите ладони к груди. Слышите?.. А мы давно и забыли, что оно здесь… И еще много прекрасного предали забвению. Мы забыли даже о нем. Смотрите! — взмахнул Пипл рукой.

И тогда все увидели, что стоят на берегу моря. Оно было похоже на то, что снилось по ночам, и в то же время совсем иное.

Какого цвета море? Большое оно или маленькое? Глубокое или мелкое? Соленое или пресное?..

Море менялось на глазах. Оно то разливалось теплым золотом, то сверкало аквамарином, и солнечные блики вспыхивали в глубине серебряными звездами.

Больше ли оно реки Фазы? Глаз не видел его границ. Оно было самой вселенной. В сравнении с ним Фаза казалась тощей струёй из водопровода.

Вот мимо проплыл юркий катерок. Он прошел так близко, что можно было разглядеть на борту надпись: «Трамонтана». Катер просигналил и поднял на мачте яркий флаг приветствия.

— Ну вот мы и нашли его, — сказала близнецам тетушка. И они увидели, что глаза у нее цвета волны.

Чарли опустил голову, вспомнив, какую клятву они дали с Альтом тогда, в их день рождения, и как он нарушил ее.

— Эти дрянные пилюли… — пробормотал он.

Тетушка шепнула ему на ухо:

— Подойди к морю, окуни ладони в воду и умой лицо. Увидишь, тебе сразу станет легче.

Он послушно взобрался на парапет и спрыгнул вниз. Альт и Тэйка поспешили следом. Все, кто был на проспекте Фонтанов, ринулись за ними, в стороны полетели туфли, босоножки, сандалии. Ступая по песку босыми ногами, люди зачерпывали ладонями волны и, смеясь, брызгались, как дети. Морская вода была соленой, прохладной и чистой.

— Я понял, — встрепенулся вдруг Чарли. — Понял, что такое море и почему его прятали. Оно – для всех: и у кого синие глаза, и кто любит бродить под звездным небом..

Обнявшись, близнецы что-то высматривали среди волн. Рядом, так же нетерпеливо, точно желая заглянуть за горизонт, вытягивали шеи Тэйка и Бамби.

— А ведь они ждут! — изумилась Эльза. Клоун бережно взял в руки ее ладонь.

— Он приплывет к ним. Потом исчезнет, чтобы когда-нибудь приплыть вновь. И опять скроется, и снова вернется. И так будет всегда, — улыбнулся он. — Важно, чтобы они ждали его, чтобы глаза их не тускнели и не смыкались от скуки.

— Так мы увидим его? — спросили близнецы.

— Кого? — рассмеялись тетушка и клоун.

— Зеленого дельфина.

Эльза в ответ тоненько засвистела, и дети узнали старую песенку вазы.

— А разве рыбы бывают зелеными? — спросил Альт.

— Ну, дельфин не совсем рыба, — возразила Эльза. — А потом, ведь есть же на свете разные чудеса. Чарли сказал рассудительно:

— Наверное, он очень старый, этот дельфин, и попросту оброс зелеными водорослями.

— Нет, ты невыносим со своей железной логикой, — Эльза обняла мальчика.

Совсем близко, обдавая всех брызгами, пронесся корабль на подводных крыльях. На борту его стояли веселые люди. Они размахивали разноцветными флагами и пели.

Корабль промчался так быстро, что все едва успели повернуть за ним головы. Но остался пенный след на воде, а ветер принес песню – знакомую, полную обещаний: