Бабушка Нгуэн спускалась по мрачной лестнице, стараясь не дотрагиваться до дубовых перил. И сам дворец, похожий на письменный стол в провинциальном полицейском управлении, и противоестественно роскошный лифт с золоченой кушеткой, обитой бархатом, Но Луис, к счастью, утонул, придавленный скалой. А Цеппелин перестал всем грозить своими компроматами. Наоборот, теперь он обещел всех порадовать. Что ж, пусть порадует. Если радость окажется недостаточной, у Бабушки Нгуэн есть для Цеппелина интересный сюрприз. В комнате обстановка оказалась такой же простой и дубовой, как перила. Дубовые панели прикрывают стены, овальный дубовый стол, дубовые кресла. Вроде бы, никаких подвохов. За дешевым подвесным потолком может скрываться стрелок… Нет, едва ли Цеппелин будет так рисковать. У дона Темпесты, у отца Грубера, а тем более — у самой Бабушки Нгуэн отличная охрана. Если в комнате начнется пальба, то погибнут все. Главное же, что успокаивало Бабушку Нгуэн, это последние сведения, полученные от ее людей. Цеппелин действительно не собирался брать под контроль новые регионы. Скорее всего, он даже не будет претендовать на наследство Луиса. Бабушка Нгуэн тоже не претендовала на наследство Луиса, она уже прибрала к рукам регионы Бар Аввана. А регионы Луиса, обе Америки, должны были поделить между собой отец Грубер и дон Темпеста. Дон Темпеста и отец Грубер уже сидели за овальным столом. Цеппелин стоял возле своего кресла, ждал, пока усядется Бабушка Нгуэн. За спиной Цеппелина маячил Бек. Возле остальных участников встречи тоже находилось по одному охраннику. Бабушка Нгуэн вошла в сопровождении низенького молодого вьетнамца в сером костюме. У дверей встал еще один вьетнамец, вместе с двумя людьми Цеппелина. Остальная охрана торчала на лестнице и у лифта.

— Ну что ж, — Бабушка Нгуэн присела на краешек своего кресла, — господин Цеппелин принес нам немножко печали, но обещал много радости. Господин Иосиф отправился делать революцию в стране предков. И в этом уже очень много радости. Но господин Цеппелин хотел подарить нам что-то еще, кроме покоя, не так ли?

Цеппелин молчал, улыбался. В тишине сухо постукивали четки отца Грубера, иногда заглушаемые астматическими вздохами дона Темпесты. Цеппелин размашистым жестом поставил на стол маленькую цилиндрическую баночку.

— Вот, коллеги, — сказал он, наконец, — тут находится лекарство от многих наших проблем.

«Коллеги» молчали, ждали пояснений. В баночке могло быть что угодно, вплоть до мышиного дерьма — рассудок Цеппелина в последнее время всем внушал опасение. С другой стороны, баночка действительно могла содержать нечто исключительно ценное. Поэтому никто не проронил ни слова. А Цеппелин сел на свое место и продолжил:

— Здесь у меня девять таблеток, полуфабрикат. Но даже полуфабрикат обладает удивительными свойствами. А мои очкарики разработали все детали, весь цикл производства — в промышленных масштабах. Причем самое смешное, что опробовать это средство мне помог небезызвестный Рыбак.

Бабушка Нгуэн не изменилась в лице. Дон Темпеста удивленно вскинул брови. А отец Грубер перестал теребить четки.

— Рыбак? — переспросил он. — Как выразился когда-то Понтий Пилат — что хорошего может прийти из Галиллеи? Чем может помочь это животное?

Цеппелин ладонями друг об дружку.

— Именно тем, чем обычно животные помогают науке. Подопытными кроликами. Точнее, в данном случае, «подопытными рыбками». Но я сейчас все расскажу по порядку…

— Новый наркотик, — прохрипел дон Темпеста, — это чушь, вроде «вечного двигателя». Чем заниматься алхимией, лучше обсудим вопросы реальной коммерции.

Бабушка Нгуэн догадалась, что дон Темпеста заинтересовался баночкой и теперь специально злит Цеппелина, чтобы тот рассказал побольше. Цеппелин нервно всплеснул руками.

— Несколько лет назад московские студенты догадались, как производить перветин дома, у себя на кухне. А теперь перветин вытесняет героин на североамериканском рынке! Тут примерно то же самое, только речь идет не о наркотике. Хотя, и о наркотике тоже. Мои таблетки — универсальны. Можно сказать, Россия приготовила новый сюрприз для завоевания мира. Но одна Россия, точнее — один я не справлюсь с этим завоеванием. Мировое господство — общее дело. Итак, во-первых, для производства необходим опиум. Здесь вся моя надежда на нашу уважаемую Бабушку.

Цеппелин поглядел прямо в глаза Бабушке Нгуэн. Но в узких карих глазах Бабушки была только пустота. Цеппелина это, правда, не смутило.

— Ведь вы, Бабушка, правите мастью в «Золотом Треугольнике». Гарантирую, что ваши обороты возростут как минимум вдвое. Теперь вы, святой отец, — Цеппелин слегка поклонился Груберу, — в ваших руках не только европейский рынок, но, со вчерашнего дня, еще и Южная Америка. А именно в Южной Америке произрастает кое-какое сырье, также необходимое для производства. Вы, таким образом, наследуете не только регион Луиса, но и его реальное дело.

— Луиса?! — подала, наконец, голос Бабушка Нгуэн.

Дон Темпеста закашлялся. Отец Грубер напряженно слушал. Цеппелин радостно кивнул.

— Да. Наш пламенный друг при жизни вел те же исследования, что и я. Существует и третий исследователь. Ладно. Сейчас не об исследованиях, а о производстве. С оборудованием мне могли бы помочь вы, уважаемый дон.

— А что производить-то? — зашипел дон Темпеста, — я так и не понял, какова польза от предлагаемого продукта. Если это не наркотик, то что это?

— Сейчас, сейчас, — успокоил его Цеппелин, — поведаю все, кроме пары производственных секретов. Сначала — урок истории. В пятидесятые годы под Москвой, в Софрино, были зарыты кое-какие отходы от деятельности Курчатовского института. Захоронены, как водится, шаляй-валяй. Произошла утечка, возник ровный радиационный фон. И вот в условиях этого фона одно растение, не скажу, какое, стало вырабатывать вещество типа лезергиновой кислоты и диметилтриптамина.

Дон Темпеста, услыхав последнее слово, раздраженно замотал головой. Отец Грубер приоткрыл рот от удивления:

— Продолжайте, пожалуйста. — Продолжаю. Эту штуку в Софрино обнаружил я. Похожую штуку в Бразилии обнаружил Луис. Есть и третий. Рыбак.

Бабушка Нгуэн нахмурилась. Дон Темпеста на секунду перестал дышать, а потом засопел в два раза громче, чем раньше. Отец Грубер промолвил:

— М-да. Компания так себе.

Цеппелин откинулся на спинку своего неудобного дубового кресла.

— Компания вчера слегка поредела. Что касается Рыбака, то он создал собственную лабораторию на Припяти и гонит откровенное говно. Во-первых, слишком много радиации. Во-вторых, те тонкости технологии, которые известны только мне. И, наконец, он использует не опиум, а какой-то особый тип мухомора. Этот мухомор — его «ноу хау», так сказать, «звезда Рыбака». Ядовитая, должен заметить, звезда. Слишком токсичные дозы мускарина приводят к быстрой гибели. То, что предлагаю я, стоит, конечно, дороже. Но зато эффект…

— Весь вопрос в эффекте, — сказал отец Грубер.

— Да, — подхватил дон Темпеста, — расскажите же, наконец, в чем прелесть вашего изобретения.

Бабушка Нгуэн молча кивнула. Цеппелин тоже кивнул.

— Прелесть многогранна. Это вещество, назовем его «генералом»…

— А почему? — перебил отец Грубер.

— Вот… Вот, подождите. Итак, если «генерал» готовить без интересных добавок, вроде опиума или рыбачьих мухоморов, то получается сильный транквилизатор, дающим легкую эйфорию. В этой форме он вполне может быть зарегестрирован и использован в фармацефтике даже по общему списку. В отличие от обычных препаратов, он не замедляет рефлексы и не имеет других, присущих прочим средствам, побочных эффектов. Но нам важна не эта ерунда — ни мне, ни Рыбаку. Луис тоже был далек от медицины. Мы все, втроем, независимо друг от друга, раскопали кое-что в архивах. Луис залез в активы ЦРУ, у Рыбака есть лапа в гэбухе, а ваш покорный слуга… Как говорится, ласковое дитя двух маток сосет. Сосали мы одно и то же взрывоопасное молочко — методики психоделического манипулирования индивидуальным и массовым сознанием. Цели, конечно, были разные. Бедняга Луис заботился о своей сраной революции…

Цеппелин немного помолчал, мягко улыбнулся, подумав о том, что Луис, скорее всего, жив. Вот будет сюрприз для них — и для жирного хриплого хряка, и для хитрого попика, и особенно для этой злобной желтой воблы Нгуэн.

— А что хочет Рыбак? — не вытерпел отец Грубер.

— Итак, Луис хотел просветить человечество, распыляя с воздуха свой вариант «генерала». Самое смешное, что ему бы это удалось. В отличие от ЛСД, которым в свое время с той же целью пользовались всякие идеалисты вроде Кена Кизи, «генерал» практически не токсичен. Никакого привыкания! Никаких побочных эффектов! Это я говорю про варианты, разработанные мной и Луисом. «Генерал» Рыбака откровенно ядовит, как я уже сообщил. Но и цели Рыбака отличаются от тех, которые ставил Луис и которые ставлю я. Рыбак делает послушных тупых зомби, готовых на все. Его люди долго не живут — кроме некоторых «феноменов».

— А ваша цель? — не выдержала, наконец, и Бабушка Нгуэн.

— Моя цель — идеальный исполнитель. Человек, с одной стороны, четко ориентированный на поставленую задачу, а с другой стороны — способный самостоятельно принимать тактические решения. Мало того: способный в большей степени, чем обычный человек. Вообще, мои исполнители справляются со своей работой лучше, чем обычные люди.

— А с какой работой? — спросил дон Темпеста.

— Да с любой! Драться, вычислять, командовать… Заниматься любовью, наконец! Человек-компьютер! Идеальная секретарша!..

— Любящая жена! — добавил от себя дон Темпеста и рассмеялся. Его смех сразу перешел в тяжелый приступ кашля.

Цеппелин подождал, пока кашель дона Темпесты утихнет, и продолжил:

— Луис почти не проводил экспериментов. Он вообще слишком человеколюбив, чтобы когда-нибудь применить… Впрочем, Луис уже превратился из проблемы в факт истории. А вот Рыбак избавил меня от хлопот с экспериментами, накормив своим дерьмом собственных людей. Я внимательно следил за результатами, делая, разумеется, поправку на разницу между его «генералом» и моим. Впрочем, я тоже проводил эксперименты. И в настоящее время провожу, у меня в центральном Крыму есть для этого специальный карманный сумасшедший домик. К настоящему моменту, на самом деле, необходимость терзать психов отпала. Препарат опробован и готов к употреблению. Подчеркиваю: не к продаже, а именно к употреблению.

— И как же вы его предлагаете употреблять? — от волнения отец Грубер даже скомкал свои четки и сунул за пазуху.

— Алгоритм прост. Потребитель под действием вещества как бы рождается заново. Происходит фиксация сознания на заданном объекте, чаще — на том человеке, который накормил потребителя «генералом» или оказался рядом к моменту пробуждения. Введите потребителю «генерал» внутривенно и повестье перед лицом свой портрет— дело сделано! Личность или задача, зафиксированные в такой момент, приобретают черты родителя, бога, смысла жизни!..

Разговор шел по-английски, но Слава хорошо знал английский. Вот, значит, чего он нажрался тогда, в электричке! Сашок, гаденыш, говорил: ношпа, ношпа! Хреношпа! Слава вспомнил, что сначала был провал, какие-то видения. Потом он очнулся… Что он увидел сразу, как проснулся? И тут Слава понял, что не это важно. Важно не то, что он увидел, а то, о чем он подумал! Точнее, о КОМ… Мила!

— Тихо ты! — прошептала Мила одними губами.

Но Славе уже было все равно: пусть его услышат, пусть поймают, пусть даже убьют! Разве это жизнь? Разве он жив? Зомби! Робот, охранник Милы! Артемон! Слава в отчаянии ударил ладонью по пластиковой поверхности подвесного потолка. Поверхность крупно завибрировала. Мила тихонько ахнула… Но внизу никто ничего не заметил. Все говорили одновременно.

— Это же… Ведь это можно и самому принимать! — радовался отец Грубер, — я могу полностью, без опасений, посвятить себя Богу, да и не только себя! Потрясающе…

— Да, да, потрясающе, — разводил руками дон Темпеста, — любящая жена, крепкая семья, нерушимый клан.

— А чем ваши наркоманы лучше обычных людей? — спросила Бабушка Нгуэн.

Слава замер, прислушался. Для него это было очень важно.

Цеппелин поднялся с кресла. Сделал несколько шагов в сторону, вернулся, но остался стоять.

— Существует еще одно свойство «генерала», то, на которое не обращал внимания Луис, но которое вплотную исследовал Рыбак. После приема «генерала» в жизни потребителя наступает не просто перелом. Скорее, это можно назвать восхождением. Потребитель начинает учиться какому-либо делу, причем учиться оптимальным образом. Стрелять, убивать, считать, командовать, заниматься любовью — все что хотите! Высокий профессионализм: вычесления делаются на уровне компьютера, машинистки печатают со скоростью произнесения текста. Но я приведу самый интересный пример, специально для Бабушки Нгуэн.

Взгляды Цеппелина и Бабушки Нгуэн встретились. Цеппелин перестал улыбаться. Пожевал губами. А потом заговорил очень спокойным и очень серьезным голосом:

— Ваша любимая забава, Бабушка. Подпольный ринг «Та Жень Де Фаньдзы» в центре Гуаньчжоу, пятое мая этого года. Помните?

Бабушка Нгуэн привстала с места. Уперлась крепкими короткими руками в гладкую дубовую столешницу. Все мелкие черты ее лица слегка дрожали. Голос, сильный и чистый, тоже дрожал.

— Валерий Камышов, — четко произнесла Бабушка Нгуэн.

— Совершенно верно, — так же четко ответил Цеппелин, — Валера, глупый мальчишка из моей охраны. Насмотрелся кино про бои без правил. Просто бредил мечтой о том, чтобы самому стать великим бойцом. И стал им — за две недели. Я дал ему это. Я!

— Значит, — Бабушка Нгуэн тряслась от гнева, — теперь любой кретин может победить в боях «Та Жень»? И любой кретин, вроде тебя, может иметь армию ниндзя?! Червяк! Сын корейца и черепахи!!!

Одним движением Бабушка Нгуэн запрыгнула на стол, крутанулась вокруг своей оси. Черным колоколом мелькнула в воздухе шелковая юбка. От удара ноги, обутой в расшитую бисером остроконечную мягкую туфельку, Цеппелин отлетел к стене, опрокинув свое кресло. Бабушка Нгуэн соскочила со стола, похожая на хищную птицу, выставив перед собой скрюченные пальцы наподобие смертоносных когтей. Бек попытался вмешаться, но отлетел к другой стене.

— Бабушка! — отец Грубер засеменил к Бабушке Нгуэн, которая намеревалась прикончить Цеппелина собственными руками. Дон Темпеста, кряхтя и переваливаясь, поспешил за ним. Бек вскочил на ноги, бросил сумашедший взгляд на охрану у дверей и бросился выручать хозяина. Охранники покинули свой пост и тоже присоединились к свалке. А через дверной проем вбегали новые и новые охранники. Кто-то выстрелил в воздух!

— Не сметь! — закричал отец Грубер, — никакой стрельбы! Помогите их растащить!

Охранники неловко толкались в углу комнаты. Иногда из кучи показывался желтый кулачок Бабушки Нгуэн, и тогда очередной человек отлетал к стене.

Слава завороженно прильнул глазом к дырочке в потолке.

— Что там, что? — возбужденно шептала Мила, — дерутся? Да?

Она тоже прильнула к дырочке.

— Ух ты!..

И тут тонкое пластиковое перекрытие не выдержало. Слава и Мила кувырком вывалились прямо на головы охранников. Слава сразу оказался на ногах, подхватил Милу под локоть и рывком поставил на ноги. Они стояли на столе. Перед ними была никем не охраняемая открытая дверь. Соскочив со стола, Слава кинулся к двери, увлекая Милу за собой. Появившийся неожиданно охранник, черноглазый парень в ярко-голубом костюме, охнул и свалился на пол, когда Слава, не останавливаясь, пнул его в живот. Лестница была пуста. Слава и Мила бежали наверх, перескакивая через две ступеньки. Лестница кончилась, начался извилистый и такой же пустой коридор. После очередного поворота коридор неожиданно привел к чугунным дверям, украшенным замысловатым литьем. Возле дверей дежурил единственный охранник, человек средних лет в джинсах и клетчатой ковбойке. Охранник поднял было автомат, но Слава, не сбавляя скорости, упал, подкатился охраннику под ноги, сбил на пол одной подсечкой и со всей силы ударил по горлу пяткой, сверху вниз. Наверное, раздробил кадык. Охранник хрипел и плевался кровью. Мила хотела подобрать автомат, но Слава дернул ее за руку и они вместе проскочили за чугунные двери. За дверьми была маленькая комнатка с низким потолком. Золоченая кушетка, обитая красным бархатом, зеркала, какие-то кнопки на стене. И грубый фанерный ящик с крышкой.

— Лифт! — радостно воскликнула Мила. Она стала лихорадочно жать все кнопки подряд. Наконец, отыскала нужную. Лифт заскрипел и медленно двинулся вверх, увозя Славу и Милу из подземелья, населенного сумасшедшими гномами, в обычный мир — где по блестящему паркету дворца бродят безобидные экскурсанты. Лифт мерзко громыхал и скрипел, но где-то внутри себя. Снаружи никто не обратил на это внимания. Мила откинула крышку фанерного яшика, там лежали обычные музейные тапочки. Если их так можно называть — куски обшарпанного брезента с веревочками по бокам.

— Надевай! — швырнула Мила под ноги Славе пару, -Живее.

Она уже успела кое-как обмотать свои парусиновые туфли и осторожно выглядывала из-за ажурной решетки лифта наружу, в новый мрачный коридор.

— Пристроимся в хвост этой экскурсии и нормально…— она чуть приоткрыла дверь,— готов?

— Ага, — Слава пролез вслед за Милой под бархатным жгутом, охраняющим от посетителей лифт-экспонат.

— Первый в России лифт,— щебетала им в спину женщина-эксурсавод, — был построен специально для императорской фамилии, ни разу не требовал ремонта…

От этих слов Славе вдруг стало дурно, он чуть не оперся о край какого-то инкрустированного столика.

— Молодой человек, я бы попросила вас не отставать, — суровая седая женщина в круглых очках подождала, пока вся ее группа не соберется вокруг маленького стола, покрытого зеленым сукном.

— Здесь члены императорской фамилии играли в карты, — экскурсавод снова сурово посмотрела на Славу, — я бы еще раз попросила вас не прикасаться к экспонатам музея…

— Пройдемте дальше! Эта экспозиция посвящена, безусловно, самому выдающемуся событию Второй Мировой Войны, а может быть и всего двадцатого века. — Экскурсавод неприятно поджимала губы и поэтому была похожа на издерганную учительницу младших классов, — Ялтинское соглашение…

Толпа возбужденно зашушукалась, разглядывая массивную карту-схему фронтов на стене и восковые фигуры, рассаженные за длинным тяжелым столом.

— Все вы, конечно, понимаете, что, возможно, это событие выглядело несколько иначе, — продолжала экскурсавод, — но мы постарались передать дух встречи как можно ближе. Специалисы долго и кропотливо работали в архивах, собирая по крупицам данные для нашей экспозиции… Вот Уинстон Черчилль…

Слава разглядывал восковое лицо Сталина — Отца Народов, нахмуренное и властное. Усталый Рузвельт был прикрыт пледом. Кто-то ему на колени положил бычок от сигары. Черчилль особого впечатления не произвел… Хотя, Слава уловил нечто знакомое во всем этом сборище. Кого-то, правда, не хватало. Слава оглянулся, ища глазами Милу, но попал взглядом прямо в лицо Бабушки Нгуэн. Она тихонько перешептывалась с другой пожилой женщиной в группе вьетнамских экскурсантов. Эта группа двигалась навстречу славиной. Высокий белобрысый парень в очках говорил привычный русский текст, маленький вьетнамец переводил, не переставая улыбаться. Девушки сосредоточенно слушали, не отвлекаясь на окружающее.

— Вот Императорская семья, — пожилая женщина-экскурсавод увела славину группу дальше.

Теперь, в соседней комнате, на Славу смотрел грустными глазами император Николай Второй. Императрица отвернулась к окну, ее восковые дочери-принцессы были заняты чем-то на столе. Читали книгу? Слава оглянулся назад, чтобы еще раз, получше, разглядеть вьетнамцев. Но вместо них уже были аккуратные молодае люди в темных пиджаках и галстуках. Не обращая внимания на их слегка побитый вид, экскурсавод заливался по-немецки. В центре группы, гляда в глаза Отцу Народов, мусолил четки отец Грубер. Черные отутюженные, со стрелками, брюки снизу были охвачены такими-же брезентовыми мешками, как и у прочих посетителей. Слава невольно прыснул.

— Ты что? — выглянула из-под плеча Мила.— А, эти! Давай на выход, что ли? Тебе еще не надоело?

И они стали осторожно пробираться подальше от своей экскурсии. Один раз чуть не напоролись на дона Темпесту — старый астматик развалился в императорском кресле и лениво слушал гида, заливавшего по-итальянски.

Наконец, они увидели долгожданную табличку «конец осмотра» и скинули с ног тряпки.

— Фу, — Слава сразу расслабился, — Я все боялся что придется с ними в этих обмотках Лебединое озеро плясать.

— А что, слабо? — Мила рассмотривала подозрительный ряд машин на стоянке перед музеем.

— Да нет, скользко, — пожал плечами Слава. — И еще странно, как они все успели подняться?

— Наверное, есть другая лестница. И другой лифт. Мы бежали, не заметили…

— Но они же там дрались!

— Считай, мы их помирили. На свою голову. Пойдем, где там наш сарайчик?..

К сарайчику пришлось идти в обход дворца. Несколько раз наперерез устремлялись группы охранников — их легко было узнать по одинаковой одежде: темные костюмы людей отца Грубера, веселые голубые пиджачки людей дона Темпесты, оранжевые платьица и серые костюмчики вьетнамцев Бабушки Нгуэн. Только люди Цеппелина одевались, как все, в джинсы и легкие рубашки. Но многих людей своего отчима Мила знала в лицо. Она умело утягивала Славу то в одну толпу отдыхающих, то в другую. Аляповатый дворец, снаружи еще более казеный, чем внутри, все время оставался справа, подставляя взгляду то один, то другой серый бок.

— Сарай за теми пристройками. И никого, — Мила прикусила губу.

Слава прищурился, измеряя взглядом расстояния до пристроек и до ближайших охранников, веселых вьетнамочек в оранжевом.

— Стрелять будут? — наконец, спросил Слава.

Мила покачала головой.

— Нет. Это тебе не «рыбки».

— Тогда побежали. Вон от тех кустов, на счет «три». Раз, два… Три!

И они неожиданно ринулись к пристройкам. Группы охранников, заметив их маневр, поспешили следом.

Деревянная дверь сарая была открыта, мотоцикл стоял на месте. Мила вскочила в седло, Слава — позади. Тяжелый мотоцикл не хотел двигаться… Двинулся, но слишком медленно. Ноги Славы болели от напряжения. Толчок, еще толчок… Пригорок! Охранники в голубых пиджаках были совсем рядом. Мила повернула рукоятку газа. Движок взревел, мотоцикл дернулся вперед и, сбив с ног двоих охранников, выкатился на асфальт.

— Держись! — Мила вывернула рукоятку почти до упора. Ветер свистел в ушах, мешаясь с запоздалым визгом каких-то женщин. Перескочив через бульвар, Мила понеслась по шоссе.

— Куда? — спросил Слава, прильнув к уху Милы.

Мила не отвечала, полностью сосредоточившись на дороге. Машины, казалось, стоят на месте — так быстро мчался мотоцикл.

Бабушка Нгуэн проводила мотоцикл взглядом.

— Едут в Ялту. Если не передумают.

— Не передумают, — откликнулся отец Грубер, — слишком напуганы.

— Бек! — скомандовал Цеппелин, — бери людей и…

— Нет-нет, — остановила Цеппелина Бабушка Нгуэн, — насколько мне известно, твой Бек в последнее время стал мальчиком для битья. Побереги его, Цеппелин. Отец Грубер, пошлите ваших людей.

Отец Грубер подозвал к себе жестом охранника, шепнул только одно слово:

— Ялта.

Пятеро в темных костюмах прыгнули в «БМВ» болотного цвета с тонированными стеклами. Машина, похожая на толстую злую ящерицу, мягко вырулила на шоссе и скрылась в жидком потоке «девяток» и «москвичей».

— Это твоя… Со своим, — Бабушка Нгуэн обернулась к Цеппелину, — он что, тоже твоего «генерала» принял?

Цеппелин задумался. Когда ему возвратили баночки, одной не хватало.

— Не знаю. Но если вдруг запил алкоголем, тогда не должно подействовать.

— В любом случае. Рыбак его бережет, я слыхала. Выясни.

Цеппелин мрачно кивнул.

Дорога делила мир на две неравные части. Слева была тяжелая, но тесная часть гор, а справа — свободная легкость моря, на горизонте размытого раскаленным туманом. Сейчас, правда, Слава не чувствовал жары, всю жару сдувал встречный ветер. Да и солнце уже клонилось к закату и скоро должно было потерять свою силу.

Через некоторое время и море, и горы стали отдаляться от дороги, уступая место домам, похожим на огромные птичьи клетки из белого бетона. Домов становилось все больше, машин тоже. Мила сбросила скорость.

— Ялта, — сказала она Славе, обернувшись.

По тротуарам шли люди — не отдыхающие, а самые обычные люди. Кто-то прогуливался, но большинство спешило по делам или, наоборот, домой, в бетонную клетку.

— Сейчас, где-то рядом — поворот на серпантин… — пробормотала Мила.

Но до поворота доехать не удалось. Мотор коротко чихнул и заглох. Мила вздохнула.

— Что такое? — забеспокоился Слава.

— Ничего. Бензин — тю-тю. Пойдем пешком, я знаю, куда.

Слава кивнул, слез с мотоцикла. Помог Миле. Неожиданно на руль легла чья-то рука.

— Хорошая машина. Нравится. Моща. Дай прокатиться!

Вокруг стояли коротко стриженые парни. Славу они не беспокоили: это были явно не «рыбки» и не охранники. Блеклые розовые и зеленые рубашки, пузырящиеся на коленях тренировочные штаны — обыкновенные местные амбалы, такие же, как и в Симеизе, только помоложе.

Слава развел руками:

— Бензин кончился.

— Ты что пиздишь? — сразу завелся один из парней, — тебе жалко, да?

— Мне — нет, — ухмыльнулся Слава, — бензин на самом деле кончился. Хочешь — проверь.

Однако парни явно искали повод для драки. Слава понимал, что с такими надо не разговаривать, а сразу бить в глаз. Но ему было лень.

— Берите бандуру, ребята, мы ее сами угнали. Только бензин залейте. А нам надо…

— Нет-нет-нет! Ты чего, ты за кого нас принял? Мы к тебе по-доброму, а ты…

Перед Славой встал здоровенный парень с круглым лицом без подбородка. Рваная майка провисала под мышками. Слава понял, что, все-таки, прийдется бить в глаз, точнее — в пах. Парень был на две головы выше.

Нога Славы резко выскочила вперед, упершись носком во что-то твердое. Парень не пошевелился. Ухмыльнулся. Потом со всей силы махнул кулаком. Слава пригнулся, кулак пролетел мимо — в миллиметре от лица Милы. Но парень другой рукой ухватил Славу за воротник. Ухмыльнулся, пахнув изо рта вонью искрошенных зубов:

— Ах, так?

Рука распрямилась, Слава пролетел несколько метров по воздуху и больно стукнулся спиной о жестяную тумбу — сухой мертвый автомат для продажи газировки. В Москве он таких автоматов не видел уже лет десять.

Гигант двинулся к Славе, но вдруг замер. Взвизгнули тормоза. Возле мотоцикла, ударив бампером одного из парней, остановилась машина болотного цвета. Все четыре двери открылись, выпустив наружу людей в темных костюмах. Охранники!

У охранников в руках были автоматы — к таким автоматам Слава уже успел привыкнуть.

— Идите отсюда, — сказал один из охранников, поведя дулом. Потом повернулся к Миле.

— А вы идите с нами.

Охранник говорил по-русски с жестким акцентом. Огромный парень подошел к нему вплотную.

— Что, фашист, зиг Хайль, да? Пушкой грозишь?

И вдруг, схватив охранника за круглую белобрысую голову, сильно дернул. Громко хрустнули позвонки. Автомат выпал на землю, тело охранника обмякло. Гигант продолжал держать голову в руках. Громко матерясь, он потащил свою жертву к газированному автомату и запихал голову в жестяную пасть, где когда-то стояли граненые стаканы. Тело неестественно свисало снаружи на шее, вдруг ставшей гибкой, словно веревка.

Остальные парни бросились на охранников, принялись вырывать у них из рук автоматы. Охранники открыли беспорядочный огонь. Мила юркнула к Славе, дернула его за рукав.

— Бежим, пока эти друг друга мочат!

И они, пригнувшись, побежали — вверх, через обычные городские дворы с детскими качелями, потом по узким проходам между выбеленных кирпичных оград. Один проход окончился тупиком. Слава подсадил Милу, потом сам запрыгнул на ограду. С другой стороны был густой садик. Старик в ватнике на голое тело поливал из шланга деревья, усеянные ярко-желтой алычей.

— Эй… Эй!!! Сейчас, у меня ружье…

И старик проворно заковылял в дом. Слава и Мила не стали его дожидаться, перескочили через другую ограду и оказались в зарослях на склоне горы.

Мила, не останавливаясь, принялась карабкаться вверх. Юбочка ее порвалась, зацепившись за ветку. Мила этого не заметила. Слава еле поспевал.

Последний участок был почти вертикальным. Слава, тяжело дыша, хватался за ветки, ветки ломались, царапая руки.

— Ну, рывок, еще рывок! — подбадривала Мила. Слава поднял глаза, и понял, что Мила уже никуда не карабкается, а стоит, расставив ноги, посреди асфальтированной дороги.

Слава выполз на асфальт, тяжело опустился на обочине.

— Куда ведет дорога?

— Это серпантин, наверх, — ответила Мила, — на Ай-Петри.

Снизу послышалось рычание мотора. Мила дернулась к кустам, но сразу остановилась.

— Это трактор. Давай, застопим трактор.

Слава ничего не сказал в ответ.

Из-за поворота высунулась синяя ребристая морда трактора. На высоком сидении торчал тракторист и улыбался. Чем-то его лицо не понравилось Славе. Но Мила уже размахивала руками.

Трактор остановился, неровно порыкивая. Сзади скособочился открытый прицеп, заваленный сеном.

— Наверх? — спросил водитель, небритый мужиченка в грязной ветровке.

Слава понял, чем ему не понравился водитель. Он был совершенно пьян. Рядом на сидении стояла трехлитровая банка, наполовину заполненная голубоватой жидкостью. Подтверждая предположение Славы, мужиченка подхватил банку и сделал большой глоток, слегка наплескав себе на грудь. Потом подмигнул Славе:

— Дернешь?

— Извините, — Слава замотал головой, — мне нельзя. — Повернулся к Миле: — Мы…

— Мы в прицепе, прямо на сене.

— Угу, — промычал водитель, улыбнулся еще шире и снова приложился к своей банке.

Мила закопалась в сено с головой.

— Делай так же. И нас не найдут.

Хлипкое досчатое дно прицепа ходило ходуном. Слава немного рпздвинул сено и выглянул за борт прицепа. Лучше бы он этого не делал: колесо вертелось над пропастью! Потом снова прыгнуло на асфальт. Слава поглядел на водителя. Его силуэт покачивался за плоским задним стеклом кабины. Водитель крутил штурвал, как ни в чем ни бывало. Снова приложился к банке…

Слава, чтобы не расстраиваться, забрался в сено с головой. Мила тоже решила выглянуть, но сразу нырнула обратно.

— Что, страшно? — невесело ухмыльнулся Слава.

— Охрана! — прошептала Мила, — те самые! Порешили, наверное, урлу, и теперь за нами едут. Не заметили, проехали дальше.

— Хорошо бы, эта пьянь нас не вывалила…

— Хорошо бы так ехать и ехать… — мечтательно сказала Мила и прижалась к Славе. Слава попытался отстраниться, но больно ударился локтем о борт прицепа.

Трактор полз на гору целую вечность. Иногда прицеп опасно кренился, въезжая колесом на высокую обочину, иногда чуть не падал с крутого склона. Водитель ничего не замечал — он весь был в своей заветной баночке.

Наконец, Слава почувствовал, что серпантин кончился. Прицеп продолжало мотать из стороны в сторону, но уже по ровной дороге. Трактор, дернувшись, остановился. Слава поднял голову. Водитель неловко слезал со своего насеста. Споткнулся, упал на дорогу. Глупо хихикнул, выматерился, нетвердым шагом направился к прицепу. Увидев Славу, водитель встал, как вкопанный.

— Ты… Ты кто? Я девченку сажал.

Мила тоже высунулась из сена. В волосах ее желтели сухие стебельки.

— А! — обрадовался водитель, — вас двое! Все. Мне — поворачивать.

Он рыгнул. Слава спрыгнул на асфальт, снял Милу. Водитель долго карабкался обратно в кабину. Наконец, устроился за штурвалом, в последний раз приложился к банке. Голубоватая жидкость кончилась. Слава удивился:

— Смотри! Он, пока ехали, полтора литра выдул!

Мила мрачно оглядывалась по сторонам. Слава тоже огляделся. Кругом были березы!

— Березы!

— Да, — откликнулась Мила, — на Ай-Петри растут березы. Ты не знал?

Трактор зарычал, лязгнул сцепкой и уволок прицеп с сеном куда-то вдаль, мимо берез, по направлению к приземистым зданиям с белыми куполами вместо крыш, похожими на яйца огромной птицы.

Березы были, конечно, так себе. Кривые хилые стволы, все почему-то наклоненные в одну сторону. Березы росли одинаковыми рядами. Слава понял, что кто-то решил пошутить и посадил на вершине крымской горы эти неуместные белые деревья.

Мила дернула Славу за руку.

— Смотри!

Слава оглянулся. По другую сторону дороги тоже росли березы. Кругом расстилалось ровное плато, поросшее полевыми цветами и березами. После крутого серпантина все это казалось нереальным. Но вот среди белых стволов мелькнули черные фигуры…

И Слава вернулся к реальности.

— «Рыбки»! Откуда…

— Не знаю! Как-то вычислили.

Раздались выстрелы. Слава и Мила, пригнувшись, побежали в сторону от дороги. И тут Слава услыхал за спиной тяжелую дробь автоматной очереди. Он бросил из-за плеча взгляд на дорогу. По дороге мягко неслась злобная ящерица — автомобиль болотного цвета. Стреляли из автомобиля — по людям Рыбака.

Слава упал в траву, заставил Милу упасть рядом. Машина остановилась, из нее вышли четверо в темных костюмах. Пятый охранник остался внизу, в Ялте, с головой, зажатой в пасти доисторического газированного автомата.

— Не повезло бедолагам, — сказала Мила, — ищут нас и все время на кого-то напарываются.

По другую сторону дороги кипела перестрелка. Люди Рыбака прятались среди берез, охранники выстроились в ряд и палили по ним в четыре ствола длинными очередями.

Мила приподнялась на четвереньки и быстро поползла к дороге.

— Куда… — удивился Слава, но сразу догадался: машина! Дверцы открыты, мотор не заглушен, кажется. За шумом выстрелов не было слышно.

Когда Слава дополз до машины, Мила уже была внутри, скорчилась на сидении. Слава втиснулся за руль. Мотор урчал.

— Сразу развернись, — шепнула Мила, — а то обратно в Ялту укатим.

Слава не ответил. Он лихорадочно вспоминал, как управлять автомобилем. В первый раз, когда он удирал от бандитов на «москвиче», ему давал советы Сашок. Или не давал… Ага, вот сцепление. Сжавшись в комок — не дай Бог, голова появится в окне — Слава надавил на педаль. Теперь передачу поставить… Кажется, сюда. Ну, поехали.

Слава вдавил до отказа газ и отпустил сцепление. Машина рванулась назад.

— Задняя передача! — завизжала Мила, но сразу успокоилась, — так даже лучше. — Она подняла голову, — не верти руль, едем… Стоп! Сцепление!

Слава распрямился на сидении, нажал на сцепление и на тормоз. Машина так резко остановилась, что все четыре дверцы захлопнулись одновременно. И охрана, и «рыбки» теперь смотрели в одну сторону — прямо на Славу. Мила передернула рычаг передач.

— Вот, первая. Вперед, сразу разворачивай!

Слава снова надавил на газ и бросил сцепление. Машина помчалась прямо на четырех охранников. Слава поспешно вывернул руль. Съехав с дороги, машина пошла по широкой дуге, поднимая из-под колес тучу пыли. Толчок!..

— Мы на дороге! Влево верти, влево!

Слава послушался. Пыль улеглась, впереди лежала пустая дорога. А за спиной, приглушенно трещали выстрелы. Пуля цокнула по заднему стеклу. Мила испуганно оглянулась — и улыбнулась.

— Броня. Что ты все на первой плетешься? Давай, меняй передачи. Зверь-машина.

Зверь оказался ручным. Машина прекрасно слушалась, шла ровно, словно плыла над разбитой дорогой — не то, что «москвич». Слава почувствовал себя настоящим автогонщиком, прибавил скорости. «Рыбки» и охранники исчезли позади.

— Не гони, — сказала Мила, — скоро серпантин будет, вниз. И меня укачивает.

Но Слава не сбавлял скорости. Он боялся, что «рыбки» кинутся в погоню на мотоциклах. Дорога резко ушла вниз и в сторону — начался серпантин. Исчезли березы, началась обычная крымская растительность. Чего-то, правда, не хватало. Уже почти в самом низу Слава понял, что не хватает моря. От моря их с Милой отделяла бесконечная масса гор.

Прямая дорога перечеркивала поля, уводя все дальше от моря, от «рыбок», охраны, выстрелов. По всей дороге — ни одной машины. Слава глянул в зеркальце: преследователей не видать.

Мила просто оглянулась.

— Никого. Слушай, останови. Меня тошнит.

— Что? — не понял Слава.

— Меня в машине укачивает. — Мила зажала рот ладошкой. — С детства. Не всегда, но…

Слава разко нажал на тормоза. Хорошая машина, сразу встала, без рывков. Класс! Всю жизнь бы на такой катался. Мила успела выскочть наружу и тужилась, держась за ствол дерева. Но ничего не выходило. Душно, хотя и кондиционер работает. Слава опустил стекло, а потом и вовсе вылез, проверить, что случилось.

— Извини, — Мила растерянно сидела на обочине, — я не хотела. Вот, — ткнула пальчиком по ноге, — и колготки свои любимые порвала…

Легко, одним движением, она стянула с себя ненужную теперь половинку целой колготки. Вторая половинка слетела сама. Слегка помяв в руке, Мила зашвырнула в кусты темный комочек.

— Все, мамин подарок! — устало вздохнула Мила, — колготки недолговечны. Эти продержались дольше остальных.

Она кокетливо протянула голую ногу вверх, немного подержала, покрутив носком:

— И так красивая, правда? — на Славу Мила не глядела, только на свою ногу.

— Ты балетом занималась? — наобум спросил Слава.

— Да, два года балетом, год гимнастикой и пять месяцев фигурным катанием.— оттянув ступню с поджатыми пальчиками, она исполнила какое-то воздушное па.

— Нравится? — Мила остановилась у капота машины и сложила ножки «бантиком» — пятки вместе, носки врозь.

В кабаке черная футболка была аккуратно заправлена за широкий пояс юбки. Ночью не бросались в глаза ни неровность края, ни нитки, чуть вылезающие за этот край. Воздушные колготки, при всей своей относительности, делали девочку одетой. Сейчас Слава уставился на ее тонкие длинные ноги и никак не мог оторвать взгляд. Только краснел. Выпущенная наружу футболка доходила до края слишком короткой юбки, кое-где перекрывая этот край, делая юбку и вовсе бессмысленной и ненужной, а девочку голой. Поняв в чем дело, Слава поросил:

— Заправь, пожалуйста футболку.

— Так жарко же, — она откинула назад нечесанные волосы, косичек не было, один пушистый ком. На шее, по впадинке рядом с натянутой мышцей, блеснула длинная нить серьги.

— Поехали, — со странной злостью на самого себя, Слава сел за руль. Чтобы успокоиться, хотелось разогнать эту великолепную машину, да шандарахнуть как следует в дерево покрепче. Так ведь не разобьется! Броня.

«Варкалось. Хливкие шорьки…»— почему-то пришел в голову этот отрывок из книжки, которую читала в детстве мама. Может быть, потому что действительно не смеркалось, а все вокруг как-то воркалось. И дома, и люди, и дорога впереди.

— Стой! — приказала Мила,— тебя заносит.

— Да никуда меня не заносит, — попытался оправдаться Слава, но, все же, притормозил и остановился.

Немного посидели молча. Слава расправил онемевшую спину. Людей на улице никого, машин нет. Что случилось? Только маячит впереди прилавок из поставленных на попа ящиков, рядом ведро черешни и еще чего-то. А продавца нет. Стоит пустой прилавок напротив калитки, лежат на весах красные помидоры… Тишина. Снова страшно. Слава осторожно вышел из машины, огляделся. Специально погромче захлопнул дверцу. Постоял, подождал. Ничего. Только ветер теребит листья на деревьях и падают на землю какие-то ягоды.

Медленно подошел к ящику-прилавку. Аж дух перехватило. Глаза разбежались и никак не могли остановиться на чем-нибудь одном. Лежала плавной змеей-загогулиной красная колбаса, рядом еще коричневая — домашняя. Трехлитровая банка молока, пакет творога. Килограмма три. Это тебе не жидкий ресторан! А где хозяин-то?!

— Эй! — Слава подошел к калитке и крикнул.

Даже если все это просто ловушка, расставленная на дороге кровожадными джиннами для доверчивых добрых молодцев, он решил рискнуть. Оглянулся — Мила доедала помидор и вертела в руках колбасу.

— Брать будете? — спросила усталая пожилая женщина, вытирая измазанные землей руки о передник.

Слава мог только кивнуть.

— Сейчас подойду, — она, не торопясь, сполоснула руки водой из аллюминиевого рукомойника, подвешенного на жерди возле дома.

Слава с нетерпением слушал, как бьется в ее ладонях металлический язычок. Мила уже жевала колбасу.

— Творог возьмем? — зачем-то спросил Слава девочку.

— Ага. И помидоры, и черешню! — Мила подозрительно ткнула пальцем в пакетик с мелко наструганной оранжевой морковкой. — А это что?

— Морковочка, корейская. Берите! Вот, сливочки попробуйте…

Сливки оказались густыми и сытными, как хорошая сметана. Слава даже спросил, какая она, сметана, здесь бывает. Неужели действительно ложка стоит, как бабка рассказывала про старые добрые времена. В сказки не верилось.

— Нету, сметанки. Всю разобрали, — покачала головой женщина, — морковку тоже всю возьмите, под колбаску…

И Слава взял морковку. Вот картошку молодую подумали и решили не брать. Ведро черешни разгрузили по драным полиэтиленовым мешкам. Мила спросила, где можно переночевать, женщина обьяснила про турбазу:

— Чуть дальше по дороге, там указатель будет. Увидите.

Дурацкая черешня вырывалась из пакетов и бегала по машине. Турбаза называлась «Орлиный залет», и Мила почему-то фыркнула себе в руку. Самым тяжелым оказался разговор с администраторшей, потной прыщавой теткой, которая выдавала только одну койку на один паспорт и грозила без паспорта вообще с базы выгнать взашей с миллицией. Но номера были только двухместные, поэтому Слава заплатил за одну койку, а добрая кастелянша выдала два комплекта белья.

На всю базу работала одна душевая кабинка, поэтому помыться до отбоя, то есть до десяти часов, Слава не надеялся. Просто привел себя в порядок, как мог, в туалете. Впрочем, он был не один такой умный. Пришлось ждать очереди. Администраторша строго-настрого запретила есть в номере и распивать спиртные напитки, а также ходить по территории после отбоя. Но, видно, никто этого распоряжения не выполнял. Было шумно и людно. Слава еле нашел дорогу обратно в свой номер — маленький деревянный домик, разделенный внутренней фанерной пергородкой на две секции. В каждую секцию втискивались пара кроватей, одна тумбочка и шкаф. К шкафу Слава подойти побоялся: ножка одкосилась, сооружение опиралось на стену, дверца держалится на двух хлипких винтах, а другая намертво прибита гвоздями.

«За что столько денег содрали? — удивился Слава, — в туалете грязно, душ не работает, столовая с семи часов закрыта!» Хорошо, хоть белье было читое и не рваное, немного сыровато, но ничего. Подрожав слегка, Слава скоро согрелся. Сказалась старая закалка.

— Слав, ты спишь? — в комнату осторожно вошла Мила.

— М-мм?

— Это ты?

— Я, я, — он почти уже заснул, уплыл в теплый и безопасный сон. — Опять Поганка?

— А? — Она тихонько села на постель. — Нет. Я тут пару раз комнатой ошиблась.

Слава решил не уточнять. Мила пощелкала выключателем. Свет не зажигался.

— Слушай, — девочка уже разделась и легла, противно заскрипели ржавые пружины кравати, сетка под матрасом почти провалилась вниз. — Можно я к тебе лягу?

Слава повыше натянул одеяло.

— У меня постель разваливается! — Мила испуганно ухватилась за тумбочку.

— А ты лежи спокойно, — посоветовал ей Слава,— не вертись!

За стеной ритмично стучала и поскрипывала чья-то койка. Мила принялась считать:

— Раз-два, ра-аз. Раз-два, ра-аз!

— Прекрати! — попросил Слава и отвернулся лицом к стенке.

Но там, за стенкой, принялась стонать женщина, ей вторил, порыкивая, мужчина. Если Слава закрывал глаза, то казалось, что никакой стены нет вовсе, и бесплатное эротическое шоу происходит прямо на его постели, и даже, как ни прискорбно, с его участием. Пришлось открыть глаза.

Вскоре, минут через двадцать, стоны слились в единый победный клич, стало тише. Только кровать за стенкой все еще по инерции мелко дрожала. Слава принялся засыпать по новой: белые слоны вышагивают перед дворцом магараджи! Один белый слон, два белых слона… Раз-два, ра-аз… На балкон вышел смуглый магараджа-Бек со своей магарани на восемь мегабайт. Раз-два, ра-аз… Магараджа перекинул магарани через балконные перила виллы Ксения, задрал ей юбку и — раз-два-ра-аз… Поехал в такт вместе со слонами. Белые слоны шли тоже в этом ритме, выписывая летку-енку строем, не сбивая шага. А шли слоны прямо на Славу. И ему оставалось только развернуться, встать раком — и… Вскрикнув, Слава открыл глаза. Темно, за стенкой опять кровать стучит и поскрипывает… Тик-так. Тик-так. Бум-бам. Раз-два. Слава перевернулся на спину и стал глядеть в потолок.

Порнографию Слава смотрел давно, два года назад. Брат притащил две трехчасовые кассеты, называл почему-то «собачатиной». Славу надолго не хватило — стало грустно и противно, брат гнусно хихикал, а то и открованно ржал во всю глотку. Оставшись с утра один, Слава пересмотрел первую попавшуюся — немецкую, почти до конца. Гадость все это! Гадость… Жирные тетки трясли сиськами и крутили себе соски, неестественно виляя жопами. Они закатывали глаза и высовывали язык. Потом мужики, которые до этого просто смотрели со стороны, тоже разделись и, грубо поставив телок раком, стали их шкиндиферить по очереди. Сначала одну, потом другую. Менялись местами. С юридической точки зрения Слава мог бы классифицировать это зрелище, как групповое изнасилование. Даже срок и статью примерил по УК издания 1978 года, но смотрел. Возбудился и выключил. Вот и теперь, от всех этих звуков поплыли перед глазами мерзкие тетки с накрученными сиськами. За стеной последний раз стукнулась кровать, и все стихло. Сон не шел. Что делать?

«Только я глаза закрою… Только я глаза открою…» Кто это написал? Омар Хайям? Нужно просто переключиться, не думать. Думать, но о другом. О чем? О чем остальные мужики думают в эти моменты? Темные стройные ноги. Выше? Перегнуть через перила вторго этажа виллы «Ксения», чтобы свисала вниз и не рыпалась, накинуть черную футболку… Нет!!! Пришлось открыть глаза и опять глядеть в потолок. Слава повернулся и перевел взгляд на соседнюю кровать:

— Мил! А, Мил! — позвал тихо, чтоб за стенкой не услышали. Но за стенкой все уже спали.

Привстав на локте, Слава протянул руку. Близко. Пальцы сразу коснулись пушистых волос, утонули в них. Запах! Нежный запах, пряный — полынь под солнцем или лимонная мята? Скрипнули пружины, девочка что-то пробормотала и повернулась. Волосы проскочили между пальцев, его дрожащая ладонь замерла над ее лицом, едва касаясь теплой кожи. Ровное дыхание, Мила спит. Слава убрал руку. О чем он думал? Чего он хотел от нее? Стало стыдно и обидно одновременно. Вспомнил Симеиз, ее дрожащее тельце, такое хрупкое и сильное одновременно… М-да.

Стоп. Надо сменить тему. О чем-бы таком подумать? нельзя же вот так всю ночь промаяться! Может, встать и походить? Не помогло. Слава осторожно сел на край своей постели, прислушался к милиному дыханию. Через стенку было слышно, как дышат соседи. Слава почувствовал себя полным идиотом. Артемон! Верный и преданный своей хозяйке Артемон — носить в зубах всю жизнь ей тапочки и кофе в постель. Сами собой сжались кулаки, Слава скрипнул зубами. Эта стерва, небось, уже и с Беком переспала, и с остальными, и с… С кем еще, Слава боялся даже представить. Что себе может позволить такая вот в четырнадцать лет?! А все! Слава посмотрел ей в лицо: приоткрытые полные губы, чуть подрагивавшие ресницы. Что она видит сейчас во сне? Кого? Невольно Слава зарычал, тихо так, почти про себя.

Мила замотала головой:

— Мама, — еле-еле позвали в тишине ее губы, — не уходи! Мамочка…

Сразу горячей волной нежности обдало сердце. Несчастный ребенок! А он? Просто грязная свинья!

Серые предрассветные сумерки наполнили комнату. В прямоуголькине окна светлым пятном выделялся кусочек вечного неба.