Алушта. Слово какое приятное, как яблоко и абрикос одновременно. Все-таки Судак отдает вяленой или копченой рыбой, с мелкими колючими костями, застревающими поперек гортани. В самом сочетании звуков это есть. Зато А-луш-та — мягкий шелест ласково.

— Ты что-то сказала?

— Я? Нет.

Не город, а сплошной дом отдыха, растянувшийся приземистымы корпусами вдоль моря, словно грязный голубь в луже растопырил свои крылья. Идешь и идешь, а конца-краю этим крыльям не видать, только сухой бетон под ногами. Ровные квадратики строений, проволочные квадратики-ячейки забора, опять и опять.

— Эй, вы куда идете! Здесь нельзя. Только по путевкам!

Небритый дядька в замусоленном белом халате на голое тело и в пыльной коричневой кепке стоял посреди выложенной бетоном дорожки. Его маленькие глазки подозрительно бегали, а рот улыбался — одной половинкой.

— Нам пройти только.

— Увижу еще раз на территории…

— Да ладно вам.

— На камни, что ли?

Короткий кивок в ответ, и люди снова идут дальше. Все странные, смурные, кто-то улыбается, кто-то тащит высокие суровые рюкзаки с болтающимися канами и притороченным топориком, больше похожим на индейский томагавк. Из-под широкой налобной повязки льется по спутанным сальным волосам пот.

Справа кабак какой-то, у входа мотоциклы стоят с белыми шлемами, закинутыми небрежно на плечи руля. Дальше идем, еще дальше… Кто-то движется навстречу, один, два, много…

— А, привет!

— Здорово! Вы откуда?

— Из Рыбачьего.

— Там как? Мы завтра как раз туда собирались.

— Та шмон какой-то. «Беркут» в Планерском бушует… Вот мы сюда двинули. Здесь-то у вас как? Тихо?

— Да, вроде да. Кидайте вещи, там выше, к панкам. У них тихо. А мы вот жрать идем…

— Ну, давайте! Когда вернетесь-то?

— А черт его знает. Может, как жара спадет…

«Откуда они друг друга знают? — с удивлением в одном из шедших навстречу парней Слава почти угадал Левку, — а вдруг не он? Левка в драных джинсах? Не может быть!» Компания уже ушла дальше.

Приятно устроившись в душной тени, Слава наконец смог полностью прийти в себя и попытался еще раз мысленно обрисовать ситуацию. Вывод напрашивался совершенно неутешительный: он здорово влип. Марго, Жора, Бек — люди Цеппелина, перевозили наркотики в банках из-под ношпы и фургон с диваном, где труп лежал и сумка… Слава невольно поежился. Этот Цеппелин — Евгений Альбертович, милин отчим. Они все эту самую Милу прекрасно знают. А зачем им труп, диван, фургон, сумка и «ношпа»? А эти со штырями и татуировками? Они люди какого-то Рыбака, им нужно прислать Цеппелину милину голову в мешке. Зачем? Интересно, тогда в мешке были головы тех людей в пиджаках, убитых на нудистском пляже? Слава искренне обругал себя, что не посмотрел. А на кого работает тот зеленый — «муха» с газовым пистолетом? Или другой — Николас, что он нашел в фургоне?

— А вы его потом видели?

Неожиданность вопроса застала Славу врасплох. Он понял, что рассуждал вслух, и невольно напряг мышцы, рывком сел, готовясь к новой драке.

— Ладно, парень, расслабься, — напротив сидел бородатый мужик, похожий на скарабея-навозника.

— Я вам билеты покупал, — мужик-навозник внимательно присмотрелся к славиному лицу.

— Ну, что? Отошел? — неожиданно мягко спросил мужик, отхлебнув глоток чего-то из аллюминиевой фляги.

— Простите? — переспросил Слава, всматриваясь в «скарабея»: светло-серые глаза, спокойные до равнодушия, в которое Слава уже не мог поверить.

— Макс,— представился мужик-«скарабей» и протянул руку.

— Невольно подслушал вашу беседу с самим собой и просто не мог не вмешаться. Я думал, вы снова бредите,— он лукаво усмехнулся.

— А вы что, тоже? — сделал неопределенный жест Слава.

— Ну нет, что вы. Ни в коем случае.

— Просто, интересуетесь?

— В некотором роде. Можно и так.— «Скарабей» небрежно привалился к дереву и, закурив, протянул пачку Славе. Тот отрицательно покрутил головой.

— Вы сами мне можете задать некоторые вопросы. Вероятно мои ответы вам окажутся полезными…

— А на кого вы работаете? — съехидничал Слава.

— В первую очередь на себя.

— А во вторую?

— На других… Вы задаете вопросы не о том.

— А зачем вам надо корчить из себя сфинкса?

— Николя застопил фургон? — мужик смотрел по-деловому, и было видно, что больше не шутит. Пришлось ответить:

— Да.

— Что он там взял?

— То ли дискету, то-ли кассету, я не понял. А чей там был труп?

— Не тот труп, совсем не тот.

— Невинного человека?!

— Да как тебе сказать?.. Евгений Альбертович ошибся слегка. Но и тот, который стал трупом, тоже ошибся. Он должен был убить милиного отца, но промахнулся..

— Цеппелина? — на минуту опешил Слава.

Макс расхохотался:

— Они что, с Милочкой очень похожи?

— А что искал этот, Николас?

— Информацию, мой друг, только информацию. Важнейшая вещь в мире!

— Какую информацию? А отец, он кто?

— Да вам-то что? Человек, такой же как и все мы…— лицо Макса приобрело некоторое романтическое выражение,— Как и всем нам, ему приходится бороться за себя и своих близких. Значит, он нашел?

Слава не сразу понял:

— Что? А, да. Потом довез нас до стоянки, где эти, водители, костер развели, и потом куда-то пропал. Вот и все. Еще он Миле свою футболку дал,— немного подумав, вспомнил Слава.

— Зачем?— не понял Макс.

— У нее нет вещей, и она запачкалась,— почему-то пришлось перевести взгляд на огромные валуны, о которые с шумом разбивались волны.

— А сумка?

— Из фургона.

Макс задумчиво жавал пожухлую травинку:

— Что в ней было?

— Кружки, зубная паста «Экстра», консервы, одеяло,— задумчиво наморщив лоб, стал перечислять Слава,— или одеяла не было?

— Бумага, записная книжка?— подсказал Макс.

— Нет. Только туристический проспект и карта, но они ее кровью заляпали.

— Покажи!— на минуту лицо Макса приобрело хищное выражение, потом все улеглось.

Порывшись в сумке, Слава растерянно пожал плечами:

— Наверное, она у Милы,— он оглянулся, ища ее глазами, но не нашел.

Между палатками кто-то спал, подстелив спальники и накрывшись тряпьем, над небольшим костерком зачем-то кипятили молоко. Манную кашу что-ли варить? Незнакомая грязная и пьяная в стельку девочка дула в сломанную флейту, издавая единственную унылую ноту. Наконец, из палатки вылетел мужской кроссовок и выбил флейту у нее из рук, девочка завалилась следом и заснула.

— А что вы собираетесь делать дальше? — задав дурацкий вопрос, Макс смотрел хитро, словно спрашивал не об этом. — Если Поганка все на тебя свалит, сам понимаешь, какую рыбу-фиш из тебя приготовят!

— А Рыбак — кто?

— Наркотики, им те баночки нужны.

— Что в них было?— Слава неприятно поежился, воспоминание о том странном состоянии, в котором он очутился после приема «ношпы», отталкивало и манило одновременно. Хотелось повторить, он помнил странный воссторг…

— Опиаты, сложный состав. — Выложив на ладонь пару кругляшков, как те из баночки, Макс прищурился, — Визывают сильную зависимость после первого же приема. — Он высыпал таблетки Славе на ладонь. — Это смертельная доза, тогда тебе повезло.

Сжав кулак до боли — в кожу врезались ногти, Слава минуту боролся с противоречивыми чувствами в своей душе. Пристально вгляделся в спокойные и уверенные глаза собеседника.

— Хочешь — выброси, хочешь — прими. Они твои, — Макс стал ковырять веточкой в зубах.

— Ты сволочь, Макс, — Слава зашвырнул таблетки в море, — Какая сволочь!

— А ты молодец! Оказался единственным способным на такое: стопроцентная зависимость, физиологическая. Победил.

— Не больно-то и хотелось, — соврал Слава, но ноги подогнулись, и он осел на землю.

— Их используют для превращения людей в зомби — необратимые изменения в психике. Не злись. Это был просто анальгин. Я поменял таблетки…

Слава сам не понял, как это случилось. Он вскочил, словно пружина, выбросив кулак в сторону бородатого ухмыляющегося лица. Попал. Рука идет назад, нога — одновременно — вперед…

Этот удар Макс мягко отбил, но сам не пошел в атаку и даже не принял никакой стойки. Ухмыляется себе — а лицо открыто, бей, кто пожелает!..

От последнего победного удара Славу удержал пристальный милин взгляд. Она спокойно пила пиво и смотрела на драку, скрестив по-турецки ноги. Больше никто не обращал на них внимания. Слава нелепо замер в красивой стойке только на секунду, но Макс уже успел демонстративно заложить руки за голову. Сдался. Из его разбитой губы на истоптанную землю капала кровь пополам со слюной, тянулась ниточкой, и Максу приходилось сплевывать.

Из полиэтиленового мешка, лежащего за спиной, Мила достала еще пару округлых бутылок пива с отодравшимися этикетками, поставила их рядом:

— Мой героический Слава, ты не хочешь немного перекусить? — следом она достала какие-то пирожки, кажется, хачапури.

— Нам надо привести себя в порядок, — Макс почему-то покровительственно похлопал по плечу Славу и подтолкнул к морю, — Окунемся и мигом назад!

— Валяйте, — отхлебнув еще пива, девочка откусила пирожок, брызнувший сок залил футболку и потек с подбородка на шею, грудь и живот.

Макс кинул тряпку, похожую на полотенце, но Слава решил не вытираться, высохнет так… Увидев его обнаженным, возбужденно зашушукались две девицы с сумасшедшими глазами. Казалось, их покрасневшие глазные белки готовы лопнуть или просто выкатиться из-под слипшихся от густой туши ресниц. Почему-то испугавшись, Слава натянул штаны прямо на голое тело.

— Обсох? — Макс хищно уплетал хачапури, на пакете оставалось всего две штуки, и Слава схватил сразу оба.

— Путешествовать собрались? — пожевав, Макс снова ковырял палочкой в зубах и с наслаждением пил пиво. Он как-то по-питоньи обвился вокруг Милы, небрежно просматривавшей туристический проспект. Слава подавился и закашлялся. Бросив книжечку на землю, Мила заботливо била его по спине минут пять — Макс быстро пролистывал слипшиеся страницы. Откашлявшись, Слава попытался вернуть проспект, но Макс с улыбкой швырнел его в костер.

— Ерунда какая!

— Э-эй, — Мила успела вытащить обратно и потушить задымившиеся страницы, — Это не ваше! Вот и не трогайте!

— Вы на сейшн идете? — спросил какой-то мальчик лет пятнадцати, он не очень твердо стоял на ногах, поэтому все время за что-то цеплялся — за деревья, кусты и палатки. Сейчас он уцепился за Славу.

— А чей сейшн-то? — удивился Макс.

— Говорят Кинчев и еще кто-то.

— А ну его, — девицы с сумасшедшими глазами подошли ближе, — без денег не прорвешся, Костик тусовку бесплатно не пускает. Скурвился. Оставайтесь здесь, — они напрямую разглядывали Славу. Он смутился.

— Да ладно, пошли просто так, — обтерев запачканые сажей и жиром руки о футболку, Мила бросила на девиц колючий взгляд.

— Просто так, — она убрала проспект в глубину куртки, одела ее, несмотря на вечернюю жару, и потянула Славу, — Пойдем, герой, тебя здесь оставлять нельзя…

Отшвырнув в кусты пустую бутылку, следом поднялся Макс. Скоро они с Милой о чем-то оживленно беседовали. Слава слегка отстал, но потеряться ему не дали, девочка постоянно оглядывалась.

Можно сказать, что на этот раз все кончилось мирно, то есть без неожиданных происшествий. Тихонько посидели за столиком под открытым сумеречно-фиолетовом небом и, не торопясь, побрели обратно. Макс куда-то пропадал, потом снова объявлялся и снова пропадал. Мила держалась рядом, Слава старался не пить слишком много. Но все равно его ватные ноги в конце концов стали нелепо заплетаться и шаркать по бетонным плитам. Ступив под свод усыхающих деревьев палаточного городка, Слава рухнул…

— Стрем! Стрем! Идут!!!

Слава открыл глаза. Он лежал там же, гда свалился, на голой земле, усыпанной пустыми пачками из-под сигарет, какими-то этикетками. Под головой у Славы, как он только сейчас понял, лежала чья-то чужая вонючая ветровка.

— Стрем! Они идут!

Это кричал мелкий парнишка с круглыми испуганными глазами и густой курчавой шевелюрой. Кажется, именно этот парнишка вечером звал всех на какой-то «сэйшн». Но сейчас он звал непонятно куда. Да и кричал непонятно, что.

— Идут? — переспросил Слава, — кто идет?

— Урла! Урла! — замахал руками парнишка, — в мотоциклетных касках, с прутками!

Слава огляделся. Небо стало совсем черным, искры костра уносились к звездам и прыгали среди них, сами, как оранжевые звездочки. На крики никто не реагировал. Все были пьяны и спали. Какой-то белобрысый верзила в черном комбинезоне, тоже пьяный, валялся с гитарой у входа в свою палатку и тихонько тренькал — без ритма и мелодии.

Если действительно кто-то сюда идет драться, понял Слава, то драться прийдется в одиночку. Откуда-то появилась Мила, дернула за рукав.

— Побежали наверх! Чего стоишь?

— Драться надо… — неуверенно ответил Слава.

— Тебе, что ли, надо? Давай, побежали!

— А где Макс?..

Но Мила ничего больше не говорила, она тащила Славу за собой все выше. Ветки царапали кожу, кругом отвратительно пахло. Может, подумал Слава, это я сам от ветровки провонял?

Нет. Пахла земля или, во всяком случае, то, что было под ногами. В темноте тут и там белели скомканные бумажки…

Славу чуть не вырвало.

— Сюда же все срать ходят!

— Ну да, а мы мимо пробежим.

Бежать, на самом деле, было невозможно. Только лезть, продираться между веток, перескакивать с одного кривого ствола на другой. Листья противно лезли в рот, сучки цеплялись за одежду, но Слава остеревенело продирался все выше и выше — не от урлы, а от этого грязного места.

Наконец, ноги ступили на что-то твердое, ровное и сухое. Дорога, кажется. Мила тянула дальше, снова вверх. Больше уже ничем не воняло. Наоборот, приятно пахло сеном… Сено! Мягкое!

— Мил, ляжем здесь.

— Да ведь это…

Но пьяный сон снова обрушился на Славу. Мила тихонько примостилась рядышком — на ворохе сена в чьем-то чужом дворе.

Слава начал ворочаться, его руки подрагивали, будто он с кем-то борется. Мила решила, что во сне он встретил, все-таки, свою урлу.

Но Славе снилась вовсе не урла. Славе снилась огромная говорящая овчарка. Овчарка стояла, растопырив ноги-столбы, и глядела прямо на Славу своими глазами, похожими на чайные блюдца.

— Ты побежал! Ты трус! Ты весь в говне! — грозно сказала овчарка и оскалилась. Из круглых глаз ее к Славе устремились губительные желтые лучи.

Слава проснулся с криком. Солнце светило прямо в лицо. А рядом, еще ближе, чем солнце, торчала влажная глупая морда овчарки. Овчарка вовсе даже не скалилась, а приветливо приседала и помахивала хвостом, рядом суетился щенок-переросток. «Тоже мне, цепные псы! — с трудом разлепил заспанные глаза Слава, — спустили вас на людей, а вы и рады!»

— Хороший, хороший, — он ласково потрепал собаку по влажной от росы шерсти.

Совсем под боком неловко зарывалась в куртку от теплого щенячьего языка Мила, пытаясь сохранить остатки слабого сна.

— Уйди, да уйди ты! — Слава попытался отогнать щенка, но тот только отпрыгнул подальше и принялся звонко и весело лаять, обегая их кругами.

Вылизав Славе лицо, старшая овчарка унеслась куда-то в кусты. Тявкнув еще раз, щенок убежал следом, но Мила уже проснулась. Дорога была прямо под ними, метра два вниз, еще дальше спускался почти отвесно склон, густо поросший деревьями. Как они вчера по нему поднялись?

— Вернемся? — спросила Мила.

— Зачем? — Слава поежился, представив ночное восхождение среди мятых бумажек.

— Давай поглядим, как там… урла-то эта пришла или нет? — Мила отряхнула сено с волос и нагнулась к сумке. — Расческа есть?

Заметив шевеление на противоположном склоне — сквозь кусты и кривые деревья кто-то лез вверх, Слава подобрал с земли палку и невольно принял боевую стойку.

— Свои, свои, — пробурчал Макс, вылезая на растрескавшийся асфальт шоссе, — как вы тут по этому говну ночью-то пролезли?

Макс придирчиво осмотрел свою обувь и брюки. За спиной у него болтался длинный рюкзак на аллюминиевой раме, помятый кан где-то затерялся.

— Ну, что? Двинем отсюда? — Спросил Макс почему-то у Милы.

— А куда?— Удивилась девочка. — Давайте позавтракаем? У нас килька есть, — она повертела в руках две плоские банки без этикеток, — открывалку найдете?

Макс достал универсальный нож походника — два сложенных лезвия, большое и маленькое, вилка, ложка и почему-то пилочка для ногтей. Он легко открыл банки. Внутри оказались сомнительные фрикадельки, может быть и из килек…

— Так куда двинем-то? — переспросила Мила, отшвырнув пустую жестянку в кусты.

Макс равнодушно пожал плечами. В этом его равнодушии сквозила странная заинтересованность:

— Хотите ботсад посмотреть?

— Зачем? — Мила удивилась еще больше.

— Ну, бамбук там всякий или рододендроны… Красиво. Достопримечательность Крыма! Вот и в буклетике вашем…

Мила развернула обгоревшую книжицу.

— Славик, вы хотите полюбовться на достопримечательности? — девочка ткнула пальчиком в фотографию неестественно изогнувшейся сосны на крутом склоне.

— Нет. — Слава выгребал солому из-под пропахшей потом рубашки, — не хочу достопримечательности.

— С утра пораньше подгреб Поганка со своими друзьями, панков наших вниз вышибли, — с неприятной усмешечкой процедил Макс, — И чему-то сами очень удивились… А то на троллейбусе, с ветерком… Проедем пару остановочек, на пальмы посмотрим!

Ласково чирикали утренние птички, солнце светило все жарче. На дороге почему-то было пусто. И тихо. Только птички.

— Культурная программа! — задумчиво процедила Мила, — А вы, значит берете на себя попечительство о больных детях?

— У меня свои игры, у вас — свои, — Макс пошебуршил бороду. — До ботсада можем вместе двинуть. А дальше уж как сложится.

До остановки шли молча, быстро и не оглядываясь. Троллейбус был почти пуст. Макс сразу заснул, Мила смотрела в окно на поросший лесом крутой склон с редкими каменистыми осыпями.

— …Следующая остановка — Никитский ботанический сад… — слова в динамике хрипели, сливаясь в неясное шипение. Поэтому Слава сначала не понял, что они уже приехали.

Никакого сада видно не было. Слава ожидал увидеть сразу вывеску, как в зоопарке, только с намалеванными пальмами и яркими красными цветами. Но Макс, подхватив свой длинный рюкзак, уверенно двинулся по дороге вниз, в сторону моря…

Спуск утомил, уже слишком палило солнце, хотелось в тень или в синюю глубь воды. Перед входом пришлось брать билеты, ждать зачем-то экскурсавода. Экскурсавода ждала еще группа мелких вьетнамцев, в основном — молодые тоненькие девушки, а еще две улыбчивые старушки в черных брючках и ушастый молодой человек в сером костюмчике с галстуком. Вьетнамцы весело щебетали по-своему, щелкали дешевыми фотоаппаратами и держались как-то неуловимо сообща, похожие на маленький разворошенный термитник. У Макса с собой оказалась пластмассовая бутыль с минералкой, Мила купила себе мороженное.

Ботаническим сад назывался только из-за нелепых и почти неразличимых в траве нашлепочек-этикеток с названиями этой самой травы и деревьев. Кее-где виднелись пальмы, кое-где сосны, яркие цветы на клумбе и конотеатр. Они прошли мимо нелепого гигантского портика. На колоннах облупилась белая краска. Вьетнамцы все также воссторженно разглядывали громоздкие постройки тридцатых годов и фотографировали. Никто им этого не заприщал, хотя Слава заметил у входа строгую табличку.

Тяжелую сумку с барахлом, ясное дело, пришлось ташить Славе. Поэтому с каждым новым шагом в его теле лопались тонкие струны терпения, а в измотанной душе закипали по очереди ярость, обида, сухая ненависть и что-то еще. Все это складывалось и переливалось в разнообразные узоры, словно под стеклышком игрушки-калейдоскопа.

— Все! Не могу больше! — Слава устало бухнулся на скамейку под каким-то зеленым кустом.

— Если вам еще что-то интересно, сами дальше тащите! — он демонстративно швырнул сумку куда-то под скамейку и с наслаждением растянулся на теплых досках.

Напротив приятно журчала вода, стекавшая водопадиком из одного прямоугольного бассейна в другой. В заросшем травой бетонном прудике плавали яркие красные караси — золотые рыбки. Любопытные детишки кидали туда хлеб и пытались поймать хоть одну…

— Слышь, — попросил Славу Макс, скинув на горячий асфальт свой похожий на распухшую кишку рюкзак. — Я тут мигом…

Слава только лениво проводил взглядом его широкую спину. Не выспался, в голове что-то тихонько трещало и щелкало, как в забытом телевизоре, потерявшем нужную программу. Щурясь на ярком полуденном солнце, Мила вместе с малыми детьми пыталась выловить в бассейне рыбку. Один раз ей это удалось — алое пятно выскользнуло из тонких темных пальцев и забилось на шершавом бетоне, потом бултыхнулось обратно в воду. Дети счастливо загалдели. Приветливо заулыбались молодые вьетнамочки, чуть приотставшие от своей группы. Дисциплинированная группа уже свернула от голубой сосны в сторону чуть заметного цветочка. Отвлекшаяся на пойманную Милой рыбку парочка щелкнула еще раз фотоаппаратом и просоединилась к остальным.

Нечаянно Слава поймал чей-то упрямый взгляд — возбужденно горели на бледном лице ярко-синие глаза. Черная кожа куртки, неестественно вытянутое лицо. Горящие глаза прикрылись черными нашлепками-стеклами… Должно быть, Поганке солнце слепило глаза. Его спутники хмуро держались в тенечке, о чем-то переговариваясь между собой. Мила сидела к ним спиной на бордюре бассейна, теребя нелепую водоросль, и курила. Поганка кивнул своим, и они исчезли в боковой аллее, слившись с группой экскурсантов. Слава не успел даже как следует испугаться, только головой помотал — не померещилось ли по жаре?

Докурив, Мила зашвырнула в водоем водоросль вместе с окурком, отряхнула подмоченные штаны и направилась к Славе.

— Видал? — хрипло спросила девочка.

— Что? Рыбу?

— Черт, опять влипли! Целая стая подвалила. Человек пятнадцать… — она испуганно огляделась по сторонам.

— Что, страшно стало? Испугалась? — Зачем-то решил поддеть ее Слава.

— Дурак что ли? Они нас тут в кустах положат, как плюнуть. Будем цветы удобрять…

Обогнув бессмысленный бетонный резервуар с темной водой и красными рыбками, прямо к ним направлялся черный силуэт. Солнце отражалось, сверкая, от начищенных заклепок, идущих косыми рядами по черной коже короткой куртки. Бритый, или просто лысый, череп был прикрыт соломенной шляпой-сомбреро ялтинского производства. Прямо к ним шел, неприятно ухмыляясь, сам Поганка. Остальных вроде не видно…

— Деру! — скомандовала Мила, перепрыгнув через спинку скамейки, как испуганная кенгуру.

Слава зачем-то замешкался и остался лицом к лицу с главарем людей Рыбака. Тот демонстративно достал из рукава финку. Остановился, слегка склонив голову набок. Потом сорвал сомбреро, отшвырнул в сторону, на клумбу с какими-то красно-желтыми цветочками. Солнце блеснуло на гладкой лысине.

— Говорят, ты крут. Интересно. В Судаке кучу людей положил. А меня — слабо?

Голос у Поганки был высокий, жидкий и совсем не соответствовал грозной внешности. Слава пожал плечами, принял стойку. Поганка начал медленно приближаться по дуге. Слава не двигался с места.

Поганка подошел почти вплотную. Слава ждал. Позади была скамейка, за ней — кусты. В кустах оказаться нельзя ни в коем случае, а вот скамейка…

Поганка сделал резкий выпад финкой. Слава отпрыгнул назад, на скамейку, сразу оттолкнулся и, перескочив через бандита, приземлился у того за спиной. Пока Поганка не успел развернуться, Слава лягнул ногой назад. Но Поганка сделал то же самое — подошва славиного ботинка встретилась с кованой подошвой черного армейского сапога. От сильного толчка Слава покатился вперед, но сумел, перекатившись через голову, развернуться лицом к противнику.

Поганке повезло меньше, он ткнулся лысиной в спинку скамейки. Поднялся, отфыркиваясь. Слава хотел кинуться на него, но вовремя передумал. Поганка уже ждал его, выставив перед собой длинное блестящее лезвие. Слава быстро глянул себе под ноги.

— Камушки ищешь? — усмехнулся Поганка, — а нету! Нету здесь камушков!

Камней действительно не было. Но Слава обнаружил кое-что получше. Пустая бутылка!

— «Розочку» хочешь сделать? Нагнуться не успеешь!

Поганка ринулся вперед. Но Слава не собирался нагибаться за бутылкой. В детстве он любил с мальчишками во дворе гонять пустую бутылку вместо футбольного мяча. Катнув бутылку ногой, Слава поддел ее и метнул в Поганку. Бутылка попала бандиту в колено. Он споткнулся, а Слава, не опуская ноги, пнул его в лицо. Бандит махнул финкой, чуть не отхватив Славе рукав. Слава перехватил руку с ножом, дернул ее, заставив продолжить движение, и выставил свое колено навстречу окровавленной физиономии Поганки. Послышался хруст — наверное, Слава сломал бандиту нос. Финка выпала на асфальт, Поганка тонко взвыл, и продолжал выть некоторое время, держась за лицо обеими руками. Слава занес ногу, чтобы добить противника…

— Шухер! Оставь его, бежим!

Из-за кустов показалась Мила. Она энергично манила Славу и тыкала пальцем куда-то в сторону входа.

— Толпа несется! Бежим!

Действительно, Слава услыхал дробный стук множества кованых подошв по асфальту. Надо было бежать. На всякий случай Слава поднял с земли поганкину финку и сунул в карман. Финка оказалась тяжелой и теплой на ощупь.

— Вон они!

К стуку подошв добавились сухие щелчки. Выстрелы! Слава схватил Милу за руку и рванулся с ней через клумбу к каким-то зарослям. По дороге он с хрустом наступил на сомбреро Поганки.

Заросли оказались жидкими — кривые деревца с жесткой листвой. Снова щелчки. Рядом, у самого лица, обломилась веточка. Слава, вытягивая за собой Милу, проломился сквозь кусты и оказался на краю обрыва…

Нет, всего метра два до мощеной плитами дорожки, по которой идиотским стадом движется экскурсия. Толстые тетки, парни с девушками, лысый старичок в ослепительно-белой рубашке, под которой угадываются контуры майки…

Слава с Милой прыгнули. Завизжала толстая тетка, парень в синей футболке, прижав к себе свою девушку, громко выматерился от неожиданности и сразу ударил Славу в челюсть. Мила юркнула в густые заросли бамбука с другой стороны дорожки. Слава крутанулся вокруг своей оси и с разворота ударил парня со всей силы в переносицу — так, что даже расшиб кулак. Теперь визжали обе — тетка и девушка.

— Извините… — пробормотал Слава и вслед за Милой нырнул в бамбук. Позади раздались новые щелчки, женские крики и мат. Кажется, парень не успокоился и теперь отыгрывался на преследователях. А Слава все полз сквозь бесконечные бамбуковые джунгли и не мог найти Милу. Он уже хотел громко ее позвать, как вдруг услыхал свистящий милин шепот.

— Сюда! Сюда! Оторвались…

Прыгали по облупившейся краске солнечные лучики, прыгали по веткам мелкие суетливые птички, бешенно рвалось наружу перепуганное сердце. Слава потер ушибленный кулак… Краска? Откуда?

Слава понял, что бамбук кончился. Они с Милой сидели, скрючившись, за массивной крашеной скамейкой. Слава уже хотел вскочить и, увлекая Милу, броситься дальше, но Мила дернула его за руку и приложила палец к губам. Слава вопросительно на нее посмотрел, но тут понял, в чем дело. На скамейке сидели двое — и эти двое были Славе знакомы.

Первым был Макс. Он спокойно потягивал минералку из пластиковой бутыли. Потом протянул бутыль второму.

— На, Николенька, остынь.

Второй, Николенька, оказался тем самым странным человеком в странной черной одежде, который когда-то, очень давно, нагнал грузовик на бежевом «мерседесе» со ржавым передком. Тот самый человек с огромным черным пистолетом, который обыскивал странный груз, оказавшйся в фургоне, а потом спас их с Милой, тихо убив нескольких бандитов…

Николас! Слава все вспомнил. Сейчас, правда, на Николасе были обыкновенные джинсы, белая футболка и светлозеленая жилетка с множеством карманов.

— Я совершенно спокоен. Как бамбук в тихую погоду, — ответил Николас Максу и тоже отхлебнул минералки.

— Кого ты хочешь обмануть? — хохотнул Макс, — ты думал, что тут — простенькая сказка о Рыбаке и рыбках, а оказался прямо на сцене, где идет опера «Паяцы». Знаешь, чем эта опера знаменита? Никто до сих пор не может вразумительно пересказать ее сюжет.

— И ты, конечно, тоже не можешь?

— Нет, я — могу.

— Хорошо, — Николас вернул Максу бутыль с остатками минералки, — и кто же тут главный паяц? Только не говори, что я.

— Нет, не ты. Ты — рабочий сцены. А главных паяцев двое, Арлекин и Пьеро. Вся неразбериха началась с того, что они поменялись местами. Арлекин хотел, как обычно, отвесить Пьеро оплеуху, а вместо этого получил сам. Пьеро спер у него жену с дочкой и пригрозил — чтобы никаких оплеух.

— Но, насколько мне известно…

— Да, Арлекин крепился тринадцать лет, а потом натура взяла свое. Оплеухи посыпались направо и налево. Остальные куколки встрепенулись, повылазили из сундука, стали теребить Пьеро: мол, принимай меры, у тебя же все карты на руках. А карты-то и разбежались!

— Жена — тоже?

— Нет, — Макс поджал губы, помолчал, — нет. Жена к этому моменту уже свихнулась. Пьеро, вроде, держит ее в дурке для больших начальников, в Бахчисарае. Точно не знаю. Да что нам до Мальвины? Она, короче, порастеряла все голубые волосы и вышла в тираж. Вот Буратино…

— В твоих терминах Буратино — дочка, — догадался Николас.

— Да, Буратинка сбежала. Обзавелась по пути верным Артемоном…

— Артемона я видел. Дурак полный, но боец — что надо.

Слава, скорчившись за скамейкой, прикусил губу от злости. А Макс продолжил свою «сказочку»:

— Ну вот. Пьеро поначалу растерялся, чуть не повелел Буратинку кончить, но одумался. Он за тринадцать-то лет привык к ней. Да и к Мальвине привык. Получилось, он просто у Арлекина увел семью — а сам обзавелся женой и дочкой. Насчет Мальвины, правда, не знаю. Теперь она не та, что раньше. А Буратинка… Короче, не будет он ее мочить. Ограничится корейским народным блюдом — шашлыком из Артемона. Если поймает, конечно.

— Он ведь их до сих пор не поймал.

— В том-то и дело. Куколки запрыгали от ярости, решили вместе накинуться на Пьеро и надавать ему оплеух — за те, что получили от Арлекина. А Пьеро оказался вовсе не лохом, собрал на всех куколок подробное досье и держит у себя в сейфе, где-то в Симферополе. Точнее, под Симферополем. Самое смешное, что рядышком, под Симферополем, в соседнем, можно сказать, подвале, находится точка Арлекина…

— Знаю, знаю… — задумчиво протянул Николас, — и ты хочешь завладеть имуществом Пьеро.

— А ты?

— И я. Но ты — на шаг впереди. Я имею в виду сказку, от которой ты плясал. О Рыбаке и его рыбках. Кассетку-то спер, а? Со всеми данными по Рыбаку…

— И уже отправил по адресу.

— Куда?

Николас молча покачал головой. Макс допил одним глотком минералку, выкинул за спину пустую бутыль, чуть не попав в Славу, и почему-то хихикнул.

— Лады, Николенька. Мне не столько адресат здесь нужен, сколько послание. Копию-то ты, небось, сделал?

— Она мне будет дорога, как память о веселой сказке.

— Сказка еще в разгаре. Собственно, не только ты оказался на сцене среди паяцев, но и Рыбак с рыбками. Рыбак, ясное дело, тоже решил паяцем заделаться. Закинул сети…

— Поймал?

— Триппер он поймал. И геморрой, хоть геморрой, вроде, болезнь не заразная. Но тяжелая. Не по зубам его рыбкам Буратинка оказалась. Артемон уже чуть не треть рыбок перегрыз в одиночку. Но Рыбак не оставляет надежды на богатый улов.

— И что сделает с уловом? По моим данным, его методы достаточно однообразны.

— Вот и я думаю. Отрежет у Буратинки деревянную башку и пошлет куколкам на их очередной совместный обед. Шантажировать не будет. Он просто хочет их всех с толку сбить. Давеча куколки к нему одного из своих прислали — так назад только голова одна уехала. Рыбак псих, и вокруг себя всех умеет сделать психами. Думаю, если Буратинка ему достанется, Арлекин и Пьеро оба точно с ума сойдут.

— А что Артемон?

— Тут сложнее. Я толком не выяснил. Но, кажется, его почему-то трогать не велено. С другой стороны, рыбки эти — им что велено, что не велено… Психи все, как и хозяин ихний. Ну, достаточно я тебе рассказал?

Николас снова покачал головой, улыбнулся.

— Нет, Максик, не достаточно. Ты что-то говорил о следующем совместном обеде. Где будут все куколки. Мне нужно место и время.

Макс потер бороду. Усмехнулся.

— М-да… Ладно. Вместе, так вместе. Время — завтра днем. А место я несколько часов назад выяснил. У Буратинки. Она, правда, сама не знала, что таскает с собой… Короче, у нее в сумке карта Крыма, путеводитель. А сумка была в той фуре, которую ты брал. Сумку-то ты и прошлепал.

— Ох! — Николас стукнул себя ладонью по лбу и весело рассмеялся. Макс развел руками.

— И у ниндзя-черепашек не бывает без промашек. В общем, там, в путеводителе, обведена Ливадия. Дворец, я так думаю.

— Размах широк, — хмыкнул Николас, — прямо как встреча союзников во время Второй Мировой войны.

— Мировая война в разгаре, Николенька. В смысле — опера «Паяцы». Ну, теперь твоя душенька довольна?

Николас утвердительно кивнул.

— Копию кассеты я тебе сделаю. А бумажки Цеппелина… То есть, Пьеро…

— Тут уж — извини. Каждый за себя.

— Согласен, согласен, — Николас в очередной раз улыбнулся, — а теперь пора бежать. Всем пора. Сюда, я слышу, плывет стая рыбок. Прямо сквозь бамбук.

— Дремлет чуткий бамбук, — Макс делано кашлянул, — да, бежать нужно ВСЕМ. — Он еще раз отчетливо повторил это слово:

— Всем.

— Я даже знаю, куда, — подхватил игру Николас, — наверх нельзя, там сплошные рыбки. А вот у моря, как ни парадоксально, рыбок нет. Зато возле причала стоит отличная яхта, на которой ВСЕ могут, я думаю, укрыться. Но мы-то, Максушка, с тобой — не все.

— Да, мы не как все. Нам наверх надо.

— Ну и пошли.

— Пошли.

Николас и Макс неторопливо поднялись со скамейки и ушли, насвистывая.

— Это они про нас? — шепнул Слава.

— Они знали, что мы тут сидим, — Мила начала выбираться из бамбука, — побежали к набережной.

Слава выбрался вслед за Милой на узкую извилистую тропинку. Но бамбук продолжал трещать — кто-то выбирался… Впереди! Прямо перед Милой на дорожку, раздвинув заросли, шагнул худой высокий парень с длинным лицом. Глаза прятались под узкими черными очками, жесткий гребень торчал вертикально вверх. Солнце играло на заклепках кожаной куртки. И на дуле пистолета. Парень криво улыбнулся и со смаком прицелился Миле в грудь.

— Не надо, — Слава выступил вперед, заслонив собой Милу. Сунул руки в карманы, отставил ногу в сторону. А в правом кармане тихонько нащупал финку.

— Отойди, фраерок. — Парень не опускал пистолета. Но и не стрелял. Слава вспомнил слова только что услышанного разговора. Покачал головой — как совсем недавно качал Николас.

— Тебе ее голова нужна, так? А за меня Рыбак тебе вставит.

Парень перестал улыбаться, нахмурился.

— Отойди, фраер! — повторил он злобно.

Слава еще раз покачал головой.

— Рыбак и тебе вставит, козел! — сказав это, парень опустил пистолет.

А Слава выдернул руку из кармана и метнул финку. Метать ножи он не умел, финка ударила парня в лоб тяжелой рукояткой. Но этого оказалось достаточно. Парень замер, схватившись руками за голову. Слава подскочил к нему и нанес ногой два быстрых удара по почкам. Парень свалился на землю.

— Бежим!

— Сейчас… — Мила выдернула из руки у парня пистолет, — теперь бежим. К пристани.

Позади снова затрещал бамбук. И защелкали выстрелы. Слава и Мила неслись по извилистой дорожке вниз, надеясь, что выбегут к морю. Внезапно дорожка оборвалась около круглого озерца под двумя толстыми пальмами. Сгорбленный старичок в голубой панаме стоял на каменном бордюрчике и кидал в воду хлеб.

«Рыбок кормит! — подумал Слава злобно, — рыбок!»

Снова защелкали выстрелы. Со звонким бульканьем пули вошли в воду и с глухим хлопком — в старичка. Старичок опрокинулся вперед, вслед за своим хлебом.

— Как этим пользоваться? С предохранителя бы снять… — Мила держала большой пистолет из вороненого металла.

— Брось эту дрянь! — зашипел Слава, — Я их задержу…

Но Мила потащила Славу за собой, в новые заросли. Только сейчас Слава заметил, что у Милы на шее болтается тяжелая сумка.

— Откуда?..

— Я ее тогда прихватила. Пока ты Поганку метелил.

— Дай сюда.

— Нет. У тебя руки должны быть свободны.

Мила запихала пистолет в сумку.

Опять они ползли через какие-то кусты. Выстрелов слышно не было — Слава вообще ничего не слышал, кроме хруста ломающихся под ногами и руками сухих веток. Заросли кончились у высокой ограды из железных прутьев. На счастье, пара прутьев оказалась выломана.

За оградой начался крутой пригорок. Слава и Мила кубарем скатились прямо на набережную.

Несколько голов удивленно обернулись на шум… Равнодушные глаза, дряблые щеки, соломенные сомбреро. Отдыхаюшие прогуливались по набережной. Одинокие пожилые дамы, пары с детьми и без детей. Подросток в красной бейсбольной кепке с длиннющим козырьком прокатил мимо на скейтборде. А у причала качается белая сигара.

— Туда! — Мила бросилась к яхте.

Затрещали кусты. Слава оглянулся — с пригорка на набережную валили парни в черной коже. Им не было конца, целая толпа! Слава устремился за Милой. Под ногами заскрипела деревянная поверхность пирса. Только бы это не оказалось злой шуткой Николаса, только бы…

Мила была уже на яхте, размахивала руками. Слава перескочил через белый борт и упал на крашеную в ядовито-коричневый цвет палубу. По борту снаружи застучали пули. Почти над самым ухом Слава услыхал грохот ответных выстрелов. Где-то далеко завизжала женщина…

А потом все стихло. Но Слава продолжал лежать на раскаленном от солнца металле палубы. Чья-то рука опустилась ему на плечо. Слава резко развернулся, попытался отшвырнуть руку, но рука оказалась твердой, будто принадлежала чугунной статуе.

— Спокойно, солдат. Революция не палит по своим.

Над Славой склонился огромный негр в пятнистой камуфляжной форме и черном берете. Негр весь был похож на статую, только не чугунную, а сделанную из темно-коричневого дерева, укрытого буро-зеленой корой. Слава зажмурился, снова открыл глаза.

— А я свой?

— Свой, свой, — успокоил негр.

Палуба чуть подрагивала.

— Мы плывем? — задал Слава глупый вопрос.

— Да.

— Далеко?

— Нет. В Симеиз. Что еще ты хочешь узнать, солдатик?

Слава помолчал. Потом выпалил:

— Где я вас встречал?

Вместо ответа негр выпрямился и крикнул куда-то за спину:

— Хлопцы! Поплыли до бую!

А потом прибавил что-то по-испански.

И Слава вспомнил. Конечно! Нудистский пляж в Планерском!

— Вы… Человек Николаса?

— Ко-го?

Негр рассмеялся. Он смеялся долго, высоким заливистым фальцетом. Слава встал на ноги, оперся о борт. Спокойное море ловило солнечные лучи, разбивая их мелкой рябью на тысячи золотых сверкающих рыбок. «Опять рыбки! Ненавижу!» — устало подумал Слава.

А негр все смеялся и смеялся.