Глава 1

Зачем Император Византии Константин Двадцать Второй сделал свою незаконнорожденную дочь официальной наследницей? Этот поступок Императора, подобно многим другим его поступкам, остался непонятен как подданным, так и самому Императору. Скорее всего, дело было в любви.

Мать Ольги, новгородская мещанка Любава Сорокина, росла без родителей, в доме у своего дяди-аптекаря. Ждала ее спокойная размеренная жизнь среди чинных новгородцев, которые даже с ума сходят только по расписанию — раз в год, на Масленицу. Когда Любаве минуло шестнадцать, к ней начали свататься. Аптека стояла у самого выхода на центральную площадь, заходили в аптеку в основном служилые люди. Они и сватались.

Дядя ничего плохого не видел в том, чтобы породниться со стрельцом, а то и с опричником. Особенно он привечал опричного сотника Горыню Турьина. Горыня и Любаве нравился — но больше не за ласковые серые глаза и пышные серые усы под цвет глаз, а также не за то, что для чина своего Горыня был весьма молод — двадцать семь лет всего. Горыня покорил Любаву своими байками. До опричной службы Горыня успел побывать и у турок, и у греков, и даже в Южной Африке. А начал он в Литовском Княжестве, куда сбежал из дома еще подростком. Там он стал уличным воришкой, потом попал на работу к Светольдасу Кривому, содержателю бани в Дульгиненкае. Работа ему нравилась в первую очередь бесплатным пивом — пей, сколько влезет, только не пьяней, пока работаешь. Горыня и не пьянел. Он шустро бегал со своей бочкой на колесиках из зала в зал, лил золотую пенную жижу в деревянные кружки, плескал, если просили, квасом на камни. Банные девочки любили Горыню за то, что он к ним не приставал, понимал, что для них любовь — всегда работа и не всегда радость. Клиентам Горыня тоже нравился, особенно гигантскому старому сатиру по имени Радзанган. Может, сатир был и не слишком стар, но сед с ног до головы и девочками не интересовался. Это, на самом деле, было понятно: сатиры даже у себя дома весьма целомудренны, а человеческие женщины им и вовсе противны из-за отсутствия копыт на ногах.

Радзанган являлся в баню по пятницам, часа четыре проводил в тренажерном зале, потом Горыня делал ему массаж и слушал истории из жизни контрабандистов. Кончились эти истории тем, что сатир однажды взял Горыню с собой.

Три года провел Горыня в компании веселых сатиров. Его научили драться, водить вертолет и относиться к женщинам как к товару, о котором следует хорошенько заботиться. Черных пугливых женщин брали на рынке в Тсонге, вертолетом переправляли через границу в византийскую Африку, где уже были готовы все документы — Радзанган печатал их в собственной типографии где-то на Приапе. Дальше девушки ехали поездом, как приличные дамы, в центр Империи, в Александрию, где их оптом забирал потный толстячок Петепра. А уже из дома Петепры, получив необходимое воспитание и обучившись языкам, девушки разлетались по всей Земле, в том числе могли оказаться и в банях Кривого Светольдаса.

К концу третьего года такой работы Горыне захотелось приключений, и Радзанган согласился взять его на Приап. Юноше исполнилось восемнадцать лет, каждый его кулак был величиной с голову ребенка, а ногами, обутыми в высокие новгородские сапоги, он мог орудовать не хуже, чем отставной дир-зигун Нуруллай — своими копытами. Нуруллай, тренировавший контрабандистов, гордился молодым учеником и обучал его не только стандартным солдатским приемам, но и всяким штуковинам типа удара двумя пальцами «кре-корх», которому сам научился в детстве у одного треуха.

Поэтому Радзанган не тратил времени на раздумья, когда брал Горыню на серьезное дело. Помимо боевых искусств юноша освоил языки — греческий, турецкий и Рджалсан. Тонкости коммерции ему не давались, но это даже к лучшему: прекрасный охранник, который никогда не станет претендовать на твое место. Горыня и не претендовал ни на что, кроме приключений.

Приключения ему выпали, правда, не самые веселые. С Приапа Радзанган вез груз хрусталя на Землю Св. Тиресия. Этот рейс Радзанган делал регулярно раз в полтора года, когда через зону пограничного патрулирования проходила комета Карпелика. Трюк с кометой придумал еще отец Радзангана, тоже потомственный контрабандист. Пристроившись к комете на орбиту, флотилия контрабандистов беспрепятственно проходила мимо патрулей…

Но именно сейчас все получилось иначе. На орбите кометы крутились корабли конфедератского патруля. Кто решился стукнуть на Радзангана, Горыня так и не узнал. В бою с патрулем его ранило, когда под грузовым отсеком, который он охранял, взорвался генератор. Последнее, что запомнил Горыня — это свет, вспыхнувший где-то внизу и красиво преломившийся в хрустальной глыбе. А потом прямо в лицо полетели блестящие осколки.

Очнулся Горыня в тюремном госпитале на Приапе. На ноги его поставили очень быстро, но только для того, чтобы прогнать в камеру. А в камере ему повезло. Конечно, это было своеобразное везение. Складывалось оно из двух обстоятельств. Во-первых, Горыня чем-то сразу не понравился остальным заключенным, сатирам с грязной клочковатой шерстью, сидевшим за воровство или не слишком крупный грабеж. Всей этой шпане преуспевающий Радзанган был, конечно, не по зубам, а вот мальчика из его команды, да еще и мягконогого, следовало поучить.

Но поучить «мальчика» оказалось нечему — самому крупному сатиру Горыня мгновенно вырвал левый глаз ударом «кре-корх», еще двоим сломал ребра, а остальных, испуганно блеявших, заставил играть в чехарду и развлекался этим зрелищем целый час. А потом лег спать на самой лучшей койке, скинув с нее предварительно чьи-то вещи.

Ночью сокамерники попытались придушить спящего Горыню, но три года работы в охране не прошли даром. Еще даже толком не проснувшись, Горыня снова сломал чьи-то ребра и вырвал чей-то глаз.

Сокамерники решили, что наступили для них черные дни. Но они ошиблись. Дело в том, что в камере Горыни находилось редкое для приапских тюрем оборудование — телеглазок. Изображение из камеры передавалось на пост дежурному, а тот вел запись. Записи горыниных драк показали начальнику тюрьмы — просто для смеху, а тот решил выслужиться и отнес кассету местному унтербею янычаров.

Вот так Горыня в составе штрафного десанта отправился охранять Гогенштауфен-юрт, колонию конфедератов на Килкамжаре, планете удильщиков. Удильщиков из племен Тарда и Келаба Горыня встречал в Новгороде во время Масленицы, но то все были «желтые» удильщики, считавшиеся цивилизованными. Их большие тела, действительно канареечно-желтого цвета, были прикрыты искусно расшитыми плащами из тончайшей материи, а на хоботах блестели богатые браслеты.

Колония же Гогенштауфен-юрт располагалась на территории племен Са-Паси и Са-Нокра. Это уже были «синие» удильщики, дикие и злобные.

Дикими и злобными «синих» удильщиков рисовала специально предназначенная для охранников пропаганда — чтобы охрана не сдавалась в плен. Но Горыня решил рискнуть.

Ночью он ушел с поста в джунгли. Расчет его был прост и глубоко неверен. Горыня думал, что если он повстречает дикарей и голыми руками победит какого-нибудь самого крутого воина, то, возможно, снискает всеобщее уважение и сможет как-нибудь выбраться с этой влажной планеты. На климат ему, впрочем, было наплевать, но очень уж не хотелось служить в штрафном десанте: командир орет, руки распускает, а если глаз ему, к примеру, вырвать — можно под расстрел угодить.

Несправедливо. Неправильно. Бежать надо.

Дикарей Горыня действительно повстречал и действительно устроил с ними отличную драку. Но очень удивился, когда мощный синий детина, в полтора раза выше и толще Горыни, занес железную дубину, а потом вдруг опустил, задрал свой нос-хобот длиною в локоть и принялся трубить. Горыня знал, что удильщики так смеются, но не понял, чего смешного в нормальной драке.

А удильщик перестал смеяться и обратился к Горыне по-турецки, почти без акцента:

— Ты извини, безносый, но ты дерешься, как козел. Это все равно… Сейчас, вспомню, какие у вас есть животные…

— Зачем?

— Чтобы ты понял. Во: все равно, что свинью встретить, которая кукарекает, или петуха, который хрюкает. Ничего, не обижайся. Ты из десанта сбег?

— Да.

— Работа нужна? В армии Гедиминаса?

— Наемники? А сколько…

— А тебе не все равно?

— Пожалуй.

В качестве наемника Горыня целый год охранял соседнюю колонию, основанную греками. В колонию регулярно присылали заключенных. Горыня присматривался к ним, отбирал самых сильных, устраивал им побег и сдавал на руки Тарипабе, тому самому удильщику, благодаря которому сам сделался наемником. А заключенных списывал по графе «погибли в джунглях».

Вначале Горыня не задумывался над тем, где служат наемники Гедиминаса, бывшие раньше византийскими заключенными. Конфедерация, насколько он знал, не пользуется наемными войсками. В Империю их служить не пошлешь. А куда?

— Есть куча мест, — ответил Тарипаба, когда Горыня, наконец, задал этот вопрос. Они обмывали очередную сделку, сидя на поляне среди шалашей. В руках они держали долбленые изнутри гнезда лесной осы, заполненные молочным отваром корня Цир-Цир, и тянули веселящий коктейль через толстые соломинки.

— Есть куча мест, — звонко рыгнув, повторил Тарипаба, — я сам, пока не надоело, воевал у циклопов. Они друг с другом воюют, в основном… Да и на Земле даже есть, где. Новгород, например.

— Как!..

Уже через неделю Горыня летел домой, лелея под мышкой увесистый сундучок с платиновыми слитками — навар с вербовочного бизнеса. Голова болела от молока с Цир-Циром — Тарипаба устроил знатную отходную пьянку.

Дома Горыня с удивлением обнаружил, что вся регулярная армия Новгородского Княжества состоит из одного полка наемников. Да и тем, собственно, делать нечего.

Но Горыне хотелось что-нибудь делать. Сунув, кому следует, пару платиновых слитков, он перешел из наемников в опричники и через несколько лет дослужился до сотника.

— А опричный сотник — это не у палат в карауле торчать. Я, правда, в Третьей тысяче, в охране, но это только говорится — охрана. Бывают очень интересные дела.

Горыня подкрутил ус. Любава подлила ему чаю. Они сидели в комнатке над аптекой, и Горыня нес очередную байку про свою службу в Армии Гедиминаса а потом в Тайном Приказе. Может, он и врет, думала Любава, но врет интересно. А то, что он — опричный сотник, чистая правда.

Горыня хлебнул чаю, откусил пряника и вдруг уставился через стол прямо Любаве в глаза.

— Вы что? — смутилась Любава.

Горыня молчал. А потом сказал тихо:

— Увезу я тебя. В Империю. Поедем? В Константинополь. Я кой-чего передам кой-кому в тамошней Тайной Службе, а кой-чего другое оттуда назад сюда повезу. Поехали? Вернемся как раз к весне, тут и поженимся.

Вот так опричный сотник Горыня Турьин и умыкнул Любаву из дома дяди, Велимира Велимировича Кротова. Горыня думал, что обманул дурака аптекаря. Но Велимир Кротов, один из Пяти Старцев, гениальный аналитик, заранее знал, что случится с Горыней и, главное, с Любавой.

Константинополь не разочаровал Любаву. Мало того, ей почему-то казалось, что это ее родной город. Черные стеклянные небоскребы вперемежку с античными развалинами и дворцами времен Крестовых походов, вечные парусники на Босфоре и вечные праздники, в радостную гущу которых утащил ее Горыня — возможно, все это ей снилось в детстве.

Аптекарь потирал руки, считывая с экрана монитора компьютерную почту. Симпосионы в дорогих отелях, морские прогулки с детьми высших чиновников, кутежи в Диониссионе — Горыня вовсю тратил командировочное жалованье, вводя Любаву в константинопольский полусвет.

Две недели пролетели незаметно и весело. Горыня доставил «кой-чего» в невзрачное здание на окраине Константинополя, получил в обмен расписку и другое «кой-чего». Любава в это время блистала своим школьным греческим на симпосионе в отеле «Буцефал» и ждала, когда Горыня к ней присоединится.

Но у Горыни были другие планы. От невзрачного здания — приемной Тайной Службы он направился через весь город прямо к посольству племени Тарда.

— Позови Йоцру, — сказал он сквозь решетку охраннику, худому «желтому» удильщику с единственным дешевым стальным браслетом на хоботе, — на, купи себе серебро для носа.

С этими словами Горыня протянул охраннику платиновый слиток. Охранник умчался, еле сдерживаясь, чтобы не затрубить победно во весь хобот, и через секунду вернулся с другим охранником, «синим» удильщиком по имени Йоцра.

— Тарипабу знаешь? Я с ним пил Цир-Цир, — прошептал Горыня Йоцре на языке Са-Паси. Йоцра спокойно повернулся к «желтому» охраннику и неожиданно вонзил ему в живот длинный нож. «Желтый» умер сразу, даже не успев удивиться. А Йоцра открыл ворота и махнул Горыне рукой.

— Быстрее.

Проходя мимо трупа, Горыня ловко выхватил у него из-за пазухи свой платиновый слиток.

Через час к посольству Тарда подкатили центы из Первой — элитной — Центурии, но нашли только труп. Ни Йоцры, ни Горыни, ни «кой-чего».

Тогда решили на всякий случай взять под стражу Любаву. Обращались с ней вежливо, не допрашивали и держали не в камере, а в номере того самого отеля «Буцефал», где ее нашли.

Прошли сутки. Вечером следующего дня в номер вошел тучный человек высокого роста с бородой, похожей на черный кирпич, и протянул Любаве письмо. Письмо оказалось от дяди. Дядя Велимир писал, что Горыня оказался негодяем и вором, что он ее подставил, но ей ничего не угрожает — если она будет слушаться человека, который принес письмо.

Когда Любава кончила читать, тучный человек забрал у нее письмо и сунул себе за пазуху. Потом присел рядом на кушетку из белого дерева, погладил Любаву по голове и спросил:

— Нравится тебе Константинополь, голубушка?

Любава молча кивнула.

— Поживешь у меня. Поучишься языку. Вести себя ты умеешь, я знаю. А о том, что я с твоим дядей знаком, не говори никому, хорошо?

Любава опять кивнула.

Человека звали Феодосий Комнин. Он отвел Любаву в свой дом на площади Богоматери и поручил заботам прислуги. Поначалу Любава боялась, что толстый грек станет ее домогаться, но Комнин готовил Любаву для более важного дела. Да и худа она была слишком на его вкус.

Через месяц Комнин взял девушку с собой на симпосион во дворец и представил ее Императору Константину Двадцать Второму.

Осечки случиться не могло. Кротов все рассчитал — до самой мимолетной улыбки, до каждого случайного слова. Иногда Комнин начинал бояться хитрого аптекаря, хоть и знал наверняка, что тот никогда не использует свой гений во вред интересам обитаемой Вселенной.

Через два года у Императора и Любавы родилась дочь Ольга. Первые десять лет Ольга провела с матерью, а потом была отправлена на Север, в монастырь Святой Параскевы, чтобы получить образование, достойное дочери Императора.

Самолет с Ольгой еще не приземлился в аэропорту Мокошь, а к Любаве уже пожаловал Комнин. Он принес ей письмо от дяди и сказал, что это очень важное письмо.

Любаве показалось странным, что Комнин принес письмо сам. Последние годы она получала письма от дяди по обычной почте — даже не по дипломатической. Виделась она с ним раз в полгода. Дядя жил все так же, в уютной квартирке над своей аптекой. Если письмо принес Комнин, значит, там написано нечто действительно очень важное.

Вручив письмо Любаве, Комнин зачем-то отошел в самый дальний угол комнаты. Любава распечатала письмо. От бумаги шел какой-то странный запах. У Любавы закружилась голова, на миг остановилось дыхание — но письмо она прочла. И хорошо запомнила.

В письме дядя Велимир просил Любаву, даже требовал, чтобы она окрестилась и обвенчалась с Императором. При этом дядя уверял, что Император ей не откажет.

Последние строчки с пожеланием здоровья плыли перед глазами, свиваясь в турецкий узор. Любава потеряла сознание. Она не видела, как Комнин, закрыв себе нос и рот черным шелковым платком, подошел, осторожно вынул письмо из неподвижных рук, положил на серебряное блюдо для фруктов и сжег. Потом распахнул окна, подождал, пока комната проветрится. И уже после этого убрал пепел.

Очнулась Любава в постели. Она была при смерти. Пришел дворцовый доктор, развел руками. Потом пришел священник, епископ, и тоже развел руками: новгородка Любава, естественно, не была крещеной.

— Хотите ли вы перед смертью перейти в лоно Церкви?

Любава плохо понимала, что происходит, но зато хорошо помнила письмо дяди. Она кивнула. А потом попросила позвать Константина. Константин ждал у дверей и со слезами вбежал в комнату.

Далеко от Константинополя, в Новгороде, Велимир Кротов тоже глотал слезы. Но он ничего не мог поделать, потому что знал: просьбу, с которой Любава обратилась к Императору, Константин исполнит только в том случае, если его любимая будет при смерти. И «заднего хода» впоследствии не сделает, а Ольгу оставит законной наследницей, только если Любава на самом деле умрет. Весь характер Императора Константина, все его явные и неявные реакции, все желания, даже предположительное содержание снов — словом, весь Константин был разбит на файлы и просчитан вдоль и поперек на мощном компьютере Кротова, компактном армейском «Янусе», произведенном на заводах Аримана.

Вот так принцесса Ольга и сделалась законной наследницей престола Византийской Империи — благодаря великой любви, все нюансы которой были за много лет до смерти императорской любовницы просчитаны на военном компьютере, установленном в тесном кабинете под новгородской аптекой.

 

Глава 2

Монастырь Святой Параскевы раскинулся бесформенным белым пятном по обеим берегам в излучине Мокошь-реки. И здания, и ограда, и даже скамеечки в аллеях — все было выкрашено в белый цвет. Лишь купола церквей покрыты золотом, да на величественной колокольне Иоанна виднелся Императорский Колокол, выкрашенный черным.

На правом берегу реки располагалась женская половина монастыря, на левом — мужская. Ольга жила, разумеется, в женской половине, но воспитание получать могла то, какое ей больше было по нраву. Целыми днями она торчала на левом берегу, в мужской половине, слушая лекции по военным и политическим наукам или тренируясь в спортзале. Монахини проформы ради журили принцессу, но на самом деле были рады: наследница престола росла не будущей женой и матерью, а будущей Императрицей — именно такого результата от них и требовали.

Реальные мотивы будущей Императрицы ничего общего не имели с интересами государства. Просто с самых первых сознательных дней жизни Ольга ненавидела свою мать, ненавидела безо всякой причины, но всем сердцем. Мать ей была отвратительна — своей нежностью, своей верностью Константину, своей женственностью. Перед самой отправкой в монастырь Ольга приняла решение: мать любит праздники — долой праздники; мать верна отцу — долой целомудрие; мать ничего не понимает в «мужских делах» — да здравствуют война и политика!

Для десятилетней девочки это был нормальный ход мыслей. Но упорные занятия корхзедом со старым треухом отцом Цанди, лекции по военной истории, которые читал профессор Цергхи, тоже треух, и ежедневные упражнения в монастырском тире с отцом Гавриилом, молодым монахом, помешанном на оружии, — все это привело к тому, что через семь лет, по выходе из монастыря, принцесса практически не изменилась.

Она стала мастером корхзеда — легко дырявила пальцами бетонные блоки. Она управлялась с любыми видами наземной военной техники, а также неплохо водила боевую шлюпку. Она стреляла, она фехтовала, она разбиралась в стратегии, тактике, экономике, социологии — и глубоко презирала все женское. Монахи и монахини были вне себя от счастья: после того, как принцесса прошла государственные испытания по изученным ею предметам, монастырю выделили дотацию, сравнимую с бюджетом всей Провинции.

Единственное, что у принцессы никак не получалось, так это борьба с целомудрием. Учителя-монахи, вызывавшие ее искреннее восхищение, были, все-таки, монахами. Самый любимый преподаватель, профессор Цергхи, монахом не был, зато был треухом. Ольга слыхала от монашек, что некоторые женщины пробовали интимно общаться с треухами и нашли это вполне… Но принцессу пробирала дрожь при одной мысли о таком «межпланетном сотрудничестве».

Возвратившись из монастыря во дворец, Ольга заставила себя окунуться в светскую жизнь. При всей неприязни к симпосионам и безмозглой дамской болтовне, она понимала, что политика вершится не в офисах, а в курительных кабинетах Зала Симпосионов. К тому же, принцесса не оставляла надежды побороться с целомудрием.

Дворцовые мужчины оказались отвратительны. По сравнению с монахами они все были глубокими невеждами, а на фоне идеалов, внушенных принцессе профессором Цергхи, они еще и выглядели абсолютными негодяями. Единственным порядочным человеком был отец — он не совался в политику, любил поговорить о музыке и о северных винах. Почему-то эти разговоры вовсе не казались Ольге бессмысленными. Она с удовольствием рассказывала Константину про нюансы корхзеда и про параллели, которые она усмотрела между корхзедом, курешем и македонской борьбой. Отец к этим параллелям добавлял сведения об африканском балете и рассуждения о естественной и искусственной ритмике движения и звука.

Во время одного из таких разговоров Константин рассказал Ольге про Калюку Припегаллы. Благодаря отцу Ольга знала, как выглядит обычная Калюка — длинная тростниковая трубка, в которую дуют, направляя вертикально вниз. Но Калюка Припегаллы, по словам Императора, выглядела иначе. Она была металлической и хитро изогнутой, с рыбьей головой на конце. Константин говорил, что эта голова его всегда чем-то пугала. Припегалла, бог оргий, которого в числе прочих богов до сих пор почитали новгородцы и литовцы, играл, если верить мифам, на этой самой калюке, заставляя людей против их воли творить чудеса непотребства. Долгое время Калюка хранилась в Александрии, в Собрании Антиквариата Александрийской Государственной Библиотеки. Потом Константин распорядился перевезти инструмент в Императорский Музей Константинополя, где Калюкой занялись всерьез. Но ни один специалист в Империи не мог извлечь из Калюки ни звука. В результате разозленный Константин решил обменять Калюку Припегаллы на Лиру Орфея, хранившуюся в Новгороде, в Княжьем Кладе. Новгородцы сочли такой обмен справедливым и отрядили опричного сотника тихонько, без помпы, привезти один бесценный инструмент в Константинополь, а другой доставить из Константинополя в Новгород. Теперь Лира Орфея заняла место Калюки.

Константин сводил Ольгу в музыкальный зал Императорского Музея и показал Лиру, покоящуюся под бронированным стеклом. Лира Орфея представляла собой искусно сработанного медного кальмара, между растопыренных щупалец которого полагалось натягивать струны. Струны, пожаловался Император, натягивали и так, и эдак, но звук получался практически никакой — не то что камни останавливать на лету, как это делал своей музыкой Орфей, но и просто удовольствие получить оказалось невозможно.

— Сейчас выписал специалистов с Крезидхи, может, они что-нибудь придумают, — грустно закончил Император.

— А новгородцы справились с Калюкой? — поинтересовалась Ольга.

Оказалось, новгородцы так свою Калюку и не получили. Опричный сотник, схватив Калюку в охапку, помчался в посольство племени Тарда с Килкамжара. Сами «желтые» удильщики оказались, судя по всему, ни при чем. Но среди них в охране работал один «синий» удильщик по имени Йоцра. Он бесследно исчез — вместе с опричником и Калюкой. А одного «желтого» из охраны нашли мертвым.

— И ты не послал армию на Килкамжар?! — возмутилась Ольга.

— Хотел. Но там вдруг такое началось… Я, в принципе, догадываюсь, что там началось. В посольстве Тарда удильщикам показали фотографию Калюки — так они на пол попадали и принялись молиться. Эта Калюка — точь в точь хобот какого-то их божества, я даже имя помню: Цир-Ба-Цир. То есть, дело не в деньгах. А опричника того они либо убили и, подозреваю, съели… Либо он с самого начала на них работал. Не на «желтых», а на «синих». А сейчас туда армию слать — межпланетный конфликт получится. К тому же, сгинет эта армия в джунглях, уверяю тебя. Там уже девятнадцать лет война идет, все воюют со всеми.

— Из-за Калюки?

— Благодаря ей. И тому опричнику. Кстати, тоже интересно: именно этот опричник приволок с собой в Константинополь из Новгорода Любаву, твою мать. Опричник сгинул, Любава осталась…

— Плевать на мать. А вот Калюку надо вернуть Империи, — твердо сказала Ольга.

Принцесса понимала, что отец прав: большая армия увязнет в джунглях. К тому же, если армия будет откровенно византийской, то действительно возникнет межпланетный конфликт.

Значит, заняться этим должен небольшой мобильный отряд, действующий от лица неправительственной общественной организации.

Вечером того же дня на симпосионе принцесса предложила дамам создать клуб амазонок. Название она выдумала на ходу: «Стальная Сафо». Дамы восприняли клуб амазонок как очередную светскую шалость, но клуб, разумеется, был зарегистрирован официально и имел свой бюджет. А также устав, позволявший лицам любого пола и любой расовой принадлежности сотрудничать с клубом. Тренировочной базой клуба объявили Техническую Школу Гвардии на Земле Иоанна. Дамам на базе не понравилось, да они и не слишком-то хотели тренироваться. Куда интереснее было разгуливать по Константинополю во фривольных костюмах амазонок и устраивать в Диониссионе показательные попойки со стрельбой.

Ольга на это и рассчитывала. Сама она месяцами торчала в лабораториях Школы, в школьном тире или в тренировочном зале. Курсанты обучали Ольгу обращению с экспериментальным оружием, а она их — корхзеду. Любви она там так ни с кем и не закрутила: молодые мальчишки-курсанты были слишком молоды, а старые гвардейцы-преподаватели — слишком стары. Да и сил после тренировок не оставалось ни на что, кроме выпивки в компании старших курсантов и младших преподавателей.

Иногда Ольга для виду заявлялась в Константинополь — к превеликой радости остальных амазонок. Тогда казне приходилось возмещать Диониссиону крупные убытки. Но для казны это были копейки. Император не беспокоился — дочка бесилась вдали от столицы, и ее чудачества ничем не грозили трону. По той же причине сохраняли спокойствие константинопольские «светские львы» и чиновники в Олимполисе.

Время для беспокойства настало через год. Незадолго до рождественских каникул Ольга объявила курсантам, что пора заняться делом. Узнав о том, что понимается под «делом», курсанты радостно загалдели, а преподаватели испуганно замахали руками. Только один молодой преподаватель практической электроники, Георгий Арунасис, согласился присоединиться к курсантам.

Итак, курсанты, сдав зимние экзамены, вместо того, чтобы разлететься на каникулы по домам, снарядили галеру и под командованием Ольги и Георгия отправились на Килкамжар, возвращать Империи Калюку Припегаллы.

Вокруг Килкамжара ходило множество патрулей, византийских и османских вперемежку. Георгий долго вслушивался в переговоры на оперативной волне, пока не рассчитал курс приземления таким образом, чтобы галера попалась именно византийскому патрулю, укомплектованному не наемниками Гедиминаса, а кадровыми солдатами. Начальник патруля, молодой архонт, не смог отказать принцессе. Принцесса ведь всего лишь хотела посмотреть своими глазами на войну в джунглях. Интерес принцессы к военным проблемам был известен каждому гражданину Империи.

В это время ректор Технической школы названивал в столицу, чтобы поделиться своими опасениями. Но опасения его передавались по инстанциям слишком долго. Когда кимкалжарским патрулям пришел приказ задержать галеру с курсантами, галера уже совершила посадку на поляне в излучине реки Калипу, в самом центре территории «синего» племени Лорба.

Следующим приказом молодого архонта разжаловали в рядовые и отправили вниз, охранять заключенных. Это было равносильно смертному приговору: на Килкамжаре полыхала всеобщая война. Никто толком не понимал, за что ведется война. Только заключенные знали свою цель: они воюют с охраной.

Место посадки Ольга выбрала не наугад. Сделав несколько витков вокруг планеты и сфотографировав места военных действий, Ольга поняла, что беспорядочные свиду фронты на самом деле расположены по некой геометрической системе. Она не стала интересоваться, кто где и с кем воюет — было хорошо известно, что на Килкамжаре последние двадцать лет все воюют со всеми. Поэтому основное внимание Ольга уделила геометрии.

У принцессы с собой были снимки килкамжарских фронтов, взятые в архиве Института Марса во время последнего визита в столицу. Она стащила их на всякий случай — данные за все двадцать лет, просто чтобы вжиться в ситуацию. Но теперь эти снимки очень пригодились.

Георгий заложил данные снимков, включая последние, в бортовой компьютер — мощный «Прометей» с аримановской материнской платой. И компьютер выдал четкую динамику фронтов, обозначив два полюса. У одного полюса битвы начались, и, за четыре года охватив почти целиком единственный континент Килкамжара, двигались к другому полюсу, расположенному в центре континента. Этим вторым полюсом оказалась Тардаба, центральное поселение племени Тарда.

Ольга чувствовала, что разгадка находится на обоих полюсах. Но Тардаба — слишком людное место. И война туда еще не докатилась. Там хорошо бы объявиться со светским визитом, расспрашивать, подслушивать… Ольга готовилась совсем к другим действиям и поэтому решила садиться на исходном полюсе, посреди джунглей, недалеко от разоренных колоний — византийской Крониды и османской, с длинным названием Гогенштауфен-юрт.

Шлюпки бесшумно шли над джунглями. За стеклом не было видно ничего, кроме растительности, сплетавшейся в ярко-зеленые густые клубки. Но камеры снимали, а изображения передавались на галеру, где остался Георгий. Он заправлял изображения в «Прометей», крутил так и эдак… Через три часа съемок Георгий, наконец, обнаружил результат.

— На полянах Один и Три трава примята неправильно. Животные ходят на водопой, их следы видны. Но трава примята так, будто кто-то шел поперек этого пути. Можно провести линию, она продолжается на поляне Шесть. Поляна Один и поляна Двенадцать, то же самое, общая линия. Она пересекается с первой в квадрате Сигма-Каппа. Вы там были?

— Мы туда летим.

Квадрат Сигма-Каппа располагался между двумя бывшими колониями. Для начала Ольга приказала полетать над колониями — они были совершенно пусты. Разрушенные бараки, сломанная ограда. И никого. На посадочной площадке в Гогенштауфен-юрте догнивал остов взорванного много лет назад каботажного кораблика. Либо кто-то прибыл не вовремя, либо пытался удрать. Среди развалин явно никто уже давно не жил.

А между колониями были сплошные джунгли. Ни одного просвета, ни одной полянки. Шлюпки зависли над квадратом — опуститься было некуда. Ольга приняла решение: высаживаться с висящих шлюпок на деревья.

Высадились по периметру квадрата. Гвардейцы продирались сквозь заросли навстречу друг другу, к центру. Пока никто ничего не нашел — только острые листья цапи, стволы, облепленные осиными гнездами, да норы куна-куна, крупных травоядных ящериц.

Внезапно в наушниках послышался тихий голос Федона, одного из старшекурсников:

— Вижу. Большой шалаш. Не могу говорить. Включаю пеленг. Идите тихо.

Гвардейцы стали стягиваться к Федону, ориентируясь на сигнал его рации.

Ольга заметила синее пятно среди мешанины бурых стволов и зеленых листьев. Через несколько секунд остальные тоже заметили удильщиков. В наушниках послышались приглушенные восклицания. Внезапно раздался крик — одновременно в наушниках и где-то впереди. Ольга поняла, что кольцо сомкнулось. И при этом их обнаружили.

— Огонь! — крикнула она, отправляя автоматную очередь в синее пятно. Стрекот куна-куна и шум листвы перекрыл стук выстрелов. По выстрелам Ольга определила, что кольцо сомкнулось плотно, как бы в своих не попасть… Но выстрелы становились все реже. Странно. Ольга уже довольно далеко продвинулась вперед, но не встретила никого из гвардейцев. Где они? Почему не стреляют?

В автомате кончились патроны. Ольга выкинула пустой магазин и хотела уже вставить новый, как вдруг поняла, что кругом — подозрительно тихо. Ни одного выстрела. Ни одного слова в наушниках. Только цыкают ритмично куна-куна, невидимые среди зарослей, да жужжат осы где-то сверху. И в этой тишине за спиной кто-то двигался. Двигался абсолютно бесшумно. Но Ольга интуитивно чувствовала чужое движение. Она замерла, прислушалась. Не было хруста веток, не было шелеста раздвигаемых листьев. Не было даже чужого дыхания. И все равно — кто-то двигался за спиной, подходил все ближе и ближе. Наконец, терпение Ольги кончилось. Она резко обернулась, вставляя новый магазин, и вдруг увидела над собой синий хобот, проткнутый в нескольких местах отполированными и украшенными резьбой деревянными палочками. А еще она увидела мощные синие руки, а в руках — железную дубину, которая неслась прямо ей в лицо.

 

Глава 3

Музыка была прекрасной. Ольга не могла проследить ход мелодии, но чувствовала, что такую музыку обязательно оценил бы ее отец. И даже министр войны оценил бы эту музыку. И министр финансов. И Протосеваст. И вообще — все столичные мужчины. Где же мужчины? Ольге хотелось, чтобы кругом было много мужчин. Преподаватели, курсанты, монахи — все. Но мужчин не было, только руки высовывались из клубов золотистого дыма. Дым щекотал ноздри, проникал в легкие и растекался по телу горячими потоками. Руки ласкали — спину, грудь, живот, ниже, ниже…

Ольга застонала. И открыла глаза. Она лежала связанной на земляном полу в полутемном зале. Полированные деревянные колонны поддерживали низкий потолок из гладко обструганных досок. Руки исчезли. Золотой туман тоже исчез, по крайней мере — снаружи. По телу продолжало разливаться сладкое тепло.

Музыка тоже осталась, если, конечно, можно назвать музыкой монотонный вой. Вой исходил от единственного освещенного места в зале. Факелы были воткнуты в стену с обеих сторон деревянного разукрашенного помоста — тонкие золотые и синие узоры по бардовому фону. Вокруг помоста, вытянув вверх руки с какими-то мешочками, стояли коленопреклоненные фигуры удильщиков. Ольга прищурилась… Да, так и есть. «Желтые» и «синие» удильщики вместе. На вытянутых головах удильщиков — высокие шапки, формы которых говорят о принадлежности хозяев шапок к разным племенам.

Но ведь они же воюют! Почему они здесь все вперемежку? Тем более, «синие» и «желтые» бок о бок. Рядом в темноте блеснули глаза. Принцесса разглядела связанных гвардейских курсантов, лежавших на земле, так же, как и она сама. Курсанты смотрели прямо на нее, и лица их были перекошены… От чего? Ольа вдруг догадалась: от сильнейшего желания. Она сама испытывала подобное желание. Теперь понятно, что это за тепло разливается по телу.

Но никакое желание не могло отвлечь Ольгу от того, что она увидела на помосте. Высокий табурет, на котором, скрестив ноги, восседает «синий» удильщик, совершенно голый и без шапки. Только хобот его украшен толстым простым золотым браслетом и двумя полированными палочками из красного дерева. А рядом стоит, чуть раскачиваясь, человек — силач лет пятидесяти, совершенно лысый, зато с пышными серыми усами. Человек был в набедренной повязке, какую носят «синие» удильщики, и в выцветшей куртке новгородского опричника. А в руках он держал Калюку Припегаллы и дул в нее, в верхний конец, не прикасаясь губами. Именно Калюка издавала тот самый монотонный звук, который во сне показался Ольге прекрасной музыкой. И именно Калюка вызвала в Ольге и в курсантах жгучее желание — Ольга почему-то сразу поверила легенде. Если бы курсанты не были связаны, они бы обязательно кинулись на Ольгу и попытались учинить какой-нибудь срамной ритуал, чтобы порадовать Припегаллу, древнего бога оргий. Но курсанты были связаны и могли только стонать и сверкать глазами.

А ритуал, проходивший на помосте, не имел, казалось, к Припегалле никакого отношения. Удильщики держали свои узелки над головами. Человек, не переставая дуть в один конец Калюки, направлял другой ее конец, украшенный изображением рыбьей головы, поочередно на каждый узелок. Удильщик на табурете сидел неподвижно. Потом хлопнул в ладоши. Человек прекратил дуть, а удильщик продекламировал несколько четверостиший на непонятном языке. Снова хлопнул в ладоши. И человек продолжил сой «концерт».

Так повторялось несколько раз. Наконец, удильщик в последний раз хлопнул в ладоши, что-то громко выкрикнул. Человек опустил Калюку. Ольга почувствовала, как желание покидает тело вместе с теплом. Курсантов, видимо, тоже отпустило — они перестали ворочаться и удивленно пялились на Ольгу и друг на друга. Кто-то сдавленно ругался.

Остальные удильщики встали с колен, прицепили узелки к поясам и гуськом молча вышли в боковую дверь — но сразу вернулись, уже не гуськом, а толпой, что-то удовлетворенно бурча. Последние двое удильщиков несли большой чан и множество чашечек, сделанных из осиных гнезд. Чан водрузили на помост, разобрали чашечки. Каждый зачерпнул что-то из чана и принялся пить мелкими глотками. Голый удильщик присоединился к остальным — тоже взял чашечку, зачерпнул свою порцию и сел с ней на землю, привалившись широкой синей спиной к помосту.

Человек аккуратно положил Калюку на опустевший табурет, взял сразу две чашечки, зачерпнул. Одну выпил залпом, а вторую, соскочив с помоста, понес… Ольга поняла, что он несет чашечку ей.

Присев возле связанной принцессы, человек обратился к ней по-гречески. Говорил он с жестким акцентом — но это был явно не турецкий и не русский акцент. Скорее всего — акцент какого-то местного языка.

— Ваше высочество, не сердитесь. Прошу вас отведать моего варева.

— Развяжите меня, — потребовала принцесса.

— Не могу, — ответил человек и прибавил по-русски, — я же тебя знаю, крестница. Начнешь ногами махать, Цир-Цир расплещешь. Пей так. Давай помогу.

Ольга замотала головой. Потом оглянулась вглубь зала. Всюду лежали связанные курсанты. Некоторые не шевелились, но многие извивались, пытаясь освободиться — кто-то вяло, а кто-то яростно. В темноте они были похожи на толстых червей, копошащихся в мутной жиже.

— Не бойся, все твои мальчишки целы, — успокоил Ольгу человек. — А вот нам из-за тебя придется новую землянку рыть. Здорово ты нас нашла. Только не понимаю, за каким хреном.

— Тоже мне, крестный, — огрызнулась Ольга, — я тебя тоже знаю. Ты Горыня, опричный сотник. Ты бросил мою мать.

Горыня усмехнулся в усы.

— Да плевать тебе на мать — с самой маковки Иоанновой колокольни. Я иногда слушаю светские новости, да и людишки у меня есть на Земле, так, чтобы следить за политикой. Но я в нее не лезу.

— Ой ли! А зачем ты спер государственную ценность?..

— Хобот, что ль?

— Калюку Припегаллы.

— Так вот, почему…

Горыня рассмеялся. Крикнул что-то удильщикам на их языке, и они оглушительно затрубили. Потом успокоились и снова принялись пить из чашечек, тихо переговариваясь.

Ольга взбесилась.

— Ты — вор и дезертир. Мне действительно плевать на мать, но ты поступил с ней, как ублюдок. Это не главное, верно. Главное, что ты — дезертир. И что ты украл у Империи…

— Да что я такого украл у Империи? Бирюльку из музея? Ладно, ты ее вернешь, например. А за каким бесом? Чтобы групповухи во дворце проходили веселее? И я… Если уж оправдываться, то я не дезертир. Подумаешь, опричный сотник. Это не дело. Вот здесь, на Килкамжаре, у меня дело.

— В дудку дудеть. Припегалла сраный. Жрец носатых дикарей.

Горыня встал. И ответил очень тихо и очень серьезно.

— Я не жрец. Тарипаба — жрец. Так уж вышло, крестница, что я — не жрец. И не опричник. Я — бог. Только не Припегалла.

Теперь Ольга залилась смехом.

— Бог! Ох!.. Пан!

— Нет. Я — Цир-Ба-Цир.

Удильщики, услышав знакомое слово, одобрительно закивали. Некоторые снова подошли к чану, чтобы наполнить чашки.

Горыня опять присел.

— Не веришь. Я, по-твоему, псих. Или авантюрист. Корчу из себя бога, пудрю мозги дикарям, сколачиваю свою империю. Ты так думаешь, я знаю. Чушь. Да, я хотел именно этого. Двадцать лет назад. Дурак был. И авантюрист. Давай, я тебе по порядку расскажу. Только сперва…

Неожиданно выхватив из ножен под мышкой приапский кинжал, Горыня ловко вставил его Ольге между зубов и слегка повернул, разжимая ей челюсти.

— Не дергайся. Порежешься.

С этими словами он быстро влил ей в рот содержимое чашки. От неожиданности Ольга не успела выплюнуть горьковатую жидкость, почти все проглотила. Снова по телу разлилось тепло, на этот раз — чистое, без желания. Курсанты, видевшие, что Горыня сотворил с принцессой, испуганно вскрикнули. Горыня обернулся к ним, махнул рукой.

— Тише, ребятки. Я это двадцать лет пью. Жив-здоров, и даже богом стал.

Ольга тоже пыталась закричать, но вдруг поняла, что не может. И даже сказать ничего не может. Не то, чтобы у нее перехватило горло. Просто она вдруг разучилась говорить. Или расхотела… Да, скорее расхотела. Теперь ей хотелось только слушать.

А Горыня уселся поудобнее и принялся рассказывать.

Покинув Килкамжар, он не прервал связи с Тарипабой. Удильщик дал Горыне несколько адресов в килкамжарских кварталах Гондишапура, Константинополя и Новгорода. Поэтому, находясь на родине или мотаясь по Земле с поручениями Тайного Приказа, Горыня обязательно раз в два месяца заходил по одному из адресов и отправлял другу весточку. В основном Тарипабу интересовала динамика цен на услуги наемников.

Но однажды Горыне передали забавную записку:

«Хочешь стать богом? Найди „Смерть Цир-Ба-Цира“, прочти, не ленись. Прочтешь — сообщи.» Горыня не поленился. В библиотеке Княжьего Клада древний текст был только на языке Тарда, но Горыня упросил тысяцкого отправить его с поручением в Александрию и целую неделю сидел в главной библиотеке Вселенной. Там «Смерть Цир-Ба-Цира» была в турецком и греческом переводах, но главное — нашелся микрофильм с текстом на языке оригинала, Са-Паси, записанный, правда, греческими буквами. Тут уж ничего не поделаешь — у племени Тарипабы никогда не было своего алфавита.

А древний текст повествовал о том, как великий бог Цир-Ба-Цир нашел и потерял свой чудесный хобот. Когда-то великий Цир-Ба-Цир не был великим, потому что среди всех богов только у него одного не было хобота. Поэтому его звали просто Цир-Цир и заставляли прислуживать богам во время пиров. Другие боги могли похвастаться кто двумя, кто тремя, а Хозяин Снов — даже восемью хоботами. Цир-Цира дразнили Безносым и всячески над ним издевались. И все удильщики, и все звери, и даже все растения — тоже издевались над Цир-Циром, потому что он ничем в мире не распоряжался, кроме деревянной лопаточки, с помощью которой убирал мусор в зале Ката-Ба, где пировали боги.

Лишь Лесная Оса жалела беднягу Цир-Цира. Лесную Осу тоже все обижали: как только удильщик видел Лесную Осу, так сразу пытался ее раздавить.

И вот однажды, когда Цир-Цир сгребал мусор своей лопаточкой, Лесная Оса подлетела к нему да и говорит: «Я знаю, как тебе помочь. Ты можешь стать величайшим из богов. Но для этого ты должен украсть один хобот у Хозяина Снов.» Цир-Цир испугался: «Да как я могу?» «Укради, пока он спит. Потом сгреби грязь своей лопаточкой в большой котел и подуй над ней в этот хобот. А затем верни хобот Хозяину Снов — он ничего и не заметит.» Цир-Цир поступил, как велела Лесная Оса — сгреб грязь в котел и подул над ней в краденый хобот. После этого он залил грязь молоком водяного дерева и поставил котел на огонь. Грязь варилась целую ночь, а к утру питье было готово.

«Набери в лесу моих гнезд и сделай из них чашки,» — сказала Лесная Оса. Цир-Цир понаделал чашек и разлил в них питье. Когда все питье из котла было разлито по чашкам, Цир-Цир обнаружил, что грязь на дне котла слежалась и превратилась в небольшую фигурку с руками, ногами и головой — но без хобота. Цир-Цир спрятал фигурку за пояс, а когда боги пришли пировать, Цир-Цир предложил им отведать нового напитка. Боги, на свою беду, отведали.

И тут между ними началась великая битва. Кривоногий Хозяин Украшений метнул огромное бревно в Хозяина Света — и убил его. Во всем мире воцарилась тьма. Тогда Хозяин Грома пальнул своим огнем в Хозяина Украшений и спалил его дотла. Но от огня загорелись стены зала Ката-Ба и обрушились на остальных богов. Многие боги погибли в огне. Тогда из реки поднялся Червяк Ола-Ба-Ола, который удерживает мир, и начал заливать огонь водой. Но огонь потушить не удалось, и тогда Червяк Ола-Ба-Ола обвился вокруг Хозяина Грома и задушил его. А пока он это делал, ничем не удерживаемый мир развалился на части. Погибли все — растения, звери, удильщики. В кромешной тьме остался только Хозяин Снов, да еще Цир-Цир с Лесной Осой, которые спрятались под листья водяного дерева.

И тогда Хозяин Снов вскричал: «Что же мне делать?!» А Цир-Цир ему ответил из-под листьев: «Сделай мне хобот, а я выращу для тебя новый мир, лучше прежнего.» Хозяин Снов согласился. Он собрал останки удильщиков, соединил их с останками куна-куна, перемешал со своей слюной и кинул на тлеющие угли. Останки соединились друг с другом, и получились Злые Мастера. Злые Мастера соорудили из обломков мира плавильную печь, накидали в нее углей и стали плавить медь. А из меди они отлили для Цир-Цира отличный хобот.

Лесная Оса принесла Цир-Циру горсть земли, он посадил в эту землю фигурку, которая хранилась у него за поясом, и подул на эту фигурку через свой хобот. Фигурка начала быстро расти и родила Червяка Ола-Ба-Ола. А Цир-Цир продолжал дуть. Тогда фигурка родила новый мир, а Червяк Ола-Ба-Ола скрепил этот мир, чтобы он не развалился. Цир-Цир все дул и дул. Фигурка родила растения, зверей, удильщиков Са-Паси, потом других «синих» удильщиков, а потом и «желтых» удильщиков. И, наконец, фигурка родила звезды, солнце, Хозяина Света и остальных богов.

Злые Мастера сказали Цир-Циру: «Теперь эта фигурка, которая раньше была грязью, станет растением и будет называться Цир-Цир. Ты же будешь называться Великий Цир-Ба-Цир, хозяин Цир-Цира.» А удильщикам Злые Мастера сказали: «Сделайте себе чашки из гнезд Лесной Осы, соберите клубни Цир-Цира и варите их ночью в молоке лесного дерева. Потом пейте то, что получится. Тогда вы станете мудрее всех, и даже мудрее нас. Но при этом вы должны каждый год отдавать половину своих мужчин и своих женщин нашему богу по имени Карсабала.»

Удильщики согласились. Целый год они пили Цир-Цир и действительно стали мудрее всех в мире. Но год прошел, и явились Злые Мастера — требовать свою плату. Тогда Лесная Оса сказала удильщикам: «Если вы каждый год будете отдавать Злым Мастерам половину своих мужчин и женщин, то скоро вас и вовсе не останется. Прогоните лучше Злых Мастеров, все равно они вам больше не нужны.» Удильщики решили, что Лесная Оса говорит дело, и прогнали Злых Мастеров. Злые Мастера рассердились и сказали: «Раз вы такие неблагодарные, то мы отберем у Великого Цир-Ба-Цира его чудесный хобот и спрячем на небе, в стране, где живут безносые удильщики.» Так они и поступили. С тех пор напиток Цир-Цир потерял свою силу. Удильщики, когда его пьют, становятся не мудрыми, а, наоборот, глупыми-преглупыми.

А Лесная Оса испугалась и спряталась в джунглях. И правильно сделала. Теперь любой удильщик, если увидит где-нибудь лесную осу, сразу пытается ее раздавить — прямо как в древние времена.

Горыня долго смеялся над этой сказочкой. Особенно было ему смешно, что в тексте решительно ничего не говорилось про смерть Цир-Ба-Цира. Но смех мгновенно сменился удивлением и даже страхом, когда Горыня открыл страничку с иллюстрацией. На фотографии была изображена медная фигурка, найденная в окрестностях Тардабы: Цир-Ба-Цир, дующий в свой хобот. Этот хобот был отлично знаком Горыне — так же как и многим тысячам посетителей Императорского Музея в Константинополе. Калюка Припегаллы!

Горыня, разумеется, тут же отписал Тарипабе. Тут пахло не просто деньгами: тут пахло властью в масштабах целой планеты. И не важно, что планета населена дикарями. Горыне очень нравились удильщики, и он ничего не имел против того, чтобы стать их богом.

Красть Калюку из музея не пришлось — Император очень кстати захотел поменяться с новгородцами. Еще в посольстве Тарда Горыня понял, насколько важна Калюка для удильщиков. Йоцра, только взглянув на инструмент, уже готов был молиться беглому опричнику.

План Тарипабы был примитивен: выставить Хобот Цир-Ба-Цира для всеобщего обозрения и сделать территорию Са-Паси местом всепланетного паломничества. Он даже набросал проект новой религии, списав его со стандартного Ислама.

Но у Горыни была другая идея. Он, конечно, знал, что целые толпы профессиональных музыкантов и мастеров по музыкальным инструментам бились над Калюкой долгое время, пытаясь извлечь из нее хоть какой-нибудь звук. Но в священном тексте ведь про звук ничего и не было сказано! Может, достаточно просто подуть в нее над Цир-Циром?..

Тарипаба пожал плечами и принес чашку Цир-Цира. Горыня приблизил конец Калюки, изображающий рыбью голову, к чашке, а в другой конец дунул…

Калюка издала низкий протяжный звук. Музыки в этом звуке было маловато, но ведь умникам в Императорском Музее даже этого не удалось! Желая довести эксперимент до конца, Горыня дунул в Калюку еще пару раз, а потом взял, да и осушил чашку…

И понял, что стал богом.

Это было не просто ощущение мудрости. И вовсе не ощущение всемогущества. Да, Горыня увидел всю Вселенную, все ее части, обитаемые и необитаемые. Увидел и себя самого — маленького и слабого божка, отвечающего за пьянство горстки смешных носатых дикарей. Но сейчас от их пьянства зависела вся их судьба. И еще Горыня увидел, что в какой-то момент его божественная сила понадобится всей обитаемой Вселенной. Пусть совсем не надолго — но понадобится.

Через несколько секунд вся божественность слетела с Горыни, сменившись обычной пьяной легкостью, которую вызывал Цир-Цир. Но этих нескольких секунд Горыне хватило, чтобы уверовать. Тарипаба видел его лицо — и тоже уверовал. Весь его план с исламизацией Килкамжара развалился, как мир без Червяка Ола-Ба-Ола. Надо было составлять новый план.

На новый план ушло полгода. Тарипаба заставил своих знакомых на нескольких планетах перерыть все записи килкамжарских священных текстов. Сам он носился по Килкамжару, собирал фольклор. И вспоминал песни, которые слышал в детстве. Каждый этап плана проверяли с помощью Калюки. Горыня дул через нее на чашку, пил Цир-Цир и сообщал свой божественный вердикт — подойдет или не подойдет.

— Мы, собственно, не хотели устраивать мясорубку, — закончил Горыня, — но пришлось. Ритуальная война. Необходимо воспроизвести драку в Ката-Ба. Драку богов. И там, где прошла Ритуальная Война, где старые клубни вытоптаны ногами воинов, можно высевать новые семена. Ты видела, как я эти семена обрабатывал. Калюка заставляет Цир-Цир размножаться, он начинает расти, он становится настоящим. Ведь ты почувствовала… кое-что?

Ольга кивнула. Она все еще не могла говорить.

— Почувствовала, крестница? Такая история — мы, люди, и есть те самые «безносые удильщики». Я тебе больше скажу: мы — тоже Цир-Цир.

Ольга снова кивнула. На самом деле, она не слушала Горыню. Она поняла, что он — вовсе не бог, хоть искренне себя таковым считает. Еще она поняла, что Калюку не обязательно возвращать в Императорский Музей. Есть дела поважнее. Напиток подействовал — Ольга тоже увидела Вселенную. Но, в отличие от Горыни, Ольгу воспитывали ученые и военные. Поэтому она не заметила во Вселенной никаких богов — ни Цир-Ба-Цира, ни Припегаллу. Зато она заметила нечто ужасное, какую-то опасность, которая угрожает всем. И всему. Всей Вселенной. И даже больше…

Что это за опасность, Ольга сейчас не могла сказать. Но была уверена, что как только встретится с ней — узнает, не ошибется. Хотя, подумала Ольга, стоит, наверное, вглядеться повнимательнее.

Вытянув шею, она кивнула подбородком в сторону чашки.

— Еще? — удивился Горыня, — не нужно, для первого-то раза…

Ольга нетерпеливо повторила жест. Горыня вздохнул, поднес чашку к ее губам. Ольга сделала большой глоток. И потеряла сознание.

 

Глава 4

Георгий так и не понял, каким образом удильщики пробрались на галеру и подкрались к нему, пока он просчитывал на «Прометее» варианты ближайшего хода операции.

Очнулся Георгий на полу, с огромной шишкой на лбу. Взглянув на обзорный экран, он обнаружил, что все шлюпки выстроены на поляне в аккуратный рядок. Принцессу и курсантов он нашел оглушенными в шлюпках. Все вооружение со шлюпок и с галеры было снято.

Возвращались пристыженные и злые. На Земле Иоанна всех ждали взыскания. Курсантов — не слишком серьезные: на них наорали, подвергли порке, но оставили в Школе, даже не лишив стипендии. Георгию Арунасису пришлось хуже. Ему запретили преподавать и перевели из Гвардии в Государственную Стражу, в пограничную Пятую центурию, правда, с сохранением чина. Но одно дело — младший архонт Гвардии, а совсем другое — младший архонт центурионов. Служить Георгию пришлось на патрульной галере под началом Ставра Трагоса, злобного красномордого идиота. В Государственной Страже, впрочем, все идиоты. Ни один человек, если он знает хотя бы четыре правила арифметики и не одержим манией бить по морде каждого встречного, не пойдет в центы. Разве что, его сошлют, как Георгия. Таково, во всяком случае, было общее мнение гвардейцев о Государственной Страже. Стражники придерживались о гвардейцах не лучшего мнения, поэтому служба Георгия проходила кошмарно. Единственная радость — компьютерная переписка с Ольгой.

А принцесса не просто отделалась дешево. На своем бесславном предприятии она многое выиграла. Весь поход она представила как разведывательный, подробно описала общий ход килкамжарской Ритуальной Войны, составила точный прогноз движения фронтов и порекомендовала до окончания военных действий эвакуировать с Килкамжара все колонии. Еще она настаивала на невмешательстве в ход Ритуальной Войны, в том числе предостерегала против любых попыток вернуть Калюку Припегаллы. Это, по ее словам, было абсолютной гарантией того, что Ритуальная Война останется ритуальной и, не выйдя за пределы Килкамжара, закончится через пять лет ко всеобщему удовлетворению.

О своем опыте употребления Цир-Цира Ольга, разумеется, умолчала.

Этот рапорт заставил имперских военных отнестись к принцессе серьезно. А Третий стратиг константинопольского управления Тайной Службы Феодоссий Комнин даже предложил ей пройти испытания на чин архонта. Формально она имела на это право: знания, полученные в монастыре и Технической Школе, подкреплялись участием в боевых действиях. Устав ничего не говорил о том, что боевой опыт должен быть обязательно удачен и приобретен обязательно на государственной службе.

Ольга согласилась. Испытания проводил сам Комнин, в присутствии министра войны Есугея, профессора Цергхи и целой толпы экспертов из Министерства Войны и из Тайной Службы.

Всю гуманитарную часть, кроме психологии лидерства и истории разведки, Ольга сдала шутя. Вопросы задавал профессор Цергхи, который сам же ее всему этому и учил. Психологию лидерства Ольга сдала не слишком удачно: оказалось, что она абсолютно не может командовать людьми, которые ей не нравятся, а к врагам в случае своей победы будет слишком безжалостна, даже кровожадна. Историю же разведки Ольга и вовсе не изучала, если не считать того, что она узнала в Технической Школе о развитии технических средств шпионажа.

Но на фоне остальных результатов эти неудачи выглядели случайностью. Ольга продемонстрировала виртуозный пилотаж шлюпки, за тридцать секунд поразив шестьдесят пять движущихся воздушных и семьдесят движущихся наземных мишеней, одновременно уходя от лучей и ракет. Комнин объявил ей, что лучи и ракеты будут настоящими. Он не соврал. Когда эксперт-психолог из Тайной Службы заметил Комнину, что жизнь наследницы престола важнее, чем справедливость полученного ею чина, Третий стратиг на месте распорядился уволить эксперта. Формально эксперт был, может быть, и прав, но Комнин, один из Пяти Старцев, готовил не капризную девчонку, решившую поиграть в войну. Он готовил будущую византийскую Императрицу, которой предстоит стать одной из ключевых фигур в истории обитаемой Вселенной. И если бы Ольга погибла во время испытаний, Пять Старцев спокойно занялись бы подготовкой новой любимой жены для Константина и выращиванием новой наследницы — или наследника.

Но Ольга не погибла. Она могла спокойно выбить и в два раза больше мишеней, а ракеты и лучи, от которых она уходила во время ежедневных тренировок в Технической Школе, двигались куда проворнее.

Экзамен по корхзеду вызвался, на свою беду, принимать Первый стратиг Госслужбы Дук — и чуть не лишился глаза. Тогда разозленный Дук срочно вытащил из отпуска чемпиона Земли по македонской борьбе архонта Иннокентия Кратона, благо тот находился совсем рядом, в Константинополе — а конкретно, в Диониссионе.

Когда гигант, похожий на аримановский равнинный танк, появился в зале, чиновники принялись испуганно перешептываться. Дук испугался, что Комнин запретит поединок, но Комнин довольно кивнул. Дук решил, что Комнин спятил, но Комнин, напротив, предвосхищал великий срам, который скоро постигнет главного цента Империи вместе с его македонским борцом.

Кратон стоял на краю круга, полусогнув мощные ноги в коленях и опустив руки, которыми мог просто сломать Ольгу пополам. Если бы поймал. Комнин знал, что поймать он Ольгу не сможет. Профессор Цергхи, сам мастер корхзеда, тоже это знал. Он, правда, видел, что принцесса движется недостаточно гладко и по слишком правильной дуге, а пальцы заранее складывает в боевую комбинацию, что среди высших мастеров считается дурным тоном. Кисти рук должны висеть свободно и твердеть только за миг до удара.

Но против македонского борца сойдет и так. Ольга плавно приближалась к гиганту. На ней, согласно правилам, была полупрозрачная накидка крезидхской замужней женщины, под которую Ольга надела темно-синий комбинезон гвардейского курсанта. Кратон вышел в короткой красной тунике, подпоясанный широченным ремнем, украшенным золотыми бляхами в честь многочисленных спортивных побед. Кратон неподвижно ждал, пока Ольга окажется на расстоянии его руки.

Ольга подходила все ближе, покачивая пальцами, сложенными для удара. Она знала, что Кратон первым не нападет. Что ж…

Когда Кратон понял, что пора, он молниеносно вскинул руки, но Ольга была уже не перед ним, а снизу. Она упала, скользя ногами вперед, уперла ладони в пол, а носком сапога нанесла Кратону сильный удар в пах. Кратон попытался ухватить принцессу за ногу, но поймал только воздух — руками и ртом. Не дав борцу отдышаться, Ольга прокатилась у него между ног, подпрыгнула и попыталась нанести удар в позвоночник с воздуха, но Кратон увернулся. Когда Ольга опустилась на пол, борец уже стоял лицом к ней и снова ждал, опустив руки. Ольга поняла, что второй раз она его не проведет. Приблизиться так, чтобы ударить противника пальцами, невозможно — Кратон схватит ее раньше, и что бы она с ним ни делала, даже если проткнет ему глаз, он все равно сломает ей позвоночник. Обмануть, прикинуться дурочкой? Теперь уже не поверит. Но надо заставить его напасть самому. И единственный способ — разозлить.

Но как? Разговор во время боя запрещен. Необходимо смертельно оскорбить борца, не сказав ему ни слова. Мало того, желательно, чтобы он почувствовал оскорбление лишь на уровне подсознания и не сумел, таким образом, взять под контроль свою злость.

И тут Ольга вспомнила свои разговоры с отцом об искусственных и естественных ритмах… Конечно! Естественным ритмом здесь является ритм движений Кратона. А вот искусственным…

Ольга встала перед Кратоном, повторив его позу: ноги полусогнуты, руки опущены вниз, голова повернута чуть вбок. Повторить движение противника — обычный прием, необходимый для того, чтобы предугадать его действия. Ни комиссия, ни сам Кратон не усмотрели здесь ничего странного. Но Ольга не осталась стоять на месте, а двинулась вокруг противника боком, как делают македонские борцы. При этом она чуть раскачивалась вперед-назад — а это уже для македонской борьбы не характерно.

Кратон увидел, что в движении Ольги содержится какой-то подвох, но не разобрался в сути подвоха и, чтобы понять подвох до конца, тоже стал еле заметно раскачиваться.

Когда противник заглотил первую часть наживки, Ольга перестала раскачивать корпус и оставила только легкие круговые движения бедрами. Кратон повторил и это. Тогда Ольга начала медленно поднимать руки — так, как положено уже в корхзеде. Но пальцы она сложила не для удара «кре-корх» и не для блка «пхар». Она просто сжала кулаки, оттопырив на каждой руке большой и указательный пальцы.

Кратон чуть прищурился и тоже начал поднимать руки. При этом он не прекращал покачивать бедрами. А руки принцессы уже были подняты до уровня груди и начали сходиться друг к другу. Когда сведенные вместе пальцы Ольги смотрели прямо в лоб Кратону, принцесса вдруг резко дернула бедрами, столь же резко опустив руки навстречу движению бедер. Не доведя руки до бедер, принцесса расставила их в стороны, сложив пальцы для «кре-корха», и присела в стандартной полунизкой стойке. Кратон сразу повторил это за Ольгой и поэтому не осознал до конца, что миг назад он воспроизводил па непристойного танца-дразнилки «пастух и коза».

Все спортивные болельщики в Империи знали, что чемпион Земли Иннокентий Кратон родом из Аркадии. И все мальчишки, выросшие недалеко от Аркадии, знали, как полагается дразнить аркадцев — строить им «козу», намекая на обидную афинскую пословицу: «Мужланам из Аркадии только козы дают.» Пословица эта была абсолютно несправедлива, а произнести ее в присутствии уроженца Аркадии — то же самое, что заблеять гнусным голосом в присутствии приапского сатира.

Разумеется, такой опытный боец, как Кратон, ни за что бы не среагировал на прямое оскорбление, даже самое страшное, догадываясь, что его просто провоцируют. Но Ольга, лишь намекнув на танец-дразнилку, продолжала движение как ни в чем ни бывало стандартным шагом корхзеда. Кратон не успел осознать оскорбления. Но он сам, собственным телом, воспроизвел непристойное па. И в его памяти сами всплыли издевательства в уездной школе, а потом — такие же издевательства старших курсантов в Олимпийской Академии. Именно из-за этого он и пошел в центы…

Кратон не изменился в лице. Но решение он принял моментально. Сложив руки в замок и занеся над головой для удара, он неожиданно прыгнул вперед — даже не приседая для прыжка: только что он стоял, похожий скорее на статую, и вот он уже летит красной тушей прямо на Ольгу.

Но Ольга предугадала не только прыжок Кратона. Она предугадала даже его удар — вульгарный и смертельный удар двумя руками, которым пользуются на улице чаще, чем в официальном спорте.

Живот и грудь Кратона были открыты в момент прыжка, но Ольга знала, что бить туда бессмысленно, так же, как и в пах. Борец сможет перетерпеть боль в паху, а в грудь и в живот его просто не прошибешь. Поэтому принцесса присела в прямой низкой стойке с упором на левую ногу, а когда молот из двух сложенных в замок огромных лап стал опускаться, мгновенно переместилась на правую ногу и оттолкнулась от пола. В этот толчок она вложила всю силу — другого раза не будет. Взвившись над Кратоном, она сделала стойку на руках, упершись ему в плечи, а через долю секунды оба ее средних пальца увязли в глазницах борца. Сразу же выдернув пальцы из глазниц, Ольга скатилась по спине противника и мягко встала в боковой стойке, готовая к неудаче. А значит — к поражению, и не только на испытании.

Но опасалась она напрасно. Кратон взревел, закрыв ладонями лицо. Из-под ладоней густо текла кровь — Кратон был слеп.

С пальцев Ольги тоже капала кровь, кровь Кратона. Дук, Есугей и Комнин одновременно криками прекратили поединок. Принцесса, разумеется, прошла это испытание, хоть Комнин, по совету Цергхи, и снизил оценку за ошибки в траектории движения и в постановке рук. Цергхи ничего не сказал стратигу о запрещенном приеме, который, как он догадался, применила Ольга. Но Комнин тоже обо всем догадался — и тоже промолчал. Оба Старца думали одинаково: благородство правителя заключается прежде всего в благородстве целей.

А в том, что официальный военный чин понадобится принцессе для самых благородных целей, ни один из них не сомневался: цели в этом мире ставили они сами. Старцы.

После поединка с Кратоном испытание на меткость стрельбы из ручного оружия показалось Ольге развлечением. Стрельба бегом, стрельба в прыжке, стрельба узким лучом, широким лучом — все это делалось неоднократно в Технической Школе, где Ольгу уважали именно за умение драться и стрелять.

На испытании личного вольного стиля Ольга выбрала метательные кинжалы — и за десять секунд вогнала двадцать кинжалов в щит, расположенный на расстоянии пятнадцати шагов. Кинжалы воткнулись, изобразив изящный контур буквы Омега — первой буквы имени принцессы.

Комиссия разразилась искренними аплодисментами и приняла решение присвоить Ольге чин младшего архонта специальных войск с правом выбора рода и типа войск, а также места прохождения службы.

Ольга, как все и ждали, выбрала Гвардию. Сам Протосеваст Мануил подписал два приказа — о присвоении чина и о направлении Ольги преподавателем боевых искусств и стрельбы в Техническую Школу Гвардии на Земле Иоанна.

Желтовато-серая полупустыня ощерилась сухими колючими кустами. Из-за нескончаемой, до самого горизонта, стены выглядывают слепые квадратные корпуса. Ни один пейзаж никогда не радовал Ольгу больше, чем этот. Даже монастырь Св. Параскевы был Ольге менее мил, чем Техническая Школа.

Курсанты и гвардейцы встретили нового преподавателя недельной попойкой. Хотели даже устроить симпосион, но вспомнили, что Ольга ненавидит симпосионы, и просто радостно напились. А потом началась работа — та же, что и раньше, но теперь Ольга имела официальный статус.

Отец позволил принцессе сохранить клуб «Стальная Сафо», больше для того, чтобы не расстраивать константинопольских дам. Но профессор Цергхи, который посоветовал Императору не разгонять клуб, имел, конечно, свои собственные соображения. Перед отлетом на Землю Иоанна треух пригласил Ольгу к себе домой. Один из столпов официальной науки мог позволить себе купить участок земли почти в центре Константинополя, снести старую постройку — харчевню «Пилот Гермес», украшенную статуями первых космических разведчиков, и поставить на ее месте свой небольшой домик, окруженный садом и высокой оградой. Над воротами была укреплена табличка: «Зикар-топ. Прибежище мудреца.» Ольга бывала раньше в домах треухов. Но дом профессора Цергхи мало походил на жилища его соплеменников. Он больше был похож на новгородский дом дедушки Велимира, где Ольга пару раз гостила в детстве с матерью. Всего два этажа, каменный и деревянный. Узкая лесенка ведет из прихожей к кабинет.

Цергхи усадил Ольгу в низкое кресло и налил ей в деревянную чашу белой жидкости из медного графинчика.

— Узнаете, ваше высочество?

Ольга понюхала жидкость.

— Неужели…

— Поймал, поймал! — обрадовался треух. — Значит, вы, все-таки, пили Цир-Цир. Но это не он, а всего лишь чистое молоко водяного дерева с Килкамжара.

Ольга перевела дух и сделала маленький глоток. действительно, вкус ничем не напоминал отвар ядовитого клубня.

— Зачем? — коротко спросила она. Принцесса не верила, что профессор Цергхи просто так пошутил.

Профессор и не собирался шутить. Он сказал очень серьезно — и ухо на его макушке при этом слегка дрожало:

— Затем, что вы не зря летали на Килкамжар. И затем, что я не зря посоветовал Императору не трогать ваш клуб агрессивных женщин. Империи еще потребуется помощь неправительственной организации, и не раз.

— Профессор, странно… Вы ведь не гражданин Империи. Вы гражданин своей общины, ваша планета — Крезидха. Вы только… Я не в том смысле, что это не ваше дело. Наверное, это ваше дело. Но…

— Но я говорю таким тоном, будто я сам — Император, или, по крайней мере, Мистагог Тайной Службы. Нет. Но я — ваш учитель. Согласны?

Принцесса вдруг поняла, что полностью согласна. Она готова была не просто согласиться — она готова была выполнять приказы старого треуха. И не только потому, что он был ее учителем. Треух сейчас казался принцессе совершенно родным — совсем как отец. А может, и больше. Цергхи казался Ольге единственным существом, которое никогда не посоветует плохого, и даже если пошлет тебя на смерть — то, как ни парадоксально, для твоего же блага.

Два года принцесса провела в тренировках и на лекциях. Она регулярно переписывалась с Георгием Арунасисом, тянувшим лямку в отвратительной компании центов. Георгий порекомендовал Ольге заняться компьютерным моделированием — он помнил, как принцесса на глаз прикинула динамику килкамжарских фронтов. Скоро Ольга начала неплохо разбираться во всех программах стратегического расчета, произведенных в Вычислительном бюро Аримана и в Институте Марса. Но применить новые навыки принцессе было негде. Просто отсутствовали те фронты, движение которых требовалось бы рассчитать.

И вот через два года фронты неожиданно появились. Строго их нельзя было назвать фронтами. Враги нападали, захватывали пленных и исчезали — в самых неожиданных точках обитаемой Вселенной.

Этими врагами были «призраки».

Ольгу волновала в «призраках» именно их спонтанность, невозможность предсказать время и место их следующего появления. Эксперты Империи, насколько знала Ольга, пытались выяснить путь, по которому приходят и уходят «призраки». У них ничего не выходило. Вплоть до того, что эксперты не смогли даже выяснить государственной принадлежности врага.

Принцесса решила действовать иначе — с помощью вероятностного моделирования. Свои расчеты она посылала Георгию, тот их поправлял и дополнял. Наконец, расчеты дали результат: «призраки» появились в семи из десяти предсказанных мест. Точность по времени была в пределах двух суток, зато точность по пространству оказалась очень велика — Ольга предсказала конкретные географические точки конкретных планет.

Все сведения о «призраках» Ольге отправлял Цергхи — зашифрованными файлами по компьютерной почте. Было очевидно, что он ждет какой-то реакции, а не просто информирует свою ученицу и наследницу престола о мировых проблемах. Ольга отправила профессору в ответ свои расчеты, с информацией о совпадениях результатов и с новыми предсказаниями.

Когда новые предсказания сбылись на восемьдесят четыре процента, треух послал Ольге шифрованное письмо с курьером — почте, в том числе и дипломатической, он такое письмо доверить не мог.

Письмо содержало всего одну строчку:

«Рекомендую клубу амазонок вспомнить Килкамжар. Возьмите пленных.» Ольга поняла, что это — приказ. Учитель послал ее в бой. «Вспомнить Килкамжар» — значит, снова снарядить всего одну галеру, причем снарядить частным образом, оформив это, как инициативу «Стальной Сафо».

После двухнедельных расчетов Ольга объявила курсантам, что намечается новое дело. На этот раз с Ольгой вызвались лететь не только курсанты, но и десяток преподавателей.

Три дня было потрачено на сборы и уточнение расчетов, после чего гвардейская галера «Феодора» отправилась на Приап.

 

Глава 5

На Приапе Ольга потеряла всех людей и галеру. Разумеется, она вернулась с трофеем. Разумеется, курсанты не станут смотреть косо: неудача есть неудача, а в мужество и порядочность принцессы курсанты верили свято. Если она осталась в живых — значит, так получилось…

И конечно же, Ольга собиралась продолжить тренировки и вычисления. Но уже без всякой надежды. Ведь она не только потеряла людей: какой-то невесть откуда взявшийся янычар запросто скрутил ее, взял в плен, захватил галеру. Ольга чувствовала себя маленькой девочкой, которая во главе ватаги мальчишек побежала на взрослую войну.

И вдруг Третий стратиг Тайной Службы предлагает ей продолжить — и уже не с мальчишками. Ольга боялась, что после гибели первых лиц Империи ее как наследницу престола запрягут в политику. Предложение Комнина было спасением…

А с другой стороны, оно было страшным признанием. Неужели «призраки» — основная проблема текущей политики? Впрочем, Комнин мог просто прощупать почву, заручиться, на всякий случай, согласием принцессы, а потом от всего отказаться.

Но Комнин ни от чего не отказался. Через месяц он сам прибыл на Землю Иоанна — прибыл на триере и двух галерах. Вместе со стратигом на Землю Иоанна прибыло четыре взвода гвардейцев. Еще Комнин привез Ольге приказ о повышении в чине до звания старшего архонта Гвардии и другой приказ — о проведении разведывательной операции.

Ольга сразу потребовала вернуть ей Георгия. Через три дня Георгий снова был гвардейцем и занял место при своей любимой принцессе.

Курсантм стало грустно — больше им не светили героические приключения. Комнин собрал всех в центральном амфитеатре и прочел назидательную лекцию. Империя столкнулась с серьезными проблемами, сказал Комнин, и решать эти проблемы тоже надо серьезно. Каждый должен занять полагающееся ему место: армия — быть наготове, Тайная Служба — искать чужих шпионов и засылать своих, центы — бить морды честным гражданам, честные граждане — спокойно работать или бездельничать, ни о чем не подозревая. А Гвардия обязана первой встретиться лицом к лицу с противником. При этом воевать должны опытные гвардейцы, руководимые единственным экспертом по новому противнику, принцессой Ольгой. А студенты, преподаватели и натурфилософы Технической Школы могут (и обязаны!) обеспечить гвардейский отряд хорошим оружием и точными прогнозами действий противника.

Решение Комнина было бесповоротным. Исключение он сделал только для Георгия, который во что бы то ни стало хотел всюду сопровождать принцессу — пусть в качестве бортового вычислителя.

Для своего отряда Ольга предложила название «Тифон» — в честь грозного морского змея из византийских мифов. Гвардейцы согласились: почему бы нет? Звучит вполне воинственно. Они не знали, что втайне Ольга имела в виду килкамжарского Червя Ола-Ба-Ола, который удерживает мир от катастрофы.

А если бы и знали, то, наверное, все равно согласились бы. Они чувствовали себя именно спасителями мира — Комнин отлично поработал над их отбором и психологической обработкой.

Вскоре отряд «Тифон» был готов к первой акции. Принцесса добровольно согласилась на допрос под гипнозом. Вопросы составила она сама. После пробуждения в жутковатого вида допросном кресле она сразу потребовала запись разговора и слушала ее всю ночь, снова и снова, пытаясь выжать максимум из своего короткого знакомства с «призраками».

Утром запись, из которой принцесса вычистила все лишнее, вместе с комментариями Ольги поступила в вычислительный центр Школы, где полученными данными занялся Георгий.

Через два дня Георгий составил примерную характеристику «призраков»: беспрекословно слушаются руководства, пренебрегают жизнью товарищей, а скорее всего — и своей собственной. В большей степени «призраки» озабочены жизнями объектов своего нападения, которых стремятся увести в плен. Предположительно — не испытывают боли. Так же предположительно — действуют не случайным образом, а на основе компьютерного расчета.

Что ж, для первой акции этой информации хватало вполне. Согласно прогнозу, небольшой отряд «призраков» должен был появиться возле деревушки без названия, имевшей только номер — двадцать четыре, в уезде Коке экзархата Земля Полифема. Земля Полифема была самым неспокойным экзархатом Империи. Десять лет назад Император распорядился ввести войска на планету, сгорающую в бесконечных войнах. Но вмешательство Византии только подхлестнуло циклопов, готовых, видимо, воевать с кем угодно — лишь бы воевать.

Первым экзархом Земли Полифема назначили кидика Государства Норе, который официально попросил военной помощи Империи. Норе из государства превратилось в уезд. Вскоре экзарх, бывший кидик, с помощью византийской армии подчинил себе три четверти планеты, остальную четверть превратив в мертвую пустыню. Но родственники экзарха, с которыми он вовремя не расправился, устроили заговор. Чтобы привлечь на свою сторону население, они объявили себя борцами за независимость планеты от Империи и провозгласили кидиком Цунда, слабоумного брата экзарха.

Во время подавления мятежа Цунд был пленен и публично разорван на части, но при этом экзарх допустил ошибку — лично явился на казнь. Террорист из толпы метнул в экзарха отравленный нож, после чего сразу же покончил с собой, не дожидаясь результата. А результат оказался удачным: нож попал экзарху прямо в глаз.

Следующим экзархом Земли Полифема Император назначил человека, Казимираса Каминскаса, служившего сначала в наемной армии Гедиминаса, а потом перешедшего в Тайную Службу Византии. Каминскас делал слишком быструю карьеру в константинопольском управлении Службы, и Первый стратиг управления Феофан Рюрик решил на всякий случай избавиться от литовского выскочки, порекомендовав его на «высокий пост». Каминскас сразу смекнул, что жить ему осталось недолго, и сам поднял восстание, объявив себя всепланетным кидиком.

Три года правления кидика Казимираса были, вероятно, единственным периодом в истории планеты, когда все население, забыв распри, с удовольствием делало общее дело.

Третий флот Империи, прибывший для усмирения мятежа, был разбит на подлете к Земле Полифема местной армадой, две трети которой составляли развалюхи, наспех произведенные циклопами.

И тогда неожиданно Османская Конфедерация предложила Византии свою помощь. В послании Мистагогу Тайной Службы шейх Ордена Измаилитов писал, что образование новой самостоятельной космической державы гибельно не только для Империи, но и для всей обитаемой Вселенной, если население новой державы — циклопы, а ведет их наемник из Литвы.

В письме подчеркивалось, что Орден Измаилитов за свою услугу не хочет ничего, поскольку блюдет в данном случае интересы всей Вселенной, и в первую очередь, конечно, интересы Османской Конфедерации.

После совещания стратигов Тайная Служба дала согласие. И через неделю отряд наемников под руководством двадцатипятилетнего Хафизуллы Раббана пожелал присоединиться к воинству Каминскаса. Каминскас навел справки и выяснил, что это — действительно наемники и что Раббан действительно командует ими уже пять лет. Откуда кидику было знать, что Хафизулла был специально послан пять лет назад Орденом в Армию Гедиминаса — именно для подобного случая?

За год Хафизулла сделал хорошую карьеру — от капитана до генерала. Империя волновалась: Земля Полифема крепнет, циклопы строят мощный военный флот и даже не скрывают, для чего. Конфедерация отвечала: успокойтесь, все идет, как положено.

Наконец, Каминскас решил начать наступление. Чтобы не слишком раздражать Империю, первым объектом выбрали Крезидху — планету, имевшую самостоятельный статус. После общего совещания кидик уединился для проработки деталей со своим генералом Раббаном. Хафизулла Раббан целый год ждал этого момента — когда между ним и кидиком останется только пара охранников.

Охранники умерли, не успев выхватить оружие. Каминскас успел — но Раббан отсек ему руку лучом бластера, после чего, соблюдая традиции Ордена, воткнул кидику измаилитский кинжал под левую ключицу.

И исчез.

В тот же день Тайная Служба получила от Ордена известие о том, что можно вводить войска и делать это следует быстро, пока циклопы не опомнились и не выбрали нового кидика. Империя провозилась с войсками целый месяц, но циклопы так и не опомнились — на Земле Полифема вспыхнула гражданская война между различными партиями, каждая из которых выставляла своего претендента.

Новый экзарх, архонт Тайной Службы Платон Гоминид, уже был не сослан на Землю Полифема, а отправлен туда в виде поощрения. Простой чиновник из Олимполиса, младший архонт, только что закончивший Академию Солона, жаждал романтики и настоящего дела. И поскольку все дела в Олимполисе сводились к интригам, Гоминид сделался настолько искусным интриганом, что коллеги начали за глаза дразнить его «Одиссидом» — потомком хитроумного Одиссея. Платон, узнав об этом, не стал возражать и даже добился официального изменения фамилии с Гоминида на Одиссид.

Служба, присвоив Гоминиду-Одиссиду чин третьего старшего архонта и послав его экзархом на Землю Полифема, рассчитывала, что хитроумный Одиссид окончательно перессорит циклопов друг с другом.

И Одиссид действительно преуспел в деле всеобщего раздора. Не давая Земле Полифема снова разделиться на отдельные государства, он до сих пор, уже шестой год, поддерживал гражданскую войну в состоянии ровного тления. Довольная Тайная Служба присваивала Одиссиду регулярно чин за чином, и теперь он уже был Десятым стратигом центрального управления.

Разумеется, экзарх дал согласие на проведение акции, даже не спросив, в чем она заключается. Ему было достаточно, что в акции участвуют одна галера с десантом и одна триера на орбите, и что действия десанта не распространятся за пределы двадцать четвертой деревни уезда Коке. При этом он сообщил, что через неделю деревня должна оказаться в зоне войны между партией Гоца и партией Моцана, претендующими на главенство в уезде. И еще экзарх добавил, в своем стиле, что, все позволяя, он ни за что не отвечает.

Это было как раз то, что нужно. Триера зависла над деревней, ловя в объективы мощных камер любое движение. Пока что никаких странных движений не наблюдалось, жизнь убогой деревушки шла, как и должна идти. Тем не менее, Георгий распорядился не жалеть пленки, записывать все. На экранах были видны крестьяне с мотыгами на плечах и пилообразными ножами, подвешенными к поясам. Безоружные женщины суетились в тесных дворах. Вот над деревней прошла галера. Мужчины недовольно морщатся, некоторые пальцем пробуют остроту ножей. А некоторые, прервав работу, вынимают из-за пазухи бластеры. Проверяют питание, пихают обратно за пазуху.

Снова галера прошла над деревней, теперь — значительно ниже. Мужчины бросают мотыги, кричат что-то друг другу. Опять проверяют ножи. И, наконец, бегут каждый к себе домой — прятать детей и женщин в подвалы. Женщины бранятся, мужчины машут руками. Галера зависает над центральной площадью деревни, где возвышается деревянный шпиль христианского храма. Дурацким распоряжением первого экзарха такие храмы были выстроены во всех деревнях. Никто их, разумеется, не посещал, и при Каминскасе было разрешено использовать эти здания по усмотрению крестьян. Если храм не разобрали на доски, значит, что-нибудь в нем хранят.

Мужчины, пряча ножи за спиной, собрались вокруг галеры. Вот вращается орудийный купол. Луч бьет по пустому прилавку на краю площади. Прилавок загорается. Верно, сейчас некогда добиваться любви одноглазых.

Георгий чуть подстроил резкость, включил связь с галерой. Там еще, вроде, не выдвинули микрофон наружу… Нет, выдвинули. Слышно, как циклопы тихо переругиваются. А вот Ольга запустила через внешний динамик запись на местном языке — приказ нести доски и закамуфлировать галеру под часть храма. Подкрепили еще парой выстрелов, подпалили другой прилавок. Один крестьянин что-то закричал, растолкал толпу и пошел домой. Луч превратил его в статую из обгорелого шлака. Остальные стоят молча.

Ольга снова пустила записанную речь. Там, вроде, говорится, что деревня будет сожжена вместе с жителями, если жители не поторопятся выполнить приказ. Эксперты по циклопам предостерегали от того, чтобы пугать местное население «призраками» — крестьяне будут рады помочь любому врагу «двуглазых». Значит, надо пугать их силой оружия.

Эксперты оказались правы. Георгий видел на нескольких экранах, как крестьяне тащат доски с деревенского склада, отдирают какие-то части со здания храма, приставляют доски к галере, скрепляя их веревками. К вечеру нелепое сооружение с грозной начинкой было готово. Ольга включила другую запись — дружеский совет всем жить и работать, как ни в чем ни бывало.

Два дня ничего не происходило. Ночью после третьего дня какой-то крестьянин попытался поджечь доски, но был сразу убит. Утром жена утащила труп. А к вечеру появились «призраки». Георгий сначала заметил их краем глаза на одном из боковых экранов. Он сразу понял, что это не крестьяне, хоть они и выходили из большого сарая, стоявшего между деревней и лесом. Они выходили строем, колонной по два. Они держали в руках какое-то оружие. И, главное, все они были в одинаковой форме. Георгий знал, что на Земле Полифема в одинаковой форме воюют только наемники. Но солдаты Гедиминаса всегда носят комбинезоны. А эти были в серых туниках.

Георгий дернул рукоятку сигнала тревоги и передал изображение Ольге. Ольга моментально откликнулась:

— Они.

Георгий кинулся проверять, исправно ли работают камеры. Камеры работали, как положено. Георгий кусал губы — он хотел быть внизу, с ребятами. Но ребята, кажется, справлялись и без него. Как и рассчитывала Ольга, крестьяне, завидев «призраков» разбежались по домам. Они, конечно, догадались, что галера ждала именно этих гостей, и поэтому не вышли навстречу серым солдатам со своими ножами и бластерами, а затаились и принялись ждать. Это значило, что отряд «призраков» дойдет беспрепятственно до деревни, и ни один циклоп не окажется между «призраками» и галерой, чтобы помешать операции. Помочь крестьяне, конечно, ничем не могли, даже если бы хотели.

Непонятно, каким образом «призраки» оказались в этом сарае. Но очень хорошо, что именно там. Между сараем и деревней были поля, открытая местность. Зеленели всходы какого-то злака, из которого циклопы готовят свою пресную кашу. И шли «призраки», человек тридцать, колонной по два. Шли в деревню. Глупые крестьяне и не подозревают, что их ждет. Впрочем, едва ли их что-нибудь ждет, кроме занятного зрелища и скорби по сожженным посевам.

Ольга поднялась из рубки в купол и, согнав стрелка, сама села за пульт. Настроила орудийный экран. Вон они, родимые, уже видны с галеры. Надо успеть, пока они идут строем, а не разошлись по крестьянским домам, чтобы вытащить крестьян, как охотники вытаскивают из нор диких кроликов.

Ольга поймала хвост колонны в прицел, включила слежение. Потом, прищурившись, попыталась поймать головы второго и третьего «призраков». Необходимо, чтобы первые двое, возможно — командиры, остались целы. Это получилось не сразу, но получилось, наконец. Ольга включила второе слежение. Настроила толщину луча. Задала параметры выстрела — от второй точки слежения к первой, два быстрых прохода.

И нажала на гашетку.

Мощный луч метнулся, задев шлемы первых двоих, срезав головы тех, кто шел следом, и полностью спалив остальных. А первые? Живы!

Теперь они побегут обратно, скорее всего — к сараю… Но двое оставшихся «призраков» не побежали, а полетели — за спиной у них, оказывается, были реактивные ранцы. Ольга быстро перевела прицел на сарай, увеличила толщину луча до максимума, мощность поставила тоже на максимум. Две фигурки, как на зло, не покидали линию прицела… Нет, вот они чуть отклонились вправо — наверное, ветром снесло. И Ольга выстрелила. Сарай мгновенно вспыхнул весь целиком и обвалился грудой головешек. Фигурки замерли в воздухе — а потом развернулись и полетели к галере. Ольга выкрикнула приказ:

— Первая пятерка, наружу с сетью! Брать только живьем! Марш!

Но на всякий случай принцесса по очереди поймала прицелом каждую фигурку и включила слежение.

Пятеро гвардейцев выскочили из-под досок, прикрывавших галеру, и кинулись к ближайшему дому. Вот «призраки» появились на обзоре ближнего вида. Ольга настроила экран. Серые туники, блестящие сапоги и жилеты. Черные шлемы с короткими гребнями. Спокойные лица. Очень спокойные лица, противоестественно спокойные. Не только никакой ярости или страха, но даже той сосредоточенности, которая обязательно появляется на лице у самого храброго солдата во время опасного боя, — ничего не было написано на этих лицах. Но и масками их нельзя было назвать. Просто спокойные лица, будто люди сидят в конторе… Или спят.

В руках у «призраков» было оружие с толстыми стволами, минометы, скорее всего. Стволы направлены на галеру, прямо на орудийный купол. Наверное, «призраки» поняли, что их собираются взять живыми, и не стеснялись. Ольга замерла. Неужели…

Нет, спрятавшиеся у кривого забора гвардейцы открыли огонь из пулевого оружия, выбив минометы из рук врагов. Следующие пули повредили ранцы.

Упавших врагов накрыла сеть.

Ольга боялась, что пленники разобьются при падении — но ничего страшного не произошло. Один сломал ногу, что стало видно, только когда его повели внутрь галеры. Лицо оставалось спокойным. Другой вообще ничего себе не повредил.

Пленников заперли в специально приготовленном тюремном отсеке. Ольга послала две пятерки покопаться в пепле, оставшемся от сарая, но гвардейцы вернулись ни с чем. Никакого подземного хода. Никакой, даже оплавленной, аппаратуры. И никаких следов — кроме тех, которые вели от сарая к деревне.

Всю дорогу к Земле Иоанна Ольга наблюдала за пленниками в смотровой экран тюремного отсека. Два человека сидели, прислонясь к стенам, вдалеке друг от друга, кажется, как раз там, где их оставили. Ни движения, ни разговоров. На лицах — все то же спокойствие, глаза смотрят вперед. И нельзя, вроде, сказать, что глаза «пустые» и смотрят «тупо». Просто смотрят вперед, словно на витрину, где нет ничего особо интересного.

Изучение вещей, отнятых у пленников, тоже почти ничего не дало. Короткие мечи из вороненой стали — таких, вроде, нет на вооружении ни у одной из известных армий. Минометы, мины — похожи на аримановские, но не больше, чем на те, которые разрабатываются в Институте Марса или в Технической Школе. Явно произведены не там и не там, а где-то еще. Где?

То же самое — ранцы. Единственная зацепка — надписи. Ольга сразу узнала латынь, которую изучала в монастыре. Надписи оказались стандартными предупреждениями и инструкциями. Если бы кто-то хотел скрыть происхождение оружия, то вполне логично писать подобные надписи на мертвом языке, который, тем не менее, известен многим людям. Значит, надписи тоже не помогут. Хотя… Личные бирки!

На одной бирке было выбито латинскими буквами «BLIDING M-XIX H-LII», а на другой — «BLIDING M-XIX H-LVI». Едва ли непонятное «BLIDING» является именем. Дальше идут порядковые номера, а вот «BLIDING»… Но такого слова Ольга раньше нигде не слыхала.

На Земле Иоанна победителей уже ждали. Прибыл сам Комнин. Он стоял на крашеном мраморном полу посреди кабинета ректора, поглаживая бороду. Тяжелое пузо топорщилось под черным шерстяным хитоном, который, казалось, был еще тяжелее. В улыбке стратига Ольга сразу почувствовала фальшь. Ректор, гвардеец-ветеран, сухонький старичок, сидел, сгорбившись, в дальнем углу кабинета и молчал — только кивнул, улыбнулся, но улыбка его быстро потухла. А Комнин не переставал улыбаться.

— Ваше высочество! Вся Тайная Служба в восторге, особенно — философы. Наконец-то у них есть материал для размышлений. Да и у вас, в Технической Школе, тоже…

— Здравствуйте, стратиг, — прервала Ольга. Она прошла мимо Комнина, чуть не задев локтем его живот, и села на неудобный полукруглый стул. Повернулась к ректору.

— И вы здравствуйте.

Ректор что-то прокашлял в ответ. Раньше он прекрасно чувствовал себя на поле боя, потом, после ранения, освоился в лабораториях и лекционных амфитеатрах Технической Школы. Но страх перед высокими особами не покидал его никогда.

Принцесса поспешно повернулась обратно к стратигу.

— Объясните, пожалуйста, сразу, причем здесь ваши философы?

Стратиг продолжал стоять и улыбаться. Ольга поняла, что это брюхо не прошибешь ничем — Комнин прекрасно сочетал умения администратора, интригана и светского льва. Конечно, философы Тайной Службы примутся за пленных «призраков», а удел Школы — изучать вражеские побрякушки. Но Ольга уже знала, что побрякушки изучать почти совсем бессмысленно. Ничего в их конструкции не было такого особенного, любой подпольный заводик может изготовить то же самое. Разумеется, старательные курсанты сделают подробное описание, чтобы если вдруг такое же оружие появится где-то еще…

Но Ольга мечтала лично допросить «призраков». И что же? Комнин тащит их к себе из-под самого носа!

Стратиг перестал гладить бороду, величественно развел руками.

— Понимаю ваше негодование, принцесса. Но…

— Но свое негодование я собираюсь поддержать своей волей наследницы престола. Третий стратиг, в присутствии ректора Школы я приказываю…

Комнин перестал улыбаться. Опустил руки. Поглядел прямо в глаза Ольге.

— Простите, принцесса, но я предвидел вашу волю. Пока вы поднимались в кабинет, мои ребята грузили гостей на корабль, и сейчас они уже на пути к Земле. Курьерский корабль Тайной Службы имеет право не отвечать на вызов. Так что, вы не можете его вернуть. И я не могу. Ваше высочество…

Принцесса не ответила. Вскочив со стула, она быстро вышла из кабинета, на этот раз, все-таки, задев локтем Комнина по животу. Комнин усмехнулся ей вслед и снова погладил бороду.

По коридорам главного здания Школы бродили хмурые гвардейцы. Курсанты тоже грустили. Они к прилету Ольги подготовили Большой Зал Допросов, наладили всю аппаратуру…

И вдруг являются черные и снимают сливки. Обидно.

О следующей акции отряда «Тифон» Ольга решила никого не извещать. Ладно. Первые пленники отбыли на Землю, зато следующих она допросит своими руками. И пусть попробуют сохранить спокойные рожи, когда она…

Ольга перевела дух. Нет, скорее всего, пытками от таких ничего не добиться. Она вспомнила безмятежное лицо того «призрака», который сломал ногу. Просидел себе весь полет, не двинувшись с места. Ни один наркотик не действует так долго. Это не наркотик, это наверняка очень серьезная спецподготовка. Ничего. Гипнодопрос, мозговые зонды, и, главное, компьютерная обработка данных. Пусть ничего не ответят по существу, зато при постоянном трехдневном допросе уж где-нибудь как-нибудь да оговорятся. А Георгий потом просчитает на «Прометее» все их оговорочки.

Вот так, решила Ольга, и почему-то вдруг представила Комнина в виде большого толстого и глупого удильщика с железной дубиной в руках и золотыми браслетами на хоботе, а себя — в виде хитрой Лесной Осы из древнего килкамжарского мифа.

 

Глава 6

Цергхи продолжал информировать Ольгу о действиях «призраков». Действия эти оказались куда более опасными, чем простые военные нападения. Оказывается, «призраки» засылали шпионов.

Шпионов выявили по одному интересному, скорее даже — невозможному, совершенно немыслимому свойству, которое обнаружилось у захваченных отрядом «Тифон» пленных. После безрезультатных допросов, сообшил Цергхи, двоих пленников подвергли подробному медицинскому исследованию. Просвечивание не дало ничего интересного, зато энцефалограмма повергла медицинских экспертов в шок: у «призраков» не оказалось вообще никакой энцефалограммы! Самописец выдал идеальную прямую линию. Эксперты были в ужасе: даже мозг полного идиота должен посылать какие-то импульсы, хотя бы для того, чтобы идиот пускал слюни.

Но сколько ни повторяли опыт, самописец упорно рисовал прямую.

На всякий случай Тайная Служба распорядилась произвести массовые проверки государственных служащих. У двоих гвардейцев, двоих компьютерных техников и одного младшего чиновника в Олимполисе энцефалограмма была нулевой. Гвардейцы и техники не сопротивлялись, чиновник же при задержании открыл огонь из бластера и был убит.

То, что задержанные — шпионы «призраков», ни у кого не вызывало сомнения: то же полное спокойствие, та же нечувствительность к боли.

Через пару дней после сообщения Цергхи на Землю Иоанна пришло распоряжение за подписью Первого Стратига Гвардии Патрокла Бармы: всех прогнать через энцефалограф. Ольга надеялась, что после проверки у нее появится пара-тройка пленников для изучения — но все оказались чисты.

Зато Георгий Ольгу порадовал. По его расчетам, «призраки» должны были появиться через два дня на Айво, пустой планете, все население которой составляли несколько археологических групп. Численность врагов, как определил Георгий, будет в пределах от двадцати до тридцати пяти «единиц» — людьми их называть было бы уже неверно.

Через шесть часов после рапорта Георгия гвардейская триера стартовала. Тактика, примененная на Земле Полифема, не годилась для Айво, во всяком случае — для Объекта Бета-31. Судя по описанию во Вселенском Археологическом Справочнике, Объект Айво-Бета-31 — это руины города посреди степи, даже не руины, а жалкие остатки, контуры фундаментов. Единственное, что сохранилось от этого города — центральный храм. Правда, указывал Справочник, многие археологи полагают, что храм был построен уже после того, как город обратился в руины.

Что-то еще Ольга помнила об этих руинах на Айво, что-то, с одной стороны, незначительное, а с другой — очень тревожное. Но что? Гражданскую Историю в монастыре читал отец Афанасий, человек приятный, но преподаватель — совершенно никакой. Что же он такое говорил про Айво? Главное, именно про этот город, Бета-31…

Так или иначе, Ольга точно знала, что галеру там замаскировать негде. Значит, придется использовать шлюпки. Триера несла на борту двадцать шлюпок с усиленным вооружением и, включая Ольгу с Георгием, пятьдесят человек. Этого должно было хватить.

Айво — пустая планета. Планета-степь. Собственно, слово «айво» и означает «степь» на языке Тарда. Это немудреное название предложил Гонака, удильщик-тарда, первым обнаруживший планету. Гонака, младший сын вождя, изгнанный из племени за попытку отцеубийства, покинул Килкамжар, прихватив несколько семейных реликвий. Реликвии — статуэтки прежних вождей племени — он взял с собой не из сентиментальных соображений, а потому лишь, что они были сделаны из золота и платины.

Сейчас все эти статуэтки хранятся в Княжьем Кладе, в Новгороде. На вырученные деньги Гонака снарядил старый катер, набрал команду у Гедиминаса и отправился на поиски своей новой родины. Удача ему улыбнулась — правда, не надолго. Он нашел пустую планету, зарегистрировал ее на себя и хотел уже было основать колонию…

Но удильщик не знал, что в его команде пятеро работают на Тайную Службу Византии, а еще двое — на Орден Измаилитов. Великие космические державы не собирались отдавать разведку новых миров в случайные руки — тем более, в не слишком чистые руки Гонаки.

Гонака, конечно, обнаружил, что планета не всегда была пустой: но остатки городов, высохшие русла прямых каналов и руины храмов не столько привлекали его интерес, сколько вызывали опасение. И не напрасно. И Тайная Служба, и Орден Измаилитов практически одновременно получили от своих агентов сигнал: Гонака открыл планету, нашпигованную археологическими ценностями!

Колония Тарда-Гонака так и не возникла. Гонака еще не закончил строительство основного купола, когда около его катера опустилось три корабля — византийская триера и два османских карака. Планета была конфискована «в пользу науки», Гонаке выдали две меры платины и прогнали прочь.

Так он и сгинул где-то за пределами обитаемой Вселенной. Возможно даже, нашел свою новую родину — но решил об этом никому не сообщать.

Триера шла низко над степью. На экране нижнего обзора проплывал монотонный пейзаж: одна жухлая бурая трава, ни деревца, ни даже мелкого холмика. Равнина, плоская, как поверхность моря во время мертвого штиля. Иногда, поднимая пыль, неслись куда-то стада местных копытных, похожих на шестиногих антилоп с мясистыми змеиными хвостами. Одно стадо, другое… Все бегут, думала Ольга, но от кого? Не было видно ни одного хищника.

Вот и Объект Бета-31, еле заметные рваные контуры древних фундаментов и уродливая громада храма в центре — слепое нагромождение камней. Интересно, археологи тут хоть что-нибудь отрыли? Кажется, ничего…

Ольга похолодела. Разумеется! Вот ведь о чем бубнил в монастыре отец Афанасий: на Объекте Бета-31 не было найдено ничего существенного! И археологи собирались покинуть этот объект — наверняка, уже покинули!

Так на кого же здесь собираются напасть «призраки»?

Страшный ответ пришел в виде яркого пучка смертоносных лучей, ударивших по триере сразу из многих точек.

Послышались взрывы, крики гвардейцев. Триера стала падать, сначала медленно, потом, по мере выхода из строя гравитационных поплавков, все быстрее. Едкий дым заполнил трюм и поднялся в рубку. Ольга, откашливаясь и зажмуривая глаза от дыма, рванула на себя микрофон внутренней связи.

— Всем в шлюпки! Рассеяться!

Девятнадцать шлюпок сорвалось с крепежей. Шлюпки носились между вражеских лучей, стараясь поразить их источники. Но лучи, казалось, били прямо из травы и растрескавшихся камней. Ольга попыталась настроить экран, чтобы увидеть орудия врага, но экран внезапно погас. Пора было перебираться в шлюпку.

Шлюпочный люк вел в никуда — точнее, даже не люк, а обгорелая дыра на его месте. А за дырой уже невооруженным глазом была видна поверхность Айво. За клочьями дыма далеко внизу среди бурой травы белели древние камни. Слишком далеко внизу, не допрыгнуть. Ольга услышала за спиной еще один взрыв.

Кто-то подошел сзади.

— Георгий! Почему ты…

— Мне как вычислителю вообще не полагается шлюпка. Надо прыгать, ваше высочество.

— Ты сума сошел!

— Предлагаю и вам сделать то же самое. Через минуту последний поплавок накроется. А прыгнем — тогда, может…

Отблески перестрелки окрашивали дым внизу в зеленый и розовый оттенки. Внезапно свет от выстрелов заслонила какая-то тень. Храм! Когда-то это, наверное, был зиккурат, острыми гранями террас резавший пустое небо над бесконечной степью. Теперь храм был, скорее, похож на гигантскую мусорную кучу. Террасы осыпались, а вершина храма ощерилась острыми неровными выступами расколовшихся плит.

Но вершина была совсем рядом, почти под ногами. Корабль сносило ветром в сторону, прыгать надо было немедленно.

— Принцесса?..

— Да. Вперед.

Сначала прыгнула Ольга, сразу за ней — Георгий. Ольга мягко опустилась на четвереньки посреди единственного ровного пятачка. Георгию повезло меньше, он чуть не напоролся животом на выступ, но сумел оттолкнуться ногами и повис на руках.

— Помочь?

— Спасибо. Сам.

Цепляясь пальцами за глубокие трещины, Георгий ловко перебрался к Ольге. С вершины храма открывалась вся картина битвы — картина ужасная и тоскливая. Замаскированные среди камней орудия били по шлюпкам — не на полное поражение, а так, чтобы только вывести шлюпки из строя. Принцесса подивилась мастерству стрелков. Гвардейцы пытались отвечать, но, лишенные руководства и не видя расположения вражеских орудий, не видя даже других шлюпок — что они могли поделать?

Словно мотыльки, шлюпки одна за другой попадали в огонь — и падали, падали, падали… Ольга вспомнила, как кто-то на симпосионе в Константинополе говорил, что приятно наблюдать войну издалека. Но здесь шла ее, Ольги, война. Проигранная война. И еще принцесса вспомнила, что археологи покинули Объект Бета-13 задолго до прибытия «призраков». Она повернулась к Георгию:

— Ты понял, почему их так много.

Георгий кивнул.

— Археологов нет. Вы тоже заметили, принцесса? «Призраки» ждали именно нас.

— Но мы ведь…

— Да, всего две акции. У них вычислители — не чета мне. Это не люди. Сделали нас, как…

Георгий начал заводиться. Ольга оборвала его:

— Заткнись. И так противно.

От далекого взрыва задрожали под ногами камни — взорвалась триера. Или нет? Еще один взрыв… Снова заплясали угомонившиеся было лучи «призраков». Но по кому они палят? Шлюпок, вроде, больше не осталось…

Послышался рев. Рев нарастал, заглушая все звуки, словно какой-то вязкой массой закладывая уши. Что-то тяжелое, черное пронеслось сверху. Ольге пришла в голову неуместная шутка: наверное, это Комнин собственной персоной, летает, раскинув толстые руки, обмотавшись своим черным хитоном. Нет, конечно, Комнин здесь не при чем. Неизвестный корабль, совершив крутой вираж, возвращался. Ольга узнала тип корабля, несмотря на то, что корабль, сплошь выкрашенный в черный цвет, был лишен каких-либо опознавательных знаков. Османский карак! Одна из последних моделей! Значит, все-таки, «призраки» работают на…

Нет. «Призраки» сосредоточили всю мощь своих орудий на том, чтобы уничтожить карак. Правый двигатель карака дымился, три поплавка из девяти горели, но черный корабль пока что сохранял боеспособность. Он был похож на плоскую рыбу, или даже на медузу с огромным черным телом, под которым трепещут яркие голубые щупальца-лучи. Голубые лучи корабля переплелись на миг с розовыми и зелеными лучами «призраков». Внизу снова раздались взрывы. Неужели конфедераты победят? На миг Ольге стало обидно, хоть она и понимала, что в данном случае конфедераты — друзья…

Нет, не победят. Дым теперь шел ото всех двигателей, загорелось еще пять поплавков. На одном поплавке, лишенный управления, карак несся прямо к храму.

— Держись, гвардеец.

Георгий и Ольга обхватили каменные глыбы, каждый — свою. Это могло вполне оказаться бессмысленным, если храм рухнет. Но храм устоял. От страшного удара глыба, за которую держалась Ольга, покатилась к краю площадки, но Георгий успел удержать принцессу за рукав.

Камни продолжали дрожать под ногами. Карак снес часть храма и лежал неподвижно, словно обгорелая рыбина на сковородке неумелого повара. Несколько каменных блоков обрушились с гулом на черный металл. И наступила тишина. Ветер отогнал клубы дыма.

Затаившись в своем высоком убежище, Ольга и Георгий видели, как среди древних фундаментов начали появляться одинаковые серые фигурки. «Призраки». Они откидывали дерн, отворяли люки, замаскированные под камни. Видно было, что засаду готовили тщательно и долго — не меньше недели должно было уйти на то, чтобы вырыть все эти ямы, установить орудия… Странно, подумала Ольга, что «призраки» не использовали храм. Странно, но удачно. Если, конечно, тут можно вообще говорить о какой-то удаче.

Разделившись на маленькие отряды, «призраки» обшаривали раскиданные по степи шлюпки, выковыривая наружу гвардейцев. Гвардейцы, в основном, либо были мертвы, либо без сознания. Мертвых «призраки» оставляли на месте, а тех, кто начинал двигаться, били по головам рукоятками мечей. Из одной шлюпки по врагам открыли стрельбу. Две серые фигурки упали на траву, трое оставшихся «призраков» попятились от шлюпки и вдруг одновременно выстрелили по ней из ручных минометов. Шлюпка вспыхнула. «Призраки», возившиеся возле других шлюпок, даже не оглянулись на шум.

Гвардейцев по двое опутывали сетями и куда-то волокли. Ольга проследила взглядом — вереница серых солдат скрывалась в прямоугольной дыре между двумя фундаментами. Подземный ход? Как же археологи до него не докопались?

Покончив со шлюпками, враги принялись за османский карак. Мертвых янычар и хашей сложили в кучу возле карака. Это были именно янычары и именно хаши: первых Ольга узнала по яркой красно-голубой форме, вторых — по черным комбинезонам и высоким мягким сапогам. Живых «призраки» тоже связывали по двое и тащили в свою дыру. Тех, кто начинал двигаться, оглушали рукоятками мечей. Теперь сомнений не было: «призраки» не имеют к конфедератам никакого отношения.

Но почему они не приближаются к храму? Ольга видела одного янычара, повисшего в полуоткрытом переднем люке. Еще два янычара и три хаша лежали на камнях, там, где карак разворотил часть храма.

«Призраки» тоже должны были их видеть, но не обращали на них внимания. Они взрезали задний люк карака, находившийся вдали от храма, и деловито сновали, выволакивая пленных. Может, люди около переднего люка — агенты «призраков»? Но Ольга заметила, что «призраки» вообще стараются не приближаться к периметру храма ближе, чем на десять шагов.

Размеренная неторопливая деятельность внизу продолжалась часа полтора. Наконец, последний «призрак» исчез в прямоугольной дыре. Но Ольга и Георгий решили пока не спускаться, подождать дл утра. Небо быстро потемнело. Шлюпка внизу еще горела некоторое время. Вокруг нее вспыхнула трава, но сама собой погасла. Шлюпка тоже погасла. Звезды сияли на чистом черном небе, а внизу расстилалось море мутной тьмы.

Ольга и Георгий заснули на камнях, свернувшись калачиками, чтобы не замерзнуть. Принцесса проснулась с рассветом — от храпа. Георгий лежал на спине, раскинув руки в стороны, и сотрясал весь храм замысловатыми руладами. Ольга попыталась снова заснуть, но не смогла и, вскочив на ноги, пнула гвардейца в бок.

— Ваше вы…

— Тише. Богов разбудишь.

— Каких? — не понял Георгий. Он сидел, потирая бок.

— Уже разбудил. Пошли вниз.

Перепрыгивая с одного каменного блока на другой, они спустились к караку. Принцесса опасалась, что сейчас из какой-нибудь норы снова появятся «призраки», но было очевидно, что торчать на вершине храма до бесконечности невозможно.

Два янычара и два хаша были мертвы. Они лежали на камнях в изломанных позах, среди пятен запекшейся крови. Янычар, повисший в люке, дышал. Георгий стащил его вниз, быстро ощупал и не нашел ни одного перелома. Лицо янычара показалось Ольге знакомым. Она уже видела где-то эти тонкие усики и острый подбородок. Если еще русые волосы прилизать, да натянуть сверху красную феску…

— Глянь, — Ольга показала носком сапога на золотую круглую нашивку, блестевшую на голубом рукаве, — эмир. Их начальник, наверное.

— Молод для эмира, — усомнился Георгий.

— А вдруг он — тоже эксперт по «призракам», как и я.

— Или на них работает. Почему его не тронули?

— Эксперт. Я его знаю.

Ольга действительно вспомнила, где встречала раньше этого янычара. Приап, танки с зеркальной броней, набитые глупыми козлами. Воздушный бой с двумя «призраками», летавшими на реактивных ранцах, потом шлюпка взорвалась, упала — этого Ольга уже не видела. А когда очнулась, прямо в лицо ей торчали турецкие усишки. Отделал ее тогда этот янычар — монахов пожалел. Что ему, мусульманину, православные монахи? Ах, да, он же, вроде, русский наполовину. А с ним еще был козел, сидел, чесал брюхо, наблюдал с интересом, как янычар ее избивает. Помочь предлагал. Сварить бы того козла в котле для пикников…

А где третий хаш? Ведь вчера хашей было трое. Ольга огляделась по сторонам.

— Вы меня ищете, ханум?

Хаш сидел на щербатом краю нижней террасы храма, свесив ноги и уставив Ольге в лицо дуло бластера. Георгий бросил возиться с янычаром и потянулся к кобуре.

— Нет-нет-нет-нет! — весело затараторил хаш, — я буду стрелять широкой полосой. Волдырей наполучают все.

Хаш говорил по-гречески без акцента.

— И твой хозяин? — улыбнулся Георгий.

— Лучше волдыри, чем сети.

Ольга заложила руки за спину, выпрямилась.

— Ты что, турок, принял нас за «призраков»?

— А вы что, ханум, можете развеять мои сомнения?

Хаш покачал ногами в мягких матово-черных сапогах.

— Хафизулла! Отставить!

Ольга оглянулась. Янычар пришел в себя и лежал, приподнявшись на локте. Застонал, сел, резко выдохнул воздух. Потер ладонями голову.

— Ух!.. Здравствуйте, принцесса, — сказал он по-русски, а потом снова крикнул по-турецки хашу:

— Отставить. Я ее знаю. Спускайся сюда.

Принцесса присела возле янычара, заглянула ему в глаза.

— Откуда вы меня знаете, эмир?

— Так я же вас… — янычар смутился.

— Помнится, на Приапе я вам представилась как Феодора.

— Да-да, назвали себя в честь галеры. Но что я, по-вашему, случайно, что ли, здесь оказался? Отряд «Семург» получил все, включая ваших пленных.

— Что?!

— Не сердитесь, принцесса.

Янычар встал, протянул Ольге руку, помогая тоже встать.

Ольга не приняла руки, пружинисто вскочила.

— Вы… Вы перехватили…

Георгий тоже был в шоке. Хаш стоял рядом, улыбался, но бластера так и не опустил. Янычар пожал плечами.

— Подумаешь… А! Вы решили, что мы их у вас украли! — он коротко хохотнул, — нет. Тайная Служба послала их Ордену совершенно официально. Потом сделали наш отряд, «призраков» показали бойцам. Нет, мы ничего не крали.

Ольга успокоилась. «Вот Комнин, сволочь жирная!» — подумала она. Конфедераты не виноваты ни в чем. Наоборот, полетели помогать — и на полном скаку нырнули в то же самое дерьмо.

— Ладно, — Ольга положила янычару руку на плечо, — теперь у нас один отряд. Общий. Кстати, зовут-то тебя как, янычар? Не помню, честно, представлялся ты мне или нет.

— Василий Гирей, лейтенант янычаров, временно — курпан дир-зигунов, и Эмир-уль-Джихад, тоже временно.

— Временно?

— А кем командовать? Вот, нас всего четверо… Хаф, опусти пушку, надоел. Бдительный весь, свиные уши!..

Хафизулла сунул свой бластер в кобуру.

— Можете командовать нашим сводным отрядом, Гирей-эмир, — ухмыльнулся хаш. — Я даже название новое придумал. Отряд «Омега».

— Омега?

— Да, такая греческая буква, очень похожа на то место, в котором мы все оказались.

Он слегка поклонился Ольге.

— Простите, ханум.

— Ничего, — ответила Ольга без улыбки, — Омега, последняя буква. Последняя надежда.

В качестве утреннего променада решили сходить к прямоугольной дыре. Василий уверял, что там нет никакого подземного хода, да и вообще ничего, кроме неглубокой ямы. Так и оказалось.

— Куда же…

— В туман.

И Василий рассказал Ольге про небольшие воротца, позади которых светился розовый туман. Ольга не могла в это поверить — но, с другой стороны, перед ней была обычная яма, вроде могилы, принявшая здоровенный отряд «призраков». Они все вошли сюда и втащили свою добычу, Ольга видела это собственными глазами!

— Ханум, зайдем лучше туда, куда серые зайти побоялись, — Хафизулла махнул рукой в сторону развороченного караком храма, — мы там пробили носом дырку. Археологи от зависти обделаются!

— Ты имеешь в виду…

— Я там уже был. Очень уютно. И, кстати, нашел кое-что.

За расколовшимися блоками действительно начинался ход. Хафизулла светил карманным фонариком на стены. Здесь, вдали от ветров и влаги, сохранились настенные росписи, довольно примитивные. Какие-то рыбы, похожие на тараканов. Или тараканы, похожие на рыб. Схематично начерченные рыбьи тела с шестью тонкими лапками. Но один рисунок отличался от остальных. Ольга поняла, что узнает…

— Это же…

— Кальмар, — хмыкнул Георгий.

— Да. Эта штука похожа на кальмара. Но я видела ее живьем. Ее многие видели.

— И где она живет?

— Не живет. Она медная. Это — Лира Орфея. Папа будет рад.

— Если встретит вас когда-нибудь, — грустно добавил Василий.

Ход полого поднимался по прямой, уводя вглубь гигантского каменного зиккурата. Никаких поворотов, никаких боковых ответвлений. Стены испещрены «тараканьими» рыбами. Еще пару раз среди рисунков встретилась Лира Орфея, причем рядом с последней из них была изображена загогулина, в которой Ольга, уже без удивления, узнала Калюку Припегаллы. Что ж, неловкость перед новгородцами, оставшимися и без Лиры, и без Калюки, можно легко загладить, если запустить их археологов в этот каменный мешок.

— Сюда! — раздался спереди голос Хафизуллы. Фигура хаша виднелась в узкой арке на фоне тусклого желтоватого света. Света? Откуда свет? Едва ли от фонарика…

Путь кончался в круглой комнатке, шагов пятнадцать диаметром. В покатых стенах, сходившихся кверху полусферой, были прорезаны окна, сквозь которые виднелся камень. А стены были явно не из камня.

Ольга приложила ладонь к стене. Металл. Скорее всего, медь. А может, это просто так кажется в золотистом свете, исходящем от… Алтаря? Или, правильнее, от того, что лежит на алтаре.

В центре комнаты стояла фигурная кушетка в виде трехглазого шестилапого дракона. Ольга помнила, что у животных на Айво по три глаза и по шесть ног, но дракон ее все равно поразил. Таких хищников на Айво нет. Открытая пасть, два ряда конических острых зубов, тупое злобное рыло. Шея покрыта крупной чешуей, остальное тело — гладкое, с буграми напряженных мускулов. Длинный хвост, как у местных «антилоп», изгибается изящным зигзагом. А спина плоская, приспособленная для сидения.

Ольга присела, разглядывая алтарь, расположенный возле кушетки. Цилиндрическая тумбочка высотой в два локтя. Со стороны кушетки в гладкой стенке алтаря зияло аккуратное круглое отверстие, за которым…

В тусклом свете сложно было понять, что там находится. Какие-то металлические переплетения, колесики, рукоятки. Но сразу было ясно: это — механизм. И если «драконья» кушетка изображает существо именно с этой планеты, причем не вымышленное, а реальное, что-то вроде древнего ящера… Сколько же лет механизму? Точнее, сколько МИЛЛИОНОВ лет? Ни одна раса обитаемой Вселенной не может похвастаться такой древней историей. Да и сам храм, как утверждают археологи, выстроен не раньше, чем десять-пятнадцать земных тысячелетий назад. А эта штука…

Не менее удивительной была другая «штука». На алтаре стояла клетка, напоминающая перевернутую чащу. В донышке «чаши», торчавшем кверху, были устроены какие-то пазы. Но в эти пазы ничего не было вставлено, и Ольга даже не могла предположить, для чего пазы могут быть предназначены.

Зато под донышком, в самой клетке, за тонкими прутьями, лежало… Что? Похоже на туго свитый бараний рог, или на раковину большой улитки, в две ладони шириной. И эта улитка светилась!

В золотом свете, исходившем от раковины, были различимы изображения, покрывавшие стены комнаты. Те же самые «тараканьи» рыбы, что и на камнях, только исполненные не схематично, а с соблюдением деталей. Четыре ноги, похожие на человечьи, а спереди, под жабрами, человечьи руки. У некоторых рыб к к вертикальным плавникам возле головы прикреплены какие-то украшения, напоминающие остроконечные гвардейские шлемы. Две рыбы, изображенные над входом, вместе держали в руках предмет, в котором Ольга однозначно признала Лиру Орфея. Что ж, получается, легендарный греческий певец не мог похвастать красотой — с человеческой, во всяком случае, точки зрения. Четыре ноги, рыбье тело, дурацкая шапка на голове…

Георгий протянул руку — хотел дотронуться до светящейся улитки.

— Стой! — испуганно заорала Ольга и прибавила тихо, — пусть археологи резвятся. А нам — не стоит. Нам надо наружу, искать рацию.

Василий и Хафизулла, стоявшие у выхода из комнаты, одновременно кивнули. Действительно, в первую очередь было необходимо найти рацию.

Рации остались целы на некоторых шлюпках. Но это были рации ближнего действия. Георгий попытался связаться хотя бы с какими-нибудь археологами на Айво, но либо эту планету успели покинуть все археологи до последнего, либо просто мощность шлюпочных раций оказалась слишком мала. А устройство дальней связи на караке бесповоротно расплавилось во время взрыва одного из двигателей.

— Может, триеру поищем?

— Видел я вашу триеру, принцесса, — вздохнул Василий, — вы вовремя с нее сиганули. Она упала где-то там, не очень далеко, зато полыхала, как сверхновая.

— Можно подумать, твой карак в отличном состоянии, — сердито процедила Ольга.

Георгий плюнул, оставив попытки собрать хоть что-нибудь из оплавленных кусочков металла и из ошметков горелой изоляции. Погнутый каркас, торчащий сквозь дыры во внутренней обшивке, перегородки, развороченные взрывом, — действительно, трудно было представить, что на караке осталось какое-то целое оборудование.

— Скорее, эта дрянь в храме заработает, чем… Кстати, давайте попробуем!

— Что заработает?! — взорвалась Ольга, — что?! Ты хоть знаешь, что это? Археологи…

Но Василий согласился с Георгием.

— Плевать на них. Шайтанье дерьмо! Плевать на археологов! Тут не только мы: вся Вселенная в полной… Простите, принцесса.

Василий тоже был на взводе. Поняв это, Ольга вдруг успокоилась.

— Действительно, хоть посмотрим, что там за винтики-шпунтики. Георгий, ищи кабель.

Моток кабеля нашелся на одной из шлюпок, лампочки тоже были на шлюпках. А целый аккумулятор Георгий неожиданно отрыл из-под кучи горелого хлама на караке. Аккумулятор был неподъемный, здоровенный ящик со стороной в два шага и высотой в три локтя. Но длины кабеля должно было хватить.

Лампочки разместили так, чтобы Георгию были хорошо видны внутренности алтаря. Гвардеец озадаченно жевал губами и цыкал языком, пытаясь разобраться в древней механике, найти хоть что-то, похожее на современную аппаратуру. Ольга, присев на кушетку, внимательно следила за действиями Георгия. Впрочем, действий он пока никаких не совершал. Только ощупывал переплетения проволоки, попытался сдвинуть с места рычажок — или нечто, похожее на рычажок.

Не вышло.

— Колесико… — через плечо посоветовала Ольга. Георгий раздраженно обернулся.

— Заткн… Э… Ваше высочество.

Но действительно, попробовал колесико. И колесико повернулось! Из глубины алтаря, повинуясь вращению колесика, на свет выдвинулись два медных стерженька, одетых в какую-то мягкую губчатую оболочку. Концы стерженьков, свободные от оболочки, загибались зигзагом, так же, как хвост дракона-кушетки.

Георгий махнул рукой. Хафизулла и Василий подошли ближе.

— Еще ближе. Глядите. Я кретин, или это — концы?

— Концы чего? — спросил Василий.

— Проводов. Вот изоляция.

Георгий щелкнул ногтем по губчатой оболочке.

— Ты кретин, гвардеец, — живо откликнулся Хафизулла.

Василий нахмурился.

— Нет, Хаф. В смысле — почему бы и нет?

Георгий выпрямился. Оглядел покатые стены, покрытые изображениями рыб. Прищурился, переведя взгляд на золотую улитку, свернувшуюся в своей изящной клеточке.

— Религия — это связь. Связь с Богом, так?

— Для нас — так, — согласился Василий, — а для шестиногих рыб…

Ольга стукнула ладонью по кушетке.

— Хватит. Продолжай, Георгий.

И Георгий продолжил.

— Все может быть по-другому. Но мы — в храме. Если здесь какой-то пульт, а мы дадим ток, то из-под земли снаружи вылезет какая-нибудь железная бука, чтобы пугать верующих. Или раздастся сирена. Но надо подключить. Мы, по крайней мере, увидим, как это работает. Я, на самом деле, надеюсь, что просто откроется какая-то потайная дверка, а за ней — куча скрытой аппаратуры. И я из этой аппаратуры соберу рацию. Просто вот из этого, — Георгий ткнул пальцем в алтарь, — рация не получится. Из того, что я вижу.

— А глубже залезть?

Василий попытался увидеть что-нибудь за густой сетью проволочек и рычажков. Георгий замотал головой.

— Прежде, чем раскурочить ящик, попробуем его включить.

И все согласились.

Георгий дрожащими от возбуждения пальцами скручивал концы кабельных обрезков. Свет лампочек, перемешиваясь со светом улитки, отражался от двух медных зигзагов. Казалось, они ждут. И что-то готовят — что-то страшное.

Георгий держал в каждой руке по проводу. В левой руке — провод, покрытый зеленой изоляцией, в правой — провод, покрытый красной. На концах проводов Георгий сделал аккуратные петельки. Перед ним были другие два конца, загнутые витиеватыми зигзагообразными крючками, покрытые оба серым губчатым веществом.

Василий и Ольга затаили дыхание. Даже Хафизулла стал дышать чуть глубже.

— Дверца, отворись! — пробормотал Георгий и накинул петельки на крючки.

Но никакая дверца не отворилась. Скорее, наоборот.

Со стороны выхода послышалось тихое шуршание. Все обернулись туда. Выход на глазах становился все уже.

— Шайтан!.. — зарычал Василий. Из стены, отрезая выход, выползала дверь-заслонка. Сейчас, надо броситься туда, вклиниться в оставшуюся щель, остановить эту штуку!..

Но Василий не успел пошевелиться. Раздался оглушительный взрыв. Василий почему-то сразу понял, что это взорвалась улитка — хоть и не увидел вспышки, не почувствовал удара. Перед глазами, в абсолютной, вечной пустоте, весело кружились золотые крупинки. И Василий кружился вместе с ними — лишенный способности что-либо видеть и что-либо чувствовать.