Грядущий день обещал быть пасмурным и тёплым. Солнце с утра укрылось за пеленой туч, но грело хорошо, земля не мёрзла под тёплым одеялом облаков. В воздухе пахло дождём. Давид с наслаждением глубоко вдохнул и в который раз убедился: после падения "Тени Стража" воздух в Карде перестал пахнуть кровью.

Его последний день в Карде, — он тихо проговорил это себе, ожидая, что почувствует грусть, может быть, страх. Но не было ни того, ни другого. Только светлая радость и странное желание запомнить этот день и эту незнакомую, не пахнущую кровью, лишённую теней Карду. Запомнить каждую мельчайшую деталь того, что доступно его взору. Унести воспоминание о тёплой, умиротворённой Карде в Дону, туда, в тот день и час, когда закончится история Арденсов.

Перед охотником был дом Вако, заново выкрашенный белой краской и помолодевший на полсотни лет. Белые деревья казались спустившимися с неба облачками, только на одном, разрушая цветущую гармонию весны, нахохлилась большая чёрная птица. Дорожки в саду были усыпаны яблоневыми лепестками, и садовник не сметал их. Давид уже знал: потому что хозяйка дома любит этот майский ароматный снег. Она сама гуляла где-то здесь же: в сад были вынесены столик и кресла для отдыха, на столике лежала раскрытая книга.

Скоро он увидел Миру. Она гуляла со своим малышом и в сопровождении Дары и Кристины. Вся компания вышла из-за дома. Мира приветливо махнула рукой, и охотник поспешил к ним.

— Добрый день, Мира, — Давид не сдержал улыбки: всё ещё красива была немолодая мать с ребёнком на руках, идущая к нему по усыпанной белыми лепестками дорожке. Старость не изуродовала её, и искрящиеся глаза были молодыми. Мира была в платье глубокого синего цвета, очень ей шедшем, малыш был одет в наряд из той же ткани.

Донат узнал гостя, заулыбался ему, протянул руки. Он одарял смешной беззубой улыбкой всех мужчин в Ордене, причём безошибочно отличал их от смертных, не связанных клятвой охотника. Ребёнок тянулся к ним, должно быть, ища меж ними отца. Давид с серьёзным выражением лица пожал малышу руку и перешёл к делу:

— Снадобье, избавляющее Арденсов от метки, готово, Мира.

Она вскинула на него глаза, глубоко-синие озёра. Прозрачные и тревожные — в таких легко утонуть:

— Уже? Так скоро? Я ждала, что это будет следующей весной.

— Нет, я имел в виду эту. Мира… — он запнулся на мгновение.

— Да?

— Я сегодня же отправляюсь в Дону. Со снадобьем. И я уже сообщил это Его Величеству… И остальным. На дегустацию моего варева… — он позволил себе тонкую улыбку, — …соберутся все Арденсы. Все, — он ещё раз подчеркнул это слово.

Глаза Миры расширились. Почувствовав волнение мамы, забеспокоился Донат, и Мира передала сына Даре. Она взяла Давида за руку, ладонь бывшей вампирши была горяча:

— Постой. Ты хочешь сказать… Уже очень скоро метка Арденсов исчезнет?

— Возможно. И полагаю, Макта, а заодно с ним все оставшиеся carere morte, резко утратят в силе.

— Ты думаешь?

— Я полагаю, наша метка — это та нить, за которую держится Макта. Это топливо для его ненависти. Исчезнет метка, и пламя её угаснет.

Мира нерешительно улыбнулась, но скоро опять нахмурилась:

— А снадобье получилось? Ты проверял это?

— Проверю, когда все Арденсы соберутся в Ратуше в назначенный мною час. Раньше нельзя. Без особой ритуальной формулы снадобье не подействует, а чтобы читать её нужен определённый настрой. Я надеюсь, когда мы соберёмся, мне удастся его достигнуть. Не беспокойся, на случай неудачи у меня есть запасной план.

— Собрать всех Арденсов в одном месте? Опасный план! Если Дэви узнает об этом…

— Не успеет. Владыка, если он ещё жив, отдыхает от своего хода.

Оба помрачнели. Да, свой ход Дэви сделал. Случилось то, что предсказывала Мира! Владыка вампиров отыскал Макту и бился с ним на Пустоши. Свитеделей этой битвы не было, но её отголоски слышали все жители Вастуса. Кто вышел из неё победителем? Охотники склонялись, что победитель скоро объявится, и во всём блеске славы и силы…

— Медлить нельзя, Мира. Если Дэви победил Макту, его следующими целями неизбежно будут Арденсы и голос Бездны!

— Вот только, если твоё снадобье не сработает…

— Я же сказал: у меня есть запасной план, — лицо Давида стало жёстким, но он постарался говорить мягко, успокаивающе. — Что бы ни произошло со снадобьем, Арденсы прекратят существование. Я обещаю тебе это, Мира.

Мира ничего не сказала, но охнула Дара, слышавшая их разговор.

— "Прекратят существование" — что это значит? — спросила Кристина. — Это в каком же смысле… Это неудачная шутка, Давид?

— Шутка? Увы, нет, юная леди! В самом что ни на есть единственном, прямом смысле. На встречу с Арденсами, кроме снадобья, я захвачу также бомбу. И друзья Винсента из "Гроздьев" обещали мне помощь на случай, если кто-то всё же останется жив.

Мира подняла руку к горлу, будто почувствовала на шее удавку.

— Так скоро, Давид! — хрипло проговорила она. — Я знала, что это будет, но не ждала, что это будет так скоро.

Она замолчала, но Давид знал, она ещё не сказала последнего слова. Рот Кристины удивлённо приоткрылся:

— Какой страшный исход для Арденсов! А ты, ты сам?

— Я тоже Арденс.

Девушка протестующее затрясла головой:

— Но ведь может же снадобье подействовать! И тогда все останутся живы… Так ведь?

Давид покачал головой:

— Думаю, бомба будет взорвана в любом случае. Проконтролировать, все ли Арденсы избавились от метки, непросто.

Разговор был закончен. Охотник повернулся, чтобы уйти, но опять ощутил в своей руке горячую ладонь Миры.

— Давид…

Он обернулся — и опять подивился, как глубоки озёра её глаз.

— Давид, я вижу, тебе нравится мой сад. Так останься. Подремли тут, в кресле… А я скажу, чтобы приготовили обед.

И он остался. Сад, и правда, был чудный. От малейшего дуновения ветра осыпались белые лепестки с яблонь-невест, распространяя дурманящий аромат весны. Давид откинулся на спинку кресла. Он любовался танцем белых конфетти и старался не предаваться пустым размышлениям.

К чему они теперь? Всё решено. Давид шёл к этому решению долгие годы. Он видел множество смертей, видел крах и возрождение надежды и всё больше укреплялся в нём. Сначала он цеплялся за старые представления о Земле Страха, о том, кто должен править ею. Он торговался: убрать Арденсов, но оставить Асседи на троне. Потом он разуверился и в Асседи. Казавшийся кощунственным план по избавлению мира от Арденсов, а Земли Страха от владычества Асседи, постепенно начал представляться охотнику, как единственно верный.

Смерти Давид не боялся. Небытие перестало страшить охотника после смерти брата. Даниеля больше нет — это было плохо. Это было больно… Но её величество Смерть с этого времени для него перестала быть загадочной, непостижимой, а, значит, исчез и страх перед ней.

И сейчас он наслаждался покоем. Последний, очень короткий отрезок пути был ясным. Никакие тревоги, страхи, сомнения не затемняли его. Только б суметь запечатлеть в памяти этот последний день покоя в мельчайших деталях, чтобы не забыть его и в вечности! Чтобы его вечность была полна им…

Он не заметил, как задремал. И проснулся оттого, что солнце жгло левую щёку. Ворон, так и не улетевший, насмешливо каркнул где-то над ним. Давид прикрыл глаза козырьком ладони и поглядел наверх, на деревья, за которыми плавился в небе жёлтый диск. Солнце чуть сместилось.

— Прошёл час, — сообщила Мира, и Давид повернулся к ней. Бывшая вампирша отдыхала в кресле рядом, Донат спал в коляске.

— Час! — он всё-таки глянул на карманные часы и окончательно проснулся. — Даже немного больше…

— Ничего. Останешься на обед?

— Простите, леди Вако, но мне пора. Скоро мой поезд.

— О, — она не удержалась от вздоха. — Как же я не хочу тебя отпускать, Давид!

Он поймал её взгляд и долго не отводил глаз.

— Мы же готовились к этому… Мы знали, что так будет.

— Да, — Мира грустно улыбнулась. — Ненавижу провожать людей… на смерть! Постарайся вернуться, Гесси.

— Я постараюсь. Надежда на благополучный исход для Арденсов — есть.

— Твоя вера в лучшее внушает уверенность и мне. Не хочу… — она не договорила…

"…Тебя терять?"

Бездумно Мира подалась вперёд, к нему, а её рука на столе нашла его руку. Но на ласку, даже краткую, женщина не решилась. Испугавшись напряжённого молчания долгого как вечность мгновения, когда их руки соприкасались, она отдёрнула свою, и отвернулась, склонив голову и кусая губы.

— Какой светлой стала Карда, — тогда буднично сказал Давид. Он закрыл глаза и блаженно улыбнулся. — Даже, если завтра — смерть… Сегодня отличный день, чтобы жить.

— Каждый день отличный.

— Слова бывшей вампирки. — Они засмеялись, и Давид поднялся. Да, лучше всего уйти сейчас, пока вокруг всё звенит отголосками смеха, а не рыданий.

— Прощайте, госпожа Вако.

— Тот, кому я говорила "до встречи", теперь ждёт меня в лучшем мире, — она помолчала. — Так что… я ничего не скажу, Давид. Пусть будет, как должно быть. Ты верно сказал: мы оба давно знали, что так будет.

Кристина догнала их у ворот, повторила, что все обязательно останутся живы, и в этот раз они даже поверили ей на мгновение. Дара не подошла попрощаться, но тепло улыбнулась из-за белых деревьев: "Возвращайся!" И он ушёл.

Давид приказал своему кучеру медленно ехать к вокзалу, сам же пошёл пешком. Ветер в последний раз донёс до него запах яблоневых цветов из сада Вако, охотник глубоко вздохнул и опять подумал: отличный день. Лучший день, чтобы жить…

Вспомнив о грядущем деле, он потянулся к жилетному карману за часами и… порезал палец, будто острым краем бумаги. Так и есть: из кармана сюртука торчал уголок сложенного вчетверо листа. Письмо? Тайное письмо?

Давид приказал кучеру остановиться и забрался в экипаж. Здесь он развернул лист.

Десять строк, без подписи. Торопливый женский почерк.

"Такое письмо пишет лишь раз в жизни, но каждая женщина… Я люблю тебя. Я не лгу, не придумываю, не тороплюсь. Я знаю, что такое любовь, я уже любила. После его смерти… Я думала, что замёрзла навсегда, я стала олицетворённой местью. Но в "Тени Стража" чёрная волна, что несла меня, схлынула, и тогда…

Я увидела тебя. Сон ли, бред ли, но мне сейчас кажется, это ты снял с моего лица маску цвета крови — маску ненависти. Я увидела тебя, и поняла, что опять люблю. И, мне показалось, ты тоже неравнодушен ко мне. Только скрываешь это, бережёшь меня, думая, что как все Арденсы, ты обречён на гибель…

Ты ушёл навсегда, быть может. Но я всё же буду ждать. Вся моя жизнь — ожидание. Там, в Доне, я буду ждать. Буду стоять на площади Ратуши, смотреть в чёрные провалы дверей и молиться, чтобы ты вышел оттуда. Чтобы ты вышел из этой бездны… живым. Подойдёшь ли ты ко мне или уйдёшь прочь — неважно. Я буду молиться, чтобы Бездна отпустила тебя".

Давид перечитал письмо несколько раз, но так и не сумел осознать его смысл. Потом ему представилась дивная картина: Мира, ждущая его на площади Ратуши…

— Мира… — пробормотал он. На губах заиграла радостная, неверящая улыбка. — …Неужели?

И в столице было также ясно и тепло, а воздух полнился ароматом цветов. Но Давиду теперь некогда было смаковать это. Перед собрание в Ратуше его ждали встреча с революционерами из "Гроздьев".

Великолепно… Винсент сумел выкроить время и явился сам, его сопровождала Солен. Они остановились поговорить в тихом, пустом переулке. Единственной свидетельницей беседы была серая трущобная кошка. Возница ждал Гесси поодаль.

— Значит, сегодня? — спросил Винсент. — Уверен?

— Зачем ждать? Чего? — Давид усмехнулся. — Лучше сейчас. Пока я уверен в правильности своих действий.

Винсент кивнул. Понимание и какое-то тяжелое воспоминание отразилось в его глазах:

— Тогда к семи часам я выведу в бой отряд. Сигнал…

— Ты пойдёшь сам? — Солен воинственно хмыкнула, перебив его. — Тогда и я с тобой!

— Вам, герцогиня Реддо, лучше не показываться у Ратуши. Если ваш брат ещё метит на трон Доны, — заметил Давид и обратился к Винсенту. — Собрание начнётся в пять. Полагаю, двух часов хватит, чтобы подготовиться к ритуалу, провести его и понять, сработал ли он. Отлично, пусть в семь.

— Как вы поймёте, сработал ли он?

— Арденсы чувствуют свою метку. Если она исчезнет, мы это поймём.

— Как вы это чувствуете? Это боль? — заинтересовалась герцогиня, но Давид чуть отвлёкся: какой-то юнец давно крутился возле экипажа Гесси и потерявший терпение возница в это самое мгновение хлестнул его кнутом.

— Эта метка болезненна? — повторила Солен. Охотник встретился с немигающим царственным взглядом кошки, внимательно прислушававшейся к их беседе, и вздрогнул, будто от холода.

— Прошу прощения? Не совсем. Она… как болезнь. Лихорадка в крови. Чем сильнее carere morte, чем их больше, тем слабее метка, и наоборот. Сейчас, на пороге победы над вампиризмом, наша кровь почти кипит.

— О! И никогда, никто из вас не проговорился…

Он пожал плечами:

— Мы же Арденсы.

— Что ж, я приведу отряду к началу вашего собрания, — сообщил Винсент, недовольный тем, что Солен увела разговор в ненужную сторону. — И в семь часов вечера мы ждём условного сигнала.

Герцогиня окаменела лицом. Гесси понимал, в Солен Реддо сейчас боролись радость и сожаление: радость, от того, что последний из Гесси, главных врагов семьи Реддо, самолично расчистит её брату путь к трону. Сожаление — от того, что навсегда предстоит попрощаться с хорошим другом.

Гесси отвёл глаза и вспомнил ещё вопрос:

— Часовой механизм бомбы заведён на семь?

— Да. Молоточек будильника ударит по капсюлю и фитиль воспламенится. Взрыв бомбы — условный сигнал для отряда, — Винсент вздохнул. — Если ваше собрание затянется, ты можешь перевести часы будильника или перерезать фитиль. Но тогда поджигать его тебе придётся самостоятельно. В крайнем случае, если что-то пойдёт не так, среди охраны Асседи есть наш человек, он тебе поможет. Удачи, Гесси. Тебе будет сложно. Да. Я знаю, я помню, как это сложно. Если засомневаешься, напомни себе: то, что ты сделаешь, приблизит нас к концу эпохи carere morte. Следующим за тобой останется сделать немного, и благодарить они будут — тебя.

Давид улыбнулся:

— Я напоминаю себе это ежеминутно.

Они разошлись. Солен на прощание тепло пожала его руку:

— Ты первый из Гесси, с кем я дружна. И если вы все такие… Реддо много потеряли, считая вас врагами.

Экипаж тронулся. Давид аккуратно задёрнул шторы и вытянул из-под сидения небольшой саквояж. Его в карету Гесси подбросил парень, отведавший кнута возницы. Давид не стал раскрывать саквояж. Он знал, что там: бомба. Часы в саквояже тихо, но раздражающе тикали, отсчитывая последние, отмеренные охотнику и всем Арденсам, часы.

Часы Солнечной башни били пять, когда его экипаж въехал на площадь Ратуши. Скоро карета остановилась, но охотник не поторопился покинуть её. Он достал на свет свой чемоданчик с флягой снадобья и открыл его. Минуту он посидел, размышляя и не решаясь сделать последний шаг: переложить снадобье к бомбе.

На мгновение явилась картинка: он оставляет саквояж с бомбой в экипаже и идет к Арденсам с одним снадобьем… Давид тряхнул головой, и картинка исчезла. Охотник быстро переложил флягу со снадобьем к бомбе и с саквояжем в руках покинул экипаж.

У дверей Ратуши охотника ждал министр Карита, один из участников сегодняшней встречи. Он был в маске и неброском сером плаще.

— Все собрались, — доложил Карита.

— И Асседи?

— Ждём только тебя, — но, вопреки нетерпеливой фразе, министр не поторопился проводить Гесси внутрь. Он склонился ближе к лицу охотника, зашептал:

— Давид, подобное не имело прецедента. Ты уверен, что собрание необходимо? Снадобье действует, ты проверял?

— Проверим сегодня. Собрание всех Арденсов абсолютно необходимо.

— Приняты повышенные меря безопасности…

— Напрасно! — Давид поймал себя на том, что излишне крепко стискивает ручки саквояжа с бомбой, и немного ослабил хватку. — Мы собрались для молитвы, а не для битвы. И — да: подобный прецедент был, когда Кармель Крас отказывалась от Дара. Никто из собравшихся тогда не пострадал.

— И в этот раз ты можешь обещать, что никто не пострадает?

— Мы помолимся вместе и примем снадобье, — голос Давида дрогнул. — И когда станет ясно, прощены мы или нет, мы поймём, есть у нас будущее, или нет.

— Если Гесси говорит загадками, верный знак: он стремится обойти ложь, — Карита усмехнулся. — Я готов к любому исходу твоего предприятия, Давид, если ты полагаешь, что он будет полезен для страны.

— Асседи…

— Асседи упустил власть. Он сдался. У меня лежит текст его отречения… Земля Страха больше не принадлежит Арденсам, Гесси.

Давид вздохнул:

— Ты не представляешь, какой тяжкий груз снял с моей души этими словами!

Они вошли в Ратушу. Дверь захлопнулась, за ней остался напитанный запахами весны мир, и мечта о женщине с глубокими синими глазами, которая будет ждать охотника там… Впереди была встреча с Арденсами.

Восемнадцать человек сидело в креслах, поставленных кругом в большом зале Ратуши. Том самом, где год назад проходил Бал Макты. Все восемнадцать были в масках, полностью закрывающих лица, и серых плащах как у Карита, скрывающих богатую или бедную одежду.

Здесь было девятеро мужчин, пять женщин и четыре ребёнка. Самой младшей — восемь лет, самой старшей — восемьдесят. Все были похожи в одном: их кровь клокотала сейчас, как горячий источник.

Последние, незамеченные Мактой, Арденсы…

Герцогиня Рете, старейшая среди них, встала из кресла, когда Давид вошёл в зал, приветствуя Гесси, будто Короля. Асседи не поднялся. Давид узнал его, хотя Король, как и все надёжно укрылся за маской и плащом — узнал по рукам, неподвижно лежащим на подлокотниках кресла, по глазам в прорезях маски, по едва заметному наклону головы в качестве приветствия…

Помимо Короля и знатных господ, здесь были и простые люди: семья с двумя детьми и одинокий мужчина. Незнатное происхождение выдавали их манеры и тревожно-покорные взгляды, которые они бросали по сторонам, не понимая, в какую компанию попали. Где ж им знать, что полтораста лет назад какой-то Арденс согрешил с их прабабкой? И теперь они несут ту же страшную печать, что и сам Король.

Давид прошёл на своё место рядом с герцогиней Рете. Саквояж поставил у себя в ногах. Собрание молчало, все ждали его слов. Охотник глянул на карманные часы. До "условного сигнала" отряду Винсента оставался час и пятьдесят минут.

Кто бы мог подумать! Он, последний из Гесси, главных защитников рода Арденса, станет уничтожителем древней династии! И, если б не крохотный шанс на исцеление — искупление вины для всех Арденсов, он никогда не решился бы на такое…

— Я начну, — сообщил он собранию, и без того напряженно молчавшему в ожидании начала речи. — Вы все собраны сегодня в этом зале по одной причине: ваша кровь грязна. Она хранит особую метку, свидетельствующую о древней связи с carere morte.

— Мы — вампиры? — пискнула младшая, девчонка из небогатого семейства.

— Нет, — как ни был напряжён Давид, он сумел улыбнуться. — Вы не вампиры, но связаны с ними. Ты должна была чувствовать в последние годы, как постепенно копится жар в твоей крови. Вампиры ослабли, и твоя метка взбунтовалась. Они поддерживаются силой твоей крови, а ты — их силой. Нужно разорвать эту связь.

Снадобье готово, — он возвысил голос. — Но, чтобы оно подействовало, всем нам нужно искренне желать избавиться от проклятой связи с carere morte. И с чистыми помыслами молить Бога избавить нас от неё. Без страха. Без сомнений, — он посмотрел в глаза Асседи. — Это — наш единственный шанс на искупление общей вины и, может быть, на спасение. Приступим же!

Арденсы склонили головы. Давид начал читать молитву, а в памяти держал картинку весеннего сада у дома Вако. И мысли прояснялись, покой снисходил на него. Голос лился ровно, уверенно, со всеми нужными паузами и патетическими возвышениями. Герцогиня Рете повторяла за ним, слово в слово. Он нашёл худую руку герцогини на подлокотнике кресла и сжал холодные пальцы Адоры.

Мирно тикали часы в саквояже, этот стук создавал ритм для псалмов, которые читал охотник…

Исподтишка Давид следил за Асседи. Король повторял молитву вместе со всеми. Что это? Королева плачет под маской… И глаза Рете блестят от слёз. Освобождение — все они сейчас искренне молятся о нём.

Давид раскрыл саквояж — чуть-чуть — и быстро вытащил флягу со снадобьем. Он разлил содержимое фляжек по бокалам, стоявшим на столике в центре круга кресел. Договаривая последние слова молитвы, люди в серых плащах взяли по бокалу и возвратились в свои кресла.

— Молите об освобождении! — крикнул Давид и осушил свой бокал. Чудесное снадобье оказалось горьким. Обыкновенная горечь травяного настоя. Охотник выпил его до дна, до безвкусного осадка на дне, и оглядел собрание.

Они ожидали мгновенного действия и теперь были обескуражены. Многие удивлённо переглядывались. Асседи неподвижно сидел в кресле, отдавшись созерцанию внутренних изменений. Но кровь всё также жаркими волнами стучала в ушах. Метка Арденсов была на месте.

— Нужно время, — негромко сказал Давид.

Они повторил молитвы ещё раз, и ещё. Асседи поигрывал бокалом в руке. Часы неумолимо отсчитывали секунду за секундой, и всё дальше становилась картинка площади Ратуши в мыслях охотника. И призрак Миры исчез. Неужели Давид понадеялся выйти отсюда? Метку не уничтожить, и Арденсы обречены. Два часа, всего два часа… Нет, теперь уже час… или меньше?

Герцогиня Рете в соседнем кресле, была без сознания. Голова Адоры склонилась на грудь. Очень неживой выглядела тонкая кисть, свесившаяся с подлокотника кресла. Давид осторожно пощупал пульс. Сердце Адоры не билось.

— Я по-прежнему чувствую метку, — заявил Асседи.

Верно. Её жжение по-прежнему распространялось с каждым ударом сердца. Давид обвёл глазами собрание:

— Попробуем снова.

Та же церемония: снадобье разлил по бокалам, выпили, и Давид снова забормотал молитвы, теперь в два раза быстрее — времени оставалось мало.

Но собравшиеся почувствовали его нервозность, тревогу. И молитвы не действовали. Асседи занервничал. Несколько раз он порывался встать. И Гесси уже терзала мысль: как задержать их всех в зале до семи часов.

— Я больше не чувствую метку, — поднялась и Королева, собираясь уйти.

"Врёт!"

— Мы не прекратим, пока в моей фляге не останется ни капли снадобья, а метка не исчезнет! — отрезал Гесси.

Королева вернулась на место. Но недовольство собравшихся зрело, Давид чувствовал это… Темнота сгущалась. Часы в саквояже стучали всё громче… или это его сердце забилось в паническом ужасе? Давиду привиделись бездонные глаза Миры, и он мысленно попросил у этих глаз прощения. За то, что не вернётся. За что, что более не отразится в них.

Чёрный вихрь ворвался в двери зала и разбился в пыль. Тьма растеклась по стенам, а в центре её проявилось уплотнение. Там, в коконе из тьмы, был человек. Он взмахнул руками, и тень вокруг него обрела окончательную форму: огромные перепончатые крылья.

— Макта! — пронеслось по кругу. Люди повскакивали с кресел. Испуганно закричали дети, завизжали женщины. Асседи кликнул охрану, но та не отозвалась. Конечно, Первый уже убил их.

"Макта! Значит, Дэви всё же оказался слаб против Первого…" — Давид не успел обрадоваться. Вампир вошёл в центр круга и скинул крылатое обличье. Это был не Макта. Другой, моложавый и худой, с длинными седыми волосами. Светлые холодные глаза искали главного. Давид поднялся:

— Кто вы, назовитесь! Откуда узнали о собрании? Вы — посланник Макты?

"…Или от Дэви?" — он не договорил, бросил быстрый взгляд на сумку с бомбой. Протянуть время до запланированного взрыва с посланником Дэви вряд ли удастся. Остаётся самому поджечь фитиль…

— Можно сказать, что я — посланник Макты, — согласился вампир, и Давид облегчённо выдохнул и забыл пока о фитиле. — Я его первое дитя, и судьба моего отца — моя судьба.

— Не слышал о тебе.

— Значит, всё правильно. Никто не слышал.

— Моей метки больше нет. Можешь проверить это и сообщить Фонсу, — обратился к вампиру Асседи. Король снял маску, но остальные, перепуганные до полусмерти, не обратили внимания на явление Его Величества собранию.

Вампир развернулся к нему:

— И что, Арденс?

— Мы чисты перед Мактой! — громогласно объявил Асседи, и развёл руки, ладонями к посланнику Макты: открытый беззлобный жест. Да, он был прав: Арденсы чисты. Давид прислушался к себе и понял, что больше не чувствует жжения метки.

Первый сын Макты засмеялся, и на зал опять обрушилась тьма. Давиду почудилось, это десятки крылатых теней единым вихрем ворвались в зал из тёмных коридоров Ратуши. Что-то сильно толкнуло охотника в середину груди, и от резкой боли Давид потерял сознание. Когда он открыл глаза, то сначала видел только расплывчатые серые пятна. Потом охотник различил: пятна эти — серые плащи распростёртых на полу людей.

Арденсы были мертвы. Ни следа крови, ни малейших ран Давид не заметил, но, тем не менее, все восемнадцать человек были мертвы.

Охотник поднялся, на ещё нетвёрдых ногах побрёл к телу Асседи, лежавшему в кресле, запрокинув голову на спинку. На всякий случай, он пощупал Королю вену на шее. Пульс не бился.

Вампир стоял поодаль, никаких иных теней, его помощников, рядом не было. Первый сын Макты равнодушно наблюдал за действиями охотника. Он ничуть не утратил в силе, тьма по-прежнему расползалась от его фигуры. Давид проверил пульс у младшей участницы собрания, снял маску с ребенка и недрогнувшей рукой закрыл девочке глаза.

— Почему ты убил их? Они избавились от метки!

— Почему я должен был их пощадить? — вампир опять захохотал. — Никто здесь не заслуживал жизни! Долгие годы они трусливо прятались от Старейшего и плодились, плодились… А теперь вообразили, что чудо спасёт их? Надеялись легко избавиться от самого Макты? Не вышло! Они лишь выбрали кратчайший и удобнейший из путей к смерти!

Давид постарался взять себя в руки: предстоял важный разговор. Но ноги дрожали. Он сел обратно в кресло, достал из внутреннего кармана сюртука фляжку с коньяком, глотнул немного и только тогда заметил:

— Значит, ненависть ты унаследовал от отца…

Вампир дрогнул, светлые глаза обратились на охотника.

— Вовсе нет. У меня иная цель. Может быть, сейчас я погорячился… Неважно!

— А где сам Макта?

— Дэви забрал его тело после боя.

Давид усмехнулся. Алкоголь ударил в голову: как и все Арденсы он не ел ничего сутки, готовясь к ритуалу. И странный вампир больше не пугал охотника, он скорее боялся, что теперь не сумеет выдержать вежливый почтительный тон в беседе с ним.

— И ты не помог отцу в битве?

— Я уступил пока Владыке. Когда Дэви соберёт достаточно силы, чтобы пасть, я явлюсь.

— В грядущих битвах с Дэви ты выступишь на стороне Ордена?

Вампир оценивающе оглядел охотника:

— Я выступлю на своей стороне, — процедил он. — Иди, Арденс. От метки ты избавлен.

Я пощадил тебя, мне понравилось твоё смирение перед смертью. Радуйся же своей второй жизни!

Тьма вновь заклубилась вокруг него, взметнулась двумя крылами. Огромная крылатая тень поднялась под потолок зала и, разбив стекло, вылетела в окно. Там её подхватил чёрный вихрь десятков таких же теней, и вампир ушёл.

Давид глотнул ещё коньяку. Потом поднял с пола саквояж, раскрыл его. Механизм бомбы нарочно не был закрыт полностью, чтобы облегчить охотнику манипуляции с фитилём и заводом часов. И Давид перерезал фитиль бомбы кинжалом, даже не взглянув на циферблат.

Часы тикали, отсчитывая теперь равнодушные, не наполненные тревогой ожидания секунды. Давид поднялся. Он легонько пожал на прощание руку Адоры и покинул зал. За дверями его лежала охрана: эти люди были живы, только в глубоком обмороке.

Яркий дневной свет на миг ослепил охотника. Давид почти ничего не видел, когда спускался по ступеням Ратуши. От боя часов задрожало здание. Сколько они пробили: шесть… семь?

С площади к нему бежали люди, и охотник машинально пошёл им навстречу. Первым Давида за плечо схватил Винсент.

— Бомба обезврежена, — успокоил его охотник. — А Арденсы все мертвы. У нас был странный гость…

— Макта?

— Его первый сын.

— А ты избавлен от метки? — новый вопрос, холодный и острый, как кинжал в сердце. Давид усмехнулся:

— Да, я исцелён от проклятой метки. В лаборатории моего дома можно это проверить. Снадобье подействовало.

Он отстранил Винсента и пошёл на площадь Ратуши. Там стояла одинокая женская фигурка. С каждым мгновением охотник видел её всё чётче. Невысокая, хрупкая женщина в скромном синем платье теребила в руках свои перчатки. Голова была склонена, лицо скрыто нелепой, какой-то девчоночьей шляпкой. Но, заслышав его шаги, дама вскинула голову. Это была Дара Меренс.

Охотница была страшно бледна, но не плакала, хотя её губы кривись, как для рыдания. Она смотрела ему в глаза — всё время только в глаза, — и так пронзительно, как не умел ни Дэви, ни сам Первый вампир.

Давид постарался не отразить своего удивления на лице. Дара… Так значит, это она писала записку? Или Мира прислала подругу встретить его? Нет, невозможно. И нельзя это спрашивать…

— Вернулся! — выдохнула Дара и, не выдержав, кинулась к нему. Тонкие холодные руки обхватили его за шею, горячая щека прильнула к его щеке. Тело Дары дрожало, но она не отстранялась. Наверное, боялась, отступив, увидеть холодность в его взгляде.

Призрак Миры не возвращался. Мира осталась там, в Карде, в белом саду, посвятившая остаток жизни маленькому сыну и не нуждающаяся в его любви. Давид улыбнулся и обнял Дару.

— Меня спасло твоё письмо, — сказал он и добавил, тише: — Любимая…