Началась новая жизнь, самая странная из всех. И странное в ней было то, что она была… обычной. Нормальной жизнью простой смертной девушки.

С возвращениия Лиры из Доны начался новый период их отношений с Ульриком. Из дома Корвусов они, конечно же, ушли, пока ложь о смерти пары не раскрылась. Слухи, что привидения несчастных влюбленных посещают заброшенный дом барона, побродили по Карде и утихли. А Ульрик и Лира гостили пока у Гесси. И там в первое же утро Ульрик вручил девушке старинное серебряное кольцо в знак помолвки. Лира приняла его. Этот простой жест отворил для обоих дверь в сказку. Лучшее время и лучшая роль — роль невесты. Бессчётные букеты белых лилий, прогулки вдвоём в саду и разговоры, разговоры, разговоры, иногда прерываемые нежными поцелуями.

Охотники отнеслись к вести о Макте с вниманием, но делать проверку на месте Академии Мира запретила. Потом в расчищеном квартале Академии начали застройку, и такая важная весть Лиры, кажется, вовсе забылась. И Старейший молчал, больше не звал своего глашатая. Может быть, он совсем ослабел…

И еще кое-что омрачало радость влюбленных: Ульрика по-прежнему терзали приступы боли. Присутствие сarere morte вызывало у мужчины подобие ожога — без внешних признаков, но эквивалентное по неприятным ощущениям. Десять вампиров было поблизости или сто — неважно, боль была одинаково сильна. Это было… необычно. Многие охотники отличались повышенной чувствительностью к проявлениям тьмы, но такое! Сам Ульрик подтрунивал над опасениями Лиры и мрачно шутил, что его настигло "проклятие последней Избранной". Но, между тем, его состояние не улучшалось — ухудшалось. В мае охотник вовсе слёг на несколько дней, хоть и врал Лире потом, что навалились неотложные дела. Боль усиливалась ночью, в часы активности carere morte. Каждую ночь бывшый Палач метался на постели, бредил, то сыпал страшными ругательствами на вампиров, "проклявших его", то молил их о прощении… Но боль не уходила ни от проклятия, ни от молитвы. В самые тяжелые ночи Лира убегала прочь из дома и тихо плакала в саду. Ведь она не могла ни утешить, ни облегчить страдания любимого! Часто она сама, бывшая carere morte, вызывала приступы его странной болезни.

Ульрик так и звал её Лилианой, даже наедине. Лира стискивала зубы и терпела, в отместку звала его Лорном, но непохоже было, чтобы Ульрика это хоть сколь-либо задевало. Один день она ненавидела своё прошлое и жалела, что нельзя сжечь, уничтожить его, как "Тень Стража", а на другой улыбалась своему отражению в зеркале, потому что это было отражение Лиры Диос. Это "Лира-Лилиана" как гноящаяся, незаживающая рана: ноет, ноет постоянно, но дотронешься до неё — разбередишь ещё больше. Что делать? Лира запуталась окончательно.

Разговоры с Ульриком не вносили ясности. Едва Лира начинала уводить разговор в сторону Ордена, Ульрик пресекал её попытку какой-нибудь очередной увлечённой болтовнёй, приличествующей юному наивному влюблённому. С Лилианой охотник не желал обсуждать Орден, а ведь они с Лирой так похожи в понимании целей и задач Служения!

Ясно всё было только с учением алхимика Атера. С тех пор, как Ульрик побывал новообращённым, мнение охотника насчёт Бездны немного изменилось, и в лучшую для Лиры сторону. Конечно, не стоило ждать от него помощи, поддержки, но он больше не мешал Лире и не порицал её за её манию — этого было довольно.

И Лира продолжала изучение трудов Атера. Описание ритуала, в котором родился Макта, она давно знала наизусть. Важная роль в нём отводилась "клетке для зверя-Бездны" — серебру и солнцу, но в своих думах Лира отказалась от каких-либо сдерживающих Бездну магических ловушек. От решающего шага её удерживала только неопределённость конечной цели. Но часто в эти светлые месяцы, когда они с Ульриком были помолвлены, Лире казалось, что она вот-вот достигнет понимания того, какими должны быть дети любви Бездны и как вызвать их в мир.

В начале зимы она стала женой Палача. Белая-белая свадьба в белом-белом мире. Поля, занесённые снегом — до горизонта и белая церковь, одна на несколько деревень, на высоком холме. Внутреннее убранство церкви было скромным, но светлым — простые белёные стены, скамьи светлого дерева. Ульрик отринул вариант церкви Микаэля и увёз невесту далеко за западные пределы Карды. "Это родина моей матери", — кратко пояснил он девушке, но Лира знала, увы, слишком знала истинную причину: "Церковь Микаэля не угодна ему, потому что там — место посвящения Литы и место боя вампиров с охотниками в ночь Бала Карды…" — Ульрик не хотел вспоминать Лиру Диос.

Лира была грустна в день венчания, и грусть эта временами переходила в злость. Платье невесты было белоснежным — безмятежным, как спящие поля вокруг, и девушка лихорадочно искала, чем выразить эмоции, переполняющие её. Гостей на их свадьбе было мало: с охотниками пара не была дружна, а среди простых смертных немногие успели узнать Лорна и Лилиану. Лира заметила у одной девушки красную ленту в волосах и умолила отдать ей. Ленту она разрезала и свернула множество ярких, как кровь, розочек. Ими невеста убрала волосы и лиф платья. Теперь наряд Лиры отражал её душевное состояние. Капли ярости на белоснежном покрывале покоя…

— Я, Лорн, беру тебя, Лилиана, в жены; и я обещаю перед Богом и всеми присутствующими здесь быть твоим добрым мужем; в богатстве и бедности, в радости и печали, в болезни и здравие до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

— Я… — долгий дрожащий вздох, будто последний в земной жизни. — Я, Лилиана… беру тебя, Лорн, в мужья и я обещаю перед Богом и всеми присутствующими здесь быть твоей верной женой; в богатстве и бедности, в радости и печали, в болезни и здравие до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

На выходе из церкви их осыпали лепестками роз — красными-красными. Алая дорожка тянулась за ними до нарядно украшенного экипажа. А несколько лепестков так и осталось на одежде и волосах — брызги крови…

И первая брачная ночь. Молодожёны провели её в домике, принадлежавшем матери Ульрика и пустующем уже пятнадцать лет после её смерти. Этому жилищу было назначено стать их убежищем после свадьбы. Дом стоял в селе на Западной окраине Сальтуса. Он был небольшой, уютный, тёплый. Ажурные занавеси на окнах — когда-то белые, а теперь словно из старой слоновой кости, простая мебель, потрескавшаяся от времени и частых протираний. Много-много букетов лилий в вазах или простых бутылках, много-много зажженных свечей. Тяжёлый запах цветов разбавлялся острым — от горящего воска.

Лира страшилась этой ночи ещё с помолвки. Она боялась, что Ульрик может побрезговать или вовсе жестоко обойтись с ней. Ведь не секрет, что много ночей Лира Диос провела в спальне Владыки вампиров… Стерпит ли такое охотник? Но Ульрик, казалось, забыл и её прошлое, и маску Палача. С Лилианой он был нежен и страстен, под его горячими ласками образ всегда холодно-отстранённого Дэви стёрся, словно его не было. Словно эта ночь любви была первой…

Лишь наутро, остыв, Лира поняла, что в чём-то её любовники всё же схожи. И это понимание обрушилось на её несчастную грудь очередной тяжеленной горой, так, что перехватило дыхание. И Дэви, и Ульрик, целовали и ласкали не её. Оба видели в девушке свой любимый образ, но не видели Лиру Диос. Один любил мрачную, молчаливую Бездну, второй — светлую деву Лилиану. Лиру Диос не любил никто.

Она удержала слёзы и в этот раз. Утром Ульрик, проснувшись, увидел молодую жену прилежно перечитывающей очередной свой конспект о Бездне.

Снова потянулись дни, недели, месяцы, годы… Молодожёны зажили, на взгляд со стороны, вполне счастливо. Оба выбрали себе занятие по душе. Ульрик нашёл службу в ближайшем к селению городе, а Лира занялась единственным, что у неё получалось столь же хорошо, как охота на вампиров — шитьём, и скоро стала весьма уважаемой в Термине портнихой.

Лира по-прежнему откликалась на имя Лилиана и при чужих людях, и когда они с супругом оставались наедине, хотя сама теперь звала мужа Ульриком, если была уверена, что их никто не слышит. Она так привыкла, что ей даже начали сниться сны, в которых её звали новым именем. А благодарные клиентки, довольные новыми бальными платьями, разносили его из уст в уста. Вся женская часть Термины говорила о талантливой модистке Лилиане.

Детей у них не было. Они грустили, потом смирились и даже втайне друг от друга порадовались. Неуверенным был этот брак, и лишние связующие нити могли быстро обернуться цепями, уродующими обоих. Супруги не ругались, но и истинной теплоты между ними не было. Лире часто казалось, что они — лишь актёры театра, изображающие супружескую любовь. Но спектакль кончится, и они смоют грим с лица, снимут сценические костюмы и разойдутся разными дорогами, каждый в свою жизнь.

Лира не знала, посещают ли подобные мысли Ульрика. Она пока не была готова выяснять, сумеет ли он принять Лиру Диос — и молчала. Благо, молчать ей ничто не мешало: Ульрик днями и ночами пропадал на службе. А во время приступов его боли Лира теперь сама спокойно и степенно переходила в маленькую пристройку, чтобы своим присутствием не усиливать его боль.

Она продолжала изучать учение Атера. Однажды даже решилась на вылазку в земли Кукловода в поисках новых сокровищ и, действительно, нашла небольшой, но очень любопытный трактат Атера. Он был будто нарочно оставлен для Лиры на видном месте: на руинах в центре Лабиринта. Может, у девушки появился тайный помощник в многотрудном деле? Думать так было приятно. За время с Ульриком вечно одинокая отвыкла от одиночества. Это было приятно, но и страшно: а если их пути разойдутся, и она теперь останется одна? Теперь, когда не представляет своей жизни без любимого?

На второй год их супружеской жизни дом в Западном Сальтусе посетила Мира. Лира в это время была у клиентки, и, когда вернулась домой, муж и госпожа Вако беседовали в гостиной. Лира подкралась к приоткрытой двери, стараясь не шуршать платьем, и прислушалась.

— Счёт невинным жертвам Палача охотники, разумеется, вели, — вкрадчиво говорила Мира. — И он… довольно велик. Счастье, что Палач куражился всего полгода.

— Я готов ответить за каждую невинную жизнь, — спокойно заверил Ульрик. Госпоже Вако он решительно не уступал! — Я не покину Карду, если захотите предъявить мне этот счёт — милости прошу.

Мира непобеждено усмехнулась:

— Счёт закрыт. Я закрыла его, под свою ответственность. Видите ли, Ульрик, ваш список длинён, но всё же не длиннее моего. Так что с Орденом вы в расчёте.

Это был уже дополнительный балл в пользу Миры… Лицо Ульрика вытянулось. Фанатику-Палачу придётся сдаться на милость ненавидимой им вампирши!

— Я увидела на Балу Карды вашу связь с Избранной… Поэтому, полагаю, вы ещё сыграете какую-то роль в истории Дара, прежде подобное случалось, — задумчиво пояснила Мира. — Но я пришла поговорить не о ваших прошлых грехах, Корвус. Насколько я могу судить по отчётам Ордена и воспоминаниям моих коллег-охотников, на вашем посвящении настоял Филипп Латэ. Вы пробыли в новичках всего два месяца. Никого прежде не посвящали в адепты так быстро, обычно, новичку требуется от полугода до трёх лет, чтобы стать охотником. Латэ как-либо объяснял вам свою торопливость?

— Нет, — мужчина был озадачен.

— Вы показывали какие-либо особенные успехи?

— Все говорили, что у меня хорошая защита, — Ульрик задумался, — И… Нет, это всё.

— Что вы не договорили?

— На моём посвящении отсутствовал герцог Крас. Все потом удивлялись. Обычно, он контролировал посвящения всех адептов. Но леди Мира, зачем вы спрашиваете? Я нужен Ордену, как охотник?

— Орден справляется, — кратко, глухо сообщила Мира. Она думала о чём-то своём.

— Госпожа Вако!

Лире показалось, она почувствовала, как вздрогнула Мира. А Ульрик продолжал:

— Прошло два года. Вам не кажется, что пора завершить историю?

— Историю? — еле слышно переспросила Мира. Голос бывшей вампирши был прежним: тонким и немного надтреснутым, но, когда Лира тихонько заглянула в гостиную, она увидела руку госпожи Вако — длинную худую старушечью кисть с узловатыми подагрическими пальцами. Время было безжалостно к исцелённой, сохранив ей из прошлого лишь голос.

— Да, историю carere morte, — повторил Ульрик.

— Увы, с нами нет ни Первого вампира, ни Избранной! Но, даже если б и Избранный, и Старейший были близко, для исцеления Макты Дара может не хватить. Я говорила это в начале беседы.

— Латэ говорил мне, давно, когда принимал меня в Орден… Вовсе не обязательно, чтобы Первого вампира исцелял последний Избранный. Глава Ордена считал, на это способен любой смертный человек. Первому нужна жизнь — но разве обязательно это должна быть его жизнь? Если кто-то захочет отдать ему свою, бескорыстно, из уважения к Старейшему…

— Только этот смертный хуже, чем умрёт. Он станет новым Первым вампиром… или существом, пострашнее carere morte.

— Это никем не доказано.

Мира усмехнулась — хриплый старушечий смешок:

— Хотите быть этим смертным, Ульрик?

Лира ждала отрицательного, может быть, гневного ответа, но Ульрик молчал. Он что, хочет этого?! Хочет отдать свою жизнь Первому? Хочет стать новым Мактой? Он совсем сошёл с ума?!

Беседа свернула с опасной темы, и Лира ушла в свою мастерскую, так и не показав мужу и гостье своего присутствия. Она чувствовала, Ульрик не хотел, чтобы жена слышала эти его рассуждения…

Вновь день за днём — успокаивающее, приятное однообразие… И молодые супруги долго не замечали, как страшно меняется мир вокруг. Лишённая защиты Арденсов страна перестала быть землёй Страха, и угроза войны с северянами из легкомысленной страшилки быстро превратилась в осязаемую и страшную реальность. Через Карду непрерывным потоком шли войска на север и северо-запад. Реддо, новоявленный Владыка Земли Страха, всерьёз опасался угрозы с севера, в то время как Дона бурлила — то "Гроздья" нарочно подкидывали дров в костёр всеобщей ярости. Социалистам в столице было всё мало, они поглядывали на восток — на Страну Восхода, где к власти пришёл подобный режим. Ради закружившего многим головы учения, "Гроздья", не раздумывая, стёрли бы восточную границу. Пожалуй, Реддо следовало опасаться и за восточное направление тоже…

Что-то зрело глубоко внутри Земли Страха. Лира ощущала это шестым чувством Голоса Бездны. Проклятие carere morte слабело на глазах. Оно вопило, билось, агонизировало — но не могло умереть. А противоборствующая ему сила всё медлила с решающим ударом, и Лира понимала, почему. Проклятие разлито по их земле и глубоко проникло в каждый самый малый её кусочек. Оно — клей, скрепляющий бумажный мир Земли Страха. Уничтожь его — и рухнет всё.

Но вечность так продолжаться не могло. С нарастающим страхом Лира ждала конца… и что-то подобное терзало и Ульрика. Даже спокойными, без приступов боли ночами молодая супруга слышала, как он бормочет во сне. Чётко в этом больном тревожном бреду слышалось одно сочетание: "Сердце Бездны". И Лира бредила и металась по постели вместе с мужем. Ей являлись те же видения, что и в достопамятную ночь близ Академии: проваливание вглубь истории Земли Страха к началу — к Арденсу, Атеру и Макте. Наутро Ульрик ничего не помнил, Лира же сжимала гудящую от распирающих её образов голову и заливалась безумным смехом: "Счастливый дурак! А я помню всё, всегда…"

Она смеялась, но ничего не говорила. Лилиане не положено упоминать Бездну. Бездна — дорожка, ведущая к Лире Диос. И Лира терпела. Два, три года… пять.

Со снами о "сердце Бездны" можно было как-то свыкнутся, но с другими — нет. От этих кошмаров Лира кричала. Она просыпалась от своего крика и долго, долго в темноте потом уговаривала себя снова попытаться уснуть. Ульрик обнимал её, спрашивал:

— Что тебе приснилось, милая?

Лира ещё по инерции всхлипывала, но отрицательно мотала головой: "Ничего особенного". Как сказать, что ей снилась Лита? Лита, несчастная первая и последняя жертва вампирши. Лита, сестра… В зелёном бальном платье, с кровавой раной на груди…

Однажды ей снова снилась Лита. Она тихо, монотонно говорила что-то, а правую руку держала прижатой к груди и между пальцев сочилась кровь. Лира опять проснулась от собственного крика… и закричала ещё громче, увидев тот же призрак за окном: бледную, смертельно раненную деву с распущенными по плечам длинными тёмными волосами. Она стояла за окном и негромко постукивала по стеклу костяшками окровавленных пальцев, прося пустить её в дом.

Проснулся Ульрик, сонный, тёплый, уже привычно обнял кричащую Лиру:

— Ну что ты, милая. Это только сон…

— Там, за окном! Там! — она указала дрожащей рукой…

Призрак исчез. В окно билась большая бабочка, привлечённая горящим светильником на столе.

Лира потянулась и затушила лампаду, пока в бликах света на стекле ей не померещился кошмарный образ мёртвой.

— Нам надо поговорить, Ульрик, — дрожащим голосом объявила она темноте. — Я… Я так больше не могу!

— Что? — сонно спросил он и обнял крепче. Лира застонала мысленно, но всё же сообщила:

— Я не Лилиана. Ульрик, ты же понимаешь это… Я… Я — Лира!

— Не упоминай это имя, — он не отстранился, но заметно напрягся. — Не надо, Лили!

— Я — Лира! Убийца, предательница… твоя любимая! Я не могу больше молчать об этом, Ульрик! Лира страдала все эти годы! А ты не страдал? Довольно играть! Лилиана — игра, маска, не зови меня так больше, когда мы вдвоём!

— Лили…

— Вот опять. Твоё "Лили" убивает меня! Это нож в сердце! Тридцать раз в день! Ну что ты молчишь?

Ульрик тяжело вздохнул и зарылся лицом в её волосы.

— Для меня нож в сердце — имя Лира, — нехотя признался он. Лира похолодела.

"А чего ты ждала? Он мог сказать только это. Он ненавидит Лиру, ты — Лилиану, это давно ясно. Не удержала язык за зубами — и разрушила… разрушила всё!"

— Тогда… нам не стоит быть вместе, — непослушными губами прошептала она. — Раз мы друг друга убиваем…

— Лили…

— Прекрати называть меня так! — она снова зарыдала. — Знаешь, отчего сейчас кричала твоя Лилиана? Оттого, что увидела мёртвую Литу за окном! Ты помнишь Литу, Ульрик?

— А в чём ты винишь меня?…Убийца Избранной!

— Я освободила её…

— О, эта лицемерная ложь! — Ульрик отстранился. Он заговорил, оживлённо жестикулируя:

— В таком случае, охотники тоже "освобождают" вампиров ритуалом! Что, думаете, я утешать вас буду, сударыня? Хотите снова стать Лирой? Отлично! Только не скулите в подушку! Предательница, убийца, грешница, игрушка для плотских утех Владыки… Лгунья! Да-да, не отрицайте, вы знали, на что шли, когда там, в дверях, зачаровывали меня, чтобы я пропустил вас к Лите!

— Я никогда не зачаровывала тебя, Ульрик. Настоящей любви не нужно чар! — Лира всхлипнула.

— Знаешь, что выводит меня из себя: ты даже не раскаиваешься в убийстве!

— А к тебе вовсе не приходят тени убитых! Фанатик! Маньяк! Палач!

Наступила долгая тишина. Ульрик перебрался через Лиру на край кровати и опять зажёг лампаду.

— Великолепно говорите о любви, леди Лира, — холодно сказал он. Лицо молодого человека было замкнутым и злым, искорки бешенства плясали в глазах, но он был нарочито спокоен, чтобы казаться страшнее. Зрачки расширены от боли, движения скованы — опять она своей вспышкой вызвала очередной приступ его болезни! — Что же, сможете поцеловать теперь своего Палача?

Он зловеще засмеялся, но Лира потянулась к нему и прижалась губами к его холодным тонким губам. Давно они не целовались так страстно! Они покусывали друг друга, мечтая добраться до крови. Но не переступали последнюю черту, и от этого так сладко кружилась голова… До рассвета они не спали — воюя, любя. Они сгорали в пламени странной любви-ненависти и возрождались вновь — слитым, единым, целым. Лилиана была забыта. Вернулись Лира… и Палач.

— …Твои родители — великие люди!

— Мои родители — больные люди. Я вместо игры в кукол складывала и разбирала охотничьи арбалеты… Хорошо, что у нас нет детей: мы были б такими странными родителями!

Наконец-то их общение стало искренним. Пусть супруги часто ссорились и страшно ругались — зато они теперь могли и радоваться, смеяться вместе. Темы Ордена, охотников, вампиров стали основными. Обсуждение достопамятного Бала Карды и его последствий — любимой.

Кошмары о Лите ушли — теперь супруги проговаривали их вслух, бросались страшными обвинениями, а потом мирились в постели. Не самая счастливая семейная пара, но, во всяком случае, эти скандалы-примирения были лучше прежнего нелепого, полного лжи спектакля.

Сны о Бездне, однако, не прекращались, и стали злее, навязчивее, как и странная боль Палача… Бездна словно требовала от них: действуйте же, делайте что-нибудь!

Так прошло ещё несколько лет. Тихим летним вечером они гуляли в кардинском парке и опять смеялись, обмениваясь историями из охотничьих рейдов. Но дорожка парка сделала поворот, открылась широкая аллея, по которой шла другая пара, и Ульрик и Лира приглушили смех. Впереди гуляла Мира со своим сыном.

Первый визит госпожи Вако в дом супругов стал и последним, но они иногда встречались, когда бывали в Карде и проходили Центральным парком. Мира часто гуляла тут: сначала с малышом, ещё некрепко держащимся на ногах, потом с белокурым чертёнком, убегавшим далеко вперёд по дорожке парка. С почемучкой, успевавшим задать сотню вопросов, пока они шли до конца тропинки, со щупленьким, короткостриженным, и оттого ещё более трогательным учеником первого класса лицея…

Сейчас рядом с Мирой шагал высокий для своих лет крепенький двенадцатилетний сорванец. Светловолосый, вихрастый с такой же как у Миры торопливой лёгкой походкой — всякому, кто вначале видел их со спины, казалось, что сын должен быть копией матери. Но это было не так: от Миры Донат взял только некую нервность черт. Глаза, улыбка были "не Вако".

Бесед с главой охотников супруги Корвусы не заводили, ограничивались краткими приветствиями. Ульрик иногда порывался подойти к Мире, но Лире до сих пор удавалось его останавливать неожиданным вопросом или сменой темы беседы. Сегодня — не удалось.

— Леди Мира! — окликнул Ульрик, едва завидев госпожу Вако. Мира обернулась. Последовал обмен приветствиями. Ульрику не терпелось задать свой главный вопрос. Лира молчала, не препятствовала ему. Очень яростен был его напор, Ульрик так хотел знать всё о делах охотников! И Лира ждала с фаталистическим чувством: давно в их жизни всё идёт слишком гладко!

Она коротко улыбнулась Донату, как и прежде при встречах, но в этот раз мальчик насупился, считая себя слишком взрослым для таких знаков внимания.

— Госпожа Вако, близится очередной Бал вампиров…

— Да, мой дом его принимает, — Мира засмеялась.

— Если б сделать так, чтоб это был первый Бал без carere morte! Почему вы не хотите завершить историю бессмертных? Эта война тянется, тянется, а ведь довольно было б одной жертвы, последней жертвы!

Лира стиснула руку Ульрика. "Опять он хочет предложить себя?!"

— А я?! — шепнула она.

"Ульрик, а как же я?!"

— Я очень хочу завершить историю carere morte. И работаю над этим дни и ночи, — глаза Миры опасно сверкнули.

— Леди Мира, я давно ничего не слышу об охотниках… Вы оставили Карду?

— Мы не оставили конечную цель. Скоро вы услышите добрые вести… — загадочно пообещала та.

Две недели после этого разговора Лира дулась на супруга. Он помчался на подвиги, ни на секунду не задумавшись, на что обрекает жену!

Следующий год стал кошмаром. Всё время их совместной жизни боль Палача была постояльцем их дома, а теперь стала тираном. Ульрик почти не поднимался из постели. Все эти годы он пересиливал свои мучения, но чаша терпения переполнилась.

Лира не отходила от его постели. Только когда он начинал бредить: о Макте, о сердце Бездны, которое одно может потушить его боль, она вскакивала и металась по их спальне, как зверь в клетке. О, Лира понимала, чем кончится этот бред! Ульрик вознамерился подарить Макте свою жизнь!

— Как ты мог придумать такое: отдать свою жизнь Первому?! — в отчаянии крикнула она давно хранимое под сердцем однажды, когда он вновь забормотал о "зове Бездны". — Ты?…Палач?!

Крикнула… и тут же понадеялась, что муж не расслышал. Но Ульрик с трудом разомкнул глаза.

— Милосердию меня научила ты, Лира. Ты и моя боль. Ещё десять лет назад я не мог бы помыслить такого, но сейчас…

— О, так это я тебя толкаю на смерть!

— Да… Нет! Как же ты не хочешь понять: Она ждёт этого от меня! Она требует! — хрипло от боли крикнул Ульрик, и Лира проглотила свою обиду. Охотнице не надо было расшифровывать, кто эта загадочная: "Она"…

Теперь с возрастающим страхом она ждала неминуемой развязки, и это случилось днём в конце осени. Звук, похожий на далёкие раскаты грома, заставил обоих прильнуть к окну. Восточный горизонт чернел, и тьма расползалась не с неба, а с земли. Странный чёрный туман окутывал Вастус.

Карда ждала войны с северянами, вечерние газеты были полны панических настроений, потому сначала Лира подумала, что этот звук и туман — последствия применения какого-то неизвестного Земле Страха оружия северян. Война началась! Но сейчас же Лира почувствовала изменения — те, которые мог чувствовать один лишь голос Бездны. Тонкие ручейки Её, пронизывавшие мир, сокращались, высыхали. Бездна словно вся стянулась к Вастусу. Её было много теперь лишь в самом источнике — яблоневом саду на руинах: глубокий-глубокий колодец…

Лира взглянула на мужа. Ульрик до того крепко спал, измученный ночными приступами боли, но сейчас проснулся.

— Мне снилось, что вампиров больше нет, — удивлённо констатировал он. — Тьма накрыла Вастус — и тут же схлынула… Что это гремит?

— Похоже… похоже Макта возвратился на Пустошь!

— Старейший близко? — Ульрик помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям, и скоро его лицо искривила гримаса боли — Да, я чувствую это! Я слышу… слышу его зов, — забормотал он, опять поддавшись бреду. — Мне нужно туда… к нему… завершить всё… скорее, скорее!

Лира хотела запротестовать, но не стала. Муж бы всё равно не услышал её. От этой боли он становился безумен. Как страшно! Неужели излечить его может только смерть — смерть от руки Первого вампира?