Сначала был один маленький вампирчик. Он появился из-за поворота на Серму и словно приклеился к Мире, хвостом потащился за ней, дразня и улюлюкая, но не рискуя приблизиться: среди дикарей столицы ходил упорный слух, что предательница Вако не расстаётся с оружием охотника — мечом и арбалетом. Вампирша пыталась не обращать внимания на наглого спутника. Она удвоила усилия, надеясь скорее добраться до защитного купола Покрова. Дикарь не отставал. У Золотого моста Сатура к нему присоединились ещё двое, потом ещё… Скоро Миру сопровождала целая стая. Гогочущая, улюлюкающая стая крылатых обезьян!

Вот один из летевших позади осмелел, быстро приблизился и вцепился в её тень, ещё двое ринулись сверху на крылья, ломая их. Мира почувствовала, как чьи-то острые клыки скользнули по шее. Но вампир нечаянно ухватил серебряный ошейник и, отплёвываясь, отступил. Мира отпустила крылатую тень, оставив дикарей рвать её в клочья, и камнем рухнула вниз. Новые крылья подхватили её у самой воды.

Белый мост — граница ближайшего купола Покрова уже был виден, и вампирша устремилась к нему. Дикари не отставали. Их шуточки и дразнилки стихли, они мчались за ней, чтобы убить.

Мира влетела под Белый мост, вновь оставив крылья в руках преследователей. Она кубарем прокатилась по земле, поднялась — грязная, жалкая. Она тяжело дышала, и ошейник немилосердно сдавливал горло.

Такой была её новая жизнь! Постоянная опасность со стороны собратьев. Орден поймал вампиршу Вако в свою сеть. Все прогулки Миры отныне ограничивались куполами Покрова.

— …Есть много причин не доверять старой сказке. А ты давно поверила ей? Когда ты поверила в неё от начала до конца, и слова "Избранный", "Дар" обрели для тебя смысл? Тогда, когда ты узнала, кто этот Избранный? Волшебная сказка вошла в твой дом без приглашения… Но почему ты безоговорочно веришь каждому слову забывчивой старой болтуньи? Эту историю переписывали много раз, подменяя одну ложь другой: Великий вампир, проклятый Дар, Избранный-охотник… — которой лжи ты веришь?

— Той, которая придаёт моей жизни хоть какой-то смысл.

— Эта старая сказка — опасная сказка! Ты произносишь: "Избранный", "Дар" — и дверь в сокровищницу отворяется. Но золото ли блестит во тьме пещеры или это — чешуя дракона; драгоценные каменья то — или слепые глаза древнего ужаса? Полно, какая сокровищница? — ты в логове чудовища!

— Зачем вы говорите это… Ордену не нужен Дар?

Первая и последняя беседа с Латэ. Её Мира отчаянно желала и в тоже время отчаянно боялась. Так или иначе, она надеялась, что этот разговор принесёт ей успокоение. Но этого не случилось…

Вампирша долго привыкала к новому способу питания. Наверное, этот дом, её новое место жительства, с соседями — людьми, её любимой пищей, куда ни обернись: направо, налево и вниз — три этажа, Орден специально приготовил для неё, как испытание. Квартирка была самой маленькой из всех, где Мире приходилось жить: одна всего комната со скошенным к окну потолком да узкий коридор. Над ней же была только крыша, и за ней — небо… Особенно тяжело стало летом: словно оторвавшиеся от солнца куски растекались по и без того горячим улицам каждый день. Жар не уходил и вечером и с каждой новой светлой беззвёздной ночью Мира ощущала всё сильней другой жар — чужие жизни. Целыми днями она лежала на кровати без сна, уставившись в потолок, зажав уши руками.

Ощущение уходящих сил, пусть по крохотной капле, теперь было постоянным. Эта потеря была необратима, невосстановима. Вампирша истаивала. Стабилизированная кровь не насыщала тьму внутри. Она только будила её сердце. Иногда оно глухо, больно, совсем как сердце смертной, билось в её пустом неживом теле ночь напролёт.

Вампирша растеряла всю свою красоту. Она всерьёз опасалась, что скоро будет выглядеть на столько лет, сколько ей есть на самом деле. Увы, где та холёная, сытая, ласковая домашняя кошечка? Из разбитого зеркала смотрела серая, неприметная, худая обитательница трущоб с вечно несчастными глазами.

Она стала затворницей. Её прогулки ограничивались куполами Покрова, шаг за них — и собратья-вампиры её растерзают. Впрочем, Мира не страдала, затворничество было добровольным. Лишь изредка вампирша наведывалась в архив Академии, но и тогда для своих визитов выбирала время рейдов, чтобы не встретиться ни с кем. Минул год, а Мира знала по именам едва ли десяток охотников и пальцев одной руки хватило бы, чтоб сосчитать тех из них, с кем она разговаривала не сквозь зубы, и кто смотрел на неё не злобно, лишь презрительно и порой снисходительно: Филипп Латэ, глава Ордена, Феликс Краус, герцогиня Адора Рете, Родерик Бовенс — самый молодой из верхушки, её ровесник… Единственного из рядовых адептов, относящегося к ней без предубеждений большинства — Карла, Мира встречала нечасто. Должно быть, угадав каким-то образом его обстоятельный разговор с вампиршей, разгневанный Латэ снял охотника с должности своего секретаря и направил в отряд, патрулирующий центральные улицы Доны и редко являющийся в Академию. Мира понимала: связанная с Орденом, нуждающаяся в нём, она должна прилежно плести свою паутину, обзаводиться связями, знакомствами, сторонниками — как ни странно звучит последнее, но за год так и не сдвинулась с места.

— …Послушайте! Дэви снова будет искать Избранного. Теперь он не отступится! Макта, Первый вампир, возвращается, и Владыка боится потерять свою власть. Ему нужен Великий вампир, но разве Великий вампир нужен вам?! На стороне Дэви сотни бессмертных, десятки хозяев, на вашей — одна я, но, если вы обеспечите мне хорошую защиту, я разыщу Дар в два счёта. Дэви тревожится всего лишь за свою вечность, я же — за жизнь самого дорогого для меня человека. Я опережу Владыку! Я найду Избранного, способного исцелять вампиров, и приведу его в Орден! По-другому не может быть!

— Всё? А теперь послушай меня: Проклятие сильно, Дар слаб. Сама мысль исцелить вампира многим кажется безумием, зато мой прадед видел Великого вампира, созданного проклятием, также близко, как я тебя сейчас. Светлой стороны Дара не узнал никто, а его тёмная сторона всем хорошо известна. Старая мечта давно забыта, и лучше всего тебе держать соображения по поводу способности Дара исцелять проклятие вампиризма при себе. Нет, не так: это приказ!

— Но ведь тогда в парке…

— Избранный пытался исцелить тебя, да. Но кто это видел? Ты по-прежнему carere morte! Вспомни историю: человек, ставший Великим вампиром, также нёс чистый, не замаранный проклятием Дар. И всё же тот Избранный предпочёл сторону бессмертных! То, что Дар освобождён от проклятия, вовсе не даёт гарантий того, что он может быть обращён только к свету.

— Значит, первое, что нужно сделать — дать новому Избранному защиту охотника!

— Если б это было так просто…

В первую же весну Герберт Морено пригласил Миру принять участие в неких исследованиях. Оказалось, на медицинском факультете Академии давно ведётся изучение особенной физиологии carere morte. Вампирша согласилась, неожиданно быстро для себя. Она вообразила, что это поможет ей сблизиться с новым, странным окружением!

Работа закипела. Мира вытерпела сотни экспериментов, позволила терзать своё тело устрашающего вида инструментами, отдала им едва ли не всю свою бессмертную кровь, безропотно перенесла десятки уколов в сердце и поясницу, где по словам этих маниаков пряталось второе вампирское сердце, честно и без утайки ответила на тысячи вопросов, среди которых были и бестактные и совсем непристойные. Удивительно! Вампирша ожидала, что слабые смертные с особой тщательностью будут изучать её фантастические возможности: силу, втрое превосходящую человеческую, быстрое заживление ран, нестареющее тело, крылатую тень, но охотники не обращали внимания на эти несомненные плюсы бытия carere morte. Лишь однажды Мире удалось заинтересовать молодого ассистента Морено рассказом о крыльях Макты, на которых, якобы, летают все carere morte, но возвратился Герберт и в сложных разговорах исследователей замелькали совсем иные термины: депрессия, инволюция, регресс…

За время исследований вампирша узнала много любопытных вещей: так, вампиризм часть адептов Ордена считала болезнью, и даже вполне излечимой болезнью! Исцелиться, по словам этих учёных фанатиков, carere morte мешала загадочная "разлаженность" сердца и мозга. Вампиров они не называли ходячими мертвецами, говорили лишь о замедлении жизнедеятельности. Мира же явила собой и вовсе любопытный экземпляр. Том отчётов по научной работе пух на глазах, пока в один прекрасный вечер Мира не осознала, что является для этих людей не более чем подопытным животным. Она боялась, что её отказу от дальнейшего участия в экспериментах посмеются, но её отпустили, и довольно легко. Видимо, Морено и компании самим требовалось время на анализ результатов.

Оставив учёных разбираться с тем, что она есть, вампирша присматривалась к своей новой, странной семье. Во времена юности — теперь такой далёкой! — она полагала, что все охотники — священники. Это нелепое убеждение осмеял Клеменс Грата: во времена правления Макты Вастуса Орден собрала аристократия Карды. Сейчас этой умножившейся силе служили многие люди, разные люди, бывшие и нынешние студенты Академии, отпрыски некоторых знатных семейств и самые простые выходцы из Карды и Доны. Орден охотников никогда не был орденом монахов.

"Они наёмники?" — спросила она тогда Клеменса.

"Нет, они — фанатики. Эта охота — не способ добычи денег".

Клеменс был прав.

Пусть ночные рейды, командировки и оплачивались, эти деньги себе забирали немногие. Для герцогов Рете и графов Гесси Орден и вовсе был статьёй расходов, да и Родерик Бовенс в ответ на наивный вопрос Миры: "Сколько стоит голова вампира?" недовольно скривился и сообщил, что лично для него охота на вампиров, наоборот, дорогостоящее развлечение, "но занятное, весьма занятное порой!", а Карл, ненадолго забежавший в арсенал, посетовал, что из-за треклятой занятости здесь он уже сменил три места работы и был вынужден оставить пока учёбу. И в этом "пока" была безнадёжность.

— Так брось охоту на вампиров, и ты наконец-то выспишься, — пожала плечами Мира.

— Я не могу, — возразил он удивлённо, растерянно, видимо, только что это поняв. — Когда я всеми правдами и неправдами пробился в знаменитое "Студенческое Общество Академии", я радовался, не подозревая, что только что ступил на тайный тёмный путь… Но сейчас это — жизнь. Воздух, которым дышишь. Многие находят себя только здесь.

— Вы все фанатики, — отрезала Мира неприязненно.

Он загадочно улыбнулся:

— Говорят, что carere morte нельзя вернуть в мир живых, к нормальной жизни — и ошибаются. Этих можно вернуть. А вот, что охотник на вампиров во время третьей стражи будет смотреть свой третий сон — совершенно невозможно. Непредставимо!

— …И идеалисты. Фанатики — идеалисты: убийственное сочетание.

Слышавший этот разговор юный Гесси почему-то обиделся и даже, что было ему несвойственно, невежливо вмешался:

— Ваши старания приклеить ко всем один ярлык смешны. Что ты, вообще, знаешь, carere morte?

Действительно, ничего… Но скоро Мира побеседовала с архивариусом Конрадом Сотто. Ей пришлось раскусить и проглотить горькую пилюлю истины, но она начала понимать язык, на котором все говорят здесь. Не в меру расшалившаяся и разозлившаяся вампирша, в таком настроении крайне несдержанная на язык, позволила себе нелестный комментарий по адресу Нарро, Деворо и прочих "бумагомарак". Тогда обычно тихий Конрад, до сих пор её терпевший, яростно листнул книгу перед ней и глубоко отчеркнул страницу в середине.

Мира углубилась в чтение. Это было что-то вроде предостережения смертного перед последним шагом или нравоучения, которое наверняка читают исцелённым новообращённым: "Бессмертные, они называют себя богами, которым ведома вечность. Они будут звать вас за собой… Не верьте! Они будут шептать вам, что смерть есть слабость, и назначение смертных в этом мире — быть пищей бессмертных богов. Они будут говорить, что люди слабы, жалки, их мысли тяжелы как камни, а мечты стелются по земле и не способны от неё оторваться. Они будут говорить, что им известны все ваши страхи и все ваши желания. Они будут говорить, что знают вас… до волоска, как всех, как всю жизнь, давно прочитанную ими скучную книгу. Не верьте! Они не бессмертные, но лишённые смерти. Лишённые смерти — и, от века, лишённые жизни. Их прСклятая участь — питаться крохами с чужого стола, каплями чужой жизни, которую они могут лишь попробовать на вкус, но не познать. Они как черви, в их телах нет чувствительных струн, одно несытое чрево. Не боги пред вами — нижайшие из тварей, знающие лишь голод, подобно зверям, но не богам не ведающие о смерти. Рассмейтесь же им в лицо".

Усталость — вот всё, что она ощущала новой весной. Она терпела поражение за поражением, но могла только ровно, равнодушно улыбаться, принимая удары: ни дать отпор, ни защититься она не была способна.

— …Главы нет на месте…

— Он не принимает…

— Подойдите завтра…

Наконец, Мире удалось поймать Латэ в парке:

— Вы не говорите ничего! Что я должна думать? Орден намерен заниматься поисками Избранного?

— Позже, леди Вако, — холодно и официально. — Как только Дэви начнёт свои поиски, Орден будет вынужден ответить.

— Когда?!

— Жди. — Латэ смягчается. — А пока я найду тебе интересное занятие…

Тогда Мира осмелилась навестить Винсента, уехавшего в Карду.

Вампирша не видела его с тех пор, как Адора увела её в новое убежище. Винсент всё рвался в Карду, домой, но внял совету Латэ остаться в столице, пока Дэви не покинул цитадель вампиров. Весь год её последний обращённый был в том же городе, что и вампирша, но они не встречались. Хотя Мира тайно мечтала, чтобы они столкнулись в коридоре Академии… Конечно, она беспокоилась, что племянник начнёт убивать, но в Ордене её заверяли, что юный вампир под их контролем.

Она приехала в Карду пасмурным поздним вечером и решила прогуляться до дома пешком. Старый особняк Вако, где началась её вечность, приближался, и вампиршу пробирала дрожь.

Прошлое возвращалось. С каждым следующим шагом Мира ощущала себя всё дальше от реальности. Карда, дом Вако. А там в доме — вампир, её создание, юноша, как две капли воды похожий на того, кто когда-то обратил её… Она так долго бежала от страха увидеть Винсента бессмертным, прекрасным и бездушным как Алан — и вот, сама идёт навстречу своему главному кошмару.

"И горше всего сознание того, что она сама позволила страшному сну прорасти в реальность!"

Вампирша нашла племянника задумчивым, спокойным и чуть насмешливым. И за насмешкой скрывалось раздражение: Винсент не был рад гостье.

На чердаке он разбирал свои старые рисунки… Вампирша вздохнула, готовясь к серьёзному разговору.

— Доброй ночи! — неуместно резко поздоровалась она. Юноша ничего не сказал, коротко глянул, отрывисто кивнул, приветствуя, и отвернулся.

— Ты всё ещё зол… Как ты здесь? Моё лето в Доне было ужасным.

— Представляю, — оборвал Винсент. — У меня всё в порядке. Я не гнию в деревянном ящике. Я двигаюсь, разговариваю, я сохранил способность рассуждать — чего ещё желать?

— Всё также зло шутишь. И ты ничуть не удивлён моему приезду?

— Ничуть. И даже знаю, зачем ты здесь: мечтаешь выговориться. Что ж, я слушаю.

Мира старательно не замечала его раздражения. Она изучала его лицо исподтишка. Винсент не стал более похож на Алана, чем был до обращения. Он остался похожим… но иным. Он остался собой.

— Есть возможность. Я и раньше пыталась сказать тебе… Если я найду нового обладателя Дара, и Дар обретёт настоящую силу, твоё… состояние можно будет исправить.

— Не говори об этом! — он вдруг изменился в лице: только что спокойный, язвительный, он словно надел маску безумия. — Не смей мне говорить об этом!

— Почему ты так? Исцеление возможно! Я помогу Ордену в поисках Дара. Я уже говорила с главой. Ты вернёшься в мир живых, обещаю!

— Зачем теперь ты мучаешь меня? Я уже год, как мёртв, а ты рассказываешь об исцелении!

Винсент в отчаянии грохнул крышкой сундука, где хранились рисунки и старые тетради. Мира вздрогнула от громкого хлопка, как от выстрела.

— Это ошибка охотников, — заспорила она. — Carere morte — живые трупы, бессмертные мертвецы, исчадия тьмы… Так любят говорить в Ордене? Так охотники пытаются оправдывать то, что убивают людей! Всего лишь больных, которых можно вылечить! Действительно можно! Ты же понимаешь это, видишь это, Избранный! Ты же сам пытался убрать это проклятие!

— Неужели? Я в это верил?

— Да!

— Я не помню, — без эмоций сказал Винсент. — И не называй меня Избранным. Я не помню, чем был этот Дар. Я не помню многого! Может быть, к лучшему — не так больно. Я сейчас вижу только темноту: и днём, и ночью, вчера, сегодня, завтра и всегда! Какое исцеление?

"Значит, вот как, — Мира опустила голову, спряталась за волосами. — Отпустив свой Дар, он забыл его. Что ж…"

— Значит, теперь я буду помнить за тебя, — ровно сказала она. — Ты моя надежда, как и прежде. Почему ты так жесток со мной?…Винсент?

Винсент молчал. Он вновь открыл сундук, отыскал в нём большую тетрадь и, задумчиво перелистав, отбросил прочь. Тетрадь упала, печально шелестя пустыми страницами, на чёрной коже обложки чётко отпечатались тонкие дужки — следы от его ногтей.

— Недавно Латэ бросил мне надежду. А может, это новая приманка, чтобы я не стремилась выбраться из ловушки. Когда Дэви начнёт свои поиски, охотники помогут мне начать свои. Я отыщу нового владельца Дара. Ты… — Мира болезненно закрыла глаза, веки дрожали, — …не должен быть вампиром.

— Отпусти меня. Это единственное, что ты можешь сделать для меня, поверь.

— Я не оставлю тебя! Я виновата…

— Это, в конце концов, унизительно, — пробормотал Винсент сам себе, избегая глядеть в её сторону. — Оставь… Оставь меня в покое!

Вампирша резко помотала головой.

— Пройдёт год-два, и Дар проявит себя. Подожди. Ты сильный, ты справишься! Я найду Дар! Отбрось грустные мысли, в конце концов, хватит! — вскричала она. — Как я оставлю тебя, ты что?! Я, если бы ты тогда умер, ушла бы тоже… Мне этого не перенести…

Наступило молчание. Винсент поспешно отвернулся от неё, но не успел скрыть горькую усмешку.

— Ненавижу тебя, — через минуту сказал он, равнодушно глядя в холодную звёздную ночь за маленьким чердачным окном. — Ненавижу ваш мир. Ищи свой Дар. Может, кого-то это действительно спасёт. Я давно сдался. Меня давно нет. Убирайся отсюда. И не приходи — я не пущу тебя на порог.