Когда в слизистом море ничто утонула площадь Наао и серебристая субстанция лизнула камни помоста, сердце Кейлы дрогнуло. Только что, повторяя старинный гимн вместе со всеми, она готовилась к смерти, но при взгляде на свое неясное отражение в подступающих волнах поняла, что не готова. Нет, только не она! Такой яркий, такой разноцветный мир легко, как сладкое желе под солнцем, таял и становился единым прозрачным, серебристо поблескивающим морем. Неужели и Кейла сейчас растворится в нем, станет ничем? Глаза вытекут с потоком прозрачных слез, волны слизи подхватят тело и протекут сквозь него, ничего не оставив несчастной. Ни надежды, ни мечты, ее путь, как и путь всей Сенты, прервется.

Тонущие в слизи тянули к ней руки, зовя, приглашая разделить судьбу всей Сенты, а Кейла отступала и отступала, не желая растворяться вместе со всеми. Необычайно усилившееся ощущение себя — отдельной, себя — свободной, себя — яркой и живой в самом центре безликого серебристого зеркала, поглотило ее. Она не могла думать ни о чем кроме: Выжить! Выжить! Выжить!

Лишь крик ярости последних живых, ударив по ушам, вернул Кейлу в чувство. Это к помосту спустился летательный аппарат чуждого, и умирающие застонали и завыли, проклиная убийцу. Повинуясь их крику, эхом загудевшему и в ее тонком слабом теле, Кейла замерла на месте, больше не пятясь от края помоста. Шелтон махнул рукой.

— Поднимайся ко мне! — крикнул он… и трусливое тело, пьяное от ощущения себя живым, сделало шаг вперед, к землянину. К убийце Сенты. Тот подхватил Кейлу и втащил на свой летательный аппарат.

Аппарат взлетел над серебристым морем ничто и взял курс на юг, к Границе. И сколько не вглядывалась Кейла в его круглое обзорное окно, внизу было лишь жидкое серебро с пляшущими красными искорками Эдо. Шелтон молчал. Едва они поднялись над площадью, он дал Кейле пять пузырьков сильнейших защитных зелий и строго приказал выпить немедленно. Больше Шелтон к ней не обращался и не оборачивался, но Кейла и сама не хотела на него смотреть, опустила голову. Она боялась, что глянув в это красивое и жестокое лицо, сорвется в крик — и он вышвырнет ее в море.

Пятно яркой зелени, неожиданно раскрасившее однообразный серебряный горизонт, она сначала приняла за мираж. Но пятно разрасталось и обретало структуру. Лес! Живой, нетронутый ничто зеленый лес! Раньше он шапкой покрывал высокий обрывистый берег реки, а сейчас волны ничто касались края обрыва. Касались, но не превращали траву на нем в себя. Кейла радостно вскрикнула, прильнула к стеклу.

— Как это возможно?! Хоть бы там спасся кто-нибудь!

— Я окружил часть северной границы мощными защитными барьерами. Лес и часть гор. Мне нужно место для экспериментов, — отозвался Шелтон.

«Эксперименты!» — Кейлу затрясло. Она глубоко вдохнула, выдохнула и, убедившись, что голос не дрожит, заметила:

— Люди на площади, многие, не верили, что ты мог нарочно снять барьеры на Границе. А я хочу им поверить, очень хочу, потому что это хоть немного оправдает меня. Хочу, но не могу! Ты сделал это специально. Ты с самого начала хотел уничтожить нас.

— Не уничтожить, а преобразить. Ваша среброликая сделала тот же выбор.

— Вы оба предатели! — Кейла громко крикнула это, но легче не стало. Шелтон молчал, заметно было, что он крепко стискивает зубы от злости. Землянин посадил аппарат на расчищенной вездеходом большой четырехугольной площадке в лесу, подальше от границы моря Ничто, и первым покинул корабль. Кейла выскочила следом.

Срезанные на половину высоты травинки то гладили, то кололи кожу щиколоток, все еще покрытую чешуйками засохшей слизи Наао. Кейла вспомнила бескрайнюю однородную серебристую гладь, в которую превратился такой многоцветный мир и опять задрожала. «Живая! Живая!» — ликовало тело, но какая-то тяжесть нарастала в груди. Она цела, но ее народа больше нет. Погибли родители и друзья, сметенные волной ничто. Погибли все, кого она знала, все, кого не знала. Её одну пощадил убийца.

— Почему ты спустился ко мне? — глухо спросила Кейла. — Пожалел? Или я тебе еще зачем-то нужна?

Шелтон отошел к краю поляны. Землянин разминал затекшие ноги, но, услышав вопрос, выпрямился. Задумался.

— Пожалел, — наконец, также глухо согласился он. — Увидел в твоих глазах испуг и пожалел. Ты не хотела умирать вместе со своим миром.

— Там все не хотели.

Комок подступил к горлу: то тяжесть уже переполнила грудь и медленно, порциями переливалась в горло. Как серебристая субстанция ничто, она неуклонно превращала в себя все, чего касалась. Эта тяжесть — вина. Эта тяжесть — вечное ожидание слова «прощаю» от замолчавшей Сенты. Эта тяжесть — протянутые к ее помосту руки, к ней, предательнице, к ней, распознавательнице…

— Ты всегда ставила себя выше своего мира, прежде своего мира. И до сих пор ставишь, никогда не перестанешь. Просто потому, что ты такая. Качество, стандартное для землян, но необычное для сенториан. Я чуждый здесь, но и ты чужая. Поэтому, я думаю, мы друг другу еще поможем, — неестественно спокойно втолковывал Шелтон. На что он надеялся? Этим успокоить ее? Слова землянина молотом били в тяжелую, звонкую от боли грудь и Кейла бросилась бежать. «Нет! Нет!» — кричала она, но не признать правоту землянина — правоту конца света, не могла. Она долго, тяжело дыша, продиралась сквозь чащу, рвала решетки листьев папоротника. Наконец лес кончился. Тонкая полоска земли с пожухлой травой, а за ней море ничто. Кейла, ровно, тихо ступая, подошла и без страха окунула в него руки.

Руки сразу похолодели, онемели, будто мгновенно стали частью ничто, а не частью Кейлы. В этом ничто остался весь мир, там и мама, и папа, и Энжет, и Аки, и Лереми. Они все там, а Кейла выжила, и, вопреки печальным мыслям, сердце радостно бьется в пустом как медная статуя, полном звонкой боли теле. Что же ей делать дальше одной — смешному пестрому кусочку канувшего в вечность мира в краю ничто? Вина — гулкий молот, уже подсказывает: убить убийцу! Убить Шелтона! Это не уменьшит ее боль, но этого от последней сенторианки Наао ждет лишившаяся языка Сента.

Кейла поднялась, обтерла руки о траву за пределами силового поля, и трава мгновенно стала той же слизью. Кейла охнула, отыскала на поясе чудом сохранившийся пузырек с защитным зельем и вылила его весь в траву.

«А что станет с миром, когда она убьет Шелтона? Если капля его крови потопила в ничто весь Наао, то лужа его крови покроет серебристым океаном всю Сенту, — вовремя вспомнила Кейла. — Как же его убить?»

…Он стоял спиной к ней. Высокий, горделиво выпрямленный, широкоплечий. Вроде бы, беззаботный. Вроде бы, беззащитный. Кейла тихо скользнула к аппарату, ловко вытащила разряженный бластер из-под сидения.

«Оглушить — да! Оглушить, потом сжечь. Может, тогда второй волны ничто не будет? Отомстить, отомстить. За ложь Сенте. За предательство всех каст. За муки и смерть родителей и друзей, всех знакомых и незнакомых, исчезнувших с карты путей Эдо в самом начале своего или жестоко сбитых с ног на последних шагах. За весь мир и за эту боль и тяжесть своей вины в груди!» -

Кипение ярости отражалось только в глазах Кейлы, а тело казалось спокойным, даже расслабленным. Она неслышно скользнула за спину Шелтону. Размахнулась — какой же он высокий! — но ударить не успела. Землянин повернулся, мгновенно перехватил ее руку в замахе, сжал тонкое запястье, чуть не ломая кости.

— Хочешь убить? — странно, ломко, как-то болезненно сказал он. — Я думал, ты вернулась, чтобы поговорить. Но… правильно! Я тоже иногда хочу… часто хочу умереть. Хочу забвения! Хочу забыть все, что пришлось увидеть в этой зверской Вселенной! Нет, нельзя, нельзя пока. Ты ведь понимаешь меня, Кейла? Это тело должно жить, чтобы отомстить — так ты думала сейчас там, на берегу? И я думаю также о себе.

— Ты врал мне… всем! — заорала Кейла. — Ты убил Сенту! Убил, как перед этим Землю! Серые, заселение Ламоса… — ты врал нам! Верно говорил распознаватель темных: тебе просто нужно было разбалансировать систему защиты светлой стороны, чтобы ничто беспрепятственно поглотило наши земли!

— Да, — он отобрал бластер и отпустил ее запястье, ставшее влажным от его потной ладони. — Врал. Я же не мог прийти и сказать: привет, мне нужно пятьсот тысяч ваших трупов! Да, мне нужен океан ничто на Сенте. Нужен, чтобы отомстить. Я тоже потерял все. После, если угодно, Сента может отомстить мне!

— О, она отомстит… Я отомщу!

Шелтон неожиданно успокоился. Он сел на траву, жестом приглашая присоединиться.

— Я не злодей, — очень спокойно сказал он. — Я даже не джийанин. Я просто хочу справедливости. Я понял, как этого добиться, еще когда прилетел сюда со старой командорй. На Эмму напала какая-то тварь, стащила перчатку, и жена оттолкнула ее голой рукой. Тварь растеклась слизью. Жена лишилась чувств от потрясения, а я уже тогда понял: Сента может дать нам океан ничто. Это единственное, что во Вселенной способно довести расу джийан до гибели. И ваша Деала согласилась с тем, что они величайшее во Вселенной, истинное зло, и должны быть уничтожены. Для выполнения этой цели среброликая не пожалела жертвы своего мира, как мы в свое время не пожалели своего. А ваш мир еще расцветет, как поется в вашем гимне конца и начала, все мечты и пути вернутся.

— Я больше не могу тебе верить, — Кейла скрестила руки на груди. Не согласившись присесть, она возвышалась над чуждым красавцем, и это придавало дополнительную уверенность ее тону. — Месть… зло… справедливость… Какая справедливость?! Чем вы отличаетесь от джийан?! Вы также уничтожаете миры, вы также переводите жизни в цифры!

— Всё сказала? — очень холодно спросил он. — Теперь скажу я. Если б ты верила во все это, ты не смогла бы жить. Ты утопилась бы там, за лесом. Потому что если я злодей и предатель, то и ты тоже. А такие для Сенты — никто. Худшее оскорбление в вашем мире! Но ты вернулась, ты живая, дышишь и радуешься тому, что дышишь. И ты со мной, Кейла. Со мной. У нас один путь. Если согласна, оставайся, если нет — иди, топись.

Кейла потерла руку, все еще влажную от его пота. Если б не пузырьки защитных зелий, способности распознавательницы уже позволили бы ей сохранить эту часть чуждого и где-то там, в глубине ее тела, начала бы создаваться защита для родного мира от него… Отлично! Землянин доверяет ей, он еще не раз подпустит ее слишком близко, вот только защитных зелий она больше пить не будет. Она будет хранить и пестовать внутри себя, как зарождающегося ребёнка, оружие против Шелтона… Впрочем, наверное, следует называть его чуждым.

«Чуждый», — сказала Кейла про себя, и поняла, что свободна от чар этого образа. Не подозревающий о перевороте в душе союзницы, землянин поднялся.

— С тех пор, как я связывался со своими детьми в космосе, прошло почти две наших года, — сказал он. — И сейчас я получил их новое сообщение: они близко. Их корабль подходит к Сенте.

— Сюда прибудут еще твои соплеменники?

— Четверо. С ними мы завершим начатое. Сента быстро учится. Полагаю, против меня на темной стороне планету уже построена достаточная защита, но с моими детьми планете не совладать. Нам нужен океан ничто здесь, ты смирилась с этим, Кейла?

— Ты сам сказал, что я ближе к землянам, чем к сенторианам, — выдавила Кейла.

Она с улыбкой взглянула на землянина, по-прежнему не встречающегося с ней взглядом, и новая мудрость снизошла на сенторианку, ясную, избавленную от власти всех чар. Шелтон спас ее, потому что и сам жаждет конца. И знает, что смерть ему придет через нее, распознавательницу. Он говорил это, когда они только знакомились, сейчас забыл, его слишком поглотила месть, но тонкая линия этого пути никуда не исчезла с карт Эдо. Так все и будет.

Отныне она слушалась его во всем. И старалась чаще стоять рядом, вдыхать его запах. Один раз даже ухитрилась поймать языком каплю крови чуждого, когда он порезал руку… А потом в небе появилась искорка, сияние которой не могло приглушить даже солнце Эдо, и землянин сказал, что это прибыл их корабль.

Скоро в небе показалось три летательных аппарата. Они покружили над лесом и сели на давно подготовленную для них площадку. Шелтон пошел встречать своих детей, а Кейла осталась в стороне. Она смотрела на новых чуждых с печалью и неистребимой долей восхищения: все-таки они красивы! На Сенту прибыли стройная молодая женщина с растерянным мягким лицом, мрачная темнокожая девочка и бледный юноша с черными волосами, очень похожий на Шелтона. Они не оглядывались вокруг, а озирались, как бы признавая чуждость мира Кейлы. О, скоро они почувствуют на себе, как он может быть негостеприимен! Шелтон что-то говорил им про джийан, а Кейла только усмехалась про себя:

«Джийане! Я ничего не знаю об этих врагах. Они далеко. Мои враги, враги моего мира — все здесь».

Светлая сторона Сенты вся растворилась в ничто, исчезли города и селения, поля и леса — все стало единым морем. Вдоль Границы оно уже начало покрываться, как панцирем, высохшим под лучами Эдо слоем слизи. Под этой скорлупой дремал новый мир… Только в ушах всезнающих до сих пор звенел крик о помощи старого.

Лереми слышала его и в далеком Деи, нетронутой ничто столице темной стороны. Этот вопль перекрывал шепот ярких звезд и спокойные колыбельные черного неба. Он носился высоко, меж облаков. В сотый раз огибая планету, он медленно замерзал, но утихал едва ли. Просто в нем появлялись новые колючие нотки, требующие от всезнающей действовать. А иногда он спускался ниже, проносился как комета по прямым белым улицам Деи, и, перекликаясь, переплетаясь с болью, тревогами и страхами жителей города, стократно усиленным ударял по ушам: «Спаси Сенту, спаси!»

И Лереми спасала. Со светлой стороны она привела с собой полторы тысячи спасенных, но то была капля — крохотная капля в студенистом море ничто, и первое время в Деи Лереми не спала ни единого аката, все рвалась помогать страже и всемогущим — устанавливать защитные укрепления своими слабыми ручками. Потом она обратилась к предвидению и десятикратно прошла все серебристое поле-море, покрывшее светлую сторону: вдруг, еще кто-то уцелел, и можно попробовать отправить ему помощь. Но на светлой стороне остался лишь один крохотный кусочек суши близ южной границы. Там оставались и Кейла, и Энжет с небольшим отрядом стражей, но там были владения землянина.

Ее лихорадочную и бессмысленную деятельность оборвал Осан. Среброликий объявил Лереми, что за отправление мысленных сообщений брату и родителям она должна понести наказание.

— А вы на моем месте не поступили бы также? — мрачно спросила Лереми.

— Нет! — Осан даже отступил, как бы отстраняясь от самой возможности подобного. — Мысленные сообщения — путь к тягчайщим преступлениям всезнающих. От мысленной просьбы лишь шаг до внушения. Многие совершают этот шаг, даже не замечая его, а он рвет сразу несколько нитей в переплетении путей. А тот, кто идет на внушение осознанно, рушит судьбу половины планеты! Вспомни Деалу!

Лереми слишком помнила Деалу, потому присмирела:

— Простите. Но ведь это были мои родные!

— Для среброликой вся Сента — родное, — назидательно проговорил Осан. — Прими свое наказание с достоинством.

За стражей Лереми проследовала в верхнюю комнату высочайшей в Деи башни-обсерватории, и ее заперли на сто акатов. И здесь, под неподвижным взглядом сотен звезд, Лереми многое узнала заново. Сента открылась ей как песчинка на морском пляже, как снежинка на бескрайнем снежном поле. Звезды вверху шептались, и у каждой был свой голос и язык. Там было множество миров, и все — населены многообразным чуждым, и все — несут угрозу Сенте… Когда понимание этого в первый раз пронзило Лереми, она даже упала в обморок.

Скоро Осан пришел навестить заключенную. Видимо, уже прочитав новые мысли всезнающей, он принес ей кинжал, которым была убита Деала, и прибор для связи с чуждыми вне Сенты.

— Изучай, — кратко сказал среброликий. И Лереми начала новый этап обучения всезнающей. Наверное, самый важный: получение знаний о Вселенной.

Даже, когда срок ее наказания истек, она не спустилась с башни-обсерватории. Она все летала среди звезд и слушала их песни. Скоро они перестали быть тарабарщиной на незнакомом языке. Каждое обрело смысл, а за этим смыслом стеной встали века и века чужой истории. И Лереми пробивала стену за стеной и впивала в себя миры, что прятались за ними. Теперь она знала все, что знала Деала, и смогла понять наставницу. Понять, но не простить… Она проникла еще дальше — из настоящего в прошлое и будущее чуждых рас и записала в памяти все вариации их мелодий. Настала пора брать в руки судьбу Сенты!

Тогда Лереми спустилась с башни. И, приподняв ее вуаль, заглянув юной среброликой в более не зрячие глаза, Кана, всемогущая, сказала:

— Ты встанешь вместе с нами в совете темной стороны.

И вступив в совет, она продолжала одинокие бдения на башне в часы идей. Никто не тревожил ее. Лереми могла слушать песни звезд и, прослеживая, как вплетается в мелодию Вселенной тихий голос умирающей Сенты, потихоньку начинала мысленно выправлять родной мотив. Когда она делала так, перед ней открывались новые линии путей Сенты, что еще лежат в тени, но скоро в них ударит луч Эдо. И тогда эти пути станут мечами в ее руках — красными мечами, которые повергнут в прах всех врагов родного мира!

Однажды, когда Лереми примеряла, как рукоять очередного будущего меча ляжет в ее руки, дверь обсерватории отворилась.

— Кто это? — недовольно спросила она.

— Ты провидица, ты мне и скажи, — утративший часть звонкости, но все такой же веселый голос Аки. — Затворница! Забыла старых друзей?

Она поняла, что он подходит, но звук его шагов вселил в нее ужас: неуверенные, заплетающиеся… Он же сейчас упадет!

— Аки! — воскликнула она, потянулась к нему, и их руки встретились. Оба опустились на колени. Лереми почувствовала, как серебристая вуаль спадает с лица, хотя Аки не коснулся ее.

— Значит, ты уже не видишь, — ровно сказал всемогущий. Лереми обрадовало, что в его голосе не было ни страха, ни жалости — простая констатация очевидного. — Я тоже уже плохо хожу. Такова плата каст.

Аки был вместе с ней в совете. Появился он там незаметно, во всегдашнем своем стиле, оставив ее в радостном изумлении. Впрочем, этот всемогущий был действительно силен: Лереми слышала, что на темной Границе он пробовал работать уже и с землей, и с водой.

— Я вижу звезды, Аки. Своим предвидением. Это лучше зрения!

— Ты совсем забыла о себе, — он грустно цокнул языком. — А ведь вы должны сначала учиться видеть и слышать окружающую реальность своим предвидением, а уже потом бросаться на штурм Вселенной! Я видел, как ты поднималась в башню… Отвратительное зрелище, недостойное среброликой. Где скользящая походка, где легкость жестов?

— Ты пришел меня ругать? — Лереми чуть отодвинулась от Аки… и попала прямо в его объятия. — Ты специально меня развернул?! Я тебе не игрушка! Пусти!

Она дернулась… и освободилась — его ослабевшие руки не смогли удержать ее. И Лереми тут же стало обидно и горько, теперь за Аки: — Ох, прости! Я не хотела.

— Ничего страшного, — его тон будто чуть замерз. — Видишь, как мы меняемся? Очень быстро, сильно. Я поэтому к тебе пришел.

— Поговорить об этом?

Аки вздохнул:

— Об этом… и о нас. Не пора ли претворить то будущее, которое явилось тебе, в реальность? Наше с тобой будущее?

— Ой, Аки, — она почувствовала, как запылали щеки. — Я совсем забыла! Прости…

— «Забыла» — что это значит у всезнающих? Тебе больше не нравится тот вариант будущего, где ты — моя жена? — его голос напряженно зазвенел. Лереми улыбнулась: пожалуй, ей действительно совсем-совсем не нужно зрение. Все переливы эмоций собеседника отлично отображаются в его голосе.

— Я по-прежнему согласна, Аки. Забыла — значит, уже приняла это будущее и прожила его так глубоко, что кажется, будто свадьба, эньо были на самом деле. Сейчас ты говоришь со мной, а я ясно вижу наших детей. Их двое на ближнем отрезке нашего пути и еще четыре прозрачные фигуры дальше, на разных дорогах будущего.

Они сыграли свадьбу в этот же акат, и венчал их Осан, весь Деи собрался на церемонию. Черная, как небо, и как небо расписанная узорами фосфоресцирующих огоньков толпа заполнила главную площадь. Холодные звезды темной стороны спрятали колкие лучики, и светили ровно и мягко, тьма вечной ночи шелковым полотном расстелилась вокруг. «Вселенная благославляет этот брак», — подумала Лереми и потом больше уже не думала о Вселенной. Сияние звезд угасло, осталось сияние глаз любимого, которые она увидела вновь, теперь уже не глазами, а сердцем и предвидением. Ее шарик эньо впитал эти чувства и превратил их в сладость и свежесть, а когда они обменялись с Аки, у его эньо оказался точно такой же вкус.

Потом они удалились в шатер: зачатие детей было частью ритуала, и невидимая толпа начала первый из радостных свадебных гимнов. Аки опять не прикасаясь снял ее вуаль, и, не торопясь, расстегнул ленту за лентой. А потом будто прохладный приятный ветер погладил тело Лереми. За ветром пришло ощущение ласковых теплых ладоней на груди и бедрах.

— Эй, а тебе самому это нравится? — тихо спросила зардевшаяся Лереми. — Ты сам… чувствуешь что-нибудь?

— А ты меня видишь?

Она повернулась так, чтобы ее незрячие холодные глаза согрелись в сиянии его глаз:

— Вижу. Иначе, чем раньше, но так же ясно.

— И я чувствую иначе, но так же сильно. Просто, — он грустно помолчал, но договорил. — просто я САМ уже очень неловок.

Второй из череды свадебных гимнов, самый откровенный по содержанию, разнесся над площадью и придал девушке смелости. Лереми ласково засмеялась, и уселась к Аки на колени, легко перехватила его ладони, положила себе на талию:

— Я лишила тебя возможности посмотреть в мои зрячие глаза на свадьбе. Прости, — тихо сказала она. — Но ты, пока это возможно, не лишай меня своих объятий.

Теперь в темном мире вечной ночи, в разрушенном и наполовину ушедшем в Ничто мире у неё появилась надежда. Она была как огонёк в руках: подними над головой и осветится путь для всей Сенты на много акатов вперед. И даже весть о прибытии огромного корабля чуждых не поколебала белое пламя надежды Лереми.

В этот же акат прибытия новых землян на Сенту Осан созвал совет. Лереми появилась там одной из последних, и пока шла коридорами дворца по старой, зрячей еще привычке прищуривалась — кажется, она вся по рукам и ногам опутана нитями лжи присутствующих… Несомненно, здесь от Лереми что-то скрывали!

Осан встретил ее у дверей зала.

— Надеюсь, ты правильно меня поймешь, среброликая, — сказал он. — Ты ученица Деалы, поэтому значительную часть сведений о планах темной стороны совет скрывал от тебя. Нам нужно было убедиться, что наставница не передала с тобой какие-либо сюрпризы. Но мы убедились, что ты чиста от чужого внушения. Теперь ты можешь узнать то, что знаем все мы.

Он повел Лереми в зал. Группа среброликих, собравшаяся у окна, при виде их расступилась, открыв высокую, очень прямую и широкую в плечах фигуру в знакомом красном костюме и маске на лице, оставляющей открытыми только глаза. Землянин! Лереми вскрикнула:

— Шелтон?! Нет, это не он… Кто это?

— Успокойся, среброликая. Я пришел сюда, чтобы помочь вам, — сказал землянин. Знакомо монотонный, но ни разу не слышанный голос. Не Шелтон.

— Как давно он здесь? — спросила Лереми Осана. Ответил опять землянин:

— Я видел гибель светлой стороны Сенты. И искренне хочу вам помочь.

— Земляне одержимы местью джийанам… — начала было Лереми, и осеклась. Вспомнилось пророчество Деалы:

«Землянин погубил Сенту, землянин и возродит ее!»

— Что ж, я рада, что наконец-то увидела тебя, новый чуждый, — мелодично пропела Лереми. — Твое присутствие распутывает многие сложные переплетения путей в прошлом и будущем. Но что ты скажешь о своих соплеменниках на светлой стороне Сенты? О тех, кто поддерживает первого чуждого? Друзья они тебе или враги?

— Враги, — коротко сказал землянин, и Лереми улыбнулась под вуалью:

— Тогда мы сработаемся, — сказала она.