ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ С. А. Калинин

- Жалею, очень жалею, но придется нам расстаться.

- Ничего не попишешь - приказ! Идешь на выдвижение. В штаб Украинского военного округа, начальником управления.

Так говорил мне весной 1926 года командующий войсками Приволжского военного округа Александр Игнатьевич Седякин, срочно вызвав меня в Самару (теперь Куйбышев) из Казани, где я командовал стрелковой дивизией.

Сообщение было неожиданным, лицо Седякина, как мне показалось, в самом деле выражало сожаление, и я тоже пожалел, думая, что это выдвижение ни к чему, тем более что со строевой службы мне предстояло перейти на штабную.

А Седякин продолжал:

- Дивизию пока сдай комиссару Якубу Джангировичу Чанышеву, пусть похозяйствует до назначения нового комдива. А сам выполняй приказ, отправляйся к новому месту службы.

Официальная часть была закончена, поэтому Седякин позволил себе поделиться со мной своими личными соображениями.

- Понимаешь, Украинский округ очень большой, работа тебя ждет ответственная. Правда, командующий там Якир... - с еще большим сожалением сказал Седякин и, заметив мое недоумение, добавил: - Воевал, конечно, да кто тогда не воевал... Но ведь образования-то военного у него нет. Зато с начальником штаба тебе повезло. Павел Павлович Лебедев в гражданскую войну был начальником штаба Республики, умница, опытный штабист. Приглядывайся к нему, учись у него, набирайся ума-разума.

Якира я видел до этого всего один раз, и по случайной встрече не мог составить определенного представления о нем.

В 1922 году в Москве в кабинете начальника Главного управления формирований я увидел худощавого, болезненного на вид молодого командира с двумя орденами Красного Знамени на груди.

Начальник Главупраформа, знакомя нас, представил его:

- Иона Эммануилович Якир.

Якир встал и оказался выше среднего роста, довольно широким в плечах, а рукопожатие его было крепкое и энергичное.

Наш общий разговор был недолгим, потому что никаких общих дел у нас в то время не было, и даже не помню, о чем шла тогда речь. И вот через четыре года, находясь в пути на Украину, я пытался представить своего случайного знакомого в роли командующего округом и раздумывал: узнает ли меня и за какие достоинства он так быстро стал крупным начальником?

Но с первых же минут встречи я убедился, что Якир не забыл.

И разговаривал он, как со старым знакомым, так что чувство некоторой натянутости и настороженности, вызванное не столь уж лестной рекомендацией Седякина, у меня постепенно рассеивалось.

Беседовали мы долго. Иона Эммануилович расспрашивал о службе в Приволжском округе, о людях, которых он знал раньше. Оказалось, что командующему обо мне многое известно и он, собственно, уточняет и проверяет то, что написано в аттестациях и прочих документах, хотя ни в какие дела не заглядывал.

Так же спокойно, естественно, без всякой официальности Якир перешел к делам штаба округа и посоветовал, с чего, по его мнению, мне следовало бы начинать службу в штабе. Управление, которое мне предстояло возглавить, ведало строевой и боевой подготовкой войск, и вполне понятно, что об этом мы беседовали больше всего.

- Главное - непрерывная полевая выучка, - говорил Якир, глядя на меня открытым и умным взором. - Но она неразрывно связана с очень многим, начиная от свежих портянок для красноармейцев и кончая их политической сознательностью. Для политической работы есть, конечно, специальный аппарат, но ни строевые, ни штабные командиры не могут стоять в стороне от нее.

И неожиданно с какой-то сердечностью, глубоко тронувшей меня, добавил:

- Знаете, я всегда очень рад, когда на строевую или штабную должность прибывает коммунист. Итак, в добрый час!.. - И он крепко пожал мне руку.

Эта продолжительная беседа, задушевность командующего, его тонкое знание дел в войсках произвели на меня самое приятное впечатление. Выходя из кабинета Якира, я вспомнил напутствие Седякина и подумал: «Нет, не прав был Александр Игнатьевич, совсем не прав».

Своего прежнего начальника А. И. Седякина я уважал. Это был человек честный, справедливый, безусловно знавший свое дело. Сравнивая его и Якира, можно было найти у них общие черты - оба глубоко знали дело, были целиком поглощены службой, требовательны к себе и подчиненным, не признавали «мелочей», считая, что на военной службе все важно и ко всему нужно относиться серьезно; но по складу характера они отличались друг от друга.

Александр Игнатьевич Седякин был, пожалуй, излишне педантичен, сух в общении с людьми, а на полевых учениях, на стрельбищах, в штабе его педантизм создавал даже впечатление придирчивости, а все потому, что был он резок и делал замечания даже по самому несущественному поводу, не заботясь об их форме и не щадя самолюбия командиров. К нему, замкнутому и недоступному, командиры не всегда решались обращаться, а красноармейцы и вовсе не приближались. Его не просто уважали - за ум, опыт, знания, - но, откровенно говоря, и побаивались. Ему трудно было угодить, и всякая оплошность влекла за собой сердитую, а то и брезгливую мину.

Якир был полной противоположностью Седякину. С одинаковой мягкостью, тактичностью, теплотой и уважением относился он к людям и в штабе, и в казарме, и дома, и в поле. При всем том в его отношениях с подчиненными никогда не проскальзывало ни намека на панибратство, ни стремления завоевать дешевый авторитет «доброго начальника». Все у него выходило как-то естественно: простота и доступность в общении с людьми сочетались с постоянной требовательностью как две взаимопроникающие стороны одного целого. Это возвышало Якира в глазах подчиненных, и они, мало сказать, уважали, - любили его так, как редко могут любить воины своего командира и начальника.

Видимо, Якир и сам хорошо понимал, насколько важен тесный контакт с подчиненными. Его доклады и выступления на разборах учений походили скорее на товарищеские собеседования. Хорошо зная достижения и недочеты частей и соединений округа, Иона Эммануилович своими меткими и в то же время тактичными замечаниями стремился вызвать у людей не только умение критически оценить собственную работу, а и желание как можно быстрее устранить все, что мешает росту боевой выучки войск. Расшевелить людей, зажечь их интересными мыслями, идеями, задачами, раскрыть увлекательные перспективы ближайшего будущего - это он делал мастерски. Ему удавалось как опытнейшему партийному работнику, пропагандисту и агитатору мобилизовать командиров на здоровое соревнование.

Бывало, вызовет к себе Иона Эммануилович кого-либо из командиров дивизий и с легкой лукавинкой и добродушием спросит:

- Слыхали, что придумал для лучшей подготовки младших командиров ваш сосед Петр Сергеевич Иванов?

- Слыхал, товарищ командующий.

- Вот это хорошо. Мне кажется, его начинания принесут пользу. Как вы думаете? Смотрите, как бы не отстать от Петра Сергеевича. - И, будто рассуждая вслух с самим собой, скажет: - А может, есть смысл побывать у соседа, посмотреть, как он организовал подготовку младших командиров?

- С вашего разрешения, поеду к Иванову на несколько дней.

- Поезжайте, пожалуйста, на здоровье. Одно дело - слух, другое - своими глазами посмотреть. А когда вернетесь, приходите, расскажите-ка и мне поподробнее.

А случалось и так. Иона Эммануилович приезжает без предупреждения в дивизию и, приказав дежурному не докладывать начальству, сначала обойдет казармы, отделы штаба, поговорит с людьми, а уж потом приходит в кабинет командира дивизии. Поздоровается, побеседует о работе, о питании красноармейцев, о порядках в штабе, не забудет расспросить про семью и вдруг предлагает:

- Вот что, товарищ Лукин (командир 23-й дивизии), прикажите-ка доставить сюда пулемет.

И вот пулемет на столе командира дивизии.

- А теперь, товарищ Лукин, пригласите сюда начальника штаба, что-то я забывать стал устройство «максима». Помогите-ка мне, пожалуйста, вдвоем побыстрее разобрать и собрать пулемет, да расскажите, какие могут быть неисправности при стрельбе и как устранять задержки.

Командир и начальник штаба начинают «объяснять», а Иона Эммануилович своими многочисленными вопросами прямо-таки вгоняет их в пот, а под конец «благодарит»:

- Ну спасибо вам. Теперь мне все ясно. Странное дело, до сих пор я не мог понять, почему у такого опытного командира дивизии неважнецки стреляют пулеметчики. - Минутная неловкая пауза заканчивается вопросом: - Как вы думаете, товарищ Лукин, ваши пулеметчики научатся лучше стрелять или нужна помощь штаба округа?

- Научатся, товарищ командующий. Обязательно научатся. Зачем беспокоить штаб округа, сами справимся.

- Вот и чудесно. Я тоже думаю, что сами справитесь. А мне пора. Через месяц заеду опять и побываем с вами на стрельбище. До свидания!

После такого урока командир дивизии и начальник штаба всю неделю трудятся, изучая «максим». Подготовившись, едут в полки и по примеру командующего проверяют, как знают пулемет и другое оружие командиры полков, батальонов, рот. И к следующему визиту Якира весь командный и политический состав дивизии уже знает оружие отлично.

Иона Эммануилович много времени проводил среди красноармейцев. Он не то что считал своей обязанностью побеседовать с бойцами - его тянуло к ним, его интересовали их настроения, запросы. Усаживался то ли в казарме, то ли во дворе или в клубе, и тотчас же вокруг него образовывался тесный круг бойцов. Каждый старался протиснуться поближе к командующему. Завзятый курильщик, Иона Эммануилович закуривал, угощал бойцов и вел непринужденную беседу, пересыпая ее шутками и анекдотами. И красноармейцы делились с ним своими самыми сокровенными думами.

Как-то в середине лета здоровье Ионы Эммануиловича пошатнулось, и он вынужден был поехать для лечения за границу. Отсутствовал, кажется, два - два с половиной месяца. Обязанности командующего войсками округа исполнял в это время его заместитель Василий Константинович Блюхер, тоже пользовавшийся в войсках большим авторитетом, но складом характера отличавшийся от Якира.

По плану штаба округа проводились инспекторские стрельбы и маневры. И тут случилась неприятность. Инспектирующий комкор Грязнов обнаружил на стрельбище 44-й стрелковой дивизии случаи очковтирательства. Об этом немедленно доложили Блюхеру. Василий Константинович прибыл на место и был страшно возмущен происшедшим. Он издал приказ по войскам округа, в котором осудил 44-ю дивизию за очковтирательство. Дивизией командовал герой гражданской войны Казимир Францевич Квятек. Блюхер отстранил его от должности, дав тем самым понять, что обман никому не может быть прощен.

Случай был из ряда вон выходящий. И когда вернулся Якир, ему сразу же доложили об этом. Иона Эммануилович похвалил Василия Константиновича и штаб округа за проявленную непримиримость к очковтирательству, но все же указал, что реагировать нужно было не совсем так:

- Целое соединение вы обвинили в очковтирательстве. Правильно ли это? Виноваты отдельные люди, а вы ведь наложили пятно на всю дивизию, имеющую славное боевое прошлое. Правого и виноватого различать нужно. Уверены ли вы, что к этому позорному случаю причастны товарищ Квятек, комиссар дивизии, партийная организация, комсомольцы?

С одной стороны, Ионе Эммануиловичу не хотелось ущемлять самолюбие своего заместителя В. К. Блюхера, с другой - надо было исправить ошибку. Как поступить?

Командующий объявил результаты стрельб недействительными, вызвал из Винницы опытнейшего командира дивизии товарища Даненберга и приказал ему со всей строгостью, без всяких скидок произвести проверку 44-й дивизии по той же программе. Вскоре Даненберг доложил, что части 44-й дивизии всю программу выполнили хорошо, хотя каналы для очковтирательства были закрыты наглухо.

И. Э. Якир вернул К. Ф. Квятека к исполнению своих обязанностей и восстановил доброе имя дивизии, выразив надежду, что ее личный состав впредь не потерпит в своих рядах тех, кто нечестно относится к службе.

Василий Константинович, мне кажется, тоже был доволен, что все кончилось хорошо. Не все, может быть, тогда оценили по достоинству подход Якира к этому делу. Я, например, воспринял это как известный либерализм. И только позже понял, насколько прав был командующий. На войне большое значение имеют славные традиции соединения. Ими должны дорожить и бойцы и командиры. И, конечно, с уважением к доброй славе дивизии должен относиться и вышестоящий военачальник, если он хочет, чтобы эти традиции укреплялись.

Возвращаясь к напутствию А. И. Седякина перед моим отъездом на Украину, должен сказать, что Александр Игнатьевич, дав односторонний отзыв о Якире, правильно оценил Павла Павловича Лебедева. Этот опытный и высококультурный начальник штаба хорошо сработался с Ионой Эммануиловичем. К Якиру Лебедев относился с глубоким уважением и считал его авторитет непререкаемым. Да, Якир не получил в свое время военного образования, но благодаря своему таланту и трудолюбию, он встал в один ряд с виднейшими военачальниками нашего времени. Это был самородок, раскрывший свои способности в бурях гражданской войны и в кипучей деятельности по строительству Советских Вооруженных Сил. Натура творческая, Якир не мог беззаботно относиться к накопленному опыту и знаниям. Он все чего-то искал, что-то изучал, не ограничиваясь при этом потребностями узкопрактическими. Это был разносторонне образованный, высокой культуры человек.

Однажды мы ехали из Харькова в Киев на большие учения. В салон-вагоне командующего находились член Военного совета Кучмин, начальник штаба Лебедев, его помощник Бажанов, начальник оперативного отдела Ивановский и я. С нами ехал и наш гость, начальник Военно-воздушных сил Красной Армии Петр Ионович Баранов, которого Якир очень любил.

Павел Павлович углубился в чтение какого-то нового романа и изредка обменивался репликами с Бажановым. Ивановский склонился над картой и что-то обдумывал. Кучмин зарылся в газеты. А Якир и Баранов, удобно устроившись в креслах, оживленно беседовали.

Помнится, разговор шел о путях развития Советского Союза, и собеседники то и дело обращались к истории России. Иона Эммануилович называл государственных деятелей прошлых веков, и все эти люди представлялись мне живыми, занятыми интригами или планами спасения России от иноземных врагов. И сам Иона Эммануилович предстал передо мной в новом свете. Чтобы так свободно извлекать из глубины веков факты и имена, сопоставлять их и противопоставлять, нужна огромная эрудиция. Раньше мне казалось, что я неплохо знаю историю, а теперь понял, что мои знания чисто школьные, поверхностные, почувствовал зависть к Якиру и его собеседнику. Баранов то соглашался, то спорил со своим другом. А я, как зачарованный, слушал беседу двух талантливых, по-своему замечательных людей.

Оба они не дожили до Великой Отечественной войны. Баранов погиб при авиационной катастрофе, Якир пал жертвой клеветы и произвола. Родина, партия потеряли преданных бойцов-ленинцев в расцвете их сил и способностей.