— Как себя чувствуешь?

Эндрю оглянулся на человека, седлавшего лошадей.

— Прекрасно.

— Ничего не болит?

— Нет, пожалуй.

— Хорошо.

Эндрю всю свою жизнь слышал рассказы об этом человеке. В Анклаве Роберт был легендой; кто-то его любил, некоторые опасались, а кое-кто и ненавидел. В Мейтленде к нему относились с подозрением, но без открытой враждебности. При дворе он считался мятежником, объявленным вне закона, за его голову была объявлена высокая награда, хотя никто не проявлял стремления его поймать. О поступках Роберта, даже самых невинных, говорили как о предательстве, словно задавшись целью любой ценой опорочить его. Во время своих путешествий по стране Эндрю слышал, как в таверне или гостинице после вечерних возлияний какой-нибудь человек начинал вспоминать о битве при Шан Моссе или какой-то другой схватке, в которой участвовал Роберт, — это непременно оказывался рассказ о герое, о блестящем военачальнике, который знал по именам всех своих воинов. Старые солдаты вспоминали о чувстве юмора, спокойной уверенности в себе, доброжелательности Роберта независимо от того, с кем он разговаривал — с последним бедняком или с вельможей. Не оставались без внимания и его колдовская сила, и искусство фехтовальщика; все единодушно сходились в том, что было бы неблагоразумно превращать такого человека в своего врага.

В этих рассказах Роберт Дуглас каждый раз оказывался новым человеком — и ни один из них не был похож на того, кого Эндрю сейчас видел перед собой. Даже Финлей никогда не говорил ему ничего такого, что помогло бы Эндрю догадаться, что его ждет и как ему следует разговаривать с этой живой легендой. Может быть, не следует и пытаться — лучше просто подождать, пока Роберт заговорит сам. Подавив вздох, Эндрю встал и убрал в сумку остатки холодного кролика, который составлял их завтрак. Поскольку им предстояло отправляться в путь, Эндрю начал забрасывать угли снегом, пока от костра ничего не осталось, кроме жидкой струйки дыма, тающей в утреннем небе. Закончив, он повернулся к Роберту и стал смотреть, как тот, седлая коней, тщательно проверяет каждый ремешок, дергает стремена, умело привязывает седельные сумы, чтобы в дороге не отвязались, ощупывает, не туго ли натянуты уздечки.

— Моя матушка будет обо мне беспокоиться, — через некоторое время рискнул сказать Эндрю. Он не хотел неприятностей, но эта мысль уже давно не давала ему покоя.

— Она знает, что ты со мной. — Роберт коротко усмехнулся. — Правда, это обстоятельство может заставить ее только сильнее тревожиться.

— Вы сказали, что убьете меня, — брякнул Эндрю и тут же пожалел об этом. Язык не послушался предостережений рассудка.

— А разве ты стал бы иначе слушаться?

— Она знала? Матушка знала, что вы заберете меня? — Нет.

— Тогда разве не начнет она меня искать?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

Складные логичные ответы и безразличный тон Роберта заставили Эндрю стиснуть зубы. Этому человеку, похоже, все равно, какие страдания он причиняет.

— Она попытается меня найти. Я знаю, что попытается.

— Возможно. Впрочем, думаю, Финлей ее остановит. В чем дело? Ты хочешь, чтобы тебя освободили?

— Какой в этом был бы смысл? Мика ведь снова передаст меня вам, не так ли?

При этих словах Роберт замер и опустил руки; его голова повернулась, и Эндрю утонул в пристальном взгляде зеленых глаз, словно пронизывающих его насквозь. Наваждение длилось всего мгновение. Вновь обретя свободу, Эндрю открыл рот, чтобы извиниться, но вместо этого сказал:

— Он ненавидит вас, знаете ли.

Роберт кончил возиться с конями, поднял с земли свой плащ и закутался в него.

— Садись в седло. Я собираюсь тебе кое-что показать. Лицо Эндрю горело от стыда; он старательно делал все, чтобы показать: провоцировать своего похитителя он не собирается. Подойдя к своему коню, он ровным голосом спросил:

— Это имеет отношение к тому, почему я здесь?

— Имеет, и очень большое.

Роберт, не оглядываясь, ехал впереди. Он постоянно окидывал окрестности колдовским взглядом, высматривая опасность или любую неожиданность. Холмы вокруг них были обычно безлюдны, но это не означало, что кто-нибудь не попадется навстречу, а Роберту совсем не хотелось, чтобы их сейчас увидели, тем более вместе.

Роберт чувствовал себя рядом с этим мальчиком странно; о боги, невозможно было взглянуть в эти синие глаза и не увидеть перед собой Дженн... Но после стольких лет размышлений и подготовки его теперь полностью захватило предвкушение, оттеснив на задний план все остальное.

Он выбрал тропу, ведущую на плато. Там как всегда было ветрено, но сегодня легкие порывы только шевелили вереск. Роберт остановил коня на вершине небольшого холма, там, где каменистая вершина была почти скрыта рыжим лишайником. Впереди раскинулась равнина, за которой виднелась гигантская тень Нанмура, горы, которая теперь была известна Роберту как Омайсис.

Теперь предстоит соблюдать чрезвычайную осторожность...

Роберт соскочил с коня и некоторое время смотрел на открывшуюся панораму.

— Здесь опасное место. — Он не сказал ничего больше и не обернулся, но краем глаза следил, как Эндрю перехватил поводья, потом соскользнул на землю и медленно подошел к нему.

— Почему здесь опасно?

— Земля не такова, какой кажется. Отсюда она представляется ровной, но стоит пойти на восток, и рискуешь свалиться в узкие расселины, которые издали не видны, или провалиться в трясину, которую обнаруживаешь, только увязнув по колено. Весной здесь такая грязь, что конь может утонуть, а погода так переменчива, что кажется, будто за час меняется время года. — Роберт бросил на Эндрю быстрый взгляд. Мальчик настороженно озирался. — Ты знаешь, где мы находимся?

— Нет.

— Это поле Селута. — Роберт с высоты своего роста посмотрел на Эндрю. — То самое поле битвы, где Люсара лишилась свободы, где Селар возложил на себя корону и где погиб мой отец.

Глаза Эндрю широко раскрылись в искреннем удивлении. Нахмурив брови, он снова стал осматривать окрестности, пытаясь представить себе события, которые произошли здесь почти тридцать лет назад.

Роберт быстро продолжал:

— На этом поле погибли десять тысяч человек. Еще пять тысяч были ранены. Вереск растет на почве, удобренной человеческой кровью. Ты читал о той битве?

— Да, но только те книги, которые отцу Джону позволяли давать мне, — ответил Эндрю, забыв, похоже, свое решение помалкивать. — Мама говорила, что ее отец давал ей другую книгу, тайно написанную одним из переживших битву военачальников. Там много говорилось о Смуте и вторжении Селара, но книга погибла в Элайте, когда вы...

— Когда я произнес Слово Уничтожения и разрушил замок твоей матери?

Щеки Эндрю вспыхнули, и он опустил глаза. Роберт решил не торопить мальчика. Нужно было проявлять терпение.

— Сколько вам было тогда лет? Вопрос и удивил Роберта, и порадовал.

— Когда я произнес Слово?

— Нет... я имею в виду... когда погиб ваш отец.

— Пятнадцать.

Эндрю быстро взглянул на Роберта; его взгляд был любопытным и в то же время ненавязчивым — и вообще-то странное сочетание, а в данных обстоятельствах тем более удивительное. Неужели Финлей не рассказывал мальчику всей этой истории?

— Чего ты боишься? — Роберт оставил коня щипать скудную траву, а сам уселся на холодный камень.

— Ничего, — тут же ответил Эндрю. — Почему вы спрашиваете?

Роберт позволил себе улыбнуться.

— А меня ты не боишься?

— Нет. — Эндрю взглянул на спутника и сразу же отвел взгляд.

— Ты не боялся, даже когда я сказал, что убью тебя?

Эндрю снова покраснел, но головы не опустил; одного этого было достаточно, чтобы Роберт многое узнал о мальчике, которого собирался сделать королем.

— Он истек кровью, — прошептал Роберт, надеясь, что ветер не заглушит его слова. — Мой отец... Вон на том месте, где вереск кажется срезанным. Я так и не узнал, кто нанес ему смертельный удар, а раны он получал целый день. Его соратники, сэр Оуэн Бланчард и сэр Александер Деверин, сделали все, чтобы защитить отца, когда он упал, но оба тоже оказались изранены. Я сражался неподалеку и видел, как упал отец, но не мог добраться до него достаточно быстро. Когда мне это удалось, он был уже мертв.

Подняв глаза, Роберт заметил, что Эндрю внимательно за ним наблюдает.

— Как вам это удается?

— Что удается?

— Вы его ненавидели?

— Нет! Я любил отца. Он был великий человек.

— Тогда как вам это удается — рассказывать о его смерти... не выказывая чувств?

— Между мной сегодняшним и его смертью лежат тридцать лет. Случалось ли тебе... — Роберт запнулся, не уверенный, что хотел бы услышать ответ на свой вопрос, но Эндрю сказался восприимчив.

— Что?

— Случалось ли тебе когда-нибудь убивать человека?

— Нет. — Эндрю отвел глаза, словно предпочитая смотреть куда-то вдаль. — Вы собираетесь рассказать мне, зачем привезли сюда?

— Это зависит от многого... Ты знаешь, кто ты такой?

— Как это — кто я такой?

— Ты — следующий король Люсары.

— Я... — Эндрю замер, вытаращив глаза и открыв рот, потом сел на кочку, не сводя глаз с лица Роберта.

Роберт поднялся, вытащил из седельной сумы флягу со сладким вином и налил по кружке им обоим, прежде чем снова усесться на камень.

— Значит ли это... я хочу сказать... — запинаясь, пробормотал Эндрю, глядя то на кружку с вином, то на Роберта. Наконец, набравшись смелости, он спросил:

— Я сделал что-то не так? Это что... не знаю, как сказать... это наказание мне за что-то? Я никак не пойму, почему вы...

— Ты знаешь, из какого рода происходишь, верно? Четыре или пять поколений назад младший брат короля стал родоначальником Россов. Из-за войн, эпидемий и других несчастий ты оказался последним представителем этого рода по мужской линии. Если бы не то обстоятельство, что твой отец был таким близким родичем Селара, ты вряд ли остался бы в живых.

— Но это же не означает, — через силу рассмеявшись, сказал Эндрю, — что я должен стать королем. Я хочу сказать, что не умею делать ничего, что должен уметь король, а даже если бы умел, как насчет Кенрика? Он уже взошел на трон, а теперь скоро женится, если получит согласие Тирона, и наверняка обзаведется наследником. Мое родство с королевским семейством такое далекое... да и подобная попытка только приведет к беде, а я не хочу...

— Быть причиной несчастий? — со вздохом перебил его Роберт. — Сынок, тебе рано или поздно этого не избежать, хочешь ты того или нет.

— Почему? — Эндрю с оскорбленным видом вскочил на йоги. — Я никому никогда не причинял боли, я этого не хочу! С какой стати мне желать сделаться королем? Я знаю, что Кенрик не лучший король на свете, но...

— Он самый худший из королей.

— Он мой кузен!

Роберт смотрел на взволнованное лицо, блестящие глаза, упрямый наклон головы, и они говорили ему едва ли не больше, чем слова, которые выкрикивал Эндрю. Не слишком ли рискованно оказывать на мальчика еще большее давление?

И насколько глубоко он предан Кенрику?

Был только один способ выяснить это. Стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, Роберт поднял руку и прибег к своей колдовской силе — так, чтобы лишить Эндрю способности двигаться, но оставить ему возможность говорить. Потом он поднялся, подошел к Эндрю и стал кружить вокруг него.

— Иди, — тихо сказал он, — ну же, иди.

— Не могу. Вы снова... снова что-то сделали со мной. — Эндрю стиснул зубы и постарался не потерять Роберта из виду.

— Заклятие не настолько сильное. Если действительно постараешься, то сможешь освободиться. Давай, я хочу видеть, насколько ты решителен.

Эндрю закрыл глаза, от напряжения лицо его покраснело. Потом он огорченно и раздраженно посмотрел на Роберта, который продолжал медленно ходить вокруг него.

— Не могу! Вы же знаете, что это невозможно! Несправедливо пользоваться колдовской силой, когда у меня ее нет!

— Это не соревнование, — сказал Роберт, продолжая кружить вокруг Эндрю; он внимательно высматривал хоть одну трещину в самообладании мальчика. — Уверяю тебя, если постараешься, то освободишься.

— Но как я могу, раз вы наложили на меня заклятие!

— Значит, ты решил сдаться?

— Вы же не оставите меня здесь на всю жизнь, так какой смысл стараться?

— Ты собираешься ждать, пока я тебя освобожу, и не хочешь освободиться сам и гордиться своим достижением?

— Вы же говорили, что это не соревнование.

— Конечно. Какое может быть соревнование, когда ты со мной не борешься?

— Я же сказал, что не желаю ни с кем бороться!

— В таком случае тебе следует делать то, что я велю, и получить свободу.

Эндрю огорченно вскрикнул и снова напряг все силы, чтобы освободиться; Роберт по-прежнему использовал ровно столько колдовской силы, чтобы Эндрю не мог пошевелиться.

— Это проверка, да? Тут какая-то хитрость, и я должен ее разгадать?

— Нет, никакой хитрости. Ты просто должен приложить усилие.

— Неправда! Как я ни стараюсь, освободиться я не могу! Вы лжете!

— Конечно. Только что такое ложь и что такое истина?

— Откуда мне знать? Да все, что вы до сих пор говорили, может быть ложью!

— Верно. Но в равной мере все мной сказанное может быть правдой. Ты не можешь этого определить, пока сам не убедишься.

— Ах, так это испытание для вас?

— Иди! — рявкнул Роберт, намеренно повысив голос, чтобы заставить мальчика замолчать. — Ты не освободишься, если будешь со мной спорить, не освободишься, если будешь хитрить, не освободишься, если проявишь слабость и готовность сдаться.

— Но... — Эндрю пыхтел от усилий, по лицу его тек пот. — Вес равно ничего не получается! Я не могу пошевелиться!

— Нет, не можешь. — Роберт наклонился и прошептал в ухо Эндрю: — Не можешь, потому что я тебе не позволяю. И как ты себя при этом чувствуешь, а? Ты прав, я тебе лгал. Я могу удерживать тебя, сколько пожелаю, и ничто, что ты мог бы сказать или сделать, этого не изменит. Ты не станешь свободным, пока я не решу тебя отпустить, так что ты мой пленник и совершенно, совершенно бессилен. Так скажи мне, Эндрю: как ты себя чувствуешь?

Эндрю мгновенно перестал бороться. Он молча смотрел на Роберта и не обратил никакого внимания на жест, которым тот его освободил. Напротив, он остался неподвижным, на прежнем месте.

Ветер усилился, он завывал вокруг вершины холма и нес по небу белые облака, за которыми спешили темные тучи, обещая ненастную ночь. Кони, испуганные низко пронесшейся стаей птиц, отбежали в сторону, потом успокоились и принялись снова щипать редкую траву.

— Чего вы хотите от меня? — наконец спросил Эндрю.

— Того же, чего ты хотел от меня, — ответил Роберт. — Я хочу, чтобы ты отпустил меня на свободу.

— Но как?

Роберт твердо посмотрел в глаза Эндрю, заставляя мальчика запомнить сказанное.

— Убей Кенрика и отбери у него корону.

Ветер бил ему в лицо, швырял в глаза волосы, не давал дышать и высушивал влагу на глазах; в конце концов Эндрю зажмурился, пытаясь отгородиться от солнца этого дня, от каждого слова, которое он только что услышал.

Эндрю повернулся спиной к ветру, низко пригнулся, обхватил руками колени и целиком спрятался за кустом вереска; теперь он мог слышать только сухой шелест веточек и глухое эхо прошлого, которого он не мог себе вообразить.

Как мог он не понять, что только случайность его рождения с таким наследием заставляла Мику оставаться рядом, охранять его, обеспечивать безопасность? Что именно в ней заключалась причина того, что Финлей и остальные так настойчиво учили его, пытались разбудить в нем колдовскую силу, сделать его большим, чем он был на самом деле, что даже его мать требовала, чтобы он жил в Мейтленде, когда он так хотел оставаться с ней?

И вот теперь они решили превратить его в одного из себе подобных. Они намерены посадить его в клетку и кормить сырым мясом, чтобы, когда клетка откроется, он с рычанием выскочил из нее, как дикий зверь, которого они и хотят из него сделать.

Он не хотел убивать, и уж тем более не хотел убивать собственного кузена.

Эндрю чувствовал, как ветер шевелит его волосы, охлаждает его внутренний жар. Он открыл глаза и посмотрел на заросшее вереском пустое поле.

Роберт стоял в стороне, держа за поводья коней, рядом с тропой, круто уходящей вниз. Со своего места Эндрю не мог видеть склона холма. Еще одна дорога, на которую он должен вступить вслепую... Однако по крайней мере на этот раз он понимал, почему это так.

Эндрю поднялся, привел в порядок одежду, закутался в плащ так, чтобы ветер не цеплял его за вереск. Потом мальчик двинулся вперед, позволив ветру толкать себя в спину. Напор был так силен, что Эндрю побежал; он бежал все быстрее и быстрее, пока, казалось, остановиться уже стало невозможным... Однако он все-таки остановился, испугав коней, но не произведя никакого впечатления на Роберта.

— А что, если я скажу «нет»?

— Я тебя не спрашивал.

— Значит, у меня нет выбора?

— Ни у одного пленника не бывает выбора.

— И вы заставите меня делать то, чего вы хотите, что бы я ни говорил?

— Мне не понадобится тебя заставлять.

— Тогда я не стану!..

— Станешь.

Роберт бросил Эндрю поводья его коня и вскочил в седло. Прежде чем Эндрю смог сказать еще хоть слово, Роберт уже скакал обратно, туда, откуда они отправились два дня назад.

Как же легко оказалось сделаться тем, что Роберт больше всего ненавидел! Гораздо труднее было вынести это, сделать свое лицо неподвижным, закалить сердце против жалости к невинному мальчику только потому, что слишком многие в этой стране были вынуждены страдать.

Темнота подкрадывалась к Роберту со всех сторон, неся холод телу, но все же не так угнетая его, как неотступные мысли.

Спасая, принесешь ты гибель...

Его действия спасут Люсару от Кенрика, от Нэша, от ужасного зла, которое они готовы выплеснуть на весь мир. Но что такая победа принесет его стране? Мальчика на троне, который больше никому не верит? Короля, который ценит в себе только происхождение?

Им станет этот мальчик, несчастный, полный гнева, растерянный, невинный мальчик, и только от него будет зависеть, сможет ли Роберт противостоять пророчеству или должен будет ему покориться.

Роберт знал, что от него потребуются терпение, искусство и трудолюбие, чтобы изменить взгляды Эндрю, чтобы сломать то, что другие четырнадцать лет с гордостью создавали. Только того, насколько трудной окажется подобная задача, он не предвидел.

Эндрю не обращал внимания на то, что его окружало. Он не смотрел на звезды, не прислушивался к шороху лисьих шагов, крикам сов, мышиному писку в кустах. Он просто скакал следом за Робертом, сосредоточившись на том, чтобы не дать коню сбиться с дороги, не замечая ничего вокруг.

— Кенрик обладает колдовской силой, — сказал он, перекрывая стук копыт по камню. — Как же я смогу его убить?

— Ты сам придумаешь способ.

— Это он убьет меня, а не я его.

— Значит, ты должен действовать быстрее и более искусно.

— Ну а почему не можете сделать это вы сами?

— Я не имею желания становиться королем. Трон принадлежит тебе.

— Трон принадлежит Кенрику. Его завоевал его отец. Завоевание — такой же законный путь, как и наследование.

— Только до тех пор, пока завоеватель жив. Как только Кенрик умрет, право будет на твоей стороне.

— Но я не хочу его убивать!

— Я знаю.

Эндрю подхлестнул коня, чтобы оказаться рядом с Робертом. Ему необходимо было видеть его лицо в неверном свете звезд, необходимо было читать в глазах, которые говорили настолько красноречивее слов.

— Вы... вы это знаете?

— Конечно. Если бы ты хотел его убить, я не подпустил бы тебя и близко к Кенрику.

— Но почему?

— Главным образом потому, что ты мог бы не ограничиться одним убийством, если бы это много значило для тебя.

— Ох... — прошептал Эндрю, не в силах понять, испытывает облегчение или нет. — Значит, я должен убить Кенрика потому, что не хочу этого?

— Нет. Ты должен сделать это из-за того, кем являешься.

— И чем больше я возражаю, тем крепче ваша уверенность в том, что именно я подходящий кандидат для такой работы?

— Боюсь, что да.

— Наверное... наверное, слишком поздно мне передумать? Начать... начать прыгать от радости при мысли о предстоящем?

Роберт сжал губы, чтобы не позволить себе рассмеяться, но не сумел, и смех его согрел ночь. Хоть немного, но все-таки настроение его улучшилось.

— Куда мы направляемся теперь? К еще одному полю битвы?

— Да, но другого рода. Ты должен научиться определять, где находишься. Присматривайся к местности, запоминай ориентиры...

— В темноте?

— Особенно в темноте. Неизвестно, когда тебе может понадобиться находить сюда дорогу.

— Сюда?

— Ну, почти.

— Можно задать вам вопрос?

— Пожалуйста.

— Куда это «сюда»?

Даже в ночной темноте было заметно, что Роберт улыбнулся.

— В мой дом.

Всадники спешились и свернули в круто уходящее вверх ущелье. Стены вокруг Эндрю вздымались на такую высоту, что неба он больше не видел. Однако мальчик послушался и начал внимательно смотреть по сторонам, запоминая форму скал, цепляющихся корнями за камень деревьев, повороты невидимой в темноте тропы. Когда Роберт остановился, Эндрю едва не налетел на него.

— Смотри.

Роберт приложил руку к поверхности скалы перед собой, казалось бы, составляющей одно целое с горой, и вдруг со скрежетом камень скользнул в сторону, открыв вход в туннель. Из отверстия потянуло более холодным и сухим воздухом.

— Дай мне руку.

Роберт с силой прижал ладонь Эндрю к скале, словно пытаясь вдавить ее в камень, а потом отпустил.

— Если тебе когда-нибудь понадобится убежище или что-то из того, что здесь хранится, приходи сюда. Меня может здесь не оказаться, но это значения не имеет. Коснись рукой скалы, и проход для тебя откроется. Войдя внутрь, сделай то же самое, и камень скроет вход в пещеру. Попробуй.

Эндрю вошел первым, ведя за собой коня; двигавшийся за ним Роберт отступил в сторону, предоставив мальчику возможность закрыть волшебную дверь. Стараясь скрыть победную усмешку, Эндрю прижал ладонь к холодному камню. Скала тут же дрогнула и с громким скрежетом скользнула на место. Эндрю оказался в абсолютной темноте; мышцы лица его болели от усилий перестать улыбаться.

— Я никогда раньше не совершал колдовства! Здорово!

— Рад, что тебе понравилось. — Укрепленный на стене факел вспыхнул, и Роберт взял его.

— Зачем вы все это делаете? — спросил Эндрю.

— Почему бы и нет?

— Я серьезно спрашиваю. — Эндрю схватил Роберта за руку, удержав на месте. — Зачем?

Глаза Роберта, зеленые в мерцающем желтом свете, отразили множество быстро меняющихся чувств. Потом неожиданно все оттенки исчезли, и осталось уже знакомое Эндрю выражение непоколебимой уверенности в себе.

— Затем, что я должен это сделать.