Даже когда они добрались до предгорий Голета и морозным утром начали подниматься к перевалу, Эндрю не почувствовал облегчения. Хотя дождь и прекратился, воздух был полон влажного тумана, проникавшего повсюду и заставлявшего мерзнуть даже лошадей.

Дороги, по которой их вел Роберт, Эндрю не знал: за крутым подъемом к перевалу началось что-то вроде плато. Роберт объяснил, что более трудный путь позволит им достичь Анклава на несколько часов быстрее.

Эндрю все время старался держаться как можно ближе к матери, хотя это не всегда ему удавалось. Дженн настояла на том, чтобы ехать самостоятельно, но выдержала всего часа два; потом ее раны стали слишком сильно болеть. Пришлось остановиться и пересадить Дженн к Финлею; так она могла опираться на него. Роберт снова использовал свою колдовскую силу, чтобы притупить боль, которая заставляла появляться вокруг глаз и губ Дженн тонкие морщинки.

Эндрю заметил, что они стараются друг на друга не смотреть. Между Робертом и Дженн установилось молчание, изредка прерываемое лишь обсуждением практических нужд, и все же казалось, что за каждым словом скрывается какой-то другой смысл. Конечно, никто никогда не говорил Эндрю, что его мать и герой, которому он поклоняется, — враги... Из-за невозможности разобраться во всем этом у Эндрю разболелась голова.

Судя по виду Финлея, он тоже чувствовал неловкость.

Эндрю мечтал о том моменте, когда перед ними появятся врата, мечтал о безопасности Анклава, куда никто не сможет проникнуть и где никто не сможет их найти. Там он сможет отыскать укромный уголок и наконец хорошо все обдумать.

Если не считать странного молчания, все остальное казалось совершенно обычным... насколько это было возможно: его дядя и тетя только что погибли вместе с одни боги знают сколькими невинными жертвами, Нэш по каким-то непонятным причинам охотился за ним, а сам он стал фактически таким же пленником Анклава, как и остальные салти.

Уже почти стемнело, когда Роберт остановил коня и оглянулся на Финлея, осторожно поддерживавшего спящую Дженн. Эндрю ехал с ним рядом, бросая взгляды то на врата впереди, то на обоих мужчин.

— Так что, — начал Финлей, теребя поводья и не поднимая на Роберта глаз, — на этот раз ты посетишь Анклав? Или, как обычно, повернешься и уедешь?

К удивлению Эндрю, Роберт улыбнулся.

— Ты еще спрашиваешь, после всех этих бесконечных лиг! Финлей в ответ не улыбнулся.

— Да, спрашиваю.

Роберт окинул взглядом ту часть горы, что была видна.

— Тогда давай въезжать, пока я не передумал.

Финлей выразительно закатил глаза, но, когда они двинулись к вратам, Эндрю заметил на его лице улыбку.

Внутри царила суматоха. Часовые заметили путников, и навстречу им высыпало чуть ли не все население Анклава: мальчишки позаботились о лошадях, а члены совета и целители засуетились вокруг Дженн, укладывая ее на носилки. Эндрю старался держаться рядом с матерью; с одной стороны, он испытывал облегчение от того, что они наконец оказались в безопасности, но, с другой стороны, чувствовал себя более неприкаянным, чем во время путешествия.

Все двинулись ко входу в пещеры. Эндрю окружили мужчины, которые были выше его, и дети, уступавшие ему в росте; все говорили одновременно, стараясь обойти Эндрю и пробиться к Дженн. Однако Эндрю заметил и еще кое-что: многие шли за Робертом, обращались к нему с вопросами, старались к нему прикоснуться — невозможно было не заметить общего и совершенно неуместного возбуждения.

Однако когда из-за угла появилась госпожа Маргарет со слезами радости на глазах и окликнула Роберта, когда тот, отстранив всех, обнял ее и никак не мог отпустить, Эндрю не выдержал. Он нырнул в ближайший коридор и бежал до тех пор, пока с облегчением не обнаружил, что безнадежно заблудился.

Роберт пытался прогнать доносящиеся до него голоса, скользящие вокруг тени, воспоминания, чувство вины. Он просто хотел сосредоточиться на несколько минут, но это ему не удавалось. Он не мог удержать свои чувства достаточно долго для того, чтобы разобраться в них, хотя и понимал, что теряет почву под ногами.

Его мать плакала. Ее слезы текли по его щеке, нежная кожа госпожи Маргарет была прохладной. Ее радость, облегчение, надежда, нашедшие выражение в тихих всхлипываниях, глубоко трогали Роберта.

Роберт видел, как Финлей обнял и поцеловал всех трех своих дочерей, как обнял жену. Глаза Фионы улыбались. Хелен с такой радостью и гордостью обнимала отца, что сердце Роберта сжалось.

Хотя его тоже тепло приветствовали, хотя все его племянницы и Фиона обняли и поцеловали его, Роберту так и не удалось вполне подавить зависть к Финлею: брат имел все то, о чем Роберт мечтал. Именно эта зависть и заставила Роберта поспешно уйти.

Чтобы найти свою комнату, Роберту пришлось несколько раз спрашивать дорогу. В пещерах Анклава все переменилось. Финлей и Фиона занимали теперь более просторное помещение — с ними жили и их дочери, и госпожа Маргарет. Сейчас его мать перешла в комнату девочек, уступив Роберту свою. Роберт со вздохом облегчения закрыл за собой дверь, оставив за порогом шум и суету.

Ему был необходим отдых. Роберту нужна была уверенность, что он сможет закрыть глаза, не опасаясь очередного несчастья. Он нуждался в том, чтобы снять с себя ответственность: теперь безопасность его близких не зависела от его колдовского взгляда, способного предупредить об опасности.

Роберту нужно было снова научиться спать.

Он сбросил плащ и медленно расшнуровал свою теплую зимнюю куртку. Вытащив Калике, Роберт спрятал его под подушку. Только после этого снял он куртку, стараясь не потревожить раненый бок и не шипеть от боли.

Утром он попросит Арли помочь ему. Лучший целитель Анклава наверняка сумеет сделать то, что не удалось другим врачам.

Утром. После того как он выспится.

Роберт осторожно сел на постель, прислонившись головой к стене, и закрыл глаза.

Он потерпел поражение. Он совершенно ошибся в своей оценке Нэша и малахи. Люди погибли... Эндрю чуть на захватили, а Дженн...

Роберт открыл глаза, хватая ртом воздух.

Эндрю был прав: во всем этом его вина. И самое худшее заключалось в том, что он снова поступил бы так же...

— Как ты теперь себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, спасибо. — Дженн закрыла глаза и вдохнула знакомый запах своей комнаты в Анклаве. Она слышала, как Марта убирает тазы с водой после мытья и грязную одежду, и с трудом удержалась от того, чтобы велеть женщине все оставить.

Главное, оставить ее в покое. Оставить одну.

Марта вернулась и присела на край постели. Дженн открыла глаза. После того как Марта помогла ей вымыться, на раны были наложены свежие повязки, и теперь, одетая в чистую одежду, Дженн чувствовала, как восстанавливаются ее силы, чувствовала поддержку Ключа; она больше не могла не обращать внимания на ту реальность, что разгуливала по коридорам Анклава, принося, как всегда, больше вопросов, чем ответов.

— Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я наутро созвала совет?

— Да, пожалуйста. Мне нужно сообщить всем новости, и потом, возможно, Роберт захочет... Я не знаю, чего он может захотеть. Ты можешь его спросить. Я на самом деле понятия не имею, каковы его планы, так что...

— Так что мне следует его спросить? — покачала головой Марта. Наклонившись, она взяла руку Дженн. — Мне очень горько было узнать о Белле и Лоренсе.

— Спасибо. — Дженн сжала руку Марты, но говорить сейчас о своей потере ей не хотелось. Она и сама не знала, о чем ей хотелось говорить... Может быть, все дело было в том, что разговаривала она не с тем человеком?

Марта позволила молчанию, рождающему умиротворение, заполнить всю комнату.

— Не понимаю, — прошептала Дженн, чувствуя, как тишина заставляет ее говорить, — не понимаю, как он может... составлять планы, распоряжаться жизнями людей, не задумываясь о том, чего они хотят, чего боятся, на что способны. И никто... ни единый человек ему не отказывает! Никто никогда не говорит «нет». Людям нужна его уверенность, его решимость. Им требуется руководство, не предполагающее обсуждений, вот они и толпятся вокруг, как только он здесь появляется, с сияющими глазами, с весельем, готовые принять любой вызов, если он так скажет... Вот чего люди хотят от вождя! Именно тех талантов, которыми я не обладаю... — Дженн еще несколько секунд смотрела в пустоту, потом моргнула и взглянула на Марту. — Хотела бы я знать, что теперь случится и что мне делать. Как жаль, что я не могу доверять ему так же, как доверяешь ты.

— А я хотела бы, чтобы он мог доверять тебе так же, как доверяем все мы.

Дженн удивленно спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты слишком сурово себя судишь. Так было всегда. Это тебя, а не Роберта, выбрал Ключ в джабиры. Это ты оставалась с нами все восемь лет, преодолевая последствия битвы, успокаивая недовольных и непоседливых...

— Вот и получилось, что дети отправились путешествовать в одиночку. Разве это достижение?

Марта покачала головой.

— То, что дети обладали стойкостью и умениями, которые позволили им так далеко уйти от Анклава, — достижение. То, что им хватило на это смелости, — достижение. Дело просто в том, что они выбрали неподходящий момент и неподходящее место...

— Я не сумела заставить их это понять, и в результате Лиам погиб.

— Тут вина родителей, а не твоя, Дженн. Ты не несешь ответственности за мысли любого салти в Анклаве. — Марта помолчала, потом добавила: — Роберт не мог бы занять твое место, Дженн.

Дженн напряглась, но руки у Марты не отняла. Марта всегда безошибочно угадывала ее настроение, всегда знала, что и когда сказать. В очень многом Марта стала ей сестрой, той сестрой, которой не пожелала быть Белла, и это причиняло Дженн боль.

— Понимаешь, я не знаю, что должно произойти.

— Разве это имеет значение? — пожала плечами Марта. Вопрос был хорош; к несчастью, у Дженн был на него не менее хороший ответ: она видела демона в душе Роберта, видела, что тот все еще отказывается разделаться с чудовищем. Дженн читала искушение в глазах Роберта, слышала сомнение в его словах. Слишком много противоречий и слишком мало решимости... Для Роберта любой путь, на который он вступал, мог привести к осуществлению пророчества. И не сковав демона в душе, он теперь устремлялся к крушению, ослепнув и оглохнув.

— В отношении Роберта — да, это имеет самое большое значение.

Финлей постучал в дверь, но не стал ждать ответа. Распахнув створки, он ворвался в комнату и чуть ли не захлопнул дверь.

— Клянусь богами, Роберт, хватает же у тебя духа!..

— Что такое? Что теперь я натворил?

— Что ты натворил? Ах, какая невинность!

Роберт с трудом сел, но Финлей не обратил внимания на состояние брата.

— Я пытался хоть немного отдохнуть, Финлей. Я устал.

— Да, я знаю. Ты вообще не спал с тех пор, как мы покинули Мейтленд, — глупость с твоей стороны. А теперь скажешь ты мне, что происходит, или мне придется выколачивать из тебя ответ?

— Происходит?

Финлей обошел постель и остановился перед Робертом, уперев руки в бедра и вынуждая брата смотреть на него.

— Ты пять минут как вошел во врата, позволил всем увидеть, что ты вернулся, — и тут же убегаешь и прячешься!

— Я же сказал тебе, Финлей, — я устал.

— Так устал, что не мог уделить всем еще пять минут? Поговорить с племянницами? Хелен уверена, что ты больше ее не любишь, а все остальные решили, что или с тобой случилось беда, или ты скрываешь какие-то ужасные новости.

— Что? — Роберт заставил себя приподняться и хмуро взглянул на брата. — С чего бы им так думать?

— С чего бы? — Финлей недоверчиво поднял брови. — Ты что, в самом деле не догадываешься, почему люди так думают? Роберт, они же преклоняются перед тобой! Они ждут твоего появления, многие строят свои жизни так, чтобы быть готовыми пойти за тобой по первому твоему слову! Они видят в тебе своего вождя — и тебе не приходит в голову, что твой поспешный уход всех встревожит! Ты что, шутишь?

Роберт, не мигая, посмотрел на брата, потом глубоко вздохнул, осторожно спустил ноги на пол и сел.

— Ты прав. Я виноват. Я просто не подумал... — Он потянулся за сапогами, но боль в боку заставила его охнуть. Финлей положил руку Роберту на плечо, не дав тому встать.

— Роберт, не кажется ли тебе, что пора наконец все рассказать?

— Что рассказать?

Финлей с трудом сдержал вздох. Его брат выглядел таким измученным, что это испугало Финлея. Как только их разговор закончится, нужно будет принести ему снотворное питье...

— Рассказать о том, что так тебя пугает.

— Кровь Серинлета! — тихо застонал Роберт.

— Ты можешь доверять мне, Роберт, клянусь!

— Не клянись. Ты должен в первую очередь хранить верность другим людям — например, своей семье.

— Ох, так ты думаешь, я в первую очередь предан Дженн? Великолепно, знаешь ли! Теперь вы оба сомневаетесь во мне из-за моих отношений с другим из вас! Я снова посередке, ничего не могу ни сказать, ни сделать, но все равно все время оказываюсь под подозрением! Ну и что, что я связан с другими людьми? Ты же тоже связан, как и любой человек! Или ты хочешь от меня того же, что и от Мики, — потому ты от него и избавился, что он влюбился и стал предан еще кому-то, кроме тебя?

— Замолчи, Финлей! — Роберт предостерегающе поднял руку. — Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Мика совершил ошибку, только и всего. Простую ошибку. Ты и сам не раз их совершал, — должен бы знать!

Роберт поднялся на ноги и прошел в другой конец маленькой комнаты, к столу у каменной стены пещеры, налил себе вина из кувшина и стал пить.

Братские чувства мешали Финлею надавить на Роберта: было очевидно, что со времени схватки с малахи в Мейтленде Роберт балансирует на краю пропасти, — но те же братские чувства заставляли его стремиться к какой-то перемене, к тому, чтобы заставить Роберта принять помощь, в которой он так нуждается.

— Так чего ты боишься, Роберт?

— Проклятие, ты прекрасно знаешь, чего я боюсь! — бросил Роберт.

—Нет, мне известно только, чего ты всегда боялся. Теперь же я вижу перед собой человека, который постоянно обращается в бегство. Ты боишься встретиться с Нэшем? Боишься ему проиграть?

— Нет! Проклятие, Финлей, оставь меня в покое! — Роберт стоял спиной к брату, расправив плечи. — Я тебе уже говорил: Нэш меня не пугает. Может быть, и должен, но не пугает. Держу пари, и он меня не боится. И если он меня убьет, что ж...

— Тогда, — Финлей подошел ближе, неожиданно поняв истину, — ты боишься выиграть.

Роберт ничего не ответил.

— Твоя рука изменит мир. Да, такое может испугать. Меня бы испугало, а ведь мне неизвестно Слово... — Роберт медленно повернулся лицом к Финлею. Взгляд его был решителен и невыразителен. Оказавшись лицом к лицу с братом, Финлей был вынужден договорить: — Ты боишься того, что случится, если ты и в самом деле победишь Нэша. Поэтому тебе нужен Эндрю?

Голос Роберта его чувств не выдал.

— Я должен победить Нэша. Выбора у меня нет.

— А в пророчестве говорится...

— Это не имеет никакого отношения к пророчеству.

— Нет?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Роберт долго не отвечал; с трудом переводя дыхание, он обошел Финлея и снова направился к постели.

— Дело не в пророчестве, Финлей. Дело во власти.

— Кровь Серинлета! — выругался Финлей, удивляясь собственной тупости.

— Ах, — вздохнул Роберт, — наконец-то он понял!

— Ты боишься, что демон станет слишком силен. И если тебе придется пожертвовать Дженн, чтобы остановить Нэша, не останется никого, кто мог бы остановить тебя, верно?

Роберт его уже не слушал. Повернувшись на бок, он поправил подушку и закрыл глаза.

— Так что ты собираешься делать?

— Я? — Голос Роберта звучал неотчетливо. — Я собираюсь попытаться уснуть.

* * *

Эндрю бродил вокруг классной комнаты, глядя, как люди входят и выходят, прислушиваясь к знакомым звукам подземной жизни, вспоминая, как все было, пока он...

Но вернуться домой он больше не может.

Разве только сначала каким-то образом повидается с Кенриком. Если он будет под защитой короля, Нэш не посмеет ничего ему сделать.

— Эндрю!

Мальчик поднял глаза и увидел вышедшего в коридор Арли.

— Плохо себя чувствуешь? Хочешь, чтобы я занялся твоими ссадинами?

Такая причина была ничем не хуже любой другой. Эндрю последовал за целителем в его комнату, сел там, где было велено, и принялся разглядывать полки и столы, заполнявшие помещение. Всюду виднелись бутыли и горшки, деревянные коробки и мешочки с травами и снадобьями, применения которых Эндрю и вообразить себе не мог.

Что ж, по крайней мере он видел, как многого не знает.

— Расскажи мне, где болит.

Эндрю заморгал и посмотрел на Арли, который ловко разматывал повязку у него на плече. Одной руки у целителя не было: кисть давным-давно была отрублена, и рана зажила.

Когда это произошло? И что чувствовал Арли... и почему не пожелал убить человека, который так безжалостно его искалечил?

Как случилось, что Эндрю вырос в Анклаве, зная этого человека с детства, но не узнал о нем такой важной вещи?

— Арли, — начал мальчик, стараясь не дергаться, когда целитель принялся накладывать мазь, — что случилось с твоей... твоей рукой? Когда ты ее лишился?

Арли, сосредоточившись на все еще воспаленной ране, рассеянно ответил:

— Это было в день, когда я повстречал твою мать. Они с Робертом спасли мне жизнь. Даже дважды. Во второй раз им помогал Мика. Мне повезло в тот день.

— Повезло? Твою жизнь пришлось спасать дважды в один день, а ты говоришь «повезло»?

— Разве было бы лучше, если бы никто не пришел мне на помощь, а? — Арли улыбнулся Эндрю, и мальчик улыбнулся в ответ.

— Так как это случилось?

— Мы с Мартой возвращались в Анклав и проходили через деревню, в которой несколько ребятишек заболели. Я приготовил лекарство и дал им, но в это время Гильдия как раз захватила в свои руки лечебницы и богадельни, так что...

— В 1354 году?

— Верно. Любой, кто занимался лечением людей, если это не был гильдиец, считался нарушившим закон. Меня арестовали. Гильдийцы привязали меня к триуму на окраине деревни и отрубили левую руку в качестве наказания. Я истек бы кровью, если бы Дженн не отвлекла стражников, а Роберт в это время не освободил.

— И с тех пор прошло... шестнадцать лет?

— Точно. — Арли кончил перевязывать рану и стал убирать мази и бинты.

— И ты... ты не огорчен?

— Огорчен чем?

Эндрю дождался, пока целитель повернется к нему лицом, и выпалил:

— Ты не огорчен тем, что Роберт не спас тебя до того, как гильдиец отрубил тебе руку?

Брови Арли поползли вверх. Он прислонился к столу и сложил руки на груди.

— Не знаю. Я никогда об этом не задумывался. Пожалуй, мог бы огорчиться...

— Думаю, что я бы огорчился, — с уверенностью сказал Эндрю.

— А может быть, — задумчиво протянул Арли, — ты стал бы винить себя в том, что позволил ситуации так сложиться.

— Я... — Эндрю не смог найти правильных слов, но одну ошибку в своих рассуждениях обнаружил; как оказалось, он понимал больше, чем считал. — Как раны у мамы?

Арли не удивился резкой перемене темы разговора.

— Ей теперь гораздо лучше: Ключ рядом. Раны у нее чистые и хорошо заживают. Дженн очень рисковала, но я уверен: она скоро полностью поправится.

Очень рисковала, защищая его... Как делала всегда, несмотря на опасность для собственной жизни... Как делали Белла и Лоренс, зная, что рано или поздно он станет мишенью... Неужели он дожил до четырнадцати лет, не видя вокруг себя таких важных вещей?

— Спасибо, что перевязал меня. — Эндрю медленно двинулся к двери.

— Рад помочь, — улыбнулся Арли, но Эндрю не смог улыбнуться в ответ.

Выйдя в коридор, он обнаружил, что там его дожидается Хелен. Ее улыбки оказалось достаточно, чтобы все печальные мысли разлетелись.

К тому же Эндрю хотелось хоть ненадолго забыть...

— Пойдем, — прошептала Хелен. — Я расскажу тебе про Лиама, если хочешь.

— Да, — ответил Эндрю, — только немного погодя. А сейчас не могли бы мы где-нибудь посидеть?

Хелен усмехнулась.

— Я знаю как раз подходящее место.

Теперь ему снился не зимний мороз. Ему представилось дождливое лето, по западным равнинам по колено в грязи тащились запряженные быками телеги обоза армии, которую Роберт не мог узнать. Бросок к лесу, к удобному месту для битвы, был для воинов жизненно важен; однако местность эта была далеко от границы: война шла не с Майенной, войско сражалось с Врагом. Роберт должен был выйти на бой с Врагом, должен был на этот раз победить, сделать так, чтобы Враг не мог больше расстраивать его планы, мешать ему осуществить задуманное.

Однако дожди лили такие сильные, что разлившаяся река смыла мост — та самая река, течение которой унесло Вогна... Еще один мост, дальше к югу, дал бы возможность найти укрытие в лесу; там можно было бы дать отдых животным и людям перед битвой с Врагом. Если не удастся собраться с силами, они все погибнут, да, все... погибнут...

Роберт сел в постели; глаза его были широко раскрыты, он задыхался, лихорадочно искал в темноте хоть лучик света.

О боги! Что за сон! Как могло... сон был не его!

Роберт поднялся, налил себе вина и осушил кружку так поспешно, что грудь заболела. Свечей зажигать он не стал. Даже теперь он не мог заставить себя признаться в том, что боится темноты.

Кроме того, его пугала не эта темнота.

Как могло ему присниться чье-то воспоминание?

Воспоминание Нэша...

Только воспоминание ли? Может быть, разум Роберта снова сыграл с ним злую шутку, поставив на место Нэша, заставив видеть все его глазами? Обычным сном такое никак нельзя было назвать...

Роберт лег, натянул на голову одеяло, намеренно окружив себя непроглядной тьмой, и, закрыв глаза, принялся делать дыхательные упражнения, которые всегда помогали ему заснуть, даже после кошмара.

В сон он погрузился немедленно; сон был иным — обычным для Роберта. Он стоял на мокрой от крови земле поля битвы. Меч готов был выскользнуть из его бессильных пальцев, глубокие раны кровоточили, жизнь его еле теплилась... А Нэш, хоть и изувеченный, возвышался над ним, уверенный в победе.

Почему Нэш так уверен, что победит, а Роберт проиграет? Неужели уверенность Роберта, что он сможет убить Ангела Тьмы Словом, была просто глупостью?

Но если не Словом Уничтожения, то как? О боги, как, во имя всего святого, сможет он уничтожить это торжествующее зло? Как сможет искоренить скверну, прежде чем она захлестнет и поглотит его?

Колдовское зрение сказало Роберту, что Союзница бесшумно приближается сзади, готовая предать, готовая встать между ними, как сделала в прошлом, как сделает и сейчас...

Но сделает ли? Предаст ли она его снова?

И во сне Дженн собрала всю свою силу и нанесла ему удар, расколов под его ногами землю, заставив сам воздух наполниться печалью.

Роберт бросил последний взгляд на небо, на проливающие дождь тучи. Теперь он знал, что ему следовало сделать, и понял, что такое настоящее сожаление.

Оно было так похоже...

Оно было в точности похоже на гнев.

На гнев, которого он себе не мог позволить.

Он вдруг снова оказался на ногах, глядя в лицо Дженн, ожидая ее предательства... и тут, задохнувшись, чувствуя, как страх побеждает мужество, открыл рот и...

И произнес Слово Уничтожения. Ослепительный свет охватил Союзницу у Роберта на глазах, мгновенно обратил в пепел, опалил землю, оставив ее безжизненной.

— Нет! — Роберт подскочил на постели, потом поднялся на ноги. Сердце его колотилось, он ничего не видел и не слышал, тошнота согнула его пополам. Нет, нет, нет. Никогда.

Однако он сделал это. Во сне сделал. Восемь лет снится ему един и тот же сон, и впервые...

Шатаясь, Роберт добрался до умывальника, и его вырвало. Роберт натянул сапоги и куртку, сунул за пазуху Калике. Действовать — вот что ему необходимо. Только он все еще не мог свободно дышать, не мог видеть, чувствовать, слышать...

Прикосновение чьей-то руки заставило его подпрыгнуть на месте. Повернувшись, Роберт увидел перед собой Финлея, заспанного и встревоженного. В руке его была свеча.

— Роберт! С тобой все в порядке?

Роберт не мог найти слов для ответа; он мог только сделать то, что делал всегда. Роберт побежал.