БАРЕНЦЕВО МОРЕ, СЕНТЯБРЬ — ДЕКАБРЬ 1943 ГОДА.

Вряд ли где-нибудь еще в мире существует такое пустынное и безжизненное место, как район вокруг острова Медвежий. Остров, неприступная серая скала, расположенная на ничейной земле, возникает как бы ниоткуда на расстоянии 240 миль к северу от Нордкапа. Чаше всего остров окутан туманом. На избитых непрерывными ударами тяжелых волн, круто обрывающихся берегах высадка практически невозможна. На востоке находится наивысшая точка острова, удачно названная горой Страдания, отвесные склоны которой поднимаются на высоту 500 метров. Зимой этот скалистый остров скован арктическим льдом, он становится, хотя это и кажется невероятным, еще более мрачным, унылым и неприступным.

Остров Медвежий покоится на широком подводном плато. Окружающий район моря мелководен, а дно каменистое, однако к югу оно резко обрывается и достигает глубины 500 метров. Получающаяся впадина называется «Проходом», который делит Баренцево море на две части.

Всю войну конвои, организованные союзниками, бесстрашно преодолевали этот открытый участок океана, обеспечивая жизненно важные поставки в Мурманск. Здесь также постоянно патрулировали немецкие подводные лодки. Данного участка очень боялись те, кому приходилось плавать в этих местах. Немецкие моряки называли его «Адским морем» (Hölies Meer), а англичане — «Дьявольской танцплощадкой» (Devil's Dance Floor).

«Работая там, на обледенелой крыше мира, испытываешь особый страх, сжимающий сердце. Люди испытывали сложное ощущение, вбирающее в себя страх перед темной и безжизненной водой, которая замораживала упавшего в нее человека; страх перед переменчивой погодой; страх перед возможным нападением противника с моря или с воздуха; наконец, хотя и не в последнюю очередь, ноющее чувство недоверия к самим загадочным русским».

Уинстон Черчилль несомненно был одним из самых бескомпромиссных антикоммунистов двадцатого столетия. Однако он также был прагматиком и сторонником реалистичной политики. Уже вечером 22 июня 1941 года, когда Гитлер двинул свои войска на Советский Союз, выступая по радио, Черчилль обещал Сталину оказать широкую поддержку, однако сразу дал понять, что его щедрость отнюдь не означает любви к большевикам. Он сказал:

«Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма… По своей жестокости и яростной агрессивности он превосходит все формы человеческой испорченности. За последние двадцать пять лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я».

Однако, выпустив такой залп, он сменил тон.

«Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен… Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи».

Продолжая, он сказал, что вторжение Германии в Россию — «это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова».

«Поэтому опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара». [12]

Черчилль понимал, что и Британия заинтересована в том, чтобы Советский Союз смог противостоять нападению немцев. Поэтому, заручившись поддержкой Рузвельта, он предложил Сталину неограниченную материальную помощь на весьма благоприятных финансовых условиях. Прежде всего речь шла о грузовиках, самолетах и других материально-технических средствах — на общую сумму 1 миллиард долларов, за что нужно было расплачиваться золотом и серебром. Его личный секретарь сэр Джон Колвилл записал, что когда Черчилля ругали за резкое изменение взглядов, он отвечал:

«Если бы Гитлер вторгся в ад, то [я] был бы благосклонен к дьяволу».

Первый регулярный конвой, в состав которого входило десять транспортных судов, дошел до Мурманска в сентябре 1941 года, причем без потерь. В период до Рождества в прямом и обратном направлениях прошло еще семь конвоев, было потеряно одно судно, торпедированное у острова Медвежий. Однако потери 1942 года были более тяжелыми: до конца этого года пошли на дно шестьдесят судов. И все же через Баренцево море в Россию было доставлено 1,35 миллиона тонн грузов.

Теперь же шла осень 1943 года, с марта конвои были отменены, и Сталин начинал терять терпение. Отношения между Советским Союзом и Великобританией никогда не отличались особой теплотой — ни на высших уровнях власти, ни на уровне населения в целом. Моряки, оказавшиеся в замкнутом пространстве бухты Ваенга (ныне Североморск. — Прим. пер.), были обречены на то, чтобы неделями ждать принятия их ценного груза, жаловались на ужасные бытовые условия, а также на некомпетентность, подозрительность и высокомерие местных партийных руководителей. Контингент Королевских ВМС в составе 170 офицеров и матросов вел казавшуюся безнадежной борьбу с большевистской бюрократией. Английские моряки имели слабое представление о том, что совсем недавно в России существовал отсталый, фактически феодальный строй; что эту страну истерзала кровавая революция, а потом она подверглась принудительной индустриализации, проводившейся в обстановке безжалостного террора. В результате жестокого нападения Гитлера страдания страны драматически возросли, и уже миллионы русских погибли в боях. С 1941 года Мурманск был в осаде и в результате почти ежедневных бомбардировок от него теперь оставались только развалины. Поэтому многим русским постоянные жалобы англичан казались следствием непонимания обстановки и заносчивости. Ситуация усугублялась еще и тем, что именно в Мурманске и Архангельске, всего около двадцати лет назад, высадились английские войска, чтобы участвовать в Гражданской войне на стороне белых. Этот исторический факт помнили почти все русские.

Союзникам же было трудно согласиться с таким отношением со стороны русских. К тому времени ситуация изменилась, и войска нацистской Германии отступали на всех фронтах. За победой союзников в Северной Африке зимой 1943 года последовала высадка в Италии, и все это непосредственно повлияло на ход войны на Севере. Люфтфлотте 5 был вынужден отозвать часть своих лучших и наиболее опытных эскадрилий из Финмарка, чтобы помочь немецким войскам в Южной Европе. На Восточном фронте Советская Армия одержала решающие победы под Курском, Орлом и Харьковом. Вермахт отступал на всем пространстве от Москвы на севере до Черного моря на юге; на Германию бомбы сыпались днем и ночью, и город за городом превращался в руины. Операция «Оверлорд». ставившая целью вторжение в оккупированную Европу, была намечена на 1944 год; в этом случае возникал Второй фронт, на открытии которого давно настаивал Сталин.

В сентябре 1943 года Черчилль решил, что настало время оказать давление на русского диктатора — до возобновления проводки конвоев. Он хотел покончить с бесконечными мелочными придирками, из-за которых жизнь моряков торговых судов и военных кораблей, сидевших в Мурманске, как в клетке, была просто невыносимой. Перечень претензий был достаточно большой: ограничения на свободу передвижения, досмотр личных вещей; горы бумаг, сопровождавших выдачу паспортов и виз, а также требование, чтобы письма подвергались цензуре в Москве. Сами по себе эти неудобства могли показаться несущественными, однако для людей, задачей которых была проводка конвоев, такие досадные неудобства были реальностью повседневной жизни. Мало того, ожидая, когда в порту Экономия на Белом море будет сформирован конвой в обратном направлении, боцман и кок торгового судна «Довер-Хилл» ввязались в драку. Приняв чрезмерную дозу горячительного — водки, единственного продукта, которого было в избытке, двое местных жителей задали англичанам самый больной вопрос — когда все-таки произойдет долгожданная высадка в Европе. Они тем самым как бы намекали на то, что англичане предают своих союзников. Начавшийся «обмен мнениями» закончился всеобщей дракой. Один из русских оказался членом партии, и местные власти были в ярости. Оба английских моряка были арестованы и приговорены к разным срокам заключения, в зависимости от степени нанесенного оскорбления, — четыре года и семь лет, соответственно. Известие о скандале дошло до ушей обитателей Даунинг-стрит. Черчилль был в бешенстве и отказывался посылать конвои до освобождения обоих моряков; и вообще он требовал от русских более гуманного отношения.

Инцидент сопровождался дипломатической перебранкой до тех пор, пока министр иностранных дел Иден не встретился с Молотовым, и им удалось уладить дело. 1 октября 1943 года Черчилль объявил о том, что запрет отменен и что очередной конвой, состоящий из тридцати пяти судов, выйдет из шотландского порта 15 ноября. После этого, сказал он, поставки будут происходить ежемесячно, вплоть до февраля 1944 года. В результате в общей сложности около 140 судов должны были поставить 1 миллион тонн танков, истребителей, грузовиков, тяжелых артиллерийских орудий, боеприпасов, одежды, медикаментов, каучука, жести, меди и другого сырья.

Обещание Черчилля дало бы в конечном итоге гросс-адмиралу Дёницу долгожданный шанс показать, на что способна Боевая группа. Однако моральный дух моряков, запертых в Ланг- и Каа-фьордах, был подорван длительным пребыванием в тылу и находился на довольно низком уровне.

В начале сентября адмирал Отто Кумметц повел «Тирпиц», «Шарнхорст» и эскорт из эсминцев к Шпицбергену и вернулся с триумфом. В результате обстрела из тяжелых орудий, продолжавшегося несколько часов, Лонгйир и Баренцбург были превращены в руины. Шестеро норвежцев погибло, тридцать восемь были взяты в плен. Остальная часть гарнизона, около 150 человек, спаслась, уйдя в горы. Немецкая пропагандистская машина объявила о безоговорочной победе, однако на самом деле все было иначе. С военной точки зрения не было никакого смысла тратить боеприпасы на уничтожение шлаковых конвейеров, покосившихся домишек и складов. Истинной целью рейда было поднять дух личного состава и поддержать самолюбие Гитлера.

Судя по записям, сделанным в дневниках на борту кораблей, первая цель была успешно достигнута.

«Поход вызвал большое удовлетворение у моряков. Корабль как бы облегченно вздохнул… Моряки почувствовали, что им, наконец, было дано задание, которое имело какой-то смысл… особенно с учетом того, что происходило со стариками, женщинами и детьми в Германии… Этими настроениями необходимо воспользоваться… до того, как из-за полярной ночи боевые действия станут невозможными»,

— писал Хюффмайер, находясь на борту «Шарнхорста».

Командующий 4-й флотилией эсминцев капитан цур зее Рольф Иоханесон был настроен не менее оптимистично:

«Люди прошли крещение огнем. Этот успешный поход сплотил их в ходе решения обшей боевой задачи… Их уверенность в себе возросла, и они готовы к решению новых задач».

Никто из офицеров между тем не отметил, что бой породил скорее чувство горечи, чем радость на борту тех кораблей, которые участвовали в набеге. Когда на берег Шпицбергена был отправлен десантный отряд, нервы одного из моряков эсминца сдали, и он спрятался вместо того, чтобы присоединиться к отряду. С этим мириться было нельзя. На заключительном заседании трибунала несчастный моряк был приговорен к смертной казни и расстрелян прямо на квартердеке «Шарнхорста» в присутствии всего экипажа.

За бравадой скрывались и другие, более существенные реалии. Как «Тирпиц», так и карманный линкор «Лютцов» существовали как бы в одолженном времени. Они уже давно должны были быть поставлены в док для переоборудования и ремонта в Германии, и было принято решение, что «Лютцов» отправится домой 23 сентября. Но что произойдет с Боевой группой, если следом пойдет и «Тирпиц»? Тогда для нанесения «сокрушительного удара» по конвою, обещанного Дёницем Гитлеру, остается один «Шарнхорст». Мало кто мог рассчитывать на успех в этом случае.

Флотское начальство взвешивало все «за» и «против» в этой ситуации до тех пор, пока англичане не приняли решение за него. Рано утром 22 сентября 1943 года сигнальщики «Тирпица» заметили у бортов корабля два объекта, напоминавшие небольшие подводные лодки. Артиллеристы, которым удалось направить орудия вниз под достаточно большим углом, открыли огонь, были предприняты отчаянные попытки вывести стальной гигант из опасной зоны. Но все было тщетно. В 10.12 под килем корабля взорвались два мощных заряда.

«Два взрыва слева по борту с интервалом в 1/10 секунды. Корабль сильно трясет в вертикальном направлении и крутит между якорями то в одну, то в другую сторону»,

— такая лаконичная запись появилась в одном из дневников.

В действительности взрывы явились результатом одной из самых дерзких и успешных диверсий за время войны — атаки двух сверхмалых подводных лодок (midget submarines) — X6 и X7. Шесть таких лодок отбуксировали из Шотландии, потеряв две из них по дороге; лодки вывели в точку на некотором удалении от места стоянки «Тирпица». После героической борьбы двум из четырех оставшихся лодок удалось прорваться сквозь противолодочные сети и установить 8-тонные заряды из аматола под днищем линкора — вполне возможно, что помогли наброски карт и донесение, отправленные в Лондон после августовской поездки на велосипеде Торбьёрна Иохансена. «Тирпиц» остался на плаву, но был нанесен серьезный ущерб корпусу, энергетической установке и орудиям. Повреждения были настолько серьезными, что исключалась всякая надежда на то, что корабль сможет вернуться в Германию для ремонта; вместо этого были затребованы необходимые материально-технические средства и ремонтники, чтобы устранить повреждения прямо на месте. Таким образом, примерно в течение шести ближайших месяцев «Тирпиц» уже не мог участвовать в боевых действиях.

Генрих Мюльх об этом инциденте не упоминал в письме, отправленном Гертруде после взрыва, — не говоря уж о том, что все фотоаппараты были конфискованы. Он также написал, что треть экипажа отправлена в отпуск. К его разочарованию, он не оказался среди этих счастливцев, однако сообщал, что скоро и ему представится такая возможность.

«Это был лучший праздник в моей жизни… и это во многом благодаря тебе. Так что тебе не нужно беспокоиться. Как только смогу, я приеду опять… Если же отпуск домой окажется по каким-либо причинам невозможным, нам останется только ждать. Тебе — и мне».

В другой раз он писал:

«Сейчас поздний вечер, и я запер все ящики стола, чтобы не видеть никаких бумаг, напоминающих о войне. Снаружи так темно, что почти ничего не видно. С обеих сторон возвышаются темные и грозные горы, а над ними нависает закрытое облаками синевато-серое небо. Тут темнеет уже в пять часов вечера, и окружающая местность становится невидимой. В сумраке вечера море перестает блестеть. Трудно даже разобрать очертания крупных валунов на берегу. Море и небо сливаются воедино, так что видны только переменчивые оттенки серого цвета. Звезды светят совсем не так, как дома. Но если в облаках появляется разрыв, то высоко в небе можно увидеть северное сияние, которое напоминает колеблющееся покрывало. Деревья давно сбросили листья под напором осенних штормов, которые хлестали по фьорду. Вся зелень лета исчезла, и основной чертой ландшафта являются теперь эти мрачные горы… Судьбе угодно, чтобы мы больше не встретились в этом году. Однако жизнь продолжается, и после декабря всегда в конце концов наступает май. И тогда мы опять сможем подумать о празднике… А пока что ты должна помнить, что все время являешься для меня прекрасным источником радости, приносишь прежде всего чувство огромной любви и товарищества. Ты дала мне веру в прекрасное будущее, которое мы проживем вместе».

Фридриху Хюффмайеру, наконец, повезло. Вечером, накануне атаки лодок-малюток, он вывел «Шарнхорст» в Альта-фьорд, чтобы на следующий день провести артиллерийские учения. После нападения на «Тирпица» он быстро вернулся в надежное лоно Ланг-фьорда, после чего немедленно предпринял жесткие меры по обеспечению безопасности. А через три недели попрощался с «Шарнхорстом». Члены экипажа давно подозревали, что их капитан уговорил Дёница отправить линкор на Север только потому, что больше всего на свете он хотел получить Рыцарский крест. Так это было или нет на самом деле, но надежды Хюффмайера были перечеркнуты, потому что он получил звание контр-адмирала и был направлен на штабную работу в Берлине. 14 октября он приветствовал своего преемника — капитана цур зее Юлиуса Хинтце. Хинтце, которому был сорок один год, родился и вырос под Гамбургом. Будучи сыном мельника, он тем не менее всю жизнь мечтал о том, чтобы стать военным моряком.

«Это был приветливый, жизнерадостный и тактичный человек, с большим чувством юмора,

— вспоминает его племянница и крестница фрау Карин Вольтерсдорф. —

Еще ребенком он мечтал о морской жизни. Стены его спальни были обклеены изображениями кораблей. Он даже на рождественскую елку вешал модели фрегатов имперского военно-морского флота!»

Осенью 1918 года Хинтце поступил в Имперское кадетское училище, однако Первая мировая война закончилась до завершения курса обучения. Германия проиграла войну и была вынуждена подписать унизительный мирный договор. Будущее не сулило карьеры морского офицера, и поэтому 17-летний Хинтце с большой неохотой занялся банковским делом.

«Однако сухопутный образ жизни был не для него. При первой же возможности, которая представилась в 1920 году, он подал заявление о поступлении на новый военно-морской немецкий флот, который только начал возрождаться. Он был твердо намерен осуществить свою детскую мечту и стать моряком».

Вплоть до середины 30-х годов, когда Гитлер разорвал Версальский договор, на военный флот было наложено много жестких ограничений. Кораблей было мало, к тому же все они были устаревшими, так что перспектива карьеры была далеко не блестящей. Однако Хинтце жадно хватался за каждую представившуюся возможность — он прошел курс подготовки в морском училище (Marineschule Flensburg-Mürwik), затем, уже во время флотской службы, в 1920 году плавал на тральщиках, торпедных катерах и старых легких крейсерах «Аркона» и «Амазон», которые были построены еще до начала века и которые победители великодушно разрешили Германии сохранить. Первая возможность плавать на одном из новых кораблей представилась в 1932 году, когда Хинтце получил звание капитана-лейтенанта и был назначен командиром торпедной части 6000-тонного крейсера «Кёльн», спущенного на воду три года тому назад. Его последующие назначения были так или иначе связаны с сушей вплоть до 1938 года, когда он оказался на борту крейсера «Эмден» в качестве его капитана и штурмана. Через несколько месяцев, после обучения на курсах штабных офицеров в 1939 году, он был назначен штурманом новейшего тяжелого крейсера «Адмирал Хиппер» (водоизмещением 18 000 тонн), который был вооружен восемью 8-дюймовыми орудиями и развивал скорость до 33 узлов.

«Мой крестный очень любил семью,

— говорит фрау Вольтерсдорф. —

Он часто навещал мою мать и свою сестру, и я помню, как мы гордились им и радовались его [успехам] в карьере».

В звании фрегатен-капитана (капитана 2 ранга), начиная с 1940 года, Хинтце плавал по всем морям от Шпицбергена на севере и до Африки на юге, выполняя обязанности штурмана у двух капитанов — сначала у капитана цур зее Германа Хейе, а затем — у капитана цур зее Вильгельма Майзеля. Он получил опыт плавания в условиях свирепых ветров в Норвежском море, а также штормов и обледенения в Датском проливе. Крещение огнем произошло у норвежских берегов, во время немецкого нападения на Тронхейм 9 апреля 1940 года; в этот день «Хиппер» потопил английский эсминец «Глоууорм», который в ходе короткого и кровопролитного боя пытался протаранить крейсер. В декабре 1940 года Хинтце вновь оказался в центре событий, когда его корабль вступил в бой с британским крейсером «Бервик», что произошло во время первого выхода «Хиппера» в Атлантику. Немецкий крейсер получил повреждения, а корабль союзников затонул. Следующий рейд, который был предпринят в феврале 1941 года, оказался более успешным. Недалеко от Мадейры «Хиппер» натолкнулся на конвой, который шел без прикрытия; вскоре семь транспортов были пущены на дно, а еще три получили серьезные повреждения. Затем семь месяцев продолжалось докование в Германии, и лишь после этого Хинтце вновь вернулся в Арктику. «Хиппер» был в составе отряда, который в июле 1942 года вышел из Альта-фьорда для того, чтобы атаковать конвой PQ-17, однако атака не состоялась, потому что флотилия была отозвана обратно. В конце лета 1942 года Хинтце был повышен в звании и стал капитаном цур зее, его назначили командиром Экспериментальной торпедной базы в Эккерн-фьорде, недалеко от Киля; теперь у него за плечами были три драматичных года, заполненных захватывающими событиями. Они дали ему богатый опыт боевой службы на крупных кораблях, а это означало, что его временное пребывание в Эккерн-фьорде было лишь промежуточной остановкой. Осенью 1943 года Хинтце узнал, что назначен капитаном линкора «Шарнхорст»; он не сомневался, что на это назначение благословили его прежние командиры на «Хиппере» Хейе и Майзель; оба в настоящее время были произведены в адмиралы и направлялись на ответственную штабную работу. Хейе стал начальником штаба группы «Норд» в Киле, а Майзель — начальником штаба Главного командования Кригсмарине (Oberkommando der Kriegsmarine — OKM) в Берлине.

После этого назначения мечта всей жизни Хинтце осуществилась полностью. Вспоминая прошлое, Карин Вольтерсдорф рассказывает:

«Для него было большим счастьем — командовать одним из самых крупных и лучших кораблей военно-морского флота. Но он прекрасно понимал, что это — нелегкая задача, потому что знал о комплексе неполноценности Германии как морской державы и хорошо представлял трудности, связанные с его новой работой. Перед отъездом на Север он приехал к нам. Был холодный день октября 1943 года. Обычно наши встречи бывали веселыми и теплыми, но на этот раз мы прощались с ним, испытывая глубокую грусть. Мой крестный хорошо представлял, что его ждет, и это его совершенно не радовало».

Всего через три недели после прибытия Хинтце на военно-морскую базу в Альте произошло новое и очень неожиданное изменение в командном составе. Когда адмирал Оскар Кумметц обещал «воевать… и, если понадобится, то и умереть», ему разрешили вновь занять пост командующего эскадрой. Его деятельность в Норвегии, однако, была отнюдь не благополучной. Будучи командиром отряда, получившего задание оккупировать Осло в ночь с 8 на 9 апреля 1940 года, он умудрился утопить свой корабль «Блюхер» и с большим трудом спас себе жизнь, добравшись до берега каменистого островка в Осло-фьорде. Канун нового, 1942 года также был днем, который он хотел бы забыть. Теперь же, спустя восемь бездарно проведенных в Арктике месяцев, он просился в отпуск по состоянию здоровья, который и был ему предоставлен, а его обязанности исполнял контр-адмирал Эрих Бей — один из опытнейших капитанов эсминцев.

Потом прошел слух, что отпуск Кумметцу продлен, и это вызвало среди офицеров некоторое недовольство; особенно был недоволен напористый 43-летний командир 4-й флотилии капитан цур зее Рольф Иоханесон, которому впоследствии, в 1958 году, было суждено получить звание контр-адмирала и быть назначенным главнокомандующим Бундесмарине Западной Германии. Как и Кумметц, Иоханесон был морским офицером-ветераном, у которого за плечами была долгая и разнообразная по характеру служба, начавшаяся в 1918 году. За успехи, достигнутые в то время, когда он командовал бывшим греческим эсминцем «Гермес» в Средиземном море, в 1942 году его наградили престижным Рыцарским крестом. Спустя много лет Иоханесон писал:

«В сентябре 1943 года в Альте ходили слухи, что командующий Боевой группой не намерен проводить здесь зиму, в условиях нескончаемой ночи, а вместо этого на неопределенное время собирается продлить свой отпуск. Мне казалось невероятным, что он может бросить эскадру и превратить свой флаг в ничего не значащий символ. Поэтому я пригласил его на ужин на свой корабль и попытался с помощью своего помощника уговорить его остаться — но тщетно».

Свое разочарование Иоханесон выразил в дневнике следующим образом:

«Общее впечатление: эта плановая „замена командира“ очень напоминает то, что произошло 21 октября 1939 года».

Он имел в виду тот день, когда гросс-адмирал Редер отстранил от своих обязанностей Германа Боэма и других высших офицеров, в том числе и Кумметца. Когда Кумметц попросил Иоханесона вычеркнуть эту фразу, он отказался:

«Мне казалось, что я лишь констатирую факт, который скрывать бессмысленно. С другой стороны, важно намекнуть высшему морскому командованию о настроениях на фронте».

Реакции пришлось ждать недолго. Когда копия дневника попала в руки командующего группой «Норд» в Киле генерал-адмирала Шнивинда, тот холодно заметил:

«Рассматриваю это замечание… как чрезвычайно недостойную критику решений, принимаемых на высшем уровне. Считаю замечание совершенно неуместным и рекомендую командующему флотилией обратить на него внимание».

После этого недовольное ворчание прекратилось, и 9 ноября 1943 года Кумметц покинул Альту. В его прощальном обращении говорилось:

«Начиная с сегодняшнего дня, я передаю ответственность за Боевую группу в руки контр-адмирала Бея на тот срок, пока буду находиться в отпуске и в распоряжении главнокомандующего флотом. Оглядываясь назад, я могу лишь сожалеть, что тем высоким надеждам, которые мы связывали с Боевой группой, когда я вернулся на Север в марте 1943 года, не было суждено сбыться в полной мере. Однако вполне возможно, что само присутствие Боевой группы исключило необходимость атаковать конвои, поскольку наш противник не желал или не мог отправлять эскорты, что как раз и было обусловлено нашим присутствием».

В заключение он писал:

«Мне бы хотелось также выразить надежду, что намерение применять надводные корабли против врага проявится и в том, что те корабли, которые в настоящее время используются как учебные, и/или корабли, выведенные из строя, также будут направлены на Север и присоединены к Боевой группе. Это значительно усилило бы ее [группы] мощь к моему возвращению. Необходимо также, чтобы ремонтные работы на флагмане „Тирпице“ завершились до 15.3.44. Без этого корабля Боевая группа не будет представлять реальной силы».

Никто не осмеливался говорить об этом открыто, но каждому было ясно, что имел в виду Кумметц. Он шел в отпуск лишь потому, что не верил в возможность боевых действий до тех пор, пока не будет отремонтирован «Тирпиц», т. е. не раньше зимы 1944 года. Таким образом, Бей и Хинтце фактически оказались как бы в роли чернорабочих и были обречены на то, чтобы заниматься ремонтом во время полярной зимы и ждать возвращения Кумметца.

Осенью 1943 года единственными немецкими соединениями, которые продолжали боевые действия в Баренцевом море, были подводные лодки. Под общим руководством Дёница в течение всего 1943 года происходило постепенное расширение сети баз в северной Норвегии. Уже 18 января была введена новая должность — командующего всеми операциями подводных лодок в Арктике. Новый командующий (Fürer der Unterseeboote Norwegen — FdU Norwegen) организовал свой штаб на борту бывшей яхты Гитлера «Грилле», которая стояла в гавани Нарвика рядом с конфискованным норвежским туристским судном «Стелла Поларис»; было также несколько танкеров и вспомогательных судов. Командиром новой флотилии подводных лодок был назначен весьма опытный и многосторонний торпедист, 44-летний капитан цур зее Рудольф Петерс. Ранее он был заместителем командира линкора «Гнейзенау» и командиром 21-й флотилии подводных лодок, базировавшейся на Балтике, в Мемеле, где будущие капитаны подводных лодок проходили подготовку по артиллерийскому делу. Несмотря на неоспоримые достоинства Петерса, его поддерживали не все.

«Петерс привык к большим палубам. Он не из наших, не подводник и не обладает необходимым опытом. Он не имеет представления о том, как вести боевые действия в подводных условиях, и не понимает, что для этого нужно»,

— так рассуждал один из капитанов подводных лодок, которым удалось выжить после войны в Арктике, Ганс-Гюнтер Ланге, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями к Железному кресту, которым он был награжден за успехи, достигнутые им как командиром подводной лодки U-711 в Баренцевом море.

«Наиболее серьезной его ошибкой было желание контролировать до мелочей все, что происходило на борту подводных лодок. Он вызывал нас по радио, желая узнать наше местоположение. Приходилось постоянно всплывать, чтобы ответить на запрос. Мы предпочитали тихо лежать на грунте и прислушиваться к шуму кораблей противника, однако Петерс чуть ли не ежечасно пересчитывал нас. Это была совершенно неправильная тактика. Мы жаловались, но он упрямо стоял на своем. Ему просто не хватало знаний».

Несмотря на то, что капитаны подводных лодок его не принимали, Петерс тем не менее проводил боевые действия. В течение двух первых лет войны немецкие «волчьи стаи» выходили на охоту из Киркенеса, их плавучей базой было конфискованное китобойное судно «Зюдмеер». По приказу Петерса роль «Зюдмеера» была передана другому конфискованному судну — 5000-тонному пароходу «Блэк Уотч», ранее ходившему на линии «Фред Ольсен». Вскоре после Нового, 1943 года «Блэк Уотч» перевели в Хаммерфест, и там он был пришвартован между двумя новыми пристанями в заливе Фюгленес — отсюда было всего около 200 метров до дома, в который переехали родители автора после свадьбы в 1938 году. «Блэк Уотч» предоставлял бытовые удобства, нужные экипажам подводных лодок, — можно было помыться и постирать белье, обеспечивалось хорошее питание и, что немаловажно, существовала возможность отдохнуть после утомительного патрулирования, которое могло продолжаться сорок суток и даже больше.

«Это было роскошное судно. Казалось фантастикой, что после изматывающего патрулирования можно было отдохнуть на его борту — пойти в сауну, почистить одежду, посмотреть кино и хорошо поесть»,

— вспоминает Петер Юнкер, радист подводной лодки U-716.

Со стороны города стояло грузовое судно «Адмирал Карл Херинг», загруженное торпедами и боеприпасами. Командиром этой передовой базы, получившей название U-boat-Stützpunkt Hammerfest, был назначен капитан — главный инженер Фридрих Вальтер Мюллер. Ланге вспоминал:

«Мюллер был уже в годах, и его не очень радовала шумная компания молодых парней на борту. Служба [на подводных лодках] требовала от людей многого и была опасным делом. В море нельзя было расслабиться ни на минуту — на спиртное был наложен строжайший запрет. Поэтому моряки предпочитали накапливать свой паек на берегу, так что к концу сорокадневного патрульного плавания набиралось несколько литров. От выпивки, конечно, не воздерживался никто. Однако этими запасами нельзя было воспользоваться, если кто-то не возвращался из плавания, — они подлежали уничтожению. Так что иногда на борту царило чрезмерное веселье, что вовсе не нравилось Мюллеру».

Едва база «Блэк Уотч» пришвартовалась за противолодочными сетями в январе 1943 года, как из патрульного плавания вернулась первая подводная лодка. Это была лодка U-255, а командовал ею знаменитый Рейнхард Рехе. Когда Рехе получил назначение в Арктику, ему было всего двадцать шесть лет, однако он быстро проявил выдающиеся способности, командуя лодкой в режиме свободного плавания; говорили, что он был одним из тех, кто готовил уничтожение злосчастного конвоя PQ-17. В течение одной июльской недели он потопил у Новой Земли не менее четырех транспортов, шедших в составе одного из конвоев. Он мог быть и великодушным. Когда было потоплено судно «Джон Витерспун» типа «Либерти», он подошел к спасательным шлюпкам и раздал находящимся в них морякам воду, коньяк и сигареты. Имея за спиной такую базу, как «Блэк Уотч», в феврале и марте 1943 года он продолжал атаковать любой попадавшийся на глаза корабль союзников; с небольшими промежутками были последовательно потоплены советский ледокол «Малыгин», пароход «Уфа» и три американских транспорта — «Грейлок», «Экзекутив» и «Ричард Бланд». Последний из них был новейшим судном типа «Либерти», Рехе преследовал его до самой Исландии и потопил вторым торпедным залпом. 17 марта он получил благодарность фюрера за то, что всего за шесть месяцев потопил более десяти вражеских судов. Он был награжден Рыцарским крестом Железного креста и впоследствии оказался в штабе Рудольфа Петерса в Нарвике.

Рехе принадлежал к той породе, которая уже вымирала, — к контингенту победоносных капитанов-подводников Третьего рейха. Бесспорно, это была элита немецкого военно-морского флота. Они помнили те «счастливые времена», когда в море плавало много беззащитных судов. Тогда союзникам не хватало кораблей для организации эскортов, к тому же они еще не научились противостоять «волчьим стаям». В Баренцевом море командиры подводных лодок долго могли делать с конвоями все, что хотели. Это были люди вроде тридцатилетнего Зигфрида Стрелова, который, командуя U-435, потопил тринадцать судов с общим грузом свыше 57 000 тонн и еще осенью 1942 года был награжден Рыцарским крестом; Гюнтера Зайбике, которому было столько же лет, его U-436 торпедировала восемь кораблей союзников; 27-летнего Макса-Мартина Тайхерта, командира U-456, потопившего семь судов и нанесшего катастрофические повреждения крейсеру «Эдинбург», который вез 5 тонн золота; изысканно воспитанного Хайнрика Тимма, пристрастием которого было заводить пластинки с классической музыкой и передавать ее по системе внутренней связи U-251.

Все они были молоды и имели право носить на шее Рыцарский крест, закрепленный на шелковой ленте. Однако их время было на исходе. Превосходство постепенно переходило к союзникам — проводилась широкая кампания с использованием самолетов и эсминцев, объединенных в группы охотников-истребителей (hunter-killers); появились радарные установки, работавшие на 10-сантиметровых (фактически 9,7-см) волнах; средства радиопеленгации (HF/DF-huff/duff), оперативные данные «Ультра». Многим из тех 180 подводных лодок, которые составили компанию U-255 на базе в Хаммерфесте, в течение двух последующих лет было суждено найти могилу на дне Баренцева моря.

«Перемена произошла в 1943 году. Мы оказались обороняющейся стороной. Эсминцев сопровождения становилось все больше, к тому же и действовали они более умело. Как только вы выпускали торпеду, уже можно было ожидать хорошо скоординированной атаки. У нас были колоссальные потери»,

— рассказывает Ланге.

В Баренцевом море после приостановки проводки конвоев в 1943 году наступил период относительного затишья. Подводным лодкам было нечего делать, и они выполняли другие задачи. Устанавливались метеобуи, метеорологические экспедиции были высажены на Шпицбергене, островах Медвежий и Хопен, а Карское море было заминировано далеко на восток.

Атлантический океан по-прежнему оставался важнейшей территорией для охоты, но здесь все шло к развязке. Ряд крупных боев с конвоями в мае 1943 года практически предопределил исход борьбы с подводными лодками в Атлантике в пользу союзников. За короткий срок, в течение нескольких недель, было потоплено двадцать пять немецких подводных лодок, в том числе и та, на которой служил один из двух сыновей гросс-адмирала Карла Дёница. После этого гросс-адмирал решил, что требуется время для размышлений, и, соответственно, отозвал свои «волчьи стаи» с конвойных трасс, связывавших Канаду и Англию.

В Нарвике капитан цур зее Петерс неоднократно обращался с просьбой прислать в Арктику подкрепления, поскольку он считал, что проводка конвоев в Россию скоро возобновится, однако Дёниц предпочитал выжидать и не принимал никакого решения. 14 сентября 1943 года Петерс приказал своим подводным лодкам создать новую линию патрулирования к югу от острова Медвежий, но оказалось, что в его распоряжении имеется всего две лодки — этого было совершенно недостаточно, чтобы закрыть такой пустынный участок океана. Это побудило его дать небольшой группе оставшихся подводных лодок название «Железная борода» (Gruppe Eisenbart); название вызывало довольно двусмысленные ассоциации, потому что Железной бородой называли легендарного врача, пользовавшегося сомнительной репутацией. Но это название уже всегда теперь будут связывать с островом Медвежий и грядущим сражением у мыса Нордкап.