Отправляясь в Святую Землю, Франциск оставил двух братьев замещать себя: брата Маттео из Нарни и брата Григория из Неаполя.

Первому надлежало не покидать Порциунколы, чтобы принимать вступающих в орден, второму — посещать разные общины и смотреть за тем, чтобы соблюдалась святая дисциплина.

Однако весьма скоро начались нестроения, позднее усилившиеся из-за ложного слуха о смерти Святого.

О характере этих нестроений было немало споров, особенно среди современных биографов; строились самые вольные гипотезы и предположения.

Меж тем сведения крайне скудны.

Джордано да Джано в своей «Хронике» выражается так: «Орден в нестроении, он раскалывается и рассеивается».

Очевидное преувеличение.

Но если эти слова употреблены, то основанием, без сомнения, послужили некоторые споры: по поводу поста, который предлагалось сделать более суровым; по поводу попыток некоторых священников вмешаться в руководство монастырями кларисс — вопреки праву, закрепленному Церковью за братьями; и, особенно, по поводу намерения Джованни делла Каппелла основать новое монашеское братство, отколовшись от ордена.

В отсутствие Франциска, умеющего духом своим все удерживать в равновесии, эти споры, а также, может быть, еще какие-то мелочи, касающиеся дисциплины, накалили страсти. Лучшим братьям происходящее представлялось если не изменой францисканству, то, по крайней мере, помехой апостольской проповеди и личному совершенствованию.

Один из таких братьев, некто брат Стефан-простец, погрузился на корабль и, застав Франциска в Сан Джованни д'Акри, рассказал ему, что происходит в Италии и поторопил его с возвращением.

Известия обеспокоили Святого, и он пустился в обратный путь, взяв с собой брата Илию, Пьетро Каттани, Чезарио да Спира и некоторых других братьев.

Они высадились в Венеции в первых числах августа 1220 года. Франциск был очень слаб. Убийственный ближневосточный климат подорвал его здоровье.

Начиналась болезнь глаз, которую он нес как тяжкий крест до самой смерти; желудок почти не удерживал пищи.

К этим физическим страданиям прибавились и нравственные. В Болонье он обнаружил, что братья постороили себе каменное жилище, простонародьем называемое «дом братьев», и открыли Богословскую школу.

Поначалу душа Франциска восстала против этого и он приказал всем братьям, включая больных, выйти из этого дома, но потом, узнав, что братья жили там не как владельцы, а как гости кардинала Уголино, успокоился и позволил им снова туда войти.

Он боялся науки. Не сама она своим содержанием внушала ему страх: он чтил и уважал теологов. Но опасался при этом, что наука убьет святую простоту и пробудит беса гордыни в душах его детей. Однако он без колебаний разрешил преподавать священную науку, когда его попросил об этом Антоний Падуанский.

До Центральной Италии Франциск добрался верхом, ибо по болезни не мог иначе.

Папа Римский с его окружением находились в это время в Орвьето, и там Святой вновь встретился с кардиналом Уголино.

Вместе они обсудили дела ордена и приняли необходимые меры против возникших нестроений. Упразднялись привилегии, данные некоторым монастырям кларисс, возбранялось основание нового монашеского братства, до предстоящего в сентябре капитула откладывалось регулирование положений о постах, принятых в отсутствие Святого.

С другой стороны, чтобы ограничить странствия иных братьев, напоминающие бродяжничество, было решено, что для новопоступивших в орден устанавливается год послушничества, как в других орденах, и что все братья должны испрашивать у начальствующих позволения удалиться от места обитания.

***

Праздник св. Михаила Архангела 1220. Перед собравшимся капитулом изнемогающий от физических страданий Франциск в глубоком смирении отказывается от руководства орденом. Вместо него избран Пьетро Каттани. «Отныне я умер для вас: но вот Пьетро Каттани, которому как вы, так и я обязаны послушанием».

На самом деле главой ордена остается Франциск. Орденом как организацией руководит другой, но Франциску вверяют свою совесть его дети и хлебом его примера и его святости питают свою душу.

Пьетро Каттани недолго управлял орденом. 10 марта 1221 года сестра смерть взяла его к себе в Порциунколе и святая его душа перенеслась в рай.

Нужен был новый глава, и этим озаботился следующий капитул, состоявшийся на праздник Пятидесятницы.

Уголино занятый неотложными обязанностями, прислал вместо себя кардинала Раньери Капоччи; увещевание, с которым Франциск обратился к присутствующим, основывалось на тексте из Писания: «Благословен будь Господь Бог мой, Который ведет душу мою в сражение».

Со смирением воззвав к Духу Святому, чтобы споспешествовал в избрании нового викария, остановили выбор на брате Илие.

Все его знали.

Отличаясь выдающимся умом и силой воли, этот человек основал миссию в Святой Земле, хотя климат там много тяжелее, чем в других местах, где миссионерам удалось закрепиться только после неудач и гонений; брат Илия, в отличие от них, медленно, но прочно утвердился на выделенной ему территории.

Избрание брата Илии оказалось промыслительным.

Он способствовал распространению и утверждению францисканства как мощной силы, благодаря чему произошел духовный переворот, определивший облик истории на все последующие века.

На этом капитуле вновь встал вопрос о миссии в Германии, имевшей столь печальный конец в 1217 году.

Слово брата Илии было столь убедительным, что девяносто братьев вызвались снова попытать счастья под руководством брата Чезарио да Спира.

Вместе с другими на этом торжественном собрании присутствовал и никому не известный португальский брат.

Жажда мученичества привела его в Марокко, где он желал состязаться в подвиге с пятью францисканцами, замученными за веру, но долгая болезнь вынудила его отплыть на родину.

Однако из-за жестокой бури корабль пристал к берегам Сицилии, а не Португалии, что, видимо, отвечало тайному замыслу Провидения.

Шаг за шагом, перемещаясь на север, юноша достиг города Ассизи в надежде познакомиться со святым Основателем.

Желание его сбылось, но никто им особо не заинтересовался, никто не обратил на него внимания. Его отметил лишь брат Грациано, провинциальный министр Романьи: узнавши, что юноша имеет сан священнослужителя, он попросил его, если тот другого не умеет, служить хотя бы мессу для собратьев, живущих в скиту в Монтепаоло.

Это была свеча под сосудом. Но вскоре, поставленная на подсвечник, она озарит мир ослепительным светом.

Его имя: Антоний Падуанский.