Глава 1

Мы ехали довольно долго, пока колонна снова остановилась. Найданов подошел к моей «шишиге» и замахал руками, призывая меня идти за ним. Ну, надо, так надо!

— Что случилось, — спросил я Андрея уже на ходу.

— Совещание, — коротко ответил он. — Тебе отдельную задачу поставят.

Ну, что ж! Наверняка ничего нового. Опять с кем-нибудь в паре.

Однако он ошибся. Хотя, действительно, основная часть батальона пошла вперед, а малая часть — свернула влево. Но, как я отнюдь не предполагал, в эту малую часть вошли не только мои расчеты, но вся наша минометная батарея целиком. А еще — танк, и рота Урфин Джюса. И часть комендантского взвода. И командир всего этого воинства — Молчанов.

Через пару километров дорога пошла вниз, и вскоре мы оказались у бывшей фермы. Судя по постройкам, раньше здесь был коровник. Вообще, место оказалось красивое. Совсем рядом бежала широкая горная река, через которую был переброшен солидный мост. Он упирался в соседнюю гору, а дальше по горе бежала тропинка. Слева от нас в реку впадал быстрый, шумный и очень мутный ручей. За спиной тоже были горы…

Короче, мы оказались в небольшой, но довольно живописной долине.

— Все, — прокричал нам Игорь. — Приехали. Занимаем позиции. Давайте, давайте! Не тормозите!

Да мы и не тормозили.

Перед фермой, с той стороны, откуда мы спустились, располагалась какая-то ровная площадка, где под слоем земли еще можно было разглядеть и правильно уложенные кирпичи, и даже бетонные плиты. Эта площадка резко обрывалась, и внизу было что-то похожее на боксы, только без крыши. Вполне естественно, что именно в эти «боксы» мы и загнали все наши «шишиги». А вот пехота пошла-таки окапываться…

Молчанов со своими бойцами из комендантского взвода ушел внутрь фермы… Танкисты зашли в какой-то маленький аккуратный домик, стоявший на небольшом отдалении от основных построек.

А еще при спуске в долину, справа от основной дороги, по которой мы сюда добрались, туда — вверх, в гору, я заметил несколько обычных жилых домов. И судя по дыму, который шел из трубы, вполне обитаемых. Конечно, заметил этот факт не я один. Как только водители наших «шишиг» загнали свою технику на «стоянку», они все, возглавляемые, естественно, Армяном, отправились туда.

Найданов то ли видел это, то ли нет… Я видел, но мне и в голову не пришло их остановить. С какой стати? Если они на кого и нарвутся, то беда небольшая. Они знают, на что идут, не маленькие. И чем раньше противник себя обнаружит, тем лучше будет для остальных. Цинично, зато практично.

Я вытащил фляжку, чтобы напиться… И расстроился. Воды не было. Имеется в виду, не было хорошей, чистой воды, которую я недавно туда заливал. Вода же из ручья и реки меня не очень прельщала. Я слишком хорошо помнил, как болел живот у меня еще совсем недавно.

Я осмотрелся по сторонам. Невдалеке бежал ручей. К нему я и пошел. Ну да, вода мутная. Но, во-первых, я надеялся, она отстоится, а, во-вторых, у меня были специальные таблетки для обеззараживания воды. Немного — штук шесть. Я решил, что сейчас самое время начать их использовать. А потому набрал во фляжку воды и кинул туда одну таблетку. Мне казалось, что на такой объем, по инструкции, больше и не надо.

Пить сразу я, конечно, не стал, а решил, как обычно, прогуляться и осмотреть окрестности. Вдруг что интересное попадется?

Попался мне Найданов. Я, на всякий случай, (не зная — видел он или нет), сказал ему, что водители ушли за добычей.

— Я знаю, — махнул он рукой и быстрым шагом направился к зарослям. Я подумал, что ему сейчас не до водителей, и не до чего вообще. Вот облегчиться…

Минометы мы последнее время ставили очень быстро. Стрелять предполагалось с полупрямой наводки — это для моих «подносов», а «Васильки» стрелять могли и по прямой. Так как наведение на цель теперь от общей точки наводки не зависело, то каждый миномет представлял собой отдельную боевую единицу, которая могла вести огонь совершенно самостоятельно. Строго говоря, наша батарея могла вести стрельбу сразу по шести разным целям.

Это было хорошо. Плохо то, что полупрямая и прямая наводка, само собой, предполагает, что мы противника видим. А это значит, что и он видит нас! И тут уж — кто скорее выстрелит! А в этом компоненте мы проигрывали. И сильно. Мина летит долго — траектория у нее крутая. Пока она до врага долетит… Тот в нас уже много раз может выстрелить. И вполне возможно — удачно.

Я поежился, но тут же выбросил все это из головы. Если постоянно об этом думать, то с ума сойти можно.

Вместо этого я пошел посмотреть ферму.

Да, конечно, ничего особенного. Ферма как ферма. В школе, когда у нас был по плану общественно-полезный труд, много раз на таких работал. Стойла для коров с двух сторон, посредине канава, куда из стойла, по идее, должны стекать навоз и моча, (пол там сделан слегка под наклоном). В этой канаве, насколько я помнил, должны быть металлические лопасти — скребки. Включался двигатель, эти скребки начинали двигаться, и выволакивать навоз из фермы наружу — за пределы коровника. А оттуда его уже должны были забирать и вывозить на поля.

Я заглянул в канаву. Так точно! Вот они — родимые. Здесь, на месте. Все, как положено. В этот момент в коровник зашел Игорь. За ним шествовал Бессовестных, и что меня поразило — Косач! Как я мог его прозевать? С кем он сюда приехал?

Ну, прозевал, так прозевал. Я же ведь и не выглядывал его специально.

— Что это? — спросил белорус, показывая на старые ржавые скребки.

— Эх ты! Горожанин! — сказал я с сарказмом. — Наверное, думаешь, что булки на деревьях растут?

Пока Косач надувался, чтобы веско и остроумно ответить, (чтобы я утопился от горя и зависти прямо здесь — в этом дерьме), я успел объяснить, зачем все это нужно.

Замполит не нашел ничего остроумного, и просто обозвал меня «деревней». Я не обратил на это никакого внимания. Меня такое сравнение не обижает. Мои деды все были из хуторов и станиц, и мать с отцом тоже. Почему я должен обижаться? Меня они вполне устраивают, и мое казачье-крестьянское происхождение меня не смущает.

Я и сам люблю в земле ковыряться: сажать что-нибудь, поливать, урожай собирать. Сначала меня заставляли, конечно, а потом и сам втянулся. Земля — это же… Она же… Короче, не люблю я жить на асфальте. Мне почва нужна под ногами, деревья, цветы…

— Не нравиться мне вот это все, — задумчиво сказал Молчанов, осматривая с другой стороны фермы противостоящую нам гору. — Мы же оттуда как на ладони видны. Да и мост этот целый… Может взорвать?

Этот вопрос неожиданно был обращен ко мне. Я помолчал, давая понять, что думаю — мне хотелось дать рассудительный ответ.

— Хорошо бы, — проговорил я, — но не стоит. Потом шуму будет! Что мы единственные мост взорвали, сообщение местное прервали.

— Да ну и хрен с ним, — вмешался Урфин Джюс.

— У нас, а как минимум — у Игоря — будут большие неприятности, — я уперся.

— Ладно, — решил, после минутного колебания, Игорь. — Пойду к танкистам, скажу, чтобы взяли мост под прицел. И в случае чего, сразу же его взорвали.

— Вот это разумно, — обрадовался я такому удачному решению. — И ломать ничего не надо, и мост под контролем.

Молчанов наморщил лоб.

— Кстати, насчет контроля, — он указал пальцем на Бессовестных, — у моста пост сделали?

— Да, — ответил Урфин Джюс. — Там окоп отрыли на двух человек. Сидят. Один с пулеметом.

Мы все одновременно посмотрели в указанном направлении. Действительно, и бойцы маячили, и пулемет было видно.

— Пойдем со мной, кипяточком угощу, — похлопал меня по плечу Игорь. — А кстати, где этот щеголь?

Щеголем он почему-то называл Найданова. Не знаю почему. Конечно, для баб Андрей был смазливым… Но щеголь?.. Одевался он как и все…

— У него с животом что-то, — ответил я. Я не был в этом уверен, но иногда маленькая ложь помогает избежать больших вопросов. И действительно: Игорь усмехнулся, но о Найданове больше ничего не говорил.

Мы завернули за угол. Там был отдельный вход. За входом — направо — дверь в маленькую комнату. Раньше, я думаю, там располагался какой-нибудь учетчик. А может — это бывшая комната отдыха скотников и доярок. Сейчас же здесь была ржавая, но целая, железная кровать, старый, ободранный, покрашенный в четыре разных цвета стол, две колченогие табуретки и буржуйка.

Но печку принесли наши. Этого не здесь нашли. Она, судя по всему, горела уже давно, в помещении было довольно тепло, а на столе стоял горячий чайник. Здесь суетился и все куда-то порывался Турок.

— А он что тут делает? — удивленно спросил я.

— Вася отдал, — ответил Игорь. — Сказал, что ему и Вани хватит.

Турок осклабился, но промолчал.

 

Глава 2

Чай был слабым, конечно, почти не сладким, зато горячим. Теперь я, в принципе, мог представить себе, почему в революцию говорили «побаловаться кипяточком». Даже такой чаек, который я дома вряд ли стал бы пить, будучи горячим, доставлял немалое удовольствие. Удовольствие от того, как тепло проходит вниз по горлу, пищеводу, и разливается внутри.

Разговаривать особо было не о чем. Сегодня как-то не особо словоохотливым оказался и замполит Косач. Побурчал что-то себе под нос, и успокоился. Видя, что, в общем-то, на меня больше особо никто внимания не обращает, я поставил пустую кружку на стол, и тихо ушел.

На нашей батарее царило оживление. Я услышал рев Армяна, и сразу сообразил, что «конкистадоры» вернулись. Судя по беготне и крикам, они вернулись не с пустыми руками. И точно. Команда водителей принесла мешок картошки, несколько кочанов капусты, немного моркови и лук с чесноком. Я не стал спрашивать, где они это взяли. Я только спросил у Армяна:

— Что, сами отдали?

Армян хитро усмехнулся:

— Мы были очень убедительны. И много не просили… Мы же не последнее забираем.

Пока я разговаривал, бойцы уже занялись приготовлением еды. Они взяли большую кастрюлю, процедили через какую-то холстину воду из реки, и начали ее кипятить. Нарезкой овощей руководил Восканян.

Я заметил, что отношения между двумя частями нашей батареи стали потихоньку налаживаться. Во всяком случае, щи они пытались сварить вместе.

На мой взгляд, потепление началось после того, как водителем стал у меня Армян. Волей — неволей, общаясь со своими пассажирами, он привык к ним. Потом втянулся в диалог, нашлись общие точки соприкосновения… Что между ними было противоположного? Да, по большому счету, ничего.

А, что ни говори, Армян и в своей батарее авторитетом обладал немалым. В результате он и стал тем мостиком, через который командиры расчетов начали более-менее общаться. За сержантами потянулись рядовые… И сейчас картошку вместе чистили и Данилов, и Рамир, и Папен, и Волобуев. А командовал ими хитрый повар Восканян.

Щи получались, наверное, хорошие. Но не было самого главного — не было мяса.

— Они, наверное, всю живность попрятали, — мрачно объяснял сей факт окружающим Зерниев. — По-моему, там и куры, и скотина есть. Но они, падлы, как нас увидели, когда мы еще ехали, то все в лес угнали.

— Волки сожрут, — меланхолично заметил Джимми Хендрикс.

— Кого сожрут? — не понял Зерниев.

Джимми помолчал, улыбнулся.

— Тебя!! — заорал он. — Тебя сожрут!!… Ну, конечно, скотину волки сожрут, кого еще?

— А они тут есть, волки-то? — спросил его Ослин.

— Места дикие, — ответил Джимми. — Наверняка есть. Не может быть, чтобы не было.

Я же молча развернулся, и отправился обратно к Молчанову. Однако мне нужен был вовсе не Игорь, а как раз наоборот — Турок.

— Турок, — спросил я. — У тебя мясо есть?

— Откуда, — замахал он руками. — Откуда у меня мясо?

— Жаль, — вздохнул я. — У нас бойцы щи варят. А мяса нет.

Я отвернулся, подождал реакции, (ее не последовало), и ушел.

Однако я совсем не удивился, когда заметил Турка, о чем-то договаривающегося с Восканяном. Ну и о чем он мог говорить? Что у них было общего, кроме желания хорошо пожрать? Я угадал. Конечно, не свежатина, но и сушеное мясо для щей — вовсе не плохо! Во всяком случае, мясной вкус будет обеспечен.

В «шишиге» у Зерниева еще оставался почти мешок ржаных сухарей, который как раз со щами и пошел на «ура». Я замочил в своем котелке четыре сухаря, подождал пока они набухнут… И съел все это сказочное блюдо с чесноком. Давно у меня не было такого хорошего ужина.

Конечно, я понимал, что завтра опять, скорее всего, придется или положить зубы на полку, или питаться тем, что нам выдал старшина — один сухпай из расчета на трех человек коробка. Но это завтра. А сегодня я был очень доволен — сыт, обогрет, добродушен. И даже вошь как-то неожиданно успокоилась. Притихла.

Я заснул.

 

Глава 3

Это было что-то новенькое. В наше расположение стремительно, можно сказать — почти бегом, двигался седобородый аксакал — в неизменной чеченской папахе. Белая борода развивалась на ветру, как у старика Хоттабыча, ноги скользили по камням, палкой он махал как дубиной, и вид у него был довольно грозный.

Но он был один. Оружия у него я не разглядел. На шахида — смертника он тоже не очень смахивал.

Бойцы смотрели на него удивленно, но без страха. Чего ему у нас понадобилось?

Первый, кто остановил старика, оказался Найданов. Чеченец что-то быстро втолковывал нашему комбату, лицо у Андрея стало вытянутое и какое-то удрученное, он повернулся, и вместе со стариком они пошли к ферме. «Наверное, к Игорю», — решил я, — «а куда еще? Но что же ему у нас надо?»

От нечего делать я принялся гадать. Версия первая — он хочет сообщить нам о приближении противника. Бред! С какой радости? Он — нам. Вот наоборот — это возможно, это реально. Скорее всего, он о нас и так уже чехам доложил.

Вариант второй. Пришел рубиться из-за реквизированных продуктов. Реально? Ну, так… Все-таки сомнительно. Из-за этого так спешить, спотыкаясь и падая?… Тоже вряд ли!

Ну, так что?

Всеобщее, не только мое, любопытство подогрелось еще сильнее, когда я увидел, что Молчанов, Косач, Турок, два стрелка и чечен заняли МТЛБ и резво укатили по направлению к жилым домам.

Я пошел к Найданову. К нему же быстрым шагом уже приближался Урфин Джюс.

— Слушай, Андрюха! — спросил я. — Чего стряслось-то?

— Да дед примчался как ошпаренный. Говорит, сноха беременная, и из нее кровь пошла и хлещет. Все испугались, врачей-то нет! К кому бежать? Вот отправили деда к нам. Он думал, у нас медик есть… Но хоть отвезем к врачам.

— Слышь, — задумался я. — А ты уверен, что это правда? Может, дед заманивает? За экспроприацию мстит…

— Да Игорь тоже не уверен, конечно. Гранат набрал, на всякий случай. Сказал — мы услышим. Тогда надо будет выручать.

Мы с Андреем посмотрели на Урфин Джюса. Он пожал плечами:

— Я всегда готов. У меня вся техника на ходу.

— В крайнем случае, танк подключим, — это уже я сказал.

Но все обошлось. Через несколько часов Молчанов вернулся, как говорится, усталый, но довольный.

— Сдали овцу в больницу.

— Вы что же — прямо в поселок заезжали? — спросил я с удивлением.

— Ну да, — сказал Молчанов, и сделал выразительное лицо. — Ну а что сделаешь? Она уже кончается. Белая как мел. Стонет, глаза закатила… Пришлось ехать. Влетаем в село, спрашиваю у местного кикела — «Где больница»? Он, типа, не понимает! По-русски. Я ему говорю — «Там женщина ваша рожает! У тебя, гад, совесть есть?». Проникся! Рукой показал. Подъезжаем, разворачиваемся. Бабы какие-то врассыпную. Наверное, думали, мы сейчас стрелять будем! Идиоты! Ну, вытащили эту кикелку, сдали врачихе на руки. Короче, пусть теперь голову ломают. Это уже не наше дело… И быстренько, быстренько назад.

— Даже пожрать ничего не взяли! — неожиданно влез в беседу Турок.

— Чего!! — развернулся Игорь. — Ты чего тут делаешь?!!

Турок стремительно исчез из виду.

— Бывает… — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Слушай, Игорь, пойдем хоть кипяточком побалуемся, а?

— Ну, ты вечно голодный! — покачал капитан головой. — Корми тебя… Пои тебя…

— Да ладно тебе! — засмеялся я. — Не еды, заметь! А просто кипятка. Уж Турок-то небось приготовил!

— Ладно, — сказал Игорь, — пойдем, сирота!

Однако этот день оказался приятнее, чем я мог подумать. Не успели мы дойти до фермы, как нас перехватили танкисты. Вообще-то, конечно, им был нужен Молчанов. Но так как я оказался рядом, то они пригласили к себе в гости и меня. Зачем отказываться? Я пошел.

Танкисты заняли небольшой аккуратный, отделенный от фермы дорогой, домик. Со стороны моста он был закрыт деревьями, какой-то давно разрушившейся кирпичной оградой, с торчащими из нее ржавыми металлическими штырями. Внутри картина заброшенности и разрушения была не менее заметна.

В первой комнате у окна находился стол-тумба с выломанной дверцей. Вторая болталась на одной петле. За столом — на подоконнике — валялась кем-то давно брошенная и забытая мыльница. Стекло в окне было целое, хотя страшно грязное, с разводами паутины. Некоторые доски из пола были выломаны.

— Топите? — кивнул на них Игорь.

— И мы топим, и до нас кто-то уже выломал, — ответил один из танкистов. — Не мы первые здесь перекантовываемся.

Во второй комнате стояла довольно крепкая пружинная кровать. Некоторые шарики на ней еще даже блестели. Сбоку, у стены расположился шкаф с выломанными дверцами. Одна из дверей стояла тут же, прислоненная к стенке. Это была очень полезная и важная дверца: на ней сохранилось небольшое зеркальце.

В этой комнате часть стекла была выбита, а вместо него вставлена, как обычно, фанера. Потому в помещении царил, можно сказать, полумрак. (Тем более что за окном было очень пасмурно). Тем не менее, я взглянул в зеркальце, и увидел какое-то серое, бородатое лицо с красными глазами, сухими губами и желтыми зубами.

В ужасе я отшатнулся: «Неужели это я!?».

Да, я. И ничего удивительного. Я уже сам давно забыл, когда последний раз чистил зубы, брился, умывался…

Хотя нет. Умывался совсем недавно. Здесь, в речке и умывался. Но ведь это не горячая вода…

У танкистов топилась буржуйка, и был настоящий чай. Уж не знаю, откуда, где достали — но был. Как оказалось, Игорь и Николай (командир танка), закончили одно училище, просто в разные годы. Так что тема для беседы у них нашлась сразу. (Поэтому, честно говоря, и пригласили). Я же просто пил чай с сахаром, слушал умные речи, и наслаждался теплом. Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать…

 

Глава 4

Мне очень сильно захотелось по нужде. Пусть и по малой, но так приперло, что сидеть в кабине я уже не мог. Светало. Полоска зари показалась на востоке. Я подумал, что снаружи сейчас очень зябко… Но не в кабине же обоссаться, правда?

Никаких сборов мне не требовалось, я просто откинул одеяло, приоткрыл дверцу, подумал — взять ли мне автомат — и все-таки взял. Ходить без оружия в Чечне мне почему-то не хотелось даже в сортир. Мало ли что? Я вылез из кабины, и потянул за собой автомат. И, правда, свежий холодный воздух, да еще ветерок с гор сразу приняли меня в свои объятия, и я затрясся мелкой дрожью.

Испражняться у машины было нехорошо — сам же нахожусь постоянно. Да и бойцы спят в кузове. Я отправился к ферме. Там был такой неплохой закуток, не видный ни с одной точки, (я его случайно нашел), и я постоянно оправлялся именно там. Это звучит, конечно, глупо, но у меня возникало приятное ощущение, что я почти в домашнем туалете — где можно спокойно посидеть и подумать.

И только я было пристроился… В утренней тишине внезапно, резко, разрывая ее на куски, послышался воющий и вибрирующий звук полета мины. Мы не стреляли… Значит, стреляют в нас!

За этим первым выстрелом последовал просто шквал огня. Я, находясь за стеной фермы, не видел, откуда стреляют, но ни минуты не сомневался, что огонь ведется с горы.

Два или три разрыва вздыбили землю у домика танкистов. Я увидел, как в разные стороны полетело стекло из окон, а из дверей, спотыкаясь и падая, выскочили танкисты, бросившиеся к своему танку.

Эх, наши «шишиги» стояли между фермой и площадкой, внизу. Попасть в них можно было только миной, (а собственно, это и происходило). А вот вся наша батарея стояла по краю площадки, и видно ее было сверху, наверное, как на ладони.

Я стоял, судорожно застегивая штаны, и от того, что руки у меня дрожали, а желудок провалился до колен, я никак не мог попасть пуговицами в петли. Я страшно нервничал, и от этого все становилось еще хуже.

Бойцы из моих трех расчетов спали в кузовах. С началом стрельбы они начали выскакивать из них и прятаться под машиной. Это было, конечно, умно, если не считать того, что в «шишигах» были боеприпасы, и попади в них мина, снаряд или граната, то братская могила всем бойцам была бы обеспечена. Кроме того, кто стрелять в ответ будет!?

Найданов со своими спал, естественно, в палатке. Я видел, как Андрей очумело вылетел наружу босиком. «Говорил тебе, не снимай обувь на ночь» — завертелась у меня голове никчемная и ненужная в данный момент мысль. Вот Ослин выскочил в одном сапоге. За ним дернулся Папен… И рухнул, обдав себя, палатку и выползающего за ним Джимми Хендрикса фонтаном крови. Сержант рванул обратно, но тут палатку прошила очередь.

Меня страшно злило и удивляло, что мы не отвечаем. В ферму попала мина, и куски шифера как снег кружились в воздухе, что-то рвануло со страшной силы у пехоты, так что рама, находящаяся за моей спиной, вылетела вперед, и если бы я не упал на колени от звука взрыва, снесла бы мне, наверное, голову. А мы молчали.

«Брестская крепость, б…», — подумал я, поднялся с колен, и побежал к позиции. Я споткнулся об раму, и снова рухнул. В этот момент мина упала на правом фланге нашей батареи, один из «Васильков» перевернулся. Даже до меня дошла волна горячего воздуха.

Наконец-то у нас выстрелил танк. Это был как глоток прохладной воды в пустыне. Он выстрелил еще раз, и еще. Чехи перенесли огонь на него. Найданов добрался до «Василька», а я добежал до своей «шишиги».

И тут я услышал, как стреляют наши БМП. Живем, блин!

— Давай, давай! К орудиям! К бою! — орал я под машину, наплевав на опасность быть подстреленным. — Вперед, б…!

Боев молодец, Боев вылез. За ним показался Адамов. Я побежал к «подносам», чувствуя, как они бегут за мной. Я не оглядывался.

— Наводить самостоятельно! Огонь без команды! Беглый!

Я занял миномет Абрамовича. Где Абрамович, я в этот момент не думал. Я даже не думал наводить. Я только окинул панораму горы, и понял, что замаскировались чехи здорово! Хотя нет! Вот дымок от выстрела! Там у них миномет.

Ко мне подбежал Шура Эйнгольц.

— Давай, готовь мину, — крикнул я ему, наводя прицел приблизительно в то место, где, как мне показалось, стоял миномет чехов. — Выстрел!

Шура опустил мину в канал ствола… Она прошуршала вниз… Звон!!! Мина ушла в небо. Это был первый выстрел нашей батареи! И тут же, буквально чуть — чуть опоздав, Найданов ударил очередью из «Василька». Не знаю, куда он целился, но эту очередь было видно хорошо.

Мы стали отстреливаться, и огонь противника ослабевал. Может быть, мы куда-то попали, может быть, чехи решили, что игра уже не стоит свеч. Во всяком случае, можно было поднять голову.

Шура отправил в ствол очередную мину, и вдруг охнул, согнулся пополам, упал и завыл. Между его стиснутых пальцев потекла кровь. Этого еще не хватало! Я схватил ошарашено крутившегося вокруг нас Инберга.

— Давай, кидай мины!

Здоровенный Инберг с абсолютно белыми вытаращенными глазами закивал головой, но даже не сделал попытки выполнить приказание. Я ударил его в челюсть. В этот момент возле моего уха взвизгнула пуля.

Все, мне стало не до стрельбы. Я упал на землю, ударил под ноги Имберга, (тот свалился), и попытался потащить вниз, за собой, раненого Шуру. Впрочем, Шуру я почти сразу бросил. Боец захрипел и вытянулся.

Не теряя ни секунды, (очередная пуля попала в миномет), я прыгнул прямо вниз с откоса, очень больно ударившись ногами о землю.

Похоже, наша батарея попала под снайперский обстрел. Кто-то недвижимо валялся у «Василька», (я не мог отсюда разобрать — кто именно), расчеты разбежались кто куда, и наша батарея затихла. Бухали по-прежнему БМП и танк. Трескотня автоматных очередей, как мне казалась, ничего серьезного противнику причинить не могла.

Увы, я ошибся. Огонь со стороны чехов снова усилился. Похоже, пользуясь лучшим обзором, превышением, хорошей маскировкой и более выгодным своим положением, они решили нас добить.

Миномет, правда, у них затих. Зато АГСы, пулеметы и снайперские винтовки работали без перерыва.

Где Найданов? Я огляделся. Да вон он! Живой. По-прежнему босиком. Сидит у стены и чего-то ждет. Чего? А чего жду я сам?

Найданов и три бойца внезапно снова рванули наверх, к минометам. Но не добежали — кто-то из солдат переломился пополам, зашедшись в крике. Андрей и двое оставшихся кое-как подхватили его, и с той же скоростью, или даже быстрее, снова кинулись в укрытие.

Желание повторить попытку комбата, было возникшее, тут же испарилось.

Внезапно я понял, что наш танк молчит. И молчит давно. Что могло с ним случиться?.. Вряд ли подбили, мы бы почувствовали. Скорее всего, элементарно закончились боеприпасы. Это было плохо. Наша основная огневая мощь была парализована: танк не стрелял, к минометам мы не могли подобраться, а наша пехота и БМП огрызались как-то неубедительно.

Хотя, хорошо мне рассуждать. За мной две толстые кирпичные стены фермы. До меня добить нелегко. А попасть еще труднее. А солдаты Бессовестных перед стеной, она их не закрывает. Им и достается.

Но, черт возьми! Неужели никто не слышит и не знает о бое? Где помощь?!

«Конечно, вряд ли чехи пойдут в атаку», — подумал я. — «Под пули подставляться никто не хочет».

Но просто стрелять по нам сверху они могли, наверное, очень долго. Я приуныл. Однако даже не заметил, что как-то перестал бояться. Исчезла дрожь. Удивительно, но я уже успел привыкнуть к обстановке. Не видно было ужаса и на лицах моих бойцов. Вроде бы все пришли в себя. Адамов даже высунулся за угол стены и дал очередь из автомата.

— Не лупи в белый свет, как в копеечку! — резко одернул я его. — Все равно не попадешь. А патроны еще могут пригодиться. Гранаты у кого есть?

Гранат было немного. Но Армян сказал, что в машине он заныкал ящичек.

— Ну, — сказал я ему, — чего ждешь? Давай дуй в «шишигу» и тащи сюда! Надо раздать. А то мало ли… Вдруг чехи и в атаку пойдут?

Сам я в это не верил, но солдат надо было держать в тонусе. Армян спохватился, и короткими перебежками, кидаясь из стороны в сторону, рванул к машине. Он легко перебросил тело в кузов, и через несколько томительных минут, когда на нашей минометной позиции разорвалось еще несколько гранат от АГС, выпрыгнул обратно, и понесся ко мне как спринтер.

— Ого, лимонки! — обрадовался Боев.

Я раздал все окружающим, оставив себе две штуки. Вместе с тем, что у меня уже было, это составило четыре гранаты — две оборонительные и две наступательные.

— Так, — сказал я Боеву. — Остаешься за старшего. Никуда не передвигаться, огонь бестолковый из автоматов не вести. Ждать развития событий. Понятно!?

Боев коротко кивнул.

— Я к Молчанову, — пояснил я бойцам. — Узнаю, что там делается. Может, он помощь вызвал.

Это вызвало оживление и надежду. Уже все хотели, чтобы я быстрее сходил к Молчанову. А я прикидывал, какое расстояние от угла до двери. Успею ли я пробежать этот участок так, чтобы не оставить снайперам ни единого шанса? Но что-то память мне изменила. Я положился на удачу, и перебежками, часто пригибаясь, побежал к углу здания.

Когда я уже было почти добрался до этого угла, мне послышался чудесный звук. Звук, которого я так ждал. Это приближались «вертушки». Видно, Молчанов, (а может и танкисты), связались с нашими, и сообщили о нашей беде.

Я уже не стал никуда двигаться, а привалился спиной к стенке, и на мгновение закрыл глаза. Послышался характерный треск НУРСов, разрывы… Еще треск, еще разрывы… И все. Стрельба стихла с обеих сторон.

Все-таки чехи окончательно ушли. Они же не самоубийцы…

 

Глава 5

Где-то через час подъехал еще один танк, МТЛБ с комбатом, две «шишиги» и БРДМ.

Санжапова встретили Молчанов и Косач. Мы с Найдановым разбирались с личным составом и оружием.

Итоги боя были безрадостные. В нашей батарее было трое убитых, и трое тяжело раненых.

Раненых погрузили в одну «шишигу», убитых — в другую.

Больше всего мне было жалко Папена. Наверное, потому, что я его знал немного лучше остальных. Ведь он был у меня во взводе еще тогда, когда мы находились на Харами. Женя Попов приехал сюда с Дальнего Востока, из какого-то леспромхоза. По-моему, в семье он был не один. И все-равно — какой удар для матери!

Рамир, который жил рядом с Папеном, в соседнем леспромхозе, сидел и плакал. Он закрыл лицо руками, а из ладоней на щеки текли грязные ручьи.

— Ну, ладно, не убивайся так, — похлопал я его по плечу. — Ты-то ведь живой!.. У нас еще столько дел! Вставай, давай…

Техника пострадала значительно меньше. Да, в тентах на кузовах зияли отверстия, в некоторых лобовых и боковых стеклах оказались дырки, но к счастью, ни одна мина в ящиках не взорвалась. А то бы я не знаю, что тут было бы. Минометы, в принципе, были в порядке. Правда, на одном из моих «подносов» разнесло прицел, а на другом, почему-то, перестал работать подъемный механизм. Его заклинило намертво.

Ну, это прямо скажем, ерунда. Починим.

Пехоте повезло меньше. Убитых, правда, там было всего четверо — на одного больше, чем у нас — зато ранены были почти все. За исключением самого Урфин Джюса.

— Ну, ты, блин, и правда как деревянный, — пошутил Молчанов.

На шутку отреагировали вяло. Мне показалось, что она несколько неуместна. Впрочем, Игорь сразу переключился на другое.

— Нам комбат угощение привез, — с кривой усмешкой сказал он. — Сгущенку. Офицерам по банке, остальным одна банка на троих. И печенье — по пачке на двух человек.

Тут как раз подошел сам Санжапов, и последние слова Молчанова он слышал.

— Мне стыдно, — зло сказал он. — Это просто унижение. Я даже не знаю, что сказать бойцам?!

— Скажите, это презент от Баруха Натановича Эльцина, — вмешался Косач. Глаза его с ненавистью блеснули из-под очков.

— Не знал, что ты антисемит, — удивился я его словам.

— Я же из Белоруссии, — ответил замполит, — у нас там жидов много. Насмотрелся…

 

Глава 6

Мы простояли у фермы еще два дня, а на третий свернулись и последовали на соединение с основными силами батальона. Два колеса пришлось поменять на запаски, в кузовах через дырявые тенты посвистывал ветер, но, в принципе, техника в батарее была на ходу.

Мои бойцы пробовали зашить отверстия в тентах нитками, но нитки быстро кончились. И личный состав тешил себя надеждой, что нитки, или их замену, удастся раздобыть у пехоты.

Как только наша колонна влилась в основную, я тут же пошел к Найданову.

— Слышь, Андрюха, — сказал я. — Надо что-то с моими «подносами» решать. Мне нужен новый прицел и надо что-то с двуногой-лафетом делать! А то у меня из трех минометов два калеки…

Что-то Найданову не очень хотелось всем этим заниматься, (хотя, вообще-то, это именно он был командиром батареи, а не я), и он показал мне рукой на штабные автомобили.

— Там где-то Гришин, — сказал Андрей, — сходи к нему, ладно? Там разберешься.

Я покачал головой, но пошел. А чего? Гришина я худо-бедно знал. И он меня знал. Мы могли даже парой слов и вне устава перекинуться. Так что ничего худого для себя я не увидел.

На первой же продолжительной остановке я сбегал к начальнику артиллерии и рассказал о своей беде.

Гришин думал недолго.

— Короче, — рубанул он. — У тебя два миномета, и два целых прицела. Правильно?

Я кивнул.

— Вот переставляешь прицел на целый миномет. Так?

— Абсолютно правильно, — ответил я, продолжая невозмутимо смотреть в рот майору.

— Иди к Рацу, забери миномет у него. А свой поломанный оттащи в ремроту. Потом в часть отправим.

— А почему к Рацу? — недоуменно спросил я.

— У него сейчас людей меньше чем минометов, — засмеялся Гришин.

Как оказалось, у Вася выбыло три человека. Один подхватил воспаление легких, один наступил на растяжку, и ему оторвало ступню. А третий так неудачно порезался, что заработал заражение крови. В результате у Васи выбыл целый расчет, а заменить его было не кем. Тем более что у нас так проредило пехоту, что затыкать ее пришлось и артиллеристами и минометчиками. Так, и Найданову пришлось отдать в роты пару человек. И все то хилое пополнение, которое мы получали из Темир-Хан-Шуры по воздуху, тоже прямиком шло в пехоту. Хотя там были и артиллеристы, и минометчики, и зенитчики, и даже, как я с удивлением заметил, бывшие разведчики.

Между прочим, я разглядел в пехоте двух своих бойцов из артдивизиона, которые свалили в бега сразу после того, как мы вернулись в Темир-Хан-Шуру из-под Первомайского.

— Поймали, значит, — иронично встретил я бывших подчиненных. (Не удержался, все-таки подошел).

— Да нет, — радостно замотали они головами, (радостно? интересно…). — Мы сами пришли. Когда объявили, что в Чечню в пехоту набирают, так мы сразу и вернулись.

…У меня перед глазами живо возникла эта картинка. Подполковник Дъяков, с заклеенным глазом, сидит на КПП с пергаментом и чернилами, а к нему стоит очередь из бомжей.

— В пехоту? — сурово спрашивает Дьяков.

— В пехоту, — отвечают бомжи.

Тогда подполковник дает им перо, чтобы они поставили крестик, макает их пальцы в чернила, и прислоняет к пергаменту…

Парни! — сказал я сурово, так же как воображаемый мной подполковник Дьяков. — Тут ведь и стреляют, и убивают. Вот в роте лейтенанта Бессовестных посмотрите. Как их покоцали. А роту Бандеры?.. Не страшно?

— Да мы как раз в роту лейтенанта Бессовестных. Убыль пополнять, — невозмутимо ответил один из бойцов. — Уж лучше здесь воевать, чем в городе прятаться! Всю жизнь прятаться не будешь же!

— Ну, держитесь, философы! — сказал я, и уже собрался уходить.

— Товарищ лейтенант! — окликнули меня бойцы. — А у вас в батарее вакансий нет?

Меня, конечно, поразило, что им знакомо само слово «вакансия», но я не подал виду. Я вернулся назад и честно ответил:

— Нет. У нас самих в пехоту людей забирают. Какие уж тут вакансии?

Все, я ушел окончательно. Мне надо было еще как-то сдать свой миномет в ремроту, и забрать миномет у Васи…

На следующей день, мы, кажется, достигли некой промежуточной цели. Во всяком случае, я со своими расчетами свернул за ротой Франчковского на какую-то сопку, а Найданов с остальной колонной двинулся вперед. Правда, проехали они не очень далеко. Во всяком случае, я мог различить «васильки» даже невооруженным глазом. По всему выходило, что батальон развернулся фронтом на юг, в сторону гор. Хотя, впрочем, что здесь удивительного?

Вообще, настроение у меня было хорошее. Я пока оставался жив, здоров, пригревало солнышко, так что можно было ходить в распахнутом бушлате. А в полдень даже и без него. Почувствовав солнечное тепло, неожиданно успокоились вши. Мне казалось, во всяком случае, что кусаться они стали меньше. Или я уже привык к ним? Человек такое существо, ко всему привыкает.

Армян раздобыл у кого-то в пехоте красивые противотуманные фары, и теперь терзался задачей, как ему прикрепить их к «шишиге». Я оставил водителя в раздумьях, ничуть не сомневаясь в его сообразительности, и пошел посмотреть, что творится у Франчковского.

А творился там дикий ужас. Ротный пытался сделать из своих бойцов «моржей».

На беду личного состава, на вершине холма, где мы окопались, оказалось несколько глубоких ям, заполненных чистой, (по крайней мере, на первый взгляд), водой. Прозрачной — прозрачной.

Франчковский посмотрел на своих чумазых солдат, и его осенило.

— Строиться! — приказал он.

Затем внимательно осмотрел строй, подходя к каждому, и тщательно их осматривая. Осмотром он остался неудовлетворен, выбрал четверых бойцов, и отставил в сторону. Затем скомандовал:

— Трофимов, Загарев! Ко мне!

Это были два его самых авторитетных сержанта — здоровые, откормленные и наглые. Но начальника они слушались во всем.

— Разойдись! — это уже относилось ко всем остальным.

Однако разошлись они вяло. Всем оставшимся было страшно интересно, что же задумал Франчковский?

Ротный недоуменно посмотрел на толпу.

— Чего ждем? — спросил он, а потом рявкнул. — Была команда разойдись!

Вот теперь все действительно исчезли. (Точнее заняли более укромные места для наблюдения). После этого Франчковский повернулся к ранее отобранным «грязнулям».

— Сержанты! Мыло есть? — спросил он, даже не глядя в их сторону.

— Есть! — пробасил Трофимов.

— Тащите сюда. Сейчас будем отмывать личный состав.

Поеживаясь, и переступая с ноги на ногу, «грязнули» с ужасом смотрели на воду. Ощущение прозрачности предполагало не только чистоту. Оно еще предполагало ледяной холод.

Когда Трофимов принес мыло, (большой кусок темно-коричневого хозяйственного), Франчковский выбрал первую «жертву».

— Раздевайся! — приказал он.

Отобранный неуверенно оглянулся на товарищей. Те понуро смотрели в землю.

— Чего ждем? — зловеще осведомился ротный, постукивая по ноге аккуратной, но весьма увесистой дубинкой, очень похожей на бейсбольную биту. Солдат неуверенно начал расстегиваться, и разоблачаться. В конце — концов, он остался, в чем мать родила.

— Держи, — протянул ему мыло лейтенант. — Начинай.

Боец все так же неуверенно оглянулся, потоптался около водоема, попробовал воду ногой…

— Нет, товарищ лейтенант! — внезапно завизжал он. — Я не полезу! Она же ледяная!

Франчковский кивнул сержантам, и те, как два санитара психиатрической больницы, скрутили извивающееся тело, и с размаху бросили его в лужу. Солдат тут же встал на ноги. Яма с водой оказалась довольно глубокой — по крайней мере, воды было почти по пояс, а боец явно не был карликом. Вместо того, чтобы начать процедуру омовения, он с визгом вылетел на землю. Трофимов и Загарев как могли, пытались окунуть его снова, но тот не давался. Отчаяние удесятерило его силы.

— Что он так бьется? — спросил сам у себя вслух ротный.

— Может быть, там правда очень холодно? — осторожно предположил я.

— Думаешь? — с сомнением покачал головой Франчковский. Он подошел к водоему, закатал рукава, запустил их по локоть в воду, и неторопливо, (демонстративно неторопливо), вытащил обратно.

— Знаешь, — сказал я. — У Васи Раца боец заболел воспалением легких.

Лейтенант уничижительно посмотрел на меня. (Господи! Их что — специально всех таких в одно училище подбирали? И Бандера, и Тищенко, и вот Франчковский, смотрели на меня, как на амебу. Хотя, уверяю, я был не глупее их — это уж точно).

— Ладно, — бросил он сержантам, — отпустите его. И вы тоже свободны.

Окрыленные внезапным спасением, «чумазики» исчезли в мгновение ока.

Я вернулся обратно как раз в тот момент, когда Армян, сделав в бампере два отверстия с помощью выстрелов из пулемета, заканчивал установку противотуманок. Все это выглядело красиво, но, увы, бесполезно.

— Они гореть будут? — спросил я у водителя.

— Нет, — ответил Армян, прикручивая фары и не поднимая головы. У меня проводов нет… Потом если достану, попробую сделать что-нибудь.

В этот момент ко мне пришел Трофимов.

— Ротный просил передать, что вас в штаб вызывают, — сказал он и ушел.

Я задумался. Насколько я знал Франчковского, он мог так идиотски подшутить. Вполне мог. Я бы приехал в штаб, меня бы там никто, естественно, не ждал, я бы вернулся обратно, а лейтенант долго ржал. Трудно понять над чем, но ржал бы. Наверное, у них в училище это считалось ужасно остроумным.

Поэтому я решил предварительно сходить к Франчковскому и посмотреть в его глаза. И если бы заметил в них хоть искру неискренности, то просто послал бы его, и никуда не поехал. Моя рация была настроена на Найданова, а частоту штаба я не знал. Спрашивать Найданова мне не хотелось. Если меня и правда вызывали, то на выяснение этого факта через Андрея наверняка ушла бы куча времени.

Внезапно меня прошибла мысль, от которой даже вступило в ноги. «А вдруг меня уже уволили!?», — подумал я, — «И пришел приказ»? Конечно, это было маловероятно — по срокам мне было еще служить и служить. Но вдруг?! Иначе, зачем я понадобился в штабе?

Я пришел в Франчковскому. Он со вздохом посмотрел на меня.

— Я тебе не доверяю, — честно сказал я. — Ты можешь меня обмануть.

Минуту Франчковский молчал. Наверное, хотел сказать — «Не веришь — не езди никуда!» — но передумал. В конце концов, при возможном выяснении впоследствии всех обстоятельств дела, я бы ни секунды не колебался, чтобы пояснить, почему именно я не приехал. И у меня также были друзья среди «отцов — командиров», а Франчковский не был всеобщим любимцем. И он знал это.

Вздохнув, ротный набрал связь со штабом и протянул мне наушники. Я узнал Санжапова.

— Вызывали, товарищ майор? — спросил я.

— Да, да! Давай приезжай.

— Сейчас буду, — ответил я, и вернул наушники ротному.

Я вернулся в машину и приказал Армяну выезжать.

— Куда мы? — спросил он.

— В штаб.

— Товарищ лейтенант! А можно мне к нашим заскочить?

Подумав, я кивнул:

— Хорошо, только не надолго…

Я прибыл к штабу, отпустил Армяна к «своим», и увидел Васю, такого же недоуменного, как и я.

Мы одновременно подошли к штабному кунгу, и обменялись рукопожатием.

— Ты чего здесь? — спросил я.

— А ты чего? — вопросом на вопрос ответил мне Рац.

В этот момент из кунга вышел Санжапов.

— Прибыли? — сказал он. — Заходите.

Мы прошли за майором. Я следовал за Васей.

Командир батальона взял со стола бумагу и зачитал.

— Приказом номер ноль три шестьдесят семь от двадцать пятого сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года вам присвоено очередное воинское звание — старший лейтенант.

Санжапов взял со стола две пачки перетянутых бумагой погон, и вручил мне и Васе.

Это было очень приятно. Впервые за последнее время такое событие — очень приятное и ни к чему не обязывающее. Ну, так, относительно не обязывающее.

— Товарищ майор, — сказал Вася. — Вы же понимаете, мы сейчас не в состоянии «обмыть» это событие…

— Ладно! Ладно! — отмахнулся майор. — Потом сочтемся — после войны.

— Спасибо, — сказал я сердечно. — Большое спасибо. Как только представиться возможность, так сразу и проставлюсь.

— Ну, хорошо, хорошо… — забормотал комбат, и мы поняли, что наша аудиенция закончена.

— Как дела? — спросил я у Васи, когда мы вышли из кунга на воздух.

— Да ничего, — ответил Рац. — А тебя сильно потрепали, я слышал?

— Да, сильно, — воспоминания о массе неприятных минут прыгнули мне в глаза, — но со мной ничего. Цел и невредим.

Мы оба плюнули через левое плечо.

— Зайдешь? — спросил меня Вася.

Я заколебался, но долг взял верх:

— Нет, не могу. Надо водителя забрать, и двигать обратно. У меня там расчеты одни остались — мало ли что?

Вася пожал плечами и ушел, а я пошел разыскивать Армяна. Искал я его недолго. Он оказался у костра, вместе со всеми остальными нашими водителями. Здесь же сидел и Найданов.

Я не удержался, и похвалился своими новыми погонами, но особого впечатления на него это не произвело.

— Завтра батальон выступает к Центорою.

— Как так? — Я очень удивился. — Что, обратно пойдем? Мы уже были в Центорое.

— Да нет, — засмеялся Найданов. — Это другой Центорой, впереди. Тут их много — центороев этих. Почему одинаково называются — не знаю. Но что есть — то есть… Хочешь чаю?

Я собирался сразу забрать Армяна, и уехать… Но услышав заманчивое предложения, остался. Чай — это хорошо!

Я присел к костру и волей — неволей выслушал то, о чем втирал своим товарищам, пораскрывавшим рты, мой красноречивый водитель.

— Вот, я этим бабам говорю — «Вы здесь вдвоем жить не сможете, в этой комнате. Вам тут покоя не дадут»! Они мне не поверили, сказали, что обойдутся. Соплячки, только из дома! Ничего не видели, ничего не понимают. Ну, вечером к ним шобла и завалилась. Сожрали все, поизгадили. Я к ним на следующее утро захожу, и говорю: «Ну что, девчонки? Не поверили мне? А я предупреждал! Как можно в этой общаге без защиты жить? Любой, кто захочет, зайдет, и обидит… У меня комната есть своя, нормальная комната. Сами посмотрите, сходите, если не верите. Мне просто вас жалко. Давайте я с вами буду жить. Я не допущу тут беспредела! Обещаю… Ну, они поломались еще немного, а потом согласились. Короче, я к ним переехал.

Тут у одной бабы, Наташка которую звали, оказывается, хахаль есть. Здоровый такой кент! Ну, она ему, конечно, сказала, что «вот так и так». Он приехал, весь такой на понтах, и ко мне. Я ему вежливо объясняю. Я, говорю, не сплю с ними, ты не думай. Я исключительно их жалости взял их под свою опеку. Хочешь, ты переезжай к ним, и живи, если можешь! А одни они жить тут не смогут… Или пусть тогда квартиру снимают… Ну, чувак репу почесал, Наташка и Катька ему ситуацию обрисовали… В общем, ничего он не сделал, уехал в раздумьях.

— Ну а потом что? — спросил Армяна маленький Зерниев. — Ты что, так и жил с ними?

Армян прихлебнул из кружки — (то ли чай, то ли чифирь) — и спокойно ответил:

— Да, пожили еще немного, а потом они, и правда, на квартиру слиняли.

— Ну, и что? Не одной не вдул. — Солоха произнес это так, чтобы все поняли, что уж он-то вдул бы всей общаге по два раза.

— Ну как не вдул, — засмеялся Армян. — Обеим и вдул. Спал с ними по очереди. А когда и втроем.

— И той, у которой жених был?

Мой водитель откровенно засмеялся:

— Она больше всех и давала. Еще и уговаривала. Я ей сказал — «Презики сама покупай, у меня столько денег нет». Ну и покупала. А если не было… Тогда минет. Только так.

Мне почему-то казалось, что Армян врет. Нет, вряд ли он мог выдумать всю историю, (то же мне — Ги де Мопассан) — но, скорее всего, все было гораздо скромнее. На счет того, чтобы он двух девок каждую ночь «отоваривал», и они только пищали, да друг друга от постели отпихивали, мне верилось слабо.

Бойцы верили. У Зерниева завистливо блестели глазки.

Внезапно я подумал совсем о другом.

«Вот, наверное, далеко не все и с женщиной спали. И убьют в бою, и даже не узнают, как это бывает, как это бывает здорово, а бывает, что и нет. И кто-то женихов не досчитается. Убивают здесь женихов. Вот этот — Зерниев — вроде мелкий и наглый, но и он, может быть, был бы нормальным отцом. А Женя Попов? Хороший, добрый, работящий, безотказный и веселый был парень… Убили Женю. И не будет детей, похожих на него. И не будет он их качать на руках. И книжки читать, и счастливые глазенки видеть детские. И слово «папа» не услышит… А Шура Эйнгольц…».

Меня прошибла слеза. Каюсь, я сентиментален. Сентиментален и жесток. Когда я начинаю плакать от жалости, я зверею. Жалость во мне удивительным образом сочетается с ненавистью. Я подумал о милой малышовой улыбке, и мне захотелось кого-то убить. Убить того, кто мучает и обижает этих малышей… Нет, не просто убить. Медленно — медленно разрезать на маленькие кусочки. И улыбаться при этом… От злобы и бешенства я схожу с ума…

Меня передернуло. У меня на глазах выступили слезы. Это один из моих недостатков. Мне вовсе не хотелось, чтобы эти мои слезы увидели солдаты. Я наклонился над кружкой, и зашмыгал носом.

— Холодно чего-то! — сказал я Найданову, словно оправдываясь. — Как бы насморк не подхватить…

 

Глава 7

Батальон в пешем порядке ушел вперед, а я со своими расчетами остался на прежнем месте. Еще вчера вечером, от скуки, обошел окружающий нас лес. Нашел два родника, с очень вкусной водой, какие-то ржавые запчасти от сельхозтехники, не совсем понятно как здесь оказавшиеся, а более ничего. Даже пластиковых бутылок не нашел. Этого добра в Чечне было мало. Как-то не водились здесь любители «Пепси» и «Кока-Колы». Здесь все больше водились любители гранатометов и автоматов.

Кстати, на всякий случай я очень внимательно смотрел под ноги. Только на растяжку еще наступить не хватало. В лучшем случае что-нибудь оторвет… И это — в лучшем случае!

В данный же момент времени я сидел возле рации, и ждал указаний. Рота Франчковского укатила на БМП к штабу, там их и оставила, а дальше пошла пешком.

Армян, где-то позади меня, рассказывал очередную историю о своих похождениях — на этот раз бойцам из моих расчетов. Я его не слушал, мне было уже неинтересно. Я с нетерпением ждал сигнала о выдвижении. Как же так? Все самое интересное происходит где-то там, впереди! Без меня!

Но команда на свертывание и движение вперед поступила только где-то к трем часам дня. Мы тут же погрузились, (хотя минометы, на всякий случай, я заранее убирать запретил), и отправились догонять батальон. Впрочем, очень скоро моя передовая «шишига» уперлась в «василек». Найданов двигался впереди нас, вот мы его и догнали.

Еще несколько километров, и я увидел местность, почти полностью заполненную войсками. По правую сторону от дороги стояли внутренние войска, а по левую — наш батальон.

«ВВ» я увидел, как ни странно, впервые. Столько я уже прошел по Чечне, а внутренние войска мне все никак не попадались. Я смотрел во все глаза. Все было необычным: и эмблема на машинах — в виде двухцветного круга — красный сектор сверху и желтый снизу, с буквами «ВВ», БТР-80 — на колесах, и даже бойцы были какие-то более подвижные и суетливые.

Я заметил, как какой-то офицер из ВВ носится с видеокамерой. «Ну, вот», — подумал я, — «у меня даже фотографий не будет. А у кого-то будет целый фильм!». Однако времени на зависть не оставалось — мы свернули налево, в низину. Здесь и встали.

Позиция меня удивила.

— Привет! И что, здесь разворачиваться? — спросил я Найданова. — Куда стрелять-то будем, отсюда же не видно не хрена!

— Да, разворачиваемся, — сказал Андрей. — Ты развернись, а все остальное — потом. Ладно? Надо будет, сейчас точки наводки определим, минометы сориентируем…

Я отошел. Раз сказали — так сказали! Мое дело какое? Выполнять! Ну и все…

Я быстро забыл об этой мелкой проблеме, потому что место было необычное. Не было еще такого, чтобы наша часть располагалась в поселке. А здесь был именно поселок. Пустой, с брошенными, местами полуразрушенными домами. Но все-таки поселок.

Наверху, к югу от нашего месторасположения, я разглядел артиллерийские позиции… И Серегу! Точно — Серега! Ого, сколько я его не видел! А правда, сколько я его не видел? Я призадумался. Где-то месяца полтора, кажется.

Я огляделся, убедился, что личный состав уже полностью занят своими собственными делами, сказал Абрамовичу и Боеву, что иду наверх, к артиллеристам, и ушел. Уж больно мне хотелось увидеть Нелюдина, и узнать у него какие-нибудь новости. Все равно какие! Лишь бы что-нибудь новенькое.

Я не стал обходить по дороге, взобрался прямиком по круче, хотя это было и нелегко, и почти сразу наткнулся на Серегу.

— Ого! — воскликнули мы одновременно. И обнялись.

— Ну, какими судьбами? — спросил я. — Вы теперь вместе с батальоном будете двигаться?

— Наверное, — пожал плечами Нелюдин.

— Кстати, спохватился он. — Тебе старшего дали?

— Да, конечно! — ответил я.

— А ты обмывал? — хитро прищурился Серега.

Я горько усмехнулся:

— Издеваешься… Откуда у меня есть пойло на проставление?

— Да нет, — искренним тоном ответил мне свежеиспеченный старлей. — Я тоже не обмывал. Нечем. Вот вернемся в Темир-Хан-Шуру, там и поговорим.

— Где Вовка? — перевел я разговор на другую тему.

— Вовка ек, — ответил Нелюдин. — Не выдержал Вовка. Достало его все. Особенно вши.

Меня передернуло от этих слов. Серега это заметил.

— И тебя мучают?

Я вздохнул, огляделся заговорщески по сторонам, и шепнул:

— Еще как!…

— Ну, так вот, Вову вообще заели, — продолжил Нелюдин, и я так и не понял, есть вши у него самого или нет.

Скорее всего — есть. Иначе обязательно похвалился бы. А раз промолчал — значит, хвалиться нечем.

— Вовка сказал, что в гробу он все это видел, лучше в карауле посидит… Ну и заменили его. Приехал Поленый, Куценко тут — опять же. А на хрена куча офицеров на четыре орудия? Правда?

Я кивнул в знак согласия.

— Куда стрелять будете? — Я подошел к буссоли.

О! На ней — сверху — был закреплен ЛПР. Небольшая, но страшно полезная вещица! Находится прямо на буссоли: снимаешь дальность и угол до ориентира, берешь обратный угол — и вот, пожалуйста, твое место нахождения на карте! Просто, элегантно, удобно! Отклонения разрывов можно точно измерять…

Я посмотрел в буссоль. Направлена она была прямо на минарет. Я снял показания с ЛПР — четыре километра.

— Что там? — спросил я Серегу.

— Центорой. Завтра пойдут туда. Надо будет артподготовку провести. Чтобы чехи заранее ушли.

Я кивнул. Что тут особенного? Постреляем, чехи смоются, пехота спокойно займет поселок — без потерь. Всем хорошо! Мир, дружба, балалайка!

Однако на следующий день ничего не произошло. Никто никуда не стрелял, никто никуда не выдвигался. Тишина и спокойствие. Выглянуло солнышко, и так припекло, что бушлаты как бы сами собой расстегнулись, и на свежий воздух выглянула белая, (можно сказать, бледная), измученная зимой, кожа. Все, кто мог, подставляли лицо, спину и грудь солнечным лучам. И хотя с гор порой налетали порывы холодного как снег, ветра, все равно предвкушение теплого времени года не ослабевало.

Я выполз из кабины на свет Божий, и решил побродить по окрестностям, найти какое-нибудь приятное, укромное местечко, раздеться, насколько возможно, и подавить вшей в своем обмундировании. А заодно и позагорать.

Для начала, правда, надо было набрать себе воды. Тут, недалеко, можно сказать, посреди лагеря, находился колодец. Самый настоящий — обустроенный, с крышей, цепями и ведрами. Вода в колодце, к сожалению, особым вкусом не отличалась, но по сравнению с лужами это был огромный прогресс.

Внезапно я увидел, как к колодцу идет женщина. Причем местная — чеченка. Я остолбенел. Безбоязненно и равнодушно прошла она мимо солдат, набрала ведро воды, потом второе, и отправилась к себе домой. Бойцы, конечно, обращали на нее внимание, но так — без особого интереса. Не старуха, не «крокодил» — чем-то, наверное, даже и симпатичная… Вот только взгляд у нее был смесью надменности, презрения и злобы. От такого взгляда уйти хочется, куда глаза глядят, а желание общаться исчезает напрочь.

По дороге мне попался Найданов.

— Слушай, — спросил я его. — Тут что — местные живут? Прямо среди нас?

— Ты про бабу что ли? — сразу догадался Андрей.

— Ну… Да! Именно. Почему все убежали, а она осталась?

Найданов почесал в затылке:

— А я откуда знаю?!

Вот и поговорили. Командир батареи ушел по своим делам, а я по своим.

Место для работы я нашел у какого-то свежего пенька. Видно, росло дерево, но для каких-то нужд его недавно спилили. Может, наши спилили, может, чехи спилили. Не очень тут было почему-то с деревьями. Каждое на счету. И не жалко было?

Закончив со вшами, я вырезал на пеньке дату моего пребывания здесь и написал — «Волгоград». Кто-нибудь увидит, и задумается — «Кто здесь был? Зачем? Для чего? Куда ушел? Что с ним сейчас?». Ну и пусть думает. Думать — полезно!

 

Глава 8

Духи на высотах Центороя дрались отчаянно. Свидетельством тому были горы гильз в окопах, лужицы крови, окровавленные бинты, и наша сгоревшая «Шилка». Костина «Шилка». Сам Костя спасся, сумел выбраться под огнем из горящей машины, и счастливо избежал пули. Но как зенитчик он теперь кончился. Остался без боевой техники.

Потерь у нас было на удивление немного. Сначала была хорошая артподготовка, а потом пехота, БМП, и «Шилки» пошли вперед. Однако чехи никуда не ушли, и первая же машина — (вот Костя торопыга!) — была ими уверенно подбита. После этого атака сразу прекратилась, пехота отползла на обратный скат, а артиллерия снова начала обстрел. Потом подошли «вертушки», еще раз обработали высоту, и чехи не выдержали, ушли, забрав с собой убитых и раненых… А может, только раненых. На счет убитых, это можно было только гадать, а вот количество крови в окопах наличие раненых у чехов подтверждало стопроцентно.

Пехота ушла куда-то вперед, а высоты над поселком заняли мы — артиллерийская и минометная батареи, зенитчики, и ПХД.

Мы с Васей бродили по вражеской позиции, и рассматривали ее конфигурацию. Вскоре мы бросили это никчемное занятие, так как наткнулись на остатки турецких сухпайков, а также на большие металлические, (но, увы, пустые), банки из-под масла. Какое там было масло, сказать я затруднился, так как надписи на таре было исключительно на арабском языке. Даже по-английски нигде ничего продублировано не было.

— Странно, — удивился Рац, — обычно же пишут…

— Значит, это точно к сухому пайку относится, — решил я. — Не предназначено для продажи. Только для своей армии. У нас же на сухпае тоже английских слов нет!

Вася подумал, и закивал головой.

— Чего они так тут упирались? — продолжал я размышлять. — На высоте, место голое, хорошо простреливаемое… Неужели думали удержаться? Смяли же мы их. Одним обстрелом смяли!

— Ну, «Шилку»-то они нам сожгли, — значительно поправил меня Рац. — За «Шилку» им большие бабки заплатят.

Но я все-таки не отступал, чувствуя, что мои слова звучат убедительнее:

— Все равно все очень странно. Ведь не все деньги получат. Тому, кого убили, деньги уже не нужны.

В этот момент я услышал крик Гришина.

— Офицеры, по местам! Батареи, к бою! — кричал он.

Мы, со всех ног, кинулись к своим расчетам. Артиллеристы открыли огонь первыми. Стреляли они на другую сторону долины — кажется, там уже начинался Белготой. Огонь был сосредоточен на домике возле дороги. Когда я прибежал на свою огневую позицию, Андрей крикнул мне:

— Видишь, куда артиллерия бьёт?

— Да, вижу.

— Давай туда же!

Три мои «подноса» были наведены на цель прямо через прицел, я скомандовал установку на дальность, (довольно приблизительно), и мы дали залп. Я не рассчитал, мои мины не долетели до цели. Они врезались в откос, и фонтаны земли на мгновение закрыли всем этот домик.

Слава Богу, артиллеристы обошлись без меня. Как только земля опала и пыль рассеялась, все увидели, что дом уже горит. И вот был сделан самый удачный выстрел… Доски и бревна полетели во все стороны.

— Цель поражена! — закричал Серега Нелюдин. (Я узнал его голос, хотя он и доносился издалека).

— Прекратить огонь, — скомандовал Гришин, и я указал Восканяну, чтобы он положил на место уже было приготовленную к выстрелу мину.

Мы еще немного постояли на огневой позиции, ожидая, не поступит ли каких новых приказаний, но, так как ничего не происходило, все постепенно и потихоньку разбрелись по своим делам. От нечего делать я еще раз прошвырнулся по вражеским окопам, но, естественно, ничего нового и интересного не обнаружил. Что оставалось делать? Повернуться, и пойти в кабину родной «шишиги».

Однако нечто новое и необычное обнаружили наши бойцы. Совсем неподалеку, внизу, они нашли разбитый белый «Мерседес». Кто точно его первый увидел — я не знаю. Да и не важно. Когда я сам увидел объект, он был уже облеплен водителями всех наших подразделений как муравьями. Около «Мерседеса» также крутились зампотех батальона, Найданов и Куценко. И даже отсюда я видел, что больше всех суетился, махал руками и возбужденно кричал Армян. «Ну, этот своего не упустит», — с удовлетворением подумал я. С удовлетворением — потому, что все, что мой водитель притаскивал в кабину, было, как бы, и моим тоже. Пусть временно, пока я езжу именно на этой «шишиге», но все-таки…

Когда я подошел к автомобилю, Армян уже экспроприировал с «Мерседеса» руль. «Себе поставлю», — сказал он, и пронесся мимо меня. Остальные водители лазали по машине с ключами, отвинчивая и разбирая, все, что было можно, и что уцелело. Вот именно — уцелело. Ведь машину здесь не просто так бросили. В нее что-то попало. Только я никак не мог сообразить — что? Впечатление было такое, что на «Мерседес» сверху упал огромный молоток. Кузов был поврежден очень сильно. А с другой стороны: кому из наших он мог понадобиться, этот кузов? Сняли сиденья, зеркала, колеса, забрали все из багажника и из-под капота… Через несколько часов от блестящего и красивого изделия западногерманского автопрома остался голый скелет.

А я все думал — кому и какого черта мог понадобиться «Мерседес» в этих горах? Здесь же ни дорог, ни сервиса, ни бензина нужной марки. Они что, чехи, думали, что такая машина будет ездить на их самопальном бензине? Да по камням и кочкам? Это же машина асфальта! Да еще, кстати, клиринс у «Мерседеса» был маловат. Как он тут вообще передвигался? Пока в него не попали?

Сгустилась тьма. Я стоял на огневой позиции и рассматривал в бинокль окрестности. Нигде не огонька! Только продолжал гореть тот дом, который мы сегодня так удачно расстреляли. И тишина…

 

Глава 9

Как оказалось, прямо за нашей спиной было большое местное кладбище. Утром, после завтрака, я отправился посмотреть на него. Вообще, люблю походить по погостам, посмотреть на портреты, оценить даты. Вдруг попадется что-нибудь необычное? Так, когда я еще учился в школе, на нашем старом местном кладбище, в самом заброшенном углу, я наткнулся на могилу 1884 года. На памятнике, наполовину ушедшем в землю, было написано, и кто здесь лежит, и кто были родители, и что, и как, и почему. М-да… Информативный памятник. Так сейчас не пишут. Я еще тогда подумал: «Вот, сто лет назад человек умер, и даже не знает, что у нас революция была и царя свергли».

Однако местное мусульманское кладбище меня очень сильно разочаровало. Каменные памятники, почти все, пестрели надписями на арабском языке. Над некоторыми стояли шесты с флажками. Солдаты говорили друг другу, что здесь похоронены погибшие в бою, и еще не отомщенные воины. Версия, конечно, интересная, но мне верилось в нее что-то очень слабо.

Христианской могилы я не нашел ни одной, было несколько памятников на русском языке, но и там были похоронены чечены. Тогда почему на русском? Это осталось для меня загадкой. Я прошел все кладбище вдоль и поперек, устал, ничего интересного не обнаружил, и отправился обратно в машину.

А вот личный состав, между тем, ночью зря времени не терял, и, как оказалось, (и как я проспал?), наведался в Центорой. Солдаты, так же как и в Новогрозненском, обшарили все брошенные дома, и приволокли еды. Так что обед обещал быть нерядовым. Данилов же приволок газету. Он полистал ее, и выбросил. Я подобрал этот листочек. Ого! Да это же местная пресса! Боевой листок чеченских боевиков, но на русском языке. Чтобы и мы читали? Да, наверное…

На весь лист шла статья «Крестоносцы». О том, как в Грозном бородатые федералы ходят в трусах и шлепанцах, с большими крестами на голой груди, для развлечения стреляют в мирное население, и вообще, ведут себя как подлые колонизаторы и оккупанты. Занятная была статейка. На оборотной стороне был напечатан душещипательный и жизнеутверждающий рассказ о том, как юный горский юноша удачно помогал дудаевцам — защитникам родины в борьбе с русскими. Он, типа, разжигал на горе костры, а федеральная авиация бомбила пустую гору, зря расходую боеприпасы и сжигая керосин.

Из рассказика так и вырисовывался «юноша бледный со взором горящим». Я вспомнил, как эти «юноши» отрезают пленным ровесникам разные части тела, и появилось желание забить эту газетку в рот тому, кто ее печатает.

Очень, очень скоро выяснилось, как неудобно находиться около нашей «кухни». Всегда советуют — держитесь подальше начальства и поближе к кухне. Подразумевая при этом, что начальство и кухня находятся в разных, достаточно удаленных друг от друга местах. А если они вместе располагаются? Как тогда?

А тогда не очень хорошо. И бойцы нашей минометки это поняли очень скоро. Когда к нам по очереди стали захаживать старшина Чорновил и замполит батальона. Как-то эти оба товарища сдружились между собой. Хотя, что между ними общего, я понять не мог. Майор и прапорщик — какая связь еще страннее может быть? Шекспир. Ну, это не нашего ума дело, да только Чорновил теперь бывал у нас постоянно, лазал по кузовам, рассматривал накопленное нечеловеческими трудами личного состава трофейное имущество, и только хмыкал. Увидел, например, что вместо стандартного, «родного» руля у моей «шишиги» теперь красуется шикарный руль от «Мерседеса», и скривился.

Несколько дней подряд он появлялся и читал занудные лекции о пользе дисциплины и порядка, о гибельности греха мародерства для души и тела. В глаза при этом никому не смотрел, устремляя свой взгляд куда-то в пространство, но зудел непрерывно, и как по писанному. Уж насколько я терпелив, но он достал и меня. Что же говорить про остальных бойцов! Армян был в настоящем бешенстве. Когда он видел приближающегося папоротника, то прятался. Не потому что боялся его. Нет! Он боялся себя. Он сказал мне, что скоро не выдержит, возьмет автомат, и застрелит этого «вонючего старого козла»! Я, конечно, всячески смягчал ситуацию, но и сам начал откровенно опасаться за исход всего этого дела, так как Армян стал явно неуправляем.

Майор — замполит начал доставать нас с другой стороны. Местные аборигены, оказывается, накатали жалобу, что мы их ежедневно грабим. Да, я был в курсе, что бойцы периодически наведываются в Центорой в поисках продуктов. Но ведь это были не только наши бойцы! В смысле, не только из нашей минометной батареи. Однако почему-то, по крайней мере, со слов Чорновила, выходило так, что это мы с Найдановым были чуть ли не единственными организаторами и вдохновителями грабежей и погромов. Не потому ли, что однажды папоротник видел, как мы с Найдановым в окружении бойцов ели курицу? А бедному старшине не досталось? Не досталось, потому что он поздно пришел. Пришел бы раньше — выделили бы и ему кусок. Хотя, честно говоря, все были уверены, что хитрый папоротник и на ПХД далеко не бедствует.

Во всяком случае, и у бойцов, и у нас с Найдановым, как-то одновременно и очень быстро возникла мысль, что, чтобы избежать прямо на глазах надвигающихся неприятностей, надо дернуть отсюда в Белготой. Солдат откровенно достал Чорновил, а мы с Найдановым как-то неожиданно начали всерьез опасаться замполита. Мало того, что он высказывал нам, (пусть и опосредованно), но ведь он еще и начальству докладывал — по инстанции! Я мог себе представить, какая репутация складывалась у нас двоих у командования бригады! Не батальона — Санжапов был «свой» человек, а именно у бригады. Скажем, у подполковника Дьякова. Он и раньше-то иногда называл нас «мародерами», но теперь…

В общем, Найданов на свой страх и риск пошел к замполиту, о чем они там говорили, не знаю, но Андрей вернулся весьма довольный, и сказал, чтобы батарея сворачивалась — мы едем в Белготой! («Правда, есть ложка дегтя», — тихо проинформировал он меня. — «Старшина едет с нами. Но без него не отпускали. Вот так!»).

Ну ладно! Черт с ним! Главное, покинуть это унылое место. В Белготой!