Сначала показалось облако пыли, а затем из него вынырнули одна, две, три «шишиги», переваливающиеся на ухабах, грязные и натужно ревущие.

Часовой в бронежилете на голое тело, с вершины искусственного кургана, радостно заорал:

— Смена! Смена едет!

Был полдень жаркого майского дня. Основная масса солдат мирно дрыхла в блиндажах, но от такой новости все как один выскочили на подобие плаца — площадку, окруженную со всех сторон земляными валами, и уставились на прибывших. Последним из командирского блиндажа солидно вышел молодой лейтенант в выгоревшем камуфляже без знаков различия, с болтающимся на правом плече АКС, и, приставив козырьком ладонь к глазам, пытался выглядеть нового командира блокпоста.

А тот уже шел к нему. Камуфляж новый, чистенький, начищенные берцы, на погонах звездочки, на плече АКСУ. По дороге он обернулся, крикнул:

— Построиться у машин! И не отходить! — И снова заспешил к лейтенанту.

Выгоревший лейтенант довольно скептически смотрел на действия нового, но только легкой усмешке позволил он коснуться своих губ, и быстро ее убрал.

Подошедший молодой представился первым:

— Лейтенант Дробязко! Прибыл на вашу смену.

— Лейтенант Семенов! Смену сдам. Давно пора. Пойдем, сразу же опишу обстановку, да и собираться начну. Поздновато вы, могли бы и с утра приехать.

— Понимаешь, я лицо…

— Подневольное. Сам знаю. Поэтому пойдем смотреть. Тебе здесь теперь жить!

Лейтенанту Семенову было чем похвалиться. Во-первых, все огневые точки были обложены бетонными плитами, траншеи выкопаны в полный рост, для спуска и подъема имелись ступеньки, для машины укрытия изготовили — тоже на труд не поскупились. Но это не все. Жилые блиндажи изнутри обложили досками, так, что и вправду напоминало жилье, стояли самодельные буржуйки для холодной погоды. А во-вторых, имелась подземная баня: с предбанником, душем, и парной. Дробязко только рот открывал по мере осмотра.

— Что? Думаешь, рай земной? — уже открыто усмехнулся Семенов. — А теперь о деле… По направлению на юго-запад — Бамут. Между прочим, оттуда вполне добивают досюда из ПТУРСов. Недавно колонна здесь опрометчиво остановилась: вон с того склона, видишь, запустили, и «Урал» накрылся. Четыре трупа. Так что, имей в виду. Далее. По направлению на юго-восток развалины какого-то сельскохозяйственного объекта, вроде бы, фермы, но точно не знаю. Оттуда по ночам стреляет снайпер — очень точно: у нас двое убитых. Пойдем, покажу место, где это случилось.

Они направились по передней траншее налево и через несколько метров Дробязко увидел втиснутую в грунт деревянную табличку: «На этом месте 28.02.96 г. пал от пули снайпера Гаррифулин Рустам. Вечная память».

— Вторая табличка дальше, — пояснил Семенов. — Смотри, твоя задача, чтобы таких табличек больше не было.

— Понимаю, — бравый вид Дробязко как-то постепенно тускнел.

— Да ты не переживай! Мы отстояли, и ты отстоишь! — ободряюще хлопнул его по плечу уже открыто улыбающийся Семенов. — Первый раз в Чечне?

— Да. Первый. Училище год назад закончил. Владикавказское общевойсковое.

— А я Алмаатинское — два года назад… Ну, давай. Пошел я собираться. Как только уеду — назначай смены, посты, а главное — помни о снайпере. Его, правда, уже неделю нет, но вернуться может в любую минуту. Учти.

* * *

Саша Куценко стоял на том самом месте, где полуголый часовой первым заметил приближающуюся долгожданную смену. На верху было построено укрепление из наполненных землей цинков из-под патронов. Их было столько, что Саша невольно покрутил в удивлении головой. Сооружение выглядело надежным, а с вершины открывалась широкая панорама местности: буйная зелень, обросшие горы, мелколесье предгорий, далеко-далеко — снежные вершины, а выше, чем они — голубое бездонное небо.

Саша поднял СВД и через прицел принялся просматривать ближайшие окрестности: мало ли что. В Чечне он тоже был впервые, но разговоров успел наслушаться вдоволь. Где была правда, где вымысел, а где и то и другое вместе, конечно, сам не увидишь — не поймешь. Но страху нагнали.

Служить Саша, не имеющий никаких особых навыков, попал в обычную пехоту. Как и все мучился на курсе молодого бойца — физическая нагрузка была непривычно большой, а кормили плохо. Если и был на нем какой лишний жирок на гражданке, то он мгновенно исчез не прощаясь. На полигоне стреляли только из автоматов. Ему не понравилось, отстрелялся он средне, оружие не полюбил. И с тревогой сам себя спрашивал по ночам: не потерял ли навык, что случилось?

А после распределения по ротам и взводам узнал, что по «штатке» его записали пулеметчиком. Тогда он сам подошел к взводному и сказал, что хочет быть снайпером, и прилично стреляет.

— Снайпером? — удивился взводный. — А где же ты учился?

— Я в тир ходил, разряд имею, — насчет разряда Саша соврал, но очень не хотелось быть пулеметчиком.

— Ладно, давай. Но после стрельб если увижу, что соврал, то пеняй на себя.

Но эта угроза была пустой. Из-за такой мелочи не стал бы лейтенант ничего делать. А на ближайших стрельбах Саша Куценко показал абсолютно лучший результат батальона, так что его вроде бы хотели даже в разведроту забрать, но почему-то передумали. Впрочем, Саша не огорчился, он уже привык к сослуживцам, тем более что коллектив подобрался неплохой, можно сказать, даже дружный: «деды» не слишком наезжали, и молодые между собой особо не грызлись. А менять шило на мыло Саша не хотел. Так он и остался в своей роте: приобрел некоторое уважение со стороны сослуживцев, и расположение начальства. И когда к нему в гости приехали родители, то проблем с увольнением на три дня не возникло. Мать с отцом сняли квартиру недалеко от части, он поселился вместе с ними, и целых три дня отъедался, не забыв, естественно, оставить подарки для «дедов» и друзей по роте.

Результатом поездки остались небольшая сумма денег, которую хозяйка квартиры обязалась хранить и выдавать по первому требованию, и большой шмат сала, который тоже можно было прийти и съесть у нее.

Он истратил все деньги и съел все сало за неделю до отправки в Чечню. Повезло.

* * *

Саша вздрогнул от громких звуков песни, раздавшихся с «плаца». Отъезжающие построились, и громко ревели слова собственноручно сочиненного гимна — уж больно не отредактирован был текст. Недостаток текста и аранжировки военнослужащие с лихвой компенсировали энтузиазмом исполнения. Попрыгали на свои БТРы и укатили. Причем летели так, словно за ними черти гнались. На «плацу» остался несколько растерянный лейтенант Дробязко и, только что проснувшийся, прапорщик Карпин.

Наконец, лейтенант преодолел нерешительность, и приказал строиться.

— Слушайте приказ. Машины — в укрытия: Перфильев — туда; Симонов — туда; Оченаш — туда. Ясно?.. Далее. Первое отделение занимает блиндаж у въезда, второе отделение — тот, который у них прямо за спиной, третье — вон там. Ясно?

Он показал пальцем, слегка задумался, и продолжил:

— Сержант Блинов, распределите людей вашего отделения по постам… Пока все. Выполняйте.

Дробязко с прапорщиком отправились занимать командирский блиндаж, когда внезапно у въезда на блокпост засигналила машина.

— Кого это еще принесло? — удивился Карпин. — Что за чудо?

Чудом оказалась еще одна «шишига», из кабины которой выпрыгнул и заторопился к Дробязко, чуть не упав, лейтенант — минометчик Алексей Саблин. Он привез два расчета «подносов» — 82-мм минометов — и личное указание начальника штаба об усилении бдительности. Саблин был кадровым офицером, что производило благоприятное впечатление на фоне засилья в артиллерии среди взводных неразумных «пиджаков». «С этим мы споемся!» — радостно подумал Дробязко. А прапорщик подумал: «А кормить кто их будет? У нас на них рацион не предусмотрен».

Увидев выразительный взгляд Карпина Саблин сходу ответил на черные мысли прапорщика:

— А у нас сухой паек на трое суток.

— А что, в ближайшее время что-то ожидается?

— Да вроде того. Но точно я не знаю.

— Ну что ж, прошу к нашему шалашу. Устраивайся с нами. Все обсудим.

* * *

Солнце клонилось к закату, и после краткого обсуждения решили минометы не разворачивать, машину минометчиков укрыть за бугром, хотя и за внешней стороной блокпоста, но лучшего места все равно не было; распределили смены по отделениям, договорились, кто и когда будет проверять посты; Саблин с торжественным криком достал бутылку водки, и на землю упала ночная мгла.

В это время Саша Куценко стоял на своем боевом посту, вглядывался в темноту, и вспоминал разными нехорошими словами Эмму Эмильевну, которая выкинула его из института. Родители, правда, сказали, что после армии он может восстановиться, по крайней мере, на заочное обучение точно. Оставался пустяк — дожить до этого заочного обучения. О том, что он сейчас в Чечне, Саша родителям так и не написал — не хватило ни времени, ни духу.

Через полчаса сидеть в одиночестве ему надоело, и он отправился в гости к ближайшему посту, где, по раздававшемуся легкому шуму, уже были гости.

— Привет, братва! — весело сказал он, появившись на участке Рыжего. Кроме него, там сидело еще двое — Папуас и Хавчик.

— Курить есть? — вместо приветствия нетерпеливо спросил Хавчик. — Уши вянут.

— Так я ж не курю!

Действительно, Саша не курил, как ни странно. В роте он был один некурящий, и поначалу это вызывало раздражение у сослуживцев, но со временем перемололось, и даже наоборот, некурящий Куцый стал достопримечательностью.

— А черт, это ты, Куцый? Сразу не признал, — Хавчик расстроился, судя по голосу.

— Я не курю, но у меня есть!

— Откуда?!

— Ну так давали же «Астру», я и взял. Не прощелкал.

— Ну так давай … быстрее!

Саша снисходительно протянул им ровно три сигареты:

— Курите, бедолаги!

Троица зашевелилась, полезли искать спички. Нашли не сразу. Начали прикуривать, и Рыжий спросил:

— А вы знаете, почему кто третий прикуривает, тот умрет?

— Поч…. А-а-а-а!!!

Сашино лицо обрызгало горячей жидкостью, он непроизвольно присел и вжался в землю. Душераздирающе кричал Хавчик. Все растерялись, и словно застыли. Послышались недоуменные, испуганные голоса.

— Сюда! Быстрее сюда! — Саша от испуга сам начал вопить как резаный.

Первым по траншее примчался прапорщик:

— Что у вас случилось? Ого! Что с ним?

— Я не знаю, — честно ответил Саша, успокаиваясь, присутствие прапорщика придало ему духу, — но, похоже, он ранен.

— Берите его, и тащите к нам в блиндаж, быстро.

Рыжий и Саша потянули Хавчика на себе вслед за прапорщиком, который шел по траншее и орал:

— Не высовываться! Все на места! Готовность номер один!

Бедный Хавчик уже не орал, а только стонал. Когда его втянули в командирский блиндаж и зажгли свет, то прапорщик только и сказал, что:

— Да-а-а-а….

Плеча у Хавчика не было, исчезло; на чем держалась рука, непонятно, и он истекал кровью.

Первым опомнился Саблин: он вытащил из большого кармана тюбик обезболивающего и с размаху засадил его в ногу раненого; потом поднял глаза и заорал:

— Ну чего стоите! Тащите бинты!!

— Радист! Вызывай штаб!

— Не могу! Не отвечают!

— Почему не отвечают!!

— Слышь, лейтенант, а в полночь частоту меняют, ты в курсе?

— Как меняют? А, черт, точно. Мне же говорили! Куда же я записал?! Не могу найти!!

— Может в «шишигу» его, и так отвезем? Тут до базы километров семь — восемь!

— Ага! Сейчас демаскируем машину, и снайпер по ней как даст: сейчас один раненый, а будут еще, а не дай Бог, в бензобак?

— Ну, а что делать-то тогда, он до утра выдержит?

Пока Саблин пытался не слишком умело перебинтовать солдата, на пол натекла целая лужа крови. Прапорщик внимательно присмотрелся к лицу Хавчика, и тихо сказал:

— А уже ничего и не надо делать — он умер!

И действительно, парень потерял столько крови, что жизнь из него просто вытекла; он стал белым в обманчивом электрическом свете, и черты его лица заострились. Дробязко сел на пол, обхватил голову руками, и завыл, раскачиваясь всем телом: в первую же ночь потерять солдата, а ведь предупреждали о снайпере, как же так?!

Саблин и Карпин молчали, радист в углу съежился, будто хотел превратиться в точку.

* * *

Прошла кошмарная ночь; тело Хавчика положили в тенек, накрыв плащ-палаткой. Бойцы старались не смотреть в его сторону — в теплую весеннюю погоду внезапно пробирал до костей лютый холод. Наверное, это был страх: «вот и меня тоже так могут».

В полдень приехал на БМП начальник штаба Гогниев. Пока тело грузили на машину, он отозвал в сторону лейтенантов и долго задумчиво молчал. Потом поднял голову, и сказал, как отрезал:

— Чтоб больше такого не было! Делайте, что хотите!

Повернулся, взлетел на броню и уехал, не оглядываясь.

Лейтенанты постояли на месте, потом Дробязко посмотрел в сторону кургана:

— Пойдем, там местность осмотрим и посоветуемся.

— Пойдем…

На кургане они прогнали часового; Саблин облокотился на бруствер и жизнерадостным тоном произнес:

— Я знаю, как завалить этого гада!

У лейтенанта минометчиков настроение резко поднялось: начальник штаба не заметил не выставленных минометов; в другое время, если бы он просек этот казус, то оторвал бы Саблину голову одним движением. А если бы заметил сейчас, то запросто отдал бы под трибунал. Все то время, пока Гогниев присутствовал на блокпосту, у минометчика в животе царил холод, а по спине тек пот. И сейчас он испытывал настоящий «отходняк», пережив далеко не самые приятные минуты в своей жизни.

— Я знаю, как завалить снайпера! — повторил он.

— Как?

— Я сейчас по-тихому, скрытно, разверну свои два расчета, рассчитаю параметры наводки, и ночью долбану по развалинам!

— Так просто?! Так просто не бывает!.. У тебя что из приборов-то есть?

— Есть, не переживай. У меня буссоль, ЛПР — больше ничего и не надо. Днем выполним полупрямую наводку, без пристрелки, и готово.

— Вот — вот. Без пристрелки. А то я вас не знаю: чуть ветер подул в другую сторону — у вас мины на километр от цели ложатся.

— Ну, не без этого. А что ты можешь предложить?

— А он еще может и просто не прийти сегодня. Мы руины расстреляем, а его там не будет, и он туда больше не придет.

— Ну и ладненько. Ночью спать спокойно будем!

— Да не будем. Он просто позицию сменит и все.

— Где он еще позицию может занять?

Минут пять они по очереди внимательно исследовали прилегающие подступы. Трудно было сказать что-то определенное: вроде бы ровное открытое пространство могло содержать ямы, скрытые зеленью; да мало ли, что может использовать для своей маскировки профессионал?

— Ладно, попробуем твой вариант. Ничего не получится, попрошу, чтобы дали разрешение на ночной обстрел местности. Я и так сегодняшнюю ночь на всю жизнь запомню…