Потом отхрустели и отзвенели морозы, обрушилась под грудой снегирей рябина, напрочь засугробило все дороги, а в среду открылась дверь, и вошёл наш папа. Он обнял маму, и посмотрел на меня.

Я подошёл к нему и заплакал.

— Видно у тебя есть, что рассказать мне, сынок? — сказал папа, когда всё уже унялось, и было убрано со стола. — Пойдём-ка поговорим.

Мы пошли в мою комнату, папа сел у стола, заваленного моими рисунками. За стеной было слышно, как мама, напевая моет посуду.

— Ох, ты, подарки какие! — уважительно отозвался он.

И я рассказал ему всё, как было — от начала и до конца…

— Да-а, ситуация… — папа окинул взглядом великолепное железнодорожное сооружение, возвышавшееся посреди комнаты, — нарочно не придумаешь!..

Терминатор нетерпеливо скрёбся в своей коробке, но я не оборачивался. Я стоял, боясь шелохнуться…

— Ладно, — сказал он, вставая, — коли так, девчонку не выдавай. Пойдём, поможешь мне снег у сарая разгрести…

В течении недели все подарки и все игрушки — всё было роздано по детским садам и больницам. Железную дорогу снова упаковали, и папа отвёз её в лечебный центр для детей инвалидов.

Мама долго не могла прийти в себя от правды, и каждый день мой начинался с фразы: «Игнат, как ты мог на это пойти?!»

Часто я слышал, как она делая что-нибудь вдруг восклицала вслух: «Бедная, бедная девочка!..» Но с папой разговоров на эту тему у нас больше не было. Он лишь достал из серванта медаль и прибил её над моим изголовьем: «Чтобы помнил о своём позорном малодушии». На улице случайно столкнулся с Виталькой и, наконец-то, смог объясниться с ним. Когда я рассказал ему об Аринке, он покачал головой и сказал:

— А я думал ты совсем уже… А мне тут, знаешь, как без тебя с Борькой-Цимесом было! Он как стал орать: «Брехун твой Гнутый! Тоже мне, «герой-спасатель» нашёлся! Знаем, видели как он тут всех спасал, сам еле спасся!..»

— А ты ему что?

— А я ему: «Ни фига ты не знаешь, он по берегу Вилюйки домой бежал, и там у мостков тоже полынья есть, а в ней девчонка тонула, и он там её спас, понятно!»

— А он?

— А он, — Виталька открыл рот, — изображая туповатого Цимеса, — ещё повякал малёк, повозникал, и заглох.

Что значит друг!

Как-то сразу прекратились мои поездки, подарки и публичные выступления, — папа делал всё, чтобы они не могли состояться; к тому же началась очередная предвыборная кампания, и о моём «геройстве» было как-то спокойно и тихо забыто.

А время шло, время уже звенело ручьями, сверкало и билось под тонким хрустальным льдом… заливало солнцем и лужами… голуби срывались с крыш и падали в небо… а прекрасные каравеллы дрожали от нетерпения, и что им было до наших ссадин, до ломоты в оранжевых пальцах, до разбухших от воды ботинок, их ждали неведомые берега, и мы пускали их в путь по бурным стремнинам, по ослепительным искрам и струям… Мы бежали за ними по уходящей в небо зиме, по всему этому талому, падающему раскалённой капелью, счастью, — разлитому в нескончаемых днях, и в воздушных снах, в которых нас не звали обедать, не заставляли сушить на батарее штаны и ботинки, зато я видел там Аринку, как она сидит на борту корабля, и болтает ногами, а потом поворачивается и говорит: «Вот ты и спас меня»…

Так незаметно промчалась зима, и вкатилась весна!

Мой пернатый приятель неожиданно переменился, я всё чаще заставал его на окне, подолгу смотрящим в небо… Он наблюдал за полётом птиц.

Пришла пора расставания с Терминатором.

Мы стояли в саду: папа, мама и я. Терминатор прыгал с ветки на ветку, а над ним колыхалась и вопила на всю округу воронья стая. Он что-то кричал в ответ, поблёскивая своей алюминиевой лапой…

Он был явно взволнован, я никогда не видел его таким растерянным…

— Ну, давай, иди к нам, если ты такой же, как мы! — кричали ему сородичи.

— Да сейчас, сейчас… — говорил он, топчась на ветке.

— Трус! трус! Мы тебя не знаем!.. Что у тебя за нога?!

— Я знаю, я знаю его!

— Я тоже!

— Его убили мальчишки! Его убили, убили!..

— Идиоты, — вздохнул Терминатор.

Папа протянул руку и погладил его по крылу.

— Беги от него скорее! беги от них! — заверещали его собратья, — тебя опять убьют! укокошат! К нам! к нам! Скорей!..

Мне так хотелось, чтобы он посмотрел на меня в последний раз. Но он отвернулся от нас, тряхнул клювом, словно решался на что-то, и скакнул на ветку повыше. Потом взлетел на верхушку яблони…

— Пойдём, — сказал папа, — а то ему трудно так.

Мы отступили на несколько шагов к дому. Воронья карусель опустилась ниже, и скоро вся стая слетелась на яблоню, покрыла серою тучей ветки, окружила разноголосым карканьем. Я уже не мог различить его среди других, таких же, как он, ворон; в глазах рябило от множества беспокойных птиц, он совершенно смешался с ними…

И вдруг всё стихло. Птицы замерли на ветках, изредка подрагивая перьями. Сидели, то ли задумавшись, то ли ждали чего-то…

Папа вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул.

— Ой! — мама прикрыла уши.

Стая разом вскинулась вверх и, хлопая сотнями крыл, унеслась, и растаяла в воздухе…

Прощай, Терминатор!