Во второй половине дня 7 декабря 1941 г. негодующие члены правительства и командующие вооруженными силами собрались в Белом доме. Они пришли обсудить неотложные меры, отражения вероломного нападения. Некоторые, в первую очередь Стимсон, требовали объявить войну и Германии. ФДР счел это пока излишним.

Впоследствии участники совещания вспоминали, что все они испытывали облегчение. «Совещание собралось отнюдь не в напряженной атмосфере, – писал Гопкинс. – Все мы считали, что в конечном счете главным врагом был Гитлер и его можно было сокрушить только силой оружия. Рано или поздно мы должны вступить в войну, теперь Япония предоставила нам эту возможность»73.

8 декабря Рузвельт выступил на объединенном заседании конгресса. Он взволнованно рассказал о вероломстве японцев и о том, какие благородные усилия прилагало правительство США, чтобы сохранить мир. Назвав 7 декабря «Днем позора», Франклин Д. Рузвельт попросил конгресс объявить войну Японии, что и было сделано.

В этот же день Рузвельт принял по случаю вручения верительных грамот нового советского посла М.М. Литвинова. «Рузвельт, – докладывал посол в Москву, – спросил, кто наш военный атташе в Вашингтоне, и, как бы рассуждая про себя, сказал, что нужно будет с ним обсудить вопрос, не могут ли американские бомбардировщики из Манилы сбросить бомбы над Японией, повернуть в сторону Владивостока, очевидно, чтобы там брать с собой новый запас бомб. Хотя, сказал он, американские бомбардировщики могут брать достаточное количество бомб из Манилы и вернуться туда, но в случае захода во Владивосток можно было бы брать больший груз»74. Поразительное предложение Рузвельта не могло получить развития.

В речи по радио 9 декабря президент США закрепил вину за японскими милитаристами. После выступления – никакого обмена мнениями в кабинете президента, он остался один. Дымя сигаретой, Рузвельт углубился в альбомы с марками. Открылась дверь – на пороге Розенман. Со щемящим чувством он отметил: «Совсем одинок. Если бы Мисси была здорова, она была бы с ним в этот вечер. Она была всегда рядом в трудные минуты».

Президент с печальной и усталой улыбкой промолвил: «Садись, хочешь – выпей». И замолчал.