Успешный делец или нет, ФДР оставался прежде всего политиком. И хотя в 1921–1928 годах он не добивался и не занимал какого-либо политического поста, имя Франклина Д. Рузвельта никогда не забывалось, напротив, с годами оно приобретало все больший вес и известность. Он охотно давал возможность использовать свое имя в различных кампаниях, местных и национальных, по самым разнообразным поводам – от председателя комитета по сбору средств для издания фотографий старинных домов в штате Нью-Йорк до председателя фонда «американского легиона». Все это сопровождалось тем, что в США называют «паблисити», – упоминанием о ФДР на первых страницах газет, публикацией его различных высказываний, даже самых банальных.

Так, Ф. Рузвельт, несмотря на болезнь, остался руководителем организации бойскаутов штата Нью-Йорк. Он призывал ветеранов войны идти работать со скаутами, требуя, чтобы организация штата насчитывала по крайней мере 100 тыс. членов. Пребывание в рядах скаутов, объяснял ФДР, учит быть лучшими гражданами и готовит к защите родины. Стопроцентные патриоты развили тезис дальше, предложив принимать в скауты только выходцев из «коренных» американских семей, на что ФДР возразил: «Тысячи и тысячи скаутов – американцы во втором поколении». Из них-то и нужно отштамповать стопроцентных американцев.

Президентство в американском строительном совете принесло ФДР два титула – «царя» и «диктатора» строительной промышленности. То было громадное преувеличение. Ф. Рузвельт, естественно, не мог оказывать сколько-нибудь значительного влияния на дела строительства, его функции сводились к даче советов, имевших больше политическое, чем деловое значение. Он был президентом совета с 1922 года и в последующие шесть лет пребывания на этом посту пытался выполнить одну задачу: ввести зачатки планирования в хаос строительного бума 20-х годов. Его усилия заручиться поддержкой правительства натолкнулись на ледяной прием министра торговли Г. Гувера.

Республиканская администрация свято блюла традицию «меньше правительства в бизнесе и больше бизнеса в правительстве». Кое-кто заговорил даже о «социалистических идеях» ФДР, грозящих поставить частную инициативу под контроль вашингтонских бюрократов. Это было слишком. Рузвельт объяснил, что он выступает за частную инициативу, но упорядоченную, что создаст равномерную занятость в строительной промышленности, а с ней связаны в той или иной степени 11 млн. человек, работающих по найму. Нельзя, говорил он, действовать по принципу «каждый заботится о себе, а дьявол позаботится об остальных». ФДР стремился доказать, что реальный труд – а не банковские и биржевые махинации – создал благополучие Соединенных Штатов.

Несколько заявлений: «Наша великая республика была буквально создана руками предков. Если бы пуритане, отцы-основатели, расселились на плимутском берегу и открыли бы конторы по купле-продаже недвижимой собственности, бюро по планированию застройки городов и иные теоретические учреждения, вместо того чтобы рубить лес и носить воду, я убежден, что наш прогресс как нации значительно замедлился бы». Или: «Я считаю, что мы должны сделать все для того, чтобы возродить (я назову так за неимением лучшего термина) дух гильдий. Несомненно, что удивительное мастерство в период расцвета гильдий объяснялось всеобщим признанием высокого места в обществе мастера. Как же мы можем ожидать ныне, что способные юноши станут заниматься производительным трудом, если мы сами считаем, что клерк, зарабатывающий в неделю 10 долл., стоит выше на социальной лестнице, чем квалифицированный рабочий, получающий 60 долл.?.. Надеюсь, что нам удастся убедить колледжи привить юношам понимание: нужно больше ума, чтобы управлять двухтонным механическим молотом, чем механически складывать колонки цифр в конторских книгах».

Результаты подобного рода увещеваний были близки к нулю для бизнеса, но политически они являлись неоценимым вкладом для укрепления репутации ФДР как человека, озабоченного национальными судьбами. Он делал политику на бизнесе.

В 20-х годах Ф. Рузвельт выступает в поддержку известного в демократической партии Альфреда Смита. Католик по вероисповеданию и «мокрый» по убеждению (т. е. сторонник отмены «сухого закона»), он стремительно восходил на политическом горизонте США. ФДР прочно приковал себя к его колеснице и уже в 1922 году был среди тех, кто горячо ратовал за переизбрание Смита губернатором штата Нью-Йорк, что и было достигнуто беспрецедентным большинством голосов. ФДР много говорил о том, что «дорогой Ал» – его друг чуть ли не со времен битвы против Шихана, да и в 1918 году он приложил руку, чтобы Смит в первый раз прошел губернатором штата Нью-Йорк. В действительности в 1918 году ФДР вместе с Хоу заняли крайне уклончивую позицию. Однако в начале 20-х годов Смит, шедший от успеха к успеху, охотно верил «дорогому Франку».

С приближением выборов 1924 года ФДР стал крайне необходим Смиту. В этот год в США возникла сильная третья партия Лафоллета, сенатора от штата Висконсин. Партия называла себя прогрессистской и вела несколько миллионов недовольных. Хотя это движение окончательно подорвало слабые шансы на успех демократов, ФДР с готовностью взял на себя функции руководителя кампании по выдвижению Смита кандидатом в президенты. ФДР домогался еще большей известности, состязание с Лафоллетом давало возможность потрясать нацию самыми прогрессивными речами. Помимо того, ФДР становился незаменимым партийным организатором, по крайней мере в штате Нью-Йорк. Ч. Мэрфи умер незадолго до выборов 1924 года, и Таммани остро нуждалась в вожаке.

Таким образом ФДР оказался в авангарде избирательной кампании демократов. Современники усматривали в его неустанной работе на пользу А. Смита самопожертвование «дорогого Франка дорогому Алу», ибо болезнь лишала ФДР надежд на собственную политическую карьеру Замечание ФДР в частных беседах: «Если бы не эти костыли, я бы сам принял участие в деле» – приводилось как доказательство вышеупомянутого верного служения. А если кто еще сомневался, тогда приводились отказы ФДР баллотироваться в сенат или даже в вице-президенты. Ответил же ФДР Л. Стивенсону: «Не хочу быть вице-президентом. Председательствовать четыре года при нынешнем составе сената – неблагодарная и совершенно бесполезная работа». Биографы ФДР судят о нем несколько по-иному. Взвесивший все «за» и «против», Ф. Фрейдель замечает: «Эта кампания была повторением его маневра 1922 года. Тогда он поддерживал Смита в собственных целях – восстановить себя в качестве ведущего политического деятеля штата. В 1924 году Смит дал ему возможность сделать это в масштабах страны»9.

Появление мужественного Франклина Д. Рузвельта на костылях на трибуне конвента демократической партии вызвало неистовый восторг. Несколько минут бушевала овация. Когда она стихла, ФДР сильным, звучным голосом рассказал о достоинствах А. Смита, этого «счастливого воителя» политических битв (термин заимствован у американского поэта У. Уордсворта), которого любят за прогрессивные убеждения «все и вся в нашей стране». ФДР убедил конвент в том, что он прекрасный оратор, но Смит так и не был одобрен кандидатом. После почти ста туров голосования он поручил ФДР снять его кандидатуру.

Демократы выдвинули другого кандидата. На выборах в ноябре 1924 года переизбрали республиканца К. Кулиджа, президента с 1923 года после смерти У. Гардинга.

Хотя выборы 1924 года воссоздали ФДР как активного политика – выступление на конвенте было первой его большой речью после болезни, – он был далеко не удовлетворен только личным триумфом. Его успехи лишь подчеркивали плачевное положение демократической партии. В 1924–1928 годах он упорно доискивается причин, по которым она не могла завоевать большинство.

В декабре 1924 года ФДР писал: «В 1920 году, когда нас прокатили на выборах, я сказал друзьям, что, на мой взгляд, нация не изберет демократа до тех пор, пока республиканцы не ввергнут нас в серьезную депрессию с большой безработицей. Я думаю, что этот анализ верен и сейчас». В 1926 году ФДР говорил в одной из своих речей: «Наше так называемое процветание со времен мировой войны случилось вопреки, а не в результате усилий политиков. Мы держим большую часть мирового золотого запаса, что обеспечило нам легкий, слишком легкий кредит. Строительство, улучшение транспорта, увеличение всех видов производства стали настоятельно необходимыми из-за износа в военные годы. Добавьте к этому новые потребности: дешевые автомобили, радио, различные электроприборы, рост производства электроэнерии, распространение хороших дорог и последнее по счету, но не по значению – увеличение покупательной способности расширением кредита, и тогда станет ясно, что республиканская партия, стоящая у власти, повинна в том, что она пытается присвоить под лживыми предлогами достояние, принадлежащее другим, в данном случае – американскому народу».

Экономического кризиса руководству партии не следует ожидать сложа руки. ФДР носился с планами ее решительной реорганизации. Разномыслие павших духом лидеров партии пугало ФДР. Он полагал, что она воспрянет, апеллируя к теням ее основателей – Т. Джефферсона и Э. Джексона.

ФДР считал, что восстановление принципов Т. Джефферсона внесет спасительные улучшения в американскую жизнь. В декабре 1925 года Ф. Рузвельт писал: «Нам будет трудно внести раскол в ряды республиканцев, пока продолжается период материального процветания. Они поставили все на экономический бум, который, однако, является не следствием их усилий, а объясняется экономической обстановкой послевоенного мира. Мы приближаемся к временам, аналогичным периоду 1790–1800 годов, когда Александр Гамильтон вел дела федерального правительства прежде всего в интересах торговых палат, спекулянтов и узкого кружка внутри национального правительства. Он свято верил в аристократию богатства и власти – Джефферсон вернул власть в руки рядового избирателя, настаивая на основных принципах и просвещении массы избирателей. Нам сейчас нужна такая же кампания просвещения, и, возможно, мы найдем другого Джефферсона».

Если ФДР думал так, а приведенные и многие другие его суждения не оставляют сомнения в том, что его убеждение в призрачности «процветания» было искренним, тогда он был суровым реалистом. Именно в эти годы американская компартия указывала, что «процветание» строится на песке. «Небо было безоблачно, – писал У. Фостер, – и лишь немногочисленные недовольные и потерявшие доверие коммунисты заявили, что «процветание» – это карточный домик, построенный на развалинах, оставленных Первой мировой войной»10.

Рузвельт не читал изданий компартии. Он взывал к принципам Т. Джефферсона и настаивал на том, чтобы подготовить демократическую партию к тем критическим временам, когда «процветание» рухнет. Вся риторика ФДР, уместно умалчивавшего о том, что Т. Джефферсон был рабовладельцем, отражала его глубокую тревогу, как бы в грядущее черное море краха «просперити» не рухнула генеральная американская политическая традиция – святость частной собственности, на чем и зиждется там государственность.

Когда после неудачи движения Лафоллета на выборах 1924 года к Ф. Рузвельту обратились с просьбой продумать, не следует ли сторонникам Лафоллета вступить в блок с демократической партией, он категорически отклонил идею. ФДР писал: «Демократическая партия – единственная прогрессивная партия страны, но она не является и, надеюсь, никогда не будет радикальной партией в США, что совсем иное дело». И далее: «Мы, конечно, не можем развиваться, если каждый новый шаг не делается по твердой и испытанной почве. Слепо ринуться по пути, который некоторые наши радикальные друзья называют большой дорогой к Утопии, означало бы, что мы безнадежно погрузимся в зыбучие пески неразумных политических теорий и непрактичных доктрин правления. Это вовсе не будет прогрессом, а повлечет за собой лишь деморализацию. В результате мы добьемся только одного – столь же громадных страданий и несчастий для собственной страны, какие мы видели в некоторых других государствах, где были применены чисто теоретические концепции правления, прежде чем были проверены их разумность и возможность претворения в жизнь»11.

В этих воззрениях, и только в них, следует искать разгадку так называемого либерализма и прогрессивных убеждений Франклина Д. Рузвельта. Он горой стоял за незыблемость института частной собственности как основы американской государственности. Его преимущество перед толпой заурядных буржуазных политиков было в том, что он чутко реагировал на происходившее вокруг и своевременно приходил к четким выводам в интересах своего класса в целом. Что до прогрессивных взглядов, то как могло быть иначе?12 XX век стал тем временем, когда кондовые истины капитализма подверглись сокрушительным ударам со всех сторон.

ФДР прекрасно понимал, что противиться наступлению сил прогресса не только трудно, но просто невозможно. Он видел свою задачу в другом – попытаться оседлать гребень волны вместе с демократической партией, а чтобы удержаться там – реорганизовать ее.

Ф. Рузвельт писал: «Следует крепко запомнить, что без какой-то формы политической организации нельзя многого достигнуть»13. Во второй половине 20-х годов весь платный штат национального комитета демократической партии состоял из двух приятных дам, работавших в одной комнате. Рузвельт стремился разъяснить руководству демократической партии, что это нетерпимо.

С помощью Хоу ФДР подготовил и разослал циркулярное письмо активным работникам партии. Он предлагал: национальный комитет должен работать постоянно, а не от одной избирательной кампании до другой, установить тесную связь комитета с местными организациями, проводить частые встречи активистов партии и, наконец, добиться ее прочного финансового положения. Когда стали поступать положительные отклики на письмо, ФДР попытался двинуть дело дальше – созвать в 1925 году национальную конференцию демократической партии. Ввиду острого соперничества между отдельными лидерами идея не материализовалась.

ФДР заслужил репутацию политика политиков. Водители партийной машины демократов, пропустив его проекты мимо ушей как нереальные, взамен составили, как им казалось, реальный проект – провести ФДР в сенат, соблазняя его перспективой отстаивать дело партии на национальном форуме. ФДР отказался, частично боясь, что избрание в сенат не даст ему возможности долечиться, а главным образом не желая ввязываться в межпартийные распри в хорошо видном всем Капитолии. Хоу горячо одобрил поведение Франклина. В 1926 году, накануне конференции демократической организации штата Нью-Йорк, он пишет Франклину: «Я разузнал, что составлен план. Вас попросят произнести речь, а затем потребуют согласиться на выдвижение кандидатом в сенат единодушным воплем «Хотим Франклина!» Это, конечно, лишь возможность, но я надеюсь, что вы сумеете убедить их, что еще два года вы будете стоять на пороге смерти. Постарайтесь выглядеть бледным, усталым и издерганным, выступая на конференции, с тем чтобы не составило труда отделаться от них заявлением: по состоянию здоровья вы по крайней мере еще два года не сможете участвовать в выборах». Так ФДР и поступил.

Лето 1928 года. Конвент демократической партии. Вновь ФДР предложил кандидатуру А. Смита, которая на этот раз была одобрена. Появление Ф. Рузвельта на конвенте резко отличалось от прошлого, в 1924 году. Тогда он едва передвигался на костылях, теперь относительно легко шел, опираясь на трость и руку сына. После конвента ФДР уехал в Уорм-Спрингс, а партийные боссы стали готовить его выдвижение в губернаторы штата Нью-Йорк. В сентябре ФДР получил первые тревожные телеграммы от Хоу, который требовал не соглашаться. Элеонора разделяла мнение Хоу. Франклин признал, что они правы. Изворотливые партийные деятели подключили к делу дочь Анну. Она телеграфировала: «Вперед – и соглашайся». ФДР отвечает: «Тебя следует выпороть. Любящий отец». Смит бомбардирует Уорм-Спрингс телеграммами. Хоу комментирует: «Бойся данайцев, дары приносящих». И в другой телеграмме: «Если они ищут козла отпущения, то пусть сенатор Вагнер принесет себя в жертву». Франклин прибег к испытанному аргументу – здоровье не позволяет. Смит вызвал ФДР к телефону, в разговоре выяснилось, что Рузвельт обеспокоен и финансовыми делами – он по уши погряз в «Уорм-Спрингс фаундейшн», а избрание губернатором сократит его личные доходы. Если паралич ног был неизлечим, то финансовые затруднения поддавались исцелению. Смит переговорил с Дж Раскобом, одним из богатейших людей США, близким к Дюпонам, руководителем концерна «Дженерал моторз». Раскоб в 1923 году щедро финансировал избирательную кампанию демократов. Что произошло дальше, описывает Э. Линдли14. 1 октября Раскоб позвонил Рузвельту в Уорм-Спрингс. «Мягкий голос Раскоба звучал в трубке отчетливо, как колокольчик. Он просил его согласиться на выдвижение, чтобы помочь партии в национальном масштабе. Рузвельт: «Нужно заботиться об «Уорм-Спрингс фаундейшн». – «К черту «Фаундейшн», – бросил Раскоб. – Мы берем ее на себя. Сколько?» Рузвельт назвал цифру – 250 тыс. долл. Трубку взял Смит, просивший ФДР оказать ему «личную услугу» – баллотироваться. Рузвельт нехотя согласился. На следующий день случились два события: он получил чек от Раскоба на 250 тыс. долл.15, а в Нью-Йорке конференция демократической партии выдвинула его в губернаторы штата. «Я не знаю человека, который принес бы большую жертву партии, придя ей на помощь», – написал Раскоб Рузвельту.

Узнав о внезапном решении своего подшефного, Хоу ничего не оставалось делать, как воздеть руки к небу и отправить ФДР телеграмму: «В качестве поздравления раскопайте телеграмму, посланную мною, когда вы участвовали в первичных выборах на место сенатора» от штата Нью-Йорк в 1914 году. Слухи о выдвижении Рузвельта распространились с быстротой молнии.

Республиканские газеты указали, что Смит в ненасытной жажде власти, которой ему, впрочем, не видать, как своих ушей, бросает в огонь политической борьбы последний резерв – несчастного инвалида Рузвельта. Корреспонденты со ссылкой на друзей ФДР сообщали, что все, кто любит его, будут голосовать против, ибо не хотят, чтобы достойный человек нашел смерть под бременем губернаторства. Заботясь о «просвещении» избирателей, республиканцы распространили слух, что ФДР не может передвигаться и страдает вовсе не из-за полиомиелита, а от последствий сифилиса16.

Смит парировал: «Губернатору не нужно быть акробатом. Мы выбираем его не за умение делать двойное сальто назад или ходить на руках».