Весной 1933 года никогда не прекращавшееся движение фермеров пробудилось с новой силой. Мелкий собственник вставал горой на защиту своего заложенного и перезаложенного имущества – фермерская задолженность оценивалась почти в 12 млрд. долл. Он стоял перед реальной угрозой потери достояния семьи, накопленного своим трудом, сокрушающей силы работой отца и деда. Над миллионами ферм вот-вот должен был опуститься беспощадный молоток аукционера.
Консервативные фермерские организации видели выход в подъеме цен на сельскохозяйственные продукты. Отсюда требование «дешевых денег» как средства разрешения кризиса деревни. Они указывали, что в 1932 году доход от сельского хозяйства составил около трети от 1929 года, а соотношение цен промышленных товаров и продовольствия упало до 55 против 89 в 1929 году (1910–1914 гг. = 100).
Часть фермеров, в первую очередь объединенных в фермерскую стачечную ассоциацию во главе с М. Рено, громко призывали к насильственным действиям. Они взывали к старой американской доктрине святости частной собственности и были готовы, если понадобится, отстаивать ее с оружием в руках – свои фермы, во всяком случае. Вековая борьба банкиров Новой Англии и фермерского Запада возродилась. Ничего нового для знающих американскую историю. Но совершенно необычным был высокий накал страстей. Среди фермеров все громче раздавались голоса, чтобы правительство рефинансировало с низким процентом фермерскую задолженность, провело инфляцию и тем самым подняло цены.
Рузвельт 16 марта предложил конгрессу компромиссный план. В целях восстановления покупательной способности фермеров и поддержания цен на сельскохозяйственные продукты посевные площади сокращаются, правительство гарантирует выплату процентов с фермерской задолженности на сумму не свыше 2 млрд. долл. На компании, перерабатывающие сельскохозяйственные продукты, устанавливается налог для выплаты компенсации фермерам за сокращение посевных площадей. План вызвал распри в конгрессе. В палате представителей Ф. Бриттен восклицал: «Законопроект, находящийся на рассмотрении конгресса, является более большевистским, чем любой закон, существующий в Советской России». Да, подтвердил другой конгрессмен, Дж Мартин: «Мы находимся на дороге в Москву». Обсуждение затянулось.
Пока законодатели взвешивали все «за» и «против», вмешалась жизнь. Фермеры перешли от слов к делу, события лета 1932 года повторились в куда более угрожающей форме. 27 апреля в маленьком городе Ле-Марс, штат Айова, более пятисот фермеров ворвались в здание суда, где ретивый судья охотно выносил решения об отчуждении собственности за долги. Судья обратил внимание толпы на то, что в здании суда не носят шляп и не курят. В ответ ему разъяснили, что «здание суда не его. Мы, фермеры, оплатили его налогами». Судью вытащили на улицу. Принесли веревку, поставили его на колени и предложили помолиться перед смертью. В конце концов фермеры смилостивились и ушли, оставив в дорожной грязи избитого до полусмерти блюстителя закона.
Когда в другом округе в штате Айова толпа фермеров разогнала агентов, явившихся продавать за долги ферму соседа, губернатор ввел военное положение в дюжине округов. Солдаты национальной гвардии наводнили округ, около полутораста человек арестовали. Во многих штатах попытки продать ферму с молотка проваливались: вооруженные фермеры являлись на аукцион и назначали смехотворную цену за имущество. Когда вокруг стояли мрачные, решительные люди, язык покупателя прилипал к гортани, он прекрасно видел веревочную петлю, небрежно свисавшую где-либо поблизости. Выкупленное за гроши имущество тут же возвращалось владельцу. Аукционы повсеместно прекратились. Фермерская стачечная ассоциация, первоначально наметившая национальную забастовку на 3 мая, установила крайним сроком 13 мая.
Бунт фермеров следовал традициям буржуазной республики: они восставали в защиту частной собственности. За день до начала всеобщей фермерской забастовки конгресс принял закон о регулировании сельского хозяйства – ААА (Agricultural Adjustment Act). В его первой части подробно излагались меры по сокращению посевных площадей и поголовья скота в интересах восстановления цен. Во второй – предусматривались чрезвычайные меры по рефинансированию государством фермерской задолженности, и в третьей объявлялось о том, что доллар больше не привязан к золоту.
Президент Рузвельт встал на путь инфляции.
Если подход к делу президента полностью отвечал концепциям Уолл-стрит, когда имелось в виду ортодоксальными мерами восстановить финансовую стабильность в США, то ААА и в первую очередь его положения, предусматривавшие инфляцию, вызвали почти панику. Директор бюджетного бюро Л. Дуглас, назначенный ФДР, восхищавшийся новым президентом, теперь воскликнул: «Конец западной цивилизации!»3 Рузвельт сверг с пьедестала идола Дугласа и финансистов старой школы – золотой доллар.
Проведением ААА занялось министерство сельского хозяйства. Вновь созданная фермерская кредитная ассоциация во главе с Г. Моргентау-младшим уже до конца года открыла фермерам кредиты на 100 млн. долл. Продажа с аукционов почти прекратилась, закладные продлевались. Банкиры негодовали: вторжение правительства привело к тому, что вместо 16 процентов и больше с суммы займа они могли получать 5 процентов.