Вскоре после двух часов ночи 1 сентября 1939 г. настойчивый звонок телефона на столике у постели разбудил Рузвельта. Полусонный, он взял трубку. По закрытому каналу связи А-3 докладывал из Парижа американский посол Буллит.

– Слушаю, Билл.

– Тони Биддл только что дозвонился до меня из Варшавы. Немецкие дивизии глубоко вторглись в Польшу. Идут тяжелые бои. Тони сообщает, что над Варшавой германские самолеты. Затем связь прервалась…

– Прекрасно, Билл. Наконец свершилось. Да поможет нам бог.

Новый камердинер – негр Артур Преттимен, сменивший Макдаффи, застыл у постели. Он помог президенту надеть свитер и отправился за Хассеттом – секретарем Белого дома по связи с печатью. Тот прибежал босиком, в пижаме.

– Немедленно оповестите прессу, – распорядился президент. Он испытывал «странное знакомое чувство», как будто «возобновилась прерванная рутина». На память пришло морское министерство в 1917 году.

Телефонные разговоры с Хэллом, Уэллесом, морским и военным министрами. Ввести в действие планы, подготовленные на случай войны в Европе. В пять утра Франклин позвонил Элеоноре в Гайд-парк. Она ахнула в трубку: молнией пронеслась мысль – сыновья были маленькими в 1917 году, теперь их ждет мундир.

Ранним утром Буллит и Кеннеди сообщили, что Франция и Англия объявят войну Германии, если она не прекратит военных действий против Польши. Пошли сообщения: люфтваффе свирепо бомбят мирные польские города, гибнут женщины, дети, старики. Взволнованный ФДР направляет Англии, Франции, Италии, Германии и Польше послание: «Беспощадные бомбардировки с воздуха мирных жителей… глубоко потрясли совесть человечества… Я обращаюсь к каждому правительству, которое может принять участие в боевых действиях, публично подтвердить, что его вооруженные силы никогда и ни при каких обстоятельствах не подвергнут бомбардировке с воздуха мирное население… Требую немедленного ответа. Президент США Франклин Делано Рузвельт».

3 сентября Кеннеди прокаркал в трубку из Лондона: через два часа Англия объявит войну Германии, «конец миру, конец всему». Когда состояние войны между Англией, Францией и Германией стало фактом, ФДР флегматично высказался по радио. Он оповестил о намерениях правительства: «Пусть никто неумышленно или лживо не говорит о том, что Америка когда-нибудь пошлет свои армии в Европу… Мы стремимся не допустить войны до наших очагов, не позволить ей прийти в Америку. В этом мы имеем исторический прецедент, восходящий к дням администрации Джорджа Вашингтона… Наша страна останется нейтральной, но я не могу требовать, чтобы каждый американец был нейтральным в своих мыслях…Я надеюсь, что США будут в стороне от этой войны. Я уверен, что так будет. И я заверяю вас, что все усилия вашего правительства будут направлены к этому».

5 сентября президент подписал прокламацию о нейтралитете Соединенных Штатов. Вывоз вооружения и военных материалов в воюющие страны запрещался. 7 сентября ФДР ввел в стране «ограниченное чрезвычайное положение». Даже юристы не понимали, что это значит, ключ, возможно, давало увеличение армии на 17 тыс. человек, национальной гвардии – на 35 тыс. человек и флота – на 60 тыс. человек.

ФДР пригласил лидеров конгресса в Белый дом, где сообщил им о своих планах: просить законодателей отменить закон о «нейтралитете». Предложение большого сопротивления не вызвало. Но руководители обеих партий в конгрессе настояли на компромиссе: эмбарго отменяется, однако вводится принцип «плати и вези» (т. е. покупатель платит наличными и доставляет вооружение и военные материалы на своих судах) и подтверждается запрет открывать кредиты воюющим сторонам.

21 сентября Рузвельт обратился к объединенному заседанию конгресса. Он признался: «Я сожалею, что конгресс принял этот закон. Я сожалею, что подписал его». Рузвельт рассказал о пагубных последствиях американского «нейтралитета»: в результате «сухопутная держава, грозившая войной, могла заранее быть уверенной в том, что любой потенциальный противник из числа морских держав будет ослаблен, так как он лишен древнего права приобретать что-либо где-либо. Так, четыре года назад мы стали предоставлять явные преимущества одной воюющей стороне над другой, что случилось не из-за собственной мощи или географического положения данной стороны, а в результате позитивных действий Соединенных Штатов… Предлагаемые мною меры (отмена эмбарго. – Н.Я.) вернут Соединенные Штаты на прочное основание истинного и традиционного нейтралитета».

Теперь, когда поощрение агрессоров выровняло соотношение сил между воюющими сторонами, ФДР мимоходом признал ‘ ответственность правительства США за возникновение войны. В американской мифологии стремятся переложить вину на «изоляционистов» – они-де не ведали, что творили. Но вот что писал (правда, в 1949 г.) сенатор А. Ванденберг, входивший в 1939 году в тройку руководителей-«изоляционистов»: «Я считаю, что г-н Гитлер никогда бы не начал Вторую мировую войну, если бы имел сколько-нибудь серьезные основания полагать, что столкнется с Соединенными Штатами. Его уверенность в том, «то этого не произойдет, основывалась на нашем тогдашнем законе о нейтралитете»1.

Короче говоря, закон о «нейтралитете» сделал свое дело и с началом войны в Европе он больше не был нужен. Сенатору К. Питтмену, внесшему предложение об изменении закона, нельзя отказать в купеческой логике: «Положение с промышленным производством и занятостью в нашей стране ныне столь плачевно, что дальнейшие препятствия на пути экспорта приведут к банкротству значительные промышленные районы США». Введение принципа «плати и вези», заключил он, даст нам возможность «без риска расширить бизнес». В речи Питтмена было сформулировано главное, остальные дебаты вылились в парламентское словоблудие с различной степенью лицемерия. На непостижимо неприступные высоты забрался сенатор Т. Коннели, который изрек: «Господин президент, наша цель, наша единственная цель – быть в стороне от этой ужасной войны. Мы не несем ответственности за нее. Бог тому свидетель – если бы американский народ мог оказать какое-либо влияние, она никогда бы не разразилась»2.

3 ноября 1939 г. 55 голосами против 24 в сенате и 243 против 172 в палате представителей был введен принцип «плати и вези». Американским судам запрещалось плавать в зонах военных действий, каковыми были объявлены моря, омывающие Европу. Журналисты шутили: это было равносильно тому, как если бы весь торговый флот Соединенных Штатов был пущен ко дну.

Всю осень ФДР был озабочен, как направить ожидавшийся колоссальный поток заказов в правильное русло, чтобы не внести расстройства в экономическую жизнь страны. В октябре 1939 года он объяснил Г. Моргентау: «Мы должны разработать такую финансовую политику, которая укрепляет, а не ослабляет основные институты нашей страны. Одна из опасностей для них – фискальная политика, игнорирующая интересы бедных слоев населения и в то же время позволяющая богатым достичь новых выгод. Мы должны помочь поддержать единство громадного большинства народа, ограничив чрезмерные страдания и чрезмерные прибыли»3. Испытанный принцип «заправки насоса», причем вместо правительства США деньги поступают от Англии и Франции.

Если в Первую мировую войну заказчики имели дело непосредственно с монополиями, то правительство «нового курса» не допустило повторения этой практики. Под нажимом США Англия и Франция создали объединенную закупочную комиссию, которой надлежало действовать через вашингтонские власти. Комиссии вменялось представить США точные сведения, как Англия и Франция намеревались покрыть расходы. ФДР предложил англичанам и французам ради получения долларов продать Соединенным Штатам два лучших океанских лайнера – «Нормандию» и «Куин Мэри». Он был очень озадачен, получив отказ; еще более удивляло Вашингтон, подготовивший сейфы для приема золота, промедление с военными заказами из-за океана.

На 1 января 1940 г. Франция заказала 2095, Англия – 1450 самолетов. За первые пять месяцев войны экспорт из США увеличился на 30 процентов, а в Англию – лишь на 10 процентов. Ожидавшийся золотой дождь пока не пролился, напротив, продолжалась засуха. Это вызвало известное озлобление в Соединенных Штатах. Союзники определенно не воздали должное доброй воле американцев – еще в октябре 1939 года Институт общественного мнения Гэллапа сообщил, что 62 процента опрошенных высказываются за оказание помощи Англии и Франции «всеми средствами, кроме участия в войне».

С точки зрения Вашингтона, «странная война» в Европе выглядела забастовкой Англии и Франции. На Западном фронте определенно не хотели работать. Хотя основной мотив этого – желание Лондона и Парижа переключить войну на Советский Союз – не мог не радовать, факт оставался фактом – в Европе не полыхала большая война.

Как это ни было огорчительно, президент не терял надежды на конечную схватку с силами Зла. Он исподволь готовился к ней, принимая меры, ставшие известными – и, конечно, далеко не полностью – спустя многие годы. Обстоятельства тогда властно повелевали Рузвельту окружить глубокой тайной свои подлинные намерения. Немало в правящей элите Англии, да и США по классовым соображениям были готовы перекраситься в коричневые тона, а как первый шаг – не только рукоплескать, но и сотрудничать с «силами порядка», которые в их глазах олицетворяла гитлеровская Германия. ФДР был убежден, что такие не видели дальше своего носа. Но что толку в констатации! Они занимали немаловажные позиции во всех сферах жизни Запада.

Рассуждая в суровых терминах воителя тайной войны, У. Стефенсон спустя десятилетия напишет: «Президент Рузвельт боялся, что Чемберлен пойдет на мировую. Президент не мог сделать много для поддержки тех, кто оказывал сопротивление как Гитлеру, так и Чемберлену. Американское общественное мнение было целью нацистских пропагандистских орудий не в меньшей степени, чем Варшава была целью нацистских бомб. Оно было против нас». В Англии естественными союзниками ФДР были тогда только Черчилль и его немногочисленные сторонники. Ему, ставшему с началом войны морским министром Англии, втайне протянул руку Рузвельт.

11 сентября 1939 г. президент США предложил морскому министру Англии вступить в секретную переписку. Беспримерно и беспрецедентно! Глава невоевавших США стал договариваться с тем, кто держал в руках флот воевавшей Англии. Корреспонденты приняли величайшие меры предосторожности для сохранения в тайне своей связи. Рузвельт подписывался «Потус» (с некоторой долей воображения можно было предположить – президент США), Черчилль – просто «бывший военный моряк». Чемберлен и помыслить не мог, что член его правительства негласно обсуждает важнейшие дела с руководителем нейтральной державы. Надо думать, что быстро установившееся единомыслие с ФДР немало укрепило Черчилля в своих силах и расширило его возможности. Незримая и могучая поддержка из-за океана в конечном счете подняла Черчилля к вершине власти на Британских островах. С окончанием «странной войны».

А пока они, экспериментируя, ошибаясь и снова нащупывая путь, пытались выковать американо-английскую стратегию в войне. Оба не могли довольствоваться меньшим, чем победа, и оба были согласны, что к ней нужно прийти с наименьшими издержками. Следовательно, развить до отказа потенциал тайной войны. Отправная точка для ведения ее – знание планов и намерений общего врага. Оберегая тайну от собственного правительства, Черчилль патронирует работу по раскрытию принципов кодирования немецкими шифровальными машинами «Энигма». Успех в этом деле открывал захватывавшие дух перспективы – возможность читать все радиосообщения не только вермахта, но и политических и карательных ведомств нацистского рейха. «По приказу Черчилля в неприметном местечке Блэчли были негласно собраны лингвисты, криптографы, математики, профессура по многим специальностям. Они бились над секретом «Энигмы», образец которой раздобыла разведка.

Аналогичная работа шла в США, где специалисты пытались постичь принципы действия японских шифровальных машин. Очень скоро была налажена координация усилий между спецслужбами США и Англии, очень многое было договорено между Рузвельтом и Черчиллем в томительные месяцы «странной войны» по самым деликатным аспектам тайной войны. Черчилль подталкивал своих единомышленников – вступать в контакт с теми в США, кому доверяет Рузвельт, просить их помощи. «Мы вручили судьбу Англии в руки Рузвельта, когда приняли это решение»4, – лаконично сообщает Стефенсон. Он тогда держал в руках тайные контакты Черчилля с США.

В окружении Черчилля серьезно относились к возможности создания в гитлеровской Германии атомного оружия. Уже ранней осенью 1939 года Черчилль официально запрашивал министра авиации: «Умоляю сообщить, какова вероятность того, что атомные бомбы посыплются на Лондон!» Дело шло не об удовлетворении праздного любопытства, а о практических мерах парирования эвентуальной атомной угрозы – срыве методами тайной войны возможных усилий нацистских ученых и одновременно обеспечении приоритета за Англией в разработке атомной бомбы5. Но она, естественно, не обладала нужными ресурсами для этого. Без США никак не обойтись. Стефенсон сумел пробудить тревогу у ФДР, использовав своего старого друга нью-йоркского банкира Сакса.

Обращение Сакса к президенту, который принял его 11 октября 1939 г., было отлично подготовлено. Логика тайной войны и данные науки сошлись в одной точке. Сакс объяснил, что знаком с некоторыми физиками, в том числе бежавшими от фашизма А. Эйнштейном и Э. Ферми. Они были серьезно озабочены возможностью того, что гитлеровская Германия может создать атомное оружие. Как предотвратить смертельную угрозу?

Он напомнил, что первые контакты физиков с правительственными ведомствами США весной 1939 года оказались обескураживающими. Вашингтонские деятели, пораженные бюрократическим склерозом, нашли фантастической саму идею использования энергии не видимого глазу атома в военных целях. Да, за просителями тогда не было Черчилля. ФДР сначала слушал Сакса невнимательно и недоверчиво. Посетитель заметил, что приехал в Вашингтон за свой счет и не может отнести расходы по поездке на счет правительства. Поэтому пусть президент будет внимательнее.

Рузвельт выслушал научные доводы, подкрепленные вручением письма Эйнштейна на его имя. Сакс рассказал и о работе гитлеровских физиков. Президент понял.

– Алекс, ты не хочешь, чтобы нацисты взорвали нас?

– Именно этого, – подтвердил Сакс.

– Тогда нужно действовать.

Рузвельт тут же вызвал доверенного адъютанта Уотсона и поручил ему связать Сакса с нужными людьми в правительственных ведомствах. Был создан Совещательный комитет по урану, начавший предварительные исследования возможности создания атомного оружия. О чем ФДР уведомил Черчилля. Скептики, а их было немало, протестовали – президент заставляет заниматься чепухой. На это неизменно следовало твердое возражение Уотсона: «Так хочет Хозяин, работайте!»

Закладывалось начало «Манхэттенскому проекту» – созданию атомного оружия. ФДР определенно рисковал, истратив на свой страх 2 млрд. долл.: было трудно предсказать конечные итоги работы.

Перспективы овладения сверхоружием были отдаленными, а пока, осенью 1939 года, Ф. Рузвельт выслушивал эмиссаров воюющих сторон, которые то мягко, то настойчиво приглашали президента США взять на себя посредничество в установлении мира. ФДР отказывал всем. Иногда не сразу, но от этого отказ не был менее категоричен. Мультимиллионер У. Дэвис, тесно связанный с гитлеровцами, отправился в середине сентября в Берлин прямо по поручению ФДР. Рузвельт в ходе полуторачасовой беседы с ним сказал, на каких условиях США будут содействовать восстановлению мира в Европе. Хотя то была явная дезинформация, собеседник Дэвиса в Берлине Геринг, наверное, поверил и просил передать Рузвельту немецкие условия. Рузвельт больше не принял Дэвиса, но принял к сведению его информацию, как и то, что из Берлина Дэвис вернулся агентом немецкой разведки С-806. Когда и Кеннеди ранней осенью высказался в пользу мира, Хэлл по указанию Рузвельта счел необходимым разъяснить, как-никак обращался посол: «По поручению президента только для вас и с условием, что вы будете руководствоваться этим, не разглашая никому, передаю: пока сохранится нынешняя обстановка в Европе, наше правительство не видит ни возможности, ни повода для проявления президентом мирной инициативы».

На том стоял Франклин Д. Рузвельт до зимы. А когда на землю упал снег, президент внезапно затосковал по прелестям мира. Огни рождественских елок смягчили его ожесточившееся сердце, думали верующие.