Победив на выборах, Рузвельт пребывал в отличном настроении. 2 декабря на крейсере «Тускалуса» он отправился в плавание по Карибскому морю. Информированный журнал «Юнайтед Стейтс ньюс» описывал его отъезд:

«Возраст: 58 лет 10 месяцев. Вес: 188 фунтов. Пульс: нормальный. Дыхание: нормальное. Цвет лица: бледный…Президент сохранил в строжайшей тайне детали своей поездки. Усмехаясь, наслаждаясь секретностью, которой окружен его вояж, он объявил: «Мы отправляемся на острова Рождества купить рождественские открытки и на остров Пасхи купить пасхальных яиц».

Он ступил на палубу «Тускалусы» в полдень во вторник в Майами со всей флотской помпой и церемониями в сопровождении только своих ближайших адъютантов и советников: близкого друга Гарри Гопкинса, секретаря и военного адъютанта майора Эдвина Уотсона [ «папаши»], морского адъютанта капитана Дэниэла Д. Калгана, доктора Макинтайра и последнего прибавления к любимчикам Рузвельта – черного шотландского пса Фалы».

Хотя Белый дом официально сообщил, что президент собирается инспектировать новые американские базы в Карибском море, друзья ФДР отлично понимали, что президент отправился отдыхать. В заливе Гуантанамо пополнили запас кубинских сигар. Пришла телеграмма от Эрнеста Хемингуэя, указавшего лучшее место для рыбной ловли – пролив Мона между Доминиканской Республикой и Пуэрто-Рико. Крейсер устремился в указанную точку, и президент попытался поймать рыбу способом, предписанным Э. Хемингуэем, – оперенным крючком с куском свиного сала. Ловля оказалась неудачной.

9 декабря у «Тускалусы» сел гидросамолет – из Вашингтона доставили очередную почту, среди прочих бумаг ФДР получил послание Черчилля, написанное с учетом рекомендаций Стефенсона, объяснившего премьеру психологический склад адресата. Черчилль готовил это обращение почти месяц и считал его одним из самых важных документов, когда-либо написанных им. В драматических тонах описав положение Англии, он просил президента помочь в широких масштабах вооружением, судами, дать приказ американскому флоту конвоировать суда, шедшие через Атлантику, а для этого добиться у Ирландии разрешения на создание американских баз на ее западном побережье.

Черчилль ставил вопрос: каким образом Англия сумеет расплатиться с США? К этому времени английское правительство уже истратило на закупки в США 4,5 млрд. долл., золотые и валютные резервы страны составляли всего 2 млрд. долл. «Близится момент, – сообщал Черчилль, – когда мы не сможем больше платить наличными за суда и другие поставки. Хотя мы будем прилагать все усилия и пойдем на всяческие жертвы, чтобы произвести платежи, я полагаю, что вы согласитесь, что было бы в принципе неверно и фактически взаимно невыгодно, если бы в разгар этой борьбы Великобритания лишилась всех своих активов и оказалась раздетой до нитки после того, как победа будет завоевана нашей кровью, цивилизация спасена и США выиграют время, для того чтобы вооружиться и подготовиться ко всяким случайностям».

Черчилль оставлял на усмотрение Вашингтона изыскать средства, которые «встретят одобрение и восхищение будущих поколений по обе стороны Атлантики».

ФДР размышлял несколько дней, не делясь ни с кем своими мыслями. Гопкинс, единственный человек на борту «Тускалусы», с которым президент мог бы посоветоваться, тактично молчал. Казалось, ФДР отдыхает, но Гопкинс, знавший своего шефа, безошибочно определил – президент «заправлялся горючим». А неунывающие «поджигатели войны», как окрестил Гопкинс Шервуда и иных, работавших в контакте с БСКБ, отчеканили: Черчилль предлагает США вступить с Англией в «гражданский брак». Конечно, рассмеялся Шервуд, не признанный конгрессом.

17 декабря, по возвращении в столицу, Рузвельт выступил на пресс-конференции и сообщил план, обдуманный на залитой солнцем палубе «Тускалусы». Он повторил уже известный тезис: «Наилучшая оборона Соединенных Штатов – успехи Англии в ее самообороне». Но как помочь англичанам? Президент сказал, что некоторые предлагают одолжить Англии деньги, а другие – передать вооружение и снаряжение в виде дара. Последнее утверждение было серьезным преувеличением – таких в США почти не было.

ФДР, однако, был заинтересован не в выяснении расстановки сил, а в новой демонстрации своих известных качеств – сторонника среднего курса. «Я пытаюсь теперь ликвидировать символ доллара… Освободиться от этого глупого старого символа доллара, – сказал Рузвельт и объяснил: – Представьте себе, что загорелся дом моего соседа, а у меня на расстоянии 400–500 футов от него есть садовый шланг. Если он сможет взять мой шланг и присоединить к своему насосу, то я смогу помочь ему потушить пожар. Что же я делаю? Я не говорю ему перед этой операцией: «Сосед, этот шланг стоил мне 15 долларов, тебе нужно заплатить за него 15 долларов». Нет! Какая же сделка совершается? Мне не нужны 15 долларов, мне нужно, чтобы он возвратил мой шланг после того, как закончится пожар».

Пресс-конференция побудила «изоляционистов» усилить протесты против» вовлечения страны в «империалистическую войну». «Они громко обвиняли Рузвельта в «англофильстве», капитуляции перед «английским империализмом». Однако теперь, имея перспективу пребывания в Белом доме по крайней мере еще четыре года, ФДР счел возможным назвать вещи своими именами.

29 декабря президент на «беседе у камелька» резко высказался против того, что с нацистами можно жить в мире. «Мы не можем избежать опасности или страха перед опасностью, укрывшись в постели и натянув одеяло на голову». В этой речи ФДР впервые употребил выражение «мы должны стать великим арсеналом демократии», имея в виду, что США в собственных интересах окажут материальную помощь противникам держав «оси».

Фраза эта – «арсенал демократии» – была впервые использована французским представителем в Вашингтоне Ж. Монне. Услышав ее, Ф. Франкфуртер оценил звучную формулировку. Он убедил вашингтонских политиков не использовать ее в своих выступлениях, ибо она лучше всего прозвучит в устах президента США. Так и было сделано, Гопкинс включил ее в проект речи.

Как же понимал ФДР роль «арсенала демократии»? «Если падет Великобритания, – поучал президент, – державы оси поставят под свой контроль континенты Европы, Азии, Африки, Австралии и моря, и они смогут обратить громадные военные и морские силы против нашего полушария… Думая о сегодняшнем и завтрашнем дне… для США значительно меньше шансов оказаться в войне, если мы сделаем все, чтобы поддержать страны, защищающиеся против держав оси, чем если мы смиримся с их поражением, покоримся победам оси и будем ожидать своей очереди стать объектом нападения в следующей войне»34.

Советники Рузвельта просили его сделать какое-нибудь оптимистическое заявление, чтобы поддержать «воюющих – англичан, греков, китайцев». ФДР пошел навстречу. «Вскидывая голову и надувая щеки, как он обычно делал, – пишет Шервуд, – президент декларировал: «Я убежден, что державы оси не выиграют эту войну. Мое убеждение основывается на самых последних и надежных данных»«. Советники ФДР считали, что такими «данными» он не располагал. Они не знали, что к исходу 1940 года Рузвельту доложили о предстоящем нападении Германии на СССР. К этому времени была решена загадка «Энигмы», ФДР мог ежедневно следить за развертыванием вермахта к походу на Восток.

Январь 1941 года ознаменовался решительными действиями Рузвельта. Он тщательно подготовил ежегодное послание стране, которое прочитал конгрессу 6 января. В нем ФДР высмеял представление о том, что США могут «укрыться за китайской стеной» от происходящих событий. Президент предложил идею «закона о помощи демократиям», известного в истории как. ленд-лиз. Юристы разыскали в архивах подходящий закон, принятый в 1892 году, по которому военный министр мог передавать в аренду вооружение, если он считал это «в интересах государства». Законопроект о ленд-лизе, составленный на его основе, получил номер 1776. Президент напоминал о знаменательной дате в истории США – начале американской революции.

В «беседе у камелька» 29 декабря ФДР бесхитростно заявил, что ленд-лиз нужен, так как вооружение будет более полезно для обороны США «в руках Англии, чем на складах здесь». В послание от 6 января он включил куда более возвышенные мысли: США стремятся обеспечить во всем мире четыре «основные свободы для человека»: свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды, свободу от страха.

Экскурс в мессианском духе был предложен самим президентом. Когда он в своей обычной манере произнес, обращаясь к стенографистке: «Дороти, запиши закон!» – и продиктовал яркий абзац, постоянное повторение «во всем мире» резало слух.

– Но это затрагивает порядочную территорию, господин президент, – заметил Гопкинс. – Я не знаю, насколько американцы озабочены положением населения Явы.

– Боюсь, Гарри, что в один прекрасный день они будут вынуждены сделать это. Мир становится таким крошечным, что жители Явы становятся нашими соседями, – невозмутимо ответил президент.

Прослышав о ленд-лизе, руководители «изоляционистов» пришли в крайнее бешенство. Особенно отличился сенатор Б. Уиллер. Назвав предложение Рузвельта «идиотским», он в речи по радио утверждал, что президент требует от конгресса «нарушить международное право», а «программа ленд-лиза – ААА «нового курса» в области внешней политики – перепахать (plow under) каждого четвертого американского юношу».

Рузвельт на пресс-конференции 14 января объявил выступление Уиллера «самым лживым, самым подлым, самым антипатриотичным. Можете процитировать мои слова – это самое подлое публичное заявление за всю жизнь моего поколения»35. Такая словесная увертюра открыла трудное прохождение законопроекта через конгресс.

В начале января Рузвельт направил в Англию Гопкинса, а по наущению Стефенсона попросил и У. Уилки посетить Лондон. Он согласился. Накануне отъезда Уилки зашел в Белый дом. Президент постарался принять его должным образом. «Окинув взглядом свой кабинет, – пишет Шервуд, – он заметил, что на его столе не было бумаг. Повернувшись к нам, он попросил нас дать ему кипу бумаг из корзины, стоявшей в другом конце той же комнаты. Мы спросили: «Какие именно бумаги вам нужны, господин президент?»

«Да это неважно, – ответил Рузвельт, – мне просто нужны бумаги на письменном столе, чтобы у меня был очень деловой вид, когда войдет Уилки»36.

Рузвельт вручил Уилки послание Черчиллю – набросал на листке из именного президентского блокнота строки Лонгфелло:

Плыви вперед, корабль державный!

Плыви, союз могучий, славный!

Связав навек с твоей судьбой И страх и веру, род людской Следит с надеждой за тобой!

Черчилль 9 февраля огласил при большом стечении народа «послание» Рузвельта и воскликнул: «Нам не нужны доблестные армии, которые ныне формируются в США… Я отвечаю… этому великому человеку… дайте нам инструменты – и мы покончим с делом».

Вскоре в Соединенные Штаты был направлен английский посол Галифакс, преемник умершего Лотиана. Посол прибыл на новейшем английском линкоре. Рузвельт вышел в море встретить его также на линкоре новейшей постройки. То было внушительное зрелище. В штате Белого дома посмеивались – за высокой целью близко знавшие Рузвельта рассмотрели его желание человека, по-мальчишески влюбленного в море, получше ознакомиться с кораблем.

Тем временем билль о ленд-лизе подвергался скрупулезному изучению и мучительным испытаниям в комитетах и палатах конгресса, а за стенами Капитолия неистовствовала газетная буря. Противники Рузвельта указывали, что принятие и применение закона вовлечет Соединенные Штаты в войну, обернется дальнейшим ростом президентской власти внутри страны. Схема ленд-лиза – поддерживать других, оставаясь в стороне, – атаковывалась и по моральным соображениям. В комитете палаты представителей состоялся примечательный диалог между конгрессменом и военным министром Г. Стимсоном.

«Вопрос. Спрашиваю в лоб: если Англия – наша первая линия обороны, вы стоите за вступление в войну?

Стимсон. Я за помощь Англии, чтобы поддержать ее флот. В настоящее время она ведет войну и тем самым способствует защите Северной Атлантики, в чем мы жизненно заинтересованы.

Вопрос. Разве мы не ведем себя довольно трусливо – Англия воюет за нас, а мы не хотим участвовать в войне?

Ответ. Я не собираюсь вступать в спор такого рода. Закон не предусматривает это…»37

Нет, именно предусматривал! И выступления сторонников закона в конгрессе показали, что они отлично понимали его цели. Сенатор К. Пеппер: «Спрашивают, почему мы не объявляем войну Гитлеру? Отвечаем: «Потому что мы не идем на это, а если пойдем, то в момент, который мы сами изберем»«. Конгрессмен В. Поаг: нужно принять закон, «чтобы потом не говорили, что мы не хотели использовать американские деньги и военные материалы сейчас, чтобы спасти жизни американцев позднее». Конгрессмен С. Янг: «Промышленная мощь Америки, которая придет на помощь английским людским ресурсам, позволит Англии избежать поражения без. пот ери хоть одного американского солдата… а тогда придет черед Америки выступить лидером и указать путь».

Ленд-лиз провозглашал принцип: оказание помощи любой стране, оборона которой «важна» для безопасности США. Отсюда следовало, что в случае вступления в войну СССР ему также может быть оказана американская помощь. Сама мысль о возможности такого сотрудничества была ненавистна дубогрызам в Капитолии. Были внесены поправки к закону, имевшие цель заранее исключить Советский Союз из числа получателей помощи по ленд-лизу. Они не прошли. Как заметил конгрессмен Джонсон, «мудро ли это, политично ли это, осторожно ли это – дать пощечину» Советскому Союзу? Другой, Мэгньюсон, сказал: «Будем практичны: Россия является нашим единственным буфером на Востоке против японской агрессии»38.

11 марта 1941 г. Рузвельт подписал «Закон в интересах укрепления обороны Соединенных Штатов», или ленд-лиз, принятый после двухмесячных дебатов в конгрессе 60 голосами против 31 в сенате и 260 голосами против 165 в палате представителей. «Это решение, – сказал ФДР, – кладет конец всем попыткам умиротворения в нашей стране, всем призывам поладить с диктаторами, конец компромиссу с тиранией и силами угнетения». На первый раз конгресс нанес удар державам «оси» – ассигновал 7 млрд. долл., львиная доля которых пошла Англии. За счет ленд-лиза страны Британской империи в 1941 году покрыли 2,4 процента своих потребностей в вооружении, еще 9,1 процента было удовлетворено закупками в Соединенных Штатах.

29 марта на банкете по случаю дня Джексона ФДР еще раз подтвердил решимость противостоять фашистским агрессорам. С ними никто не может иметь дела, настаивал президент. «Мы видели, – воскликнул Рузвельт, – что случилось с крупными промышленниками Германии, поддержавшими нацистское движение и получившими вознаграждение в нацистских концентрационных лагерях».