Отношения с Японией приобрели первостепенное значение в глазах Рузвельта не потому, что Империя Восходящего Солнца могла поставить под угрозу существование Соединенных Штатов, а потому, что японо-американская война неизбежно сорвала бы его замысел – остаться пока вообще в стороне от вооруженной борьбы. Короче говоря, речь шла не о предотвращении войны на Тихом океане, а о том, чтобы Соединенные Штаты получили возможность выждать во Второй мировой войне.
То была необычайно трудная задача. Однако Рузвельт, по-видимому, не считал ее невыполнимой. В самом деле, победы держав «оси» в Европе привели к тому, что колониальные владения Франции и Голландии в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане остались без «хозяев». Англия не могла выделить сколько-нибудь значительных сил для защиты своих колоний. Японские милитаристы не встретили бы особых затруднений в своей агрессии против стран Южных морей. «Изоляционисты» настаивали, что это очень далеко от США. Сенатор Тафт выразил уверенность, что ни одна мать в Америке не хочет, чтобы ее сын умер «за какое-нибудь место с непроизносимым названием в Индокитае».
Пока силы СССР не были скованы на Западе, японские милитаристы проявляли осмотрительность. Токийские политики весной 1941 года не вняли увещеваниям гитлеровского руководства, предлагавшего им в общих интересах держав «оси» нанести удар на юге, связав Соединенные Штаты и Англию на Тихом океане. Германо-советская война решительным образом изменила положение Японии, и в Токио началась отнюдь не академическая дискуссия о том, где, когда и против кого открыть военные действия.
Тройственный пакт, подписанный Германией, Италией и Японией в сентябре 1940 года, окончательно определил ее место – в лагере держав «оси». Однако японские милитаристы преследовали в агрессивном союзе собственные цели: они хотели добиться большего с наименьшим риском. В конце июня 1941 года японское правительство, рассмотрев обстановку в мире, пришло к выводу, что следует захватить страны Южных морей, то есть пойти на войну с США и Англией. Что касается давно подготавливавшегося похода на север, против Советского Союза, то в Токио отложили его до того момента, когда военные поражения на Западе ослабят СССР. Таково было принципиальное решение; правящей верхушки страны. Пока в соответствии с ним завершалась военная подготовка, правительство Коноэ продолжало переговоры с Соединенными Штатами.
Все эти обстоятельства были отлично известны Ф. Рузвельту. Американские криптографы с августа 1940 года читали телеграммы из Токио дипломатическим представителям, аккредитованным в других странах. «К 1941 году, – отмечается в специальном исследовании, – материалы «чуда» (т. е. дешифрованные; документы) требовали на самом высшем уровне. Этот источник стал постоянным и важным фактором в разработке американской политики. Хэлл рассматривал «чудо» как «свидетеля, дающего показания против себя»58. В интересах сохранения! тайны был строго ограничен круг получателей сверхсекретной информации от «чуда»: президент, государственный секретарь, командование вооруженных сил. Остальные члены кабинета не имели ни малейшего представления о «чуде».
Зная планы японцев, Рузвельт мог с большей уверенностью рассчитывать свои шаги. С намерением японского правительства вступить в войну ничего нельзя было поделать. Для Токио это был вопрос решенный. Однако Рузвельт не считал невозможным повернуть развитие событий так, чтобы Япония не подняла оружие против Соединенных Штатов, а либо ввязалась в войну с Англией, либо, что предпочтительнее с точки зрения классовых интересов, напала на Советский Союз. Или скажем по-другому: США бились за то, чтобы занять последнее место в очереди великих держав на войну. К этому и сводились маневры американской внешней политики, а поскольку она находилась в руках президента, то была личная дипломатия Франклина Д. Рузвельта.
После нападения Германии на СССР он попытался добыть для США искомое последнее место, действуя и через Москву. С изданием в 1984 году двухтомной публикации МИД СССР о советско-американских отношениях в 1941–1945 годах прояснились усилия ФДР в этом направлении. Уже 3 июля 1941 г. советский посол К.А. Уманский пришел к Уэллесу по «срочному вызову». США на основании «достоверной информации» предупреждали о скором нападении Японии на СССР. 8 июля Москва поручает послу: «Недавнее заявление Уэллеса о желательности избегания новых конфликтов в Тихом океане не обязательно будет понято Японией как предупреждение против конфликта в прилегающих к нам водах и на материке. Спросите Рузвельта, не считает ли он, что более явным и решительным заявлением, высказанным публично или в дипломатическом порядке непосредственно японскому правительству, Рузвельт мог бы значительно уменьшить шансы выступления против Японии».
10 июля посол спросил. «Рузвельт, – доложил он в Москву, – избежал ответа по вопросу об американском предупреждении Японии». Но с большим воодушевлением ФДР нарисовал картину: «Я надеюсь, что ваша авиация выберет хороший, ветреный день и засыплет картонные города Японии доброй порцией зажигательных бомб… Не сомневаюсь в вашем воздушном превосходстве над японцами». Еще президент сообщил о своем «преклонении перед героизмом наших бойцов», заверил, что США будут оказывать СССР помощь. Подвинуть Москву в описанном направлении ни тогда, ни позднее, естественно, не удалось, посему ФДР сосредоточил усилия на Токио.
Еще с конца 1940 года шли секретные японо-американские переговоры. Правительство Коноэ домогалось, чтобы Соединенные Штаты признали японское господство на Дальнем Востоке и в западной части Тихого океана. Непомерные требования Токио с самого начала обрекали переговоры на неудачу. Тем не менее Рузвельт продолжал их. Американская сторона приглашала Японию присоединиться к абстрактно прекрасным принципам международных отношений: уважать суверенитет всех стран, не вмешиваться в их внутренние дела, признать равенство экономических возможностей, не изменять статус-кво на Тихом океане иначе как мирными средствами. И это тогда, когда Япония уже четвертый год вела войну в Китае и постепенно заглатывала Индокитай!
Рузвельт имел под рукой очень сильное средство давления – экономические санкции. Япония располагала крайне ограниченной сырьевой базой, прекращение импорта стратегических материалов и нефти из США могло довольно быстро сорвать ее военные приготовления. Разумность снабжения Японии материалами для войны ставилась под сомнение еще с конца 30-х годов. Когда же разразилась Вторая мировая война, продолжение этой политики представлялось абсурдным. Во всяком случае, так рассудил Икес.
В начале 1941 года министр получил еще один пост – главы управления по распределению горючего для целей национальной обороны. Икес, узнав, что в Японию отправляется нефть и бензин, возмутился. Во второй половине июня он своей властью ввел эмбарго на вывоз горючего в Японию из портов Атлантического побережья и Мексиканского залива. Рузвельт, отменив приказ, осведомился: будет ли он за эмбарго, если «введение его нарушит непрочное равновесие на чашах весов и побудит Японию выбирать между нападением на Россию и Голландскую Индию?» Министр не знал о «чуде» и не постиг логики президента. Верный своей обычной тактике в спорах с президентом, Икес послал ФДР прошение освободить его от забот по распределению горючего.
ФДР не принял отставки, туманно объяснив Икесу: «Речь идет не об экономии горючего, а о внешней политике, которой занимается президент и под его руководством – государственный секретарь. Соображения в этой области сейчас крайне деликатны и совершенно секретны. Они неизвестны и не могут быть полностью известны вам или кому-нибудь другому, за исключением двух указанных лиц. Они оба – президент и государственный секретарь – полностью согласны в отношении экспорта нефти и других стратегических материалов, зная, что в настоящих условиях, как они им известны, данная политика наиболее выгодна Соединенным Штатам». Икес все еще ничего не понимал, тогда в новом письме ему от 1 июля ФДР приоткрыл, только немного, покров тайны.
«Мне кажется, – писал Рузвельт Икесу, – что вам будет интересно знать: последнюю неделю япошки дерутся между собой насмерть, пытаясь решить, на кого прыгнуть: на Россию, в сторону Южных морей (тем самым окончательно связав свою судьбу с Германией), или они будут продолжать «сидеть на заборе» и более дружественно относиться к нам. Никто не знает, какое решение будет принято в конечном счете, но, как вы понимаете, для контроля над Атлантикой нам крайне необходимо сохранить мир на Тихом океане. У меня просто не хватает флота, и каждый небольшой инцидент на Тихом океане означает сокращение числа кораблей в Атлантике»59.
Уступчивая позиция США в экономических вопросах поощряла японских милитаристов. Они становились все более дерзкими, расценивая политику США как трусость перед державами «оси». В двадцатых числах июля 1941 года японские войска полностью оккупировали Французский Индокитай. Это вызвало крайнее раздражение Рузвельта – японская агрессия развивалась не в том направлении, в котором ожидали в Вашингтоне. От Южного Индокитая рукой подать до американских владений.
25 июля ФДР объявил об эмбарго на торговлю с Японией и о замораживании ее активов в США. Внешне очень впечатляющий жест, однако речь шла не о полном прекращении торговли, а о сведении ее до уровня 1935–1936 годов. «Итак, – комментировал Икес в своем дневнике, – мы снова дурачим страну». Коноэ, однако, оробел и попытался вырвать у США уступки дипломатическим шантажом. Он предложил Рузвельту провести личную встречу.
Рузвельт спланировал совершенно другую встречу. К концу июля в вашингтонских кругах стали распространяться слухи о том, что президент страшно устал от дел. Он отдыхал, и корреспонденты своевременно информировали: проводил субботу и воскресенье в Гайд-парке. Там ничто не напоминало о войне, за исключением пары часовых у входа в усадьбу. В Гайд-парке президент днем проводил время с семьей и друзьями, вечерами читал детективы, играл с Фалой. 2 августа Белый дом сообщил, что Рузвельт отправился ловить рыбу на яхте «Потомак» на десять дней, а чтобы ему не надоедали, маршрут яхты сохраняется в тайне. Иные были склонны считать, что Рузвельт встретится с Коноэ.
3 августа яхта с ФДР на борту вышла из Нью-Лондона, штат Коннектикут, и исчезла в Атлантике. В газетах печатались полушутливые коммюнике о времяпрепровождении ФДР. Согласно им, он и экипаж яхты отдыхали, загорали, ловили рыбу, наслаждались морским воздухом. Чтобы окончательно сбить с толку любопытных, секретная служба устроила так, что яхта президента прошла через канал Кейп-Код. Целый день судно следовало по каналу, на палубе на видном месте сидел человек, похожий на ФДР и одетый, как он. В действительности же 4 августа в открытом море Рузвельт пересел на крейсер «Огаста», где к нему присоединились начальники штабов и С. Уэллес.
Утром 9 августа необычайное оживление царило в обычно тихом заливе Арджентия на Ньюфаундленде. Несколько крупных военных кораблей, среди них «Огаста», над головой рев моторов – американские самолеты патрулировали воздух. На носу «Огасты» группа лиц. Впереди в кресле Рузвельт, за ним стояли военные, в том числе его сыновья Эллиот и Франклин, единственный в штатском – Уэллес. Ждали Черчилля. Британский премьер прибывал на новейшем линкоре «Принс оф Уэльс».
Вот в залив вошли один за другим шесть эсминцев под американскими и канадскими флагами – почетный эскорт.
За ними закамуфлированная громада линкора. В бинокль Рузвельт рассмотрел на мостике характерную фигуру Черчилля. Президенту помогли подняться. Когда «Принс оф Уэльс» приблизился, на «Огасте» оркестр грянул «Боже, храни короля», с английского линкора донеслись звуки «Звездного знамени». Соблюдались все морские церемонии, столь дорогие Рузвельту и Черчиллю.
В 11 утра адмиральский катер отплыл от «Принс оф Уэльс» и подошел к борту «Огасты». На палубе у трапа Рузвельт. Под звуки марша и звон оружия почетного караула Черчилль карабкался по длинному трапу – крейсер велик. «Можно подумать, что Уинстон возносится на небо для встречи с богом», – съязвил Гопкинс, прибывший вместе с Черчиллем на пути из Советского Союза. Историческое рукопожатие лидеров англосаксонского мира, подарок каждому из 1500 моряков «Принс оф Уэльс» от президента – апельсин, два яблока, 500 г сыра, 200 сигарет, и атлантическая конференция началась.
Обсуждение военных вопросов было производным от положения на советско-германском фронте. Гопкинс поделился московскими впечатлениями. Президент и премьер, зная, что на востоке лежит основной действующий фронт в коалиционной войне против держав «оси», подтвердили свое решение оказывать материальную помощь СССР, о чем сообщили в Москву совместной телеграммой. Попытки Черчилля завязать дискуссию об англо-американской стратегии никуда не привели. Американцы никак не торопились, участие Советского Союза в войне в их глазах оправдало разумность предшествовавшей политической линии США – выжидать, пока пламя войны пожирало Старый Свет.