Военные заботы поглощали все больше и больше времени, а то немногое, что оставалось на личную жизнь, у ФДР заметно обесценилось. В конце июня после вечеринки, устроенной Рузвельтом для штата Белого дома, Мисси Лихэнд упала в обморок. Инсульт в 41 год! Левая половина тела парализована, язык не повиновался. Мисси с трудом произносила несколько односложных слов. Недуг приковал ее к постели.
Рузвельт, веривший в целебные свойства Уорм-Спрингса, поторопился отправить ее туда. Единственный результат – неудачная попытка к самоубийству Мисси. Президент вернул ее в Белый дом, где она заняла свое прежнее помещение на третьем этаже. К Мисси прикомандировали трех медсестер. Каждый вечер президент, собравшись с духом, вкатывался в кресле в комнату Мисси с широчайшей улыбкой. Инвалид пытался приободрить инвалида, произнося длинный монолог о текущих делах. Единственная реакция – пристальный взгляд страдающих глаз. «Ну, до завтра!» – самым бодрым тоном восклицал Рузвельт, когда запас новостей иссякал.
Мисси неадекватно воспринимала происходившее. С трудом она начала писать письма, в которых фигурировал некто, любивший ее, фантазия о жизни, которую она не могла вести. Пришлось отправить Мисси к родным в Нью-Йорк. Оттуда Рузвельту приходили письма от Мисси, малопонятные, но преданные. Ее лечили. Рузвельт знал, чего это стоит, и изменил свое завещание: по его смерти Элеонора унаследует половину состояния ФДР, другая половина – на лечение Мисси.
После смерти матери Рузвельта Элеонора попыталась было изменить обстановку в Гайд-парке, сделав ее уютной на свой вкус. Он запретил, пусть дом будет музеем. Элеонора не без вызова жила в Гайд-парке в маленьком коттедже. В Белом доме помощники президента избегали обедов с ним, когда за столом вместо скупой на слова и мягкой Мисси говорила Элеонора. Она не была наделена большим чувством юмора и долбила об обнаруженных несправедливостях с большой серьезностью и очень многословно. Даже дочь Анна как-то заметила: «Мама, ты что, не видишь, что портишь папе аппетит». ФДР нашел выход – на третьем этаже Белого дома ему устроили персональную кухню, откуда и подавали еду. Тем самым он избегал кулинарных шедевров несравненной Несбитт, а она была в фаворе у Элеоноры. После этой реформы президент без труда зазывал к своему столу собеседников.
И личная жизнь не терпит пустоты. Заметно участились встречи Рузвельта с Люси Рутерферд. Компетентный исследователь жизни ФДР рассуждал в 70-х годах: «Секретность этих встреч, обусловленная супругой и войной, родила домыслы, великое любопытство. Для Анны большинство посещений Люси не было секретом. Теперь, спустя много лет, она говорит о них с готовностью, заинтересованностью дочери, выросшей в атмосфере истории, с уважением к истине и истории, с осознанием, что несколько искаженная правда нанесла бы ущерб ее отцу. Она знала, тогда, вероятно, только она одна, что жизнеспособность отца угасала, он был одинок и в последние дни жизни возвращался к милым друзьям и дорогим воспоминаниям».
Анна немало беседовала в те времена с Люси, которая объясняла привязанность Рузвельта к ней главным образом тем, что он мог выговориться в ее обществе. Люси всегда была отменной слушательницей. «Все это было слишком поздно в его жизни»68, – рассуждала Анна спустя десятилетия…
Да, бесцветной стала личная жизнь постаревшего Рузвельта. Нехватку эмоций, однако, с лихвой компенсировали грозные события в мире. Он пытался властвовать над ними.