Просторны палаты галицкого епископа Козьмы. Благочинная тишина царит в широких горницах с иконами греческого письма на поставцах, мерцают тонкие лампады, свечи в драгоценных изузоренных подсвечниках источают свет неяркий, ровный и спокойный. За свечами следит юный монашек — свечегас, удаляет вовремя нагар, тушит, заменяет оплывшие свечи на новые.

Его, малорослого худощавого служку, епископ и иереи чаще всего не замечают. Ведут при нём многомудрые беседы, в коих частенько говорится о том, о чём посторонним ушам слышать совсем бы ни к чему. А меж тем юный Марк, послушник обители святого Иоанна Лествичника, внимал речам сильных мира сего со вниманием, впитывая в себя сказанное тихими приглушёнными голосами. Затем в своей утлой келье подолгу размышляя над услышанным, старался поставить он себя на место епископа или даже митрополита. Как бы он поступил? Наложил бы епитимью на священника, погрязшего в грехе пьянства? Осудил бы боярина за блуд? Отлучил бы от церкви разбойника?

В школе при монастыре слыл Марк одним из самых прилежных учеников. Потому, верно, и приставили его следить за свечами в палатах епископа. Там постепенно набирался юнец опыта жизненного. Сын приезжего греческого купца и русинки, сирота, росший без матери, из милости взятый игуменом монастыря к себе в обитель, теперь подолгу пропадал он в хоромах Козьмы и в соборе Успения. Оказался он в горнице и в тот час, когда к епископу пришёл князь Ярослав, давеча воротившийся из Киева.

Скинул князь бобровый опашень на руки служке, принял благословение святого отца, присел на лавку напротив Козьмы. Сказал сухо:

— Разговор есть, отче. В Киеве нестроенья церковные. Сведал уже, верно.

— Князь Мстислав поступает незаконно. Митрополит Константин рукоположен святым патриархом, главой Церкви Православной! — твёрдо, непререкаемым тоном пробасил Козьма.

— Князя Мстислава можно понять. Митрополит Константин проклинал в Киевской Софии его отца.

— Деяния церкви не следует путать с делами земных правителей. Бог — судия митрополиту, но не князь Мстислав! — наставительно заметил епископ.

— Это в мечтах учёных книжников так быть должно, — уверенно возразил ему Осмомысл. — В жизни инако. Вспомни о том, что в Ромее патриарх всецело подчинён воле базилевса. Так и на Руси. Вот ты речёшь: отделять следует дела мирские от духовных. И прав, тысячу раз прав! Не должен был Константин в межкняжеские распри мешаться и анафеме предавать Изяслава! В том его ошибка.

— Поп Климент был поставлен на кафедру покойным Изяславом Мстиславичем без благословения патриарха! Без хиротонии! Он — самозванец! — крикнул гневно Козьма.

— Его выбрал собор русских епископов, — напомнил Ярослав.

— Многие иерархи не признали это решение! Напрасно князь Мстислав так упрямо держится Климента! Истинный митрополит на Руси — Константин! Не было никогда такого закона, чтобы ставили епископы митрополита без патриарха и без благословения святой Софии Константинопольской!

Говорил епископ раздражённо, порой постукивал по полу резным посохом.

Ярослав, уразумев, что большого толку от встречи с Козьмой не будет, поспешил закончить бесполезный разговор. Сказал мягко, спокойно, но с едва различимым презрением в голосе:

— Я надеюсь, у епископа Галича хватит разума и воли не вмешиваться в киевские церковные распри. Время рассудит спорящих. Я предложил князьям Ростиславу и Мстиславу послать в Константинополь людей с грамотами. Пусть патриарх даст Руси нового пастыря.

Резко поднялся князь галицкий с лавки. Не поклонившись епископу и даже не посмотрев более в его сторону, стал надевать опашень. Скользом глянул на Марка, меняющего свечи в огромном семисвечнике на полу. Понял, что слышал Марк всю их беседу, приметил, что взгляд любопытных чёрных глаз у молодого послушника умный и внимательный.

Марк спохватился, опустил очи долу, прикрыл их бархатистыми ресницами, отвесил князю земной поклон.

— Как тебя звать? Что здесь делаешь? — спросил его Осмомысл.

— Марк аз, светлый княже! — пробормотал смущённо послушник. — С монастыря Иоанна я. Свечи гашу.

— Слышал, верно, о чём речь тут шла?

Зарделся совсем паробок, не зная, как и ответить, кивнул лишь с виноватым видом.

— Вот и мотай на ус, — Ярослав вдруг улыбнулся. — В жизни всякое пригодиться может.

Князь ушёл. Марк, меняя свечи, осторожно глянул на Козьму.

Но, занятый своими высокоумными мыслями, епископ не обращал на него никакого внимания. Сидел на бархате лавки, положив сухие костистые длани на ручку посоха, смотрел вдаль отсутствующим взором, шептал что-то едва слышно.

Сделав своё дело, бесшумно выскользнул послушник за дверь.