(Сказка)

Едва загорелось раннее весеннее утро, как старый лохматый Заяц проснулся. Он всю ночь проспал в теплой уютной норке под корнями вывороченной ветром ели и сейчас чувствовал себя превосходно. Ведь не так-то уж часто приходится ему проспать без тревоги целую ночь.

Косой вылез из своего убежища, потянулся, зевнул раза два, продрал передними лапками глаза, чихнул (в норе было пыльно), подергал усами и сделал стойку. Он стоял на полусогнутых задних лапках, до предела вытянув уши и слегка балансируя передними лапками. Голова его была повернута в сторону, откуда дул легкий, едва ощутимый ветерок, раздвоенная губа смешно шевелилась, растопыренные веером кошачьи усы, как стрелы, нацелились по всем направлениям, а большие круглые глаза, точно красные стеклянные бусины, оглядывали окрестность. Простояв в такой позе ровно две минуты, Заяц фыркнул и, присев на хвост, забарабанил короткими передними лапками по своей груди, будто настоящий барабанщик, потом смешно подпрыгнул и пошел выделывать разные коленца то на двух, то на четырех лапах. Этот танец, похожий на пляску ошалевшего чертенка, продолжался, с небольшими перерывами, минут пять, то есть как раз столько, сколько некоторые из ребят тратят на утреннюю зарядку. После этого Заяц отряхнулся и спокойно заковылял, на бегу принюхиваясь ко всему, что выставляла на его пути щедрая природа.

Деревья и мхи его, конечно, не интересовали – от них мало чем поживишься, а вот запах молодой листвы или первой зелени кустов приятно щекотал ноздри; но и это не было сегодня предметом его внимания – всем этим он был сыт, как говорят, по горло. У Зайца были другие планы.

Вчера, пробегая по опушке леса, он почуял запах молодой пшеничной зелени, но так как из деревни, расположенной совсем неподалеку, в это время доносился сердитый собачий лай, Косой не посмел свернуть на озимь. Сейчас, ковыляя в сторону поля, он уже чувствовал сладкий запах молодых побегов, который, как ему казалось, был сильнее всех других запахов.

Одним прыжком перемахнув через косую изгородь из кольев, Старый Заяц сразу же попал на пшеничную озимь. Это было даже несколько неожиданно. Но здесь, в конце поля, озимь была настолько редкая и тощая, что Косой удивился: вчера он видел кое-что получше. Чутье подсказало ему, что впереди, на пригорке, пшеница гуще и сочнее. Так оно и оказалось.

Солнце поднялось уже высоко над лесом, когда Старый Заяц, вдоволь насытившись молодыми побегами, прилег в густой зелени и стал соображать, где бы найти более безопасное место для отдыха. Таких мест у Серого было не так уж много; его всюду подстерегала опасность: на поле

– Люди и хищные Птицы, в лесу – Звери, а от Собак – просто покоя нет никакого, они рыскают по лесу каждый день, хотя сами живут в деревне – в тепле и сытости. Жадности этих Собак нет никакого предела.

Вот и сейчас уже слышится откуда-то визг и рычанье…

Косой сделал стойку. Прямо по полю к лесу шел Человек с кривой палкой в виде треугольника, а вокруг него прыгали, рыча и взвизгивая, две разномастных Собаки. Они гонялись друг за другом и, настигая, схватывались в борьбе. Собаки вели себя мирно, но двигались прямо на него, на Старого Зайца! Сейчас они его заметят…

Косого заметил Человек. Он окликнул Собак и, указывая в его сторону, закричал:

– Ату! Ату! Держи его!..

Но у Старого Зайца душа была уже в пятках… Несколько мгновений перед Собаками мелькала белая, еще не успевшая вылинять спина и такой же хвост, и вот уже остался лишь запах свежего следа. А за изгородью в их чуткие ноздри сразу ударило столько свежих запахов, будто здесь в разных направлениях проскакало не менее десятка Зайцев. Это было непостижимо. Но Старый Заяц не зря носил среди лесных жителей кличку «Старого». Он знал, как сбить с толку не очень сильных разумом беспородных псов. Пока Собаки разбирались в путанице следов, наделанной опытным Зайцем, его белая спина мелькала меж деревьев уже в полукилометре от изгороди.

Оставив за собой еще две-три «путаницы», Косой доскакал до болота и, окончательно запрятав следы в воде, залег на островке, среди мелкой березовой поросли. Теперь он не боялся Собак. Следовало лишь проверить – нет ли поблизости другого опасного врага.

К немалому своему удовольствию, Косой обнаружил в нескольких прыжках от себя знакомую Куропатку – такую же старую, как и он сам. Они знали друг друга уже несколько лет и дружили. У них было много общего: общие враги, общие убежища. Летом Заяц и Куропатка носили серую одежду, а зимой белую, оба любили весной теплые солнечные лужайки, а зимой спали, зарывшись в снег. Словом, у них было так много общего, что они вполне могли бы жить вместе, если бы не разница вкусов: Куропатка терпеть не могла горькой осиновой коры, а Зайца тошнило от одного вида мохнатых Гусениц, которых Куропатка почитала за одно из лакомых блюд. Однако это не мешало им все же быть друзьями и добрыми соседями.

Встречаясь, они подолгу беседовали, сообщая друг другу новости, происшедшие за время их разлуки. Больше, правда, говорил Заяц, отличавшийся, несмотря на свою старость, изрядной болтливостью. Он так увлекался своей речью, что иногда начинал говорить даже стихами. Однако стихи у него получались отнюдь не от большого знания языка леса, а скорей наоборот, так как больше всего он употреблял в своей речи личное местоимение первого лица, единственного числа, во всех возможных падежах со множеством предлогов и частиц. Затем его речь украшали глаголы, означающие незаурядные и смелые деяния. В сочетании этих местоимений и глаголов (с небольшим добавлением обстоятельственных слов) получалась довольно высокопарная и совсем не скромная похвальба; но так как Куропатка тоже всех боялась и жила в постоянном страхе быть кем-нибудь растерзанной, то ей даже приятно было слушать, как храбро ведет себя трусливейший из животных. Часто в мечтах она видела себя такой же бесстрашной, как ее друг и сосед Старый Заяц.

– Кныу, кныу, здравствуй, сосед! – обрадовалась Куропатка, узнав старого приятеля.

– Кгхыр-р-р!- прочистил горло Заяц (он изрядно наглотался пыли еще на поле, улепетывая от Собак).- Я приветствую тебя. Я вижу – ты жива, Старая Куропатка.

– Кны-у, кны-у, жи-ву, жи-ву…

– Я счастлив, что вижу тебя… Да здравствует умная Старая Куропатка!

– И ты здравствуй, соседушка. Как жил, что нового в твоей жизни? Я слышала, что Сергей Михалков написал про тебя новую басню?

– Ер-рунда! Я отрицаю все, что сочинил Михалков. Я не был во хмелю. Я не подхалим, я честный, храбрый Заяц. Вот только что я обманул дюжину Собак. Они меня окружили на поле. Там был и Охотник. Я видел ружье, которое стреляет в разные стороны. Но я – Старый Заяц, и меня не проведешь.

Они хотели убить меня за то, что я съел у них несколько листочков озими. Но я не так глуп, как они думают. Я сыт и невредим, как видишь. А сюда им не добраться.

– Восхищаюсь твоей храбростью, соседушка. Расскажи, как ты их обманул? – И Куропатка подбежала поближе, чтобы лучше слышать столь полезный рассказ.

– Долго рассказывать, соседка. Лень. Спать хочу.

Да и устал я. Ты покарауль, пока я посплю часок-другой, потом расскажу. Покарауль, соседка, все равно тебе делать нечего…

С этими словами Старый Заяц уснул, а Куропатка вспорхнула на нижний толстый сук старой березы и замерла на часах.

Солнце так сильно пригрело, что сытая Куропатка задремала и, покачнувшись, свалилась с дерева. Услышав хлопанье крыльев, Заяц вскочил, как от выстрела, и кинулся в кусты, но Куропатка поспешила успокоить друга, и вскоре они вновь тихо беседовали.

– Я расскажу тебе, как я остался жив, несмотря на миллион грозивших смертью событий.

Куропатка, хотя и была Старая, но до миллиона считать не умела, а потому охотно согласилась, высказав пожелание, чтобы Заяц не упустил ни одного события, хотя бы их было десять миллионов.

– Итак, значит, я начинаю. Во-первых, я должен сообщить тебе, что я, так сказать, единственный в нашем роду, кто остался жив. А уже это одно есть великое достижение – ведь редкий заяц доживает до моего возраста. Мне уже пять лет! – Старый Заяц принял важную осанку и покрутил торчавшие во все стороны усы.- Всего в роду нас было двенадцать братьев и сестер. Мы все родились в одно лето. Моя мать всегда приносила по четыре детеныша. Как только мы родились, мать накормила нас грудью и убежала с другими зайцами. Через 3-4 дня она вернулась, накормила нас еще раз – и больше мы ее не видели. Мы ничего не знали и, когда проголодались, вылезли из гнезда. Поели травки, какая попалась, и стали прыгать, резвиться. А тут из-за кустов выскочила Рыжая Лиса, схватила одного нашего братишку и убежала. Так мы познакомились с одним из самых страшных наших врагов. Мы стали бояться всех, кто жил в лесу, и редко выходили из гнезда.

Однако бояться нам так надоело, что наша сестренка хотела даже утопиться с тоски, но увидела, как утопилась Лягушка, испугавшись ее, и сразу повеселела: значит, и нас кое-кто боится! Во всяком случае, Лягушек, Бабочек и Птиц мы перестали бояться. И тут-то сестренка наша попала в лапы Филину.

Так мы узнали нового врага. От этого Филина нам житья не стало, и мы с братом перешли жить в другое место. Но и там мы натерпелись страху. Один раз гончие Собаки с Охотниками чуть не затравили нас. Но мы их обманули – пусть не гоняются за двумя Зайцами сразу. Ведь есть же пословица: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь».

А в другой раз Волк напал на нас. Я взбежал на высокую голую скалу и кубарем скатился с нее. Волк отказался от погони – у него лапы жесткие и по камням скользят; пока он за мной бежал, много раз падал и, я думаю, расшибся порядком: я его встречал потом несколько раз хромым и легко от него удирал.

Потом я от Лисы удирал не однажды, а Собак этих глупых обманул миллион сто тысяч раз. Только братишка мой, последний, попал под выстрел, и его, раненого, загрызли Собаки…

Старый Заяц вздохнул, поморгал грустными глазами и, встряхнувшись, продолжал:

– К осени я нашел других своих братьев и сестер, что родились после меня, и мы жили вместе, я был у них за старшего. Много раз я их из беды выручал, но мало-помалу погибли все. Одного братишку Ястреб схватил на озими, и двух других, что помоложе были да поглупее, тоже Птицы склевали: одного Сорока, а другого Ворона – подумать только! Одну сестренку Волк задрал, двух Охотники во время облавы убили, а еще один в капкан лисий попался. И остались мы опять вдвоем с последним братом. В это время зима уже была. Спали мы однажды в снегу с ним и слышим: Ребята ходят по нашей тропе и разговаривают. Мы замерли в снегу, в сторонке от тропы, а Мальчики силков проволочных на тропу наставили.

Хотел я брату объяснить,- ведь он моложе меня был почти на полгода,- как через силки перепрыгивать, да заснул, а утром смотрю – братец в петле сидит, мертвый. Так я один снова остался. И тогда переселился вот в эти места. Здесь немного спокойнее, хотя хорошей пищи маловато. Озимь далеко…

Старый Заяц умолк, прислушиваясь. На другой стороне болота послышался собачий визг и порсканье. Куропатка тоже насторожилась.

– Ничего, не волнуйся, соседка. Они в воде мой след потеряют и сюда не придут, а если придут, то удерем опять, этих обмануть – плевое дело.

Друзья притаились. И, действительно, Собаки вскоре убежали в другом направлении, и долго еще Старый Заяц рассказывал Куропатке про свое житье-бытье, полное тревог и опасностей. Потом Куропатка вспомнила, что ей нужно заканчивать устройство гнезда. Оно уже почти готово, нужно только обложить пухом, а взять его негде – сама она уже вылиняла и стала серая.

– Возьми у меня из спины старые белые клочья, они мне только вредят сейчас – снег-то давно уже растаял,- предложил Заяц.

Обрадованная Куропатка принялась выщипывать старую всклокоченную шерсть Зайца и таскать в гнездо, а Старый Заяц радовался не меньше ее: «Вот я какой умный. Кто бы из моих сородичей догадался так сделать?» Он так развеселился, что принялся прыгать, будто молодой, и даже спел любимую песенку своего сочинения:

– Я Старый Заяц – серый ус,

Я умный Заяц и не трус,-

Я от Лисицы убегу,

И сто Собак я проведу.

Хитрей меня на свете нет,

И буду жить я до ста лет!

Прошло два месяца. Однажды Старый Заяц лакомился на полянке заячьей капустой, которая росла здесь среди множества других трав. Он только что вошел во вкус, как на полянке появились Люди – один большой, другой маленький. Они что-то несли в руках и заплечных мешках. На краю поляны люди остановились и сели на траву. Потом маленький стал ходить по полянке, что-то разыскивая. Старый Заяц притаился в траве, но маленький Человечек так близко подошел к нему, что пришлось вскочить и удрать в безопасное место.

Однако Старый Заяц, поскольку он не был трусом, далеко не побежал, а снова притаился на краю полянки, среди березовой поросли. Отсюда он стал наблюдать за Людьми и очень удивился, когда увидел у них в руках палки: ведь время сенокоса еще не наступило – Косой знал это по опыту прошлых лет. Взрослый Человек лежал и курил, а маленький – то искал что-то в траве, то вдруг опрометью бросался куда-нибудь в сторону и страшно взмахивал своей палкой, на конце которой болтался голубой колпак. Все это тревожило Старого Зайца, несмотря на его опытность.

Через некоторое время оба человека сошлись вместе и стали что-то обсуждать, поглядывая на небо. Старый Заяц тоже глянул в небо, но ничего там не заметил, кроме голубой пустоты. Затем Люди ушли в кусты и опять стали вполголоса совещаться. Старому Зайцу послышалось, будто они два раза произнесли его имя. Косой приподнялся на задние лапы и стал озираться по сторонам. Но вдруг вверху что-то свистнуло, и не успел Старый Заяц прижаться к земле, как на него навалилась какая-то тяжесть, в спину впились железные крючья, а по голове ударило будто камнем. Старый Заяц отчаянно дергался в разные стороны, но в голову снова и снова стучало что-то острое и тяжелое… Он потерял сознание.

Дня через два на поляну прилетела Старая Куропатка.

Она соскучилась по Старому Зайцу и всюду его искала.

– Кны-у, кны-у,-кричала она, ожидая, что вот-вот из лесу выскочит ее серый друг. Гуляя в зарослях молодого березняка, она заметила кусочек тонкой шкурки с гладкой серой шерстью и, клюнув его, подумала: «Шерсть, как у моего друга Старого Зайца… Но зачем она мне теперь, если птенцы уже улетели из гнезда». Больше она ничего не подумала, потому что была не так умна, как Старый Заяц.