В девять часов Маге передали, что на Киевском шоссе — дыра. Там на КПП, за поворотом на аэропорт «Пулково-2», с четырех часов ночи СОБР по своим ментовским делам дежурил — операция у них какая-то — и пацанов Маги самих чуть не прихватили. С трудом отмазались.

Плохо, но СОБР — это СОБР, с этими договориться трудно. Можно, но трудно… Да и не было острой необходимости Пулковское шоссе перекрывать — на Киев белорусскую «Зубровку» вряд ли повезут.

Мага дал команду своим бойцам временно свалить в сторону, переждать. Уехали пацаны. А теперь вот «собровцы» с Пулковского КП, ушли и надо было опять срочно посылать туда людей, закрывать дырку. Хоть и не очень важную, но порядок есть порядок. Вот так дергаешься, дергаешься… То одно, то другое. Невозможно нормально работать. И все жадные какие. Жадные и продажные. Тьфу… Все денег хотят. Только — дай, дай, дай…

А деньги у Исы ведь тоже не растут — их заработать надо. Мага это знал очень хорошо. Заработать!.. Потом и кровью.

Но попробуй заработай хорошие деньги в таких плохих условиях. Конкуренты из других команд только и смотрят, чтобы в горло вцепиться, кусок себе отхапать. И менты постепенно борзеют, эфэсбэшники тоже наглеть начали. Да мало ли еще всякой шушеры, кому чужое добро спать не дает? Много таких…

Недавно вот — в центре города одну из бригад Маги кто-то полностью вывел из строя. Какая-то неизвестная сволочь искалечила четверых бойцов — всем раздробили коленные чашечки на правой ноге. Теперь молодые ребята на всю жизнь хромыми инвалидами будут. Иса тогда очень расстроился.

В общем срочно пришлось снимать пост с Ладожского КПП и перебрасывать на Пулковское. В девять тридцать старший группы — бригадир, сообщил Маге, что Киевское шоссе тоже перекрыли.

* * *

Хотя, по большому счету, какое нам с Борькой дело — паленая, не паленая? Да завернись они узлом, со своей водкой!

Но повод, повод… Нужен повод, причина, чтобы хоть какой-нибудь рычаг-зацепку на этого Ахмета именно сейчас найти и с суровым выражением и нагнетанием изменить начало маршрута.

— Да-а… Определенная опасность есть. Все же лучше бы нам из города с этим грузом побыстрее выскочить, — раздумчиво сказал я. — И, по возможности, с заметанием следов.

Вот. Запустил. Посмотрим реакцию. Главное, чтобы Боб меня в этой маленькой комедии поддержал. А если не врубится, не поддержит? Сейчас вдвоем упрутся рогом — и ни в какую. Ну, на худой конец, и через Ладожский мост можно попробовать. Но Гена почему-то настоятельно рекомендовал выходить обязательно через Пулковское КПП. И именно в девять, плюс-минус десять минут… Что-то знает служивый, что-то вынюхал. Ну, нельзя нам было нормальным маршрутом через Ладожский мост идти, и точка. Было бы «льзя», так бы и поехали. Гена ведь четко сказал — по Киевскому, через Пулковское КПП. Да еще и по времени довольно жестко привязал нас полковничек.

Не из пальца же он эту идею высосал? Значит, что-то знает, хитрый. А то, что Логинов хитрый и шибко информированный, у меня сомнений теперь, после той дурной истории с кассетой, никогда не появится. Вот пускай мне все говорят: «Логинов не знает, Логинов не ведает…». Не поверю. Я теперь уверен абсолютно: Гена знает все. Или — почти все.

Время пока еще есть — минут десять, восемь в резерве. Значит, надо Ахмету еще всяких страшилок наговорить и действовать в соответствии с логиновскими рекомендациями. Гена зря трендеть не станет.

Эх, бросить бы все это к чертовой матери! Но, пожалуй, поздно… Не отдавать же таджикам назад деньги в самом-то деле, раз у них там обычная водка, а не наркотики… Да и перед Геной неудобно — кое-какие обязательства вроде бы уже взяты. Нехорошо людей обманывать. Короче — следовало ненавязчиво, но твердо убедить Ахмета с Борькой ехать на Мурманск по Киевскому шоссе через Пулковское КПП. А жизненный конус нашего маленького интернационального экипажа потом поднимем.

— Водка, хоть ее вокруг и зело много по нынешним временам, все равно остается товаром почти стратегическим. Оружие, наркотики, проституция и… водка. Мафия, блин. Поэтому, риск слишком большой, — сурово, но как бы про себя сказал я.

Мерно и тихо на холостых оборотах гудел под кабиной дизель. Печка нагоняла тепло… Тускло светились лампочки подсветки на приборном щитке. Пауза затягивалась.

— Боб, — сказал я задумчиво и пощелкал пальцами… Ненавязчиво так, словно в раздумье, три раза, что в нашей доисторической пионерской азбуке означало: «Следуй за мной». — Как считаешь, прав я, или… есть доля риска?

Борька почему-то промолчал… Уже хорошо, молчание — знак согласия. Хотя мог бы и подыграть. А, нефиг тут с ними миндальничать…

— Ты какой-нибудь другой маршрут выхода из города на Мурманск знаешь?

— Маршруты всякие есть. И прямые, и кривые. Можно хоть через Караганду… Но стоит ли? Рванем прямо, а там — как получится. Знаешь, Витя, если бы хозяин этой водки, ну тот, у которого ее умыкнули, очень крутым был — никто бы у него ничего не конфисковал. Согласен? Если средней крутизны — в худшем случае, машину на выходе из города попытаются отследить и прижать нас на трассе.

— Нам это надо?

— Нет, — сказал Борька. — Нам этого не надо. Ну, а если у случайного лоха менты водку отобрали?..

— Ты знаешь — случайный он, или нет? Вот, не знаешь… Я знаю одно, друг мой Боб, — случайных, а тем более лохов, в этом бизнесе, — я кивнул головой назад, на кузов, — не бывает по определению. Случайные — это мы с тобой, — не прерывая своей тирады, я снова пощелкал пальцами. Что он, лопух, забыл что ли? Диспут тут развернул, собака. — Лично нам с тобой особо страшного, конечно, здесь ничего не предвидится — хозяин-то он, с него и шкуру сдерут, — я ласково похлопал Ахмета по плечу, — но уж ты сделай, как я прошу: давай через Пулковское КПП.

— Да не боись ты, Витек. Они, наверное, уже не в первый раз туда свой конфискат возят. Я правильно думаю, Ахмет?

— Правильно, Боря. Ничего не бойтесь, — опять стал успокаивать нас Ахмет. — Восемь рейсов уже сделали — ничего не случилось. Бояться не надо… Как у вас говорят — все схвачено. Да?

— Ага… Все схвачено, за все заплачено, — мне вдруг надоела эта бодяга до чертиков, ври им тут, убеждай, и я прибавил жесткости в голосе, — Я тебе верю Ахмет, но лучше, на всякий случай, из города зигзагом уйдем. Давай, Борька, выходи на Киевское и двигай на Пушкин, оттуда — через Колпино или через Саблино — буераками проскочим и по левому берегу Невы за Кировском выйдем на Мурманскую трассу.

— Ты — босс, Витька, тебе решать, но…

— Все, Боря — заткнись, дискуссии оставим на потом. Действуй, — я слегка разозлился, но голосом постарался этого не показывать. Хотя — чего злиться-то? Боб же не в курсе. Я ему еще ничего не успел рассказать о своих контактах с Геной.

— Э-э-э… — сказал Ахмет. — В Мурманск только одна дорога идет. Почему через Пушкин? Не надо так ехать. Я этой дороги не знаю…

— Узнаешь, — флегматично сказал Боб и со скрежетом воткнул первую скорость.

А я — что? Я — ничего… Действую в соответствии с рекомендациями внутреннего голоса. Что он нашептал, то и выполняю. В общем, поехали.

Часы на приборном щитке показывали: девять — нуль, нуль.

В девять двадцать пять, или около того, мы, никем не остановленные, неспеша и с достоинством, как и следует такому солидному автомобилю, прошли через Пулковское КПП. Через то, что на Киевском шоссе сразу за отворотом на старый аэропорт «Пулково-2». Светофор мигал желтым, но краем глаза я все же увидел, что гаишники переносной сигнал «Стоп» справа поставили. На пару секунд, как и положено по ПДД при таком знаке, мы тормознулись на белой линии, а затем, наращивая обороты дизеля, помчались прочь из города.

Где-то через полчаса мы миновали красивый город имени незабвенного Александра Сергеевича Пушкина и часиков в десять выехали на Московское шоссе. Ну, а дальше — просто: направо, налево, снова направо — огородами, огородами — и к Котовскому.

Борька выбрал маршрут через Саблино на Мгу, и дальше — через пригородный Кировск — на Мурманку.

Дизель тянул ровно, спокойно. Машина — зверь…

Немножко покидывало на ухабиках — так это Россия. У нас других дорог и не бывает. И на Мурманке кидать будет.

Я помню, там несколько таких приколов было! Закачаешься. Идешь, идешь — дорожка ровная, на горочку взлетаешь и вниз, а там, где болотце, тебя ка-а-к… Ну, да ладно.

А вокруг было белым-бело, и на бескрайнее полотнище бледно-голубого на востоке неба из-за горизонта медленно восходило оранжевое зимнее солнце. Лепота. Красотища.

«Колхозы-бля, совхозы-бля… — природа. Лишь портят эту красоту сюда приехавшие тунеядцы, бля, моральные уроды…»

Я давно заметил, что в городе небо почти всегда тучами затянуто, а за городом — наоборот. Стоит пару десятков километров от Питера отъехать — и ни облачка, ни тучки. Парадоксы природы, или субъективность восприятия? Что-то в этом есть загадочное. В общем, бескрайние совхозно-колхозные заснеженные поля сияли нестерпимой белизной, блин, под яркими лучами восходящего зимнего светила.

Едем, мчимся… Ахмет все время настороженно помалкивает. Наверное, все еще обижается и остерегается нас. Напряженный какой-то парнишка стал.

Зря, между прочим. А с другой стороны — откуда же ему знать, какие мы с Борькой хорошие ребята и ничего плохого в мыслях не держим? А может, он просто молчаливый? Ну, молчи, раз хочется. Мы тоже помолчим.

Я снял куртку, расшнуровал свои высокие ботинки и залез назад, в спальник. Устроился там поудобнее, и вдруг меня до копчика пронзила мысль… Я же не предупредил Борьку, что в рейсе я не Серов, а Зайцев! Дурак дураком и уши холодные. Конспиратор хренов.

Пришлось срочно исправлять ошибочку — достал из куртки шариковую ручку и на своей пачке «Беломора» написал Бобу: «Для Ахмета я — Зайцев!». Потом вытащил папиросу, закурил и с левой стороны, возле дверцы, чтобы не беспокоить нашего маленького узкоглазого друга, передал пачку Борису — покури. Боб глянул на мои каракули, кивнул своей большой башкой, тоже закурил и вернул мне пачку. Я тут же и зачирикал свою «маляву», уничтожил следы.

Ахмет наконец-то слегка зашевелился, видно, перестал на нас с Борькой обижаться, оживился немного, в сумку свою полез.

— Витя, Боря — есть-пить хотите?

— Есть вроде бы и рановато еще, а вот попить — в самый раз, — сказал Борька.

Ахмет вытащил из сумки двухлитровую пластиковую бутылку минералки, налил в пластмассовый стаканчик, предложил Борьке, потом мне. Попили. Я докурил папиросу и решил наконец-то заснуть…

— Все, мужики, вы как хотите, а я — баиньки. Покемарю пару часиков. Боб, разбуди в двенадцать. Только не позже, а то у меня голова разболится, если я днем лишнего пересплю.

— Спи Витя, — сказал Ахмет. — А я тихонько песни петь буду, чтобы Борису спать не хотелось.

— Мне, дорогой, за рулем спать никогда не хочется, даже ночью. Привычка. Водитель-дальнобой, знаешь ли, за рулем засыпает только раз… Как минер, который тоже только раз ошибается. Тех, кто за рулем засыпает, хоронят. Если остается что…

Сильно сказано. Это он сурово загнул, достойно.

— Борис Евгеньевич, — сказал я, — толкнув в массы такую героическую фразу, надо обязательно поворачиваться к толпе своим медальным профилем и замирать. Хотя бы на мгновение, чтобы все прониклись. Или — другой вариант — изобразить на лице полуулыбку — знаешь, так чуть-чуть, уголками губ, как Брюс Виллис, и задумчиво покачать головой. Вздохнуть тяжело можно, но не в полную силу, а тоже — сдержанно. Ты это умеешь. Как бы вспоминая что-то из своего героического прошлого. Например, ту консервную банку, которую ты ногой пинал в одном потайном уголке…

— Ты неряха и пачкун, — грустно ответил Борька. — Лодырь ты беспечный. Потому ты не достоин любви моей вечной. Всегда ты, Витька, все опошлишь. Любой самый светлый душевный порыв и самый чистый образ стараешься в грязь втоптать. Ты — жалкая, ничтожная личность. А знаешь ли ты…

— Ага. Я — знаю. Я давно все знаю. Лет сорок уже. Что поделаешь — драгуны-с, хамье-с.

— Вот, вот, — обрадовался Борька. — Я же и говорю: свинья и пошляк.

— Кто? Я? А кто в пионерском лагере в девчоночью раздевалку на пляже подглядывал? Кого вожатая за этим делом застукала?

— Ну ты гад, Витька. Нашел, чем уколоть, — Борька покачал головой, словно ему стало неловко за меня. — Это же еще в детстве было…

— На мой взгляд, ты с того времени не сильно изменился. Я имею ввиду, внутренне. Погоди, я еще Верке об этом эпизоде расскажу. А может, и еще кое о чем.

— О чем?

— О том…

— Не понял… Это что — намек?

— Ага. Конечно, намек. На всякие там гаражи, машины, рулетки… Нам с ней есть, о чем поговорить.

— Это — шантаж. Шантажируешь, спекулянт паршивый?

— Пока нет, но могу… Посмотрю на твое поведение.

Боб хмыкнул, но промолчал.

— Ну, я все равно вам песни петь буду, — назойливо продолжал Ахмет, затихший на время нашей легкой перебранки. Вот еще птица-кенарь на нашу голову объявилась! Неймется ему, петь хочет наш маленький узкоглазый друг… Сейчас затянет какую-нибудь народную азиатскую типа: «Сяо-ляо-вей мой, сяо-ляо-вей. Гао-ляо-сись-тый сяо-ляо-вей…».

— А что петь будешь? — настороженно поинтересовался Боб.

— Разные песни. И ваши, русские, и наши… — в ответ на это Борька сделал на лице вежливую улыбку. — Ну, пой. Попоешь немного, потом я спою что-нибудь, потом — опять ты… Так с песнями и домчимся, — Борька опять дружелюбно оскалился.

«Нечего рожи корчить, друг мой, — подумал я, созерцая в зеркало его гримасу. — За восемьсот баксов наш Ахмет может в кабине позволить себе даже и на рубабе или зурне что-нибудь душевное сбацать. Или какие у них там еще народные инструменты есть? Имеет право. И будем терпеть. Такая наша драйверская доля».

Ну, а надоест сильно — пасть скотчем заклеим…