К концу дня Маге стало ясно, что шанс проследить машину с конфискованной у Эдика «Зубровкой» через посты ГАИ очень незначительный. Машина или уже выскользнула из города, или нет. Уверенности ни в том, ни в другом не было. Но чтобы отследить как следует, потребовалось бы несколько дней и ночей на каждом посту держать группы. Столько свободных людей даже у Маги не было.

После разговора с Эдиком Иса очень недвусмысленно приказал Маге: водку нужно найти.

— Понимаешь, Мага, — сказал Иса, — Эдик, хоть и армянин, все же — наш человек. Он с нами много лет делится долей, и надо ему оказать помощь. У него сейчас очень сложное положение, он людям денег должен, а тут еще это. Ты или найди водку и накажи виновных, или… сделай так, чтобы другие люди, которые нам, как Эдик, платят, не думали о нас плохо. Не надо, чтобы нас люди уважать перестали. Чтобы никто не говорил, что ребята Исы деньги просто так берут. Понимаешь?

Мага понимал. Он понимал, что проще всего в этой ситуации — тихо слить самого Эдика. Устранить причину. Но если, не приведи Аллах, хоть кто-нибудь что-то пронюхает, разговоры пойдут. Тогда нигде не спрячешься, Иса где хочешь найдет. Да и не только Иса. Нет, это — не вариант. Был еще один путь — дать армянину денег. Своих денег. Сделать вид, что водку нашли. Откупиться.

Но и это для Маги тоже было неприемлемо — бесчестье и позор. После этого он бы сам себя перестал уважать. Значит, опять придется людей с Литейного подключать, опять денег за информацию давать надо. Много.

Эх, если бы можно было эти деньги армянину просто отдать — он бы сразу успокоился. И никакой головной боли. Но — нельзя… Получится и для Маги — нехорошо, и для дела — плохо.

Оставалось одно — найти тех, кто «Зубровку» у Эдика отнял, и выяснить, где она сейчас может быть. Получить информацию из первых рук, так сказать. Ну, а потом — наказать виновных, кто бы они ни были: хоть свои, хоть чужие.

Так наказать, чтобы другим неповадно было, со сдиранием шкуры, с выкалыванием глаз… И все заснять на пленку.

* * *

Ехидно улыбался Борька совершенно напрасно — голос у Ахмета был… даже не хороший — отличный голос! Сильный, поставленный. Профессиональный голос. Тенор, или баритон какой-нибудь. Не знаю. Я в этих вещах почти ничего не понимаю. Мой уровень — ниже среднего, по принципу: нравится — не нравится. Да я Нани Брегвадзе от Вахтанга Кикабидзе с трудом отличаю! Во всяком случае, пение Ахмета мне очень понравилось. Борьке — тоже. У меня сразу всякая сонливость прошла — такой концерт!

Таджик вначале действительно стал петь тихонько, но было видно, что сдерживается, не дает воли своему голосу.

— Эй, Ахмет, я не сплю, дорогой, так что можешь петь на всю катушку, — подбодрил я его из спальника. — Давай, не стесняйся, прибавь децибел.

Он прибавил.

Тут вообще началось… Минут сорок он выдавал свои трели-рулады.

Конечно, акустика в кабине — не очень, чтобы очень — не Большой театр и не Капелла. Но это не сильно волновало нашего маленького узкоглазого певца. И ровный гул «камазовского» дизеля его нисколько не смущал — Ахмет перекрывал его без напряжения. Господи, чего он только не пел! И старые советские песни пел, и пару романсов, и что-то свое азиатское очень душевно изобразил. А под конец и вообще — арию из какой-то оперы выдал. Потом раскланялся и заулыбался… Настоящий артист! Мы с Борькой ему от души похлопали.

После Ахмета Борька уже почему-то петь не захотел — постеснялся впечатление у слушателей портить. Хотя на мой взгляд — как раз и надо было ему что-нибудь сгундосить. Для контраста. Чтобы в другой раз не вякать.

— Ну, ты даешь! — сказал Борька. — И нафига тебе эта паршивая водка далась, если ты так петь умеешь? Да тебя с твоим голосищем в любой театр возьмут.

— В петербургские театры только с Консерваторией берут. Даже в хор. А я всего лишь музыкальное училище закончил, по классу вокала. А из Консерватории с третьего курса пришлось уйти, — сказал Ахмет и опять замолчал.

Такие дела…

— А этот бородатый ваш, — спросил Борька, — тоже певец?

— Хайрулла? Нет, он — учитель. Он был директором школы. Звание имел почетное: «Народный учитель СССР». Очень большая школа — на пять тысяч учеников. У нас ведь в семьях детей много — по двенадцать, пятнадцать… У него в школе учителей одних почти сто человек… было.

— Час от часу не легче, — сказал Борька.

— То-то я смотрю — напоминает он мне кого-то. Директор… Педагог, значит. Макаренко. Ушинский. Ну, ну… — встрял я из спальника, — Особенно, когда трубку с анашой закурит. Вот так вот смотришь — и ничего, а приглядишься — ну, вылитый Песталоцци.

— Ты его не суди строго, дядя Витя, — сказал Ахмет. — Жизнь у него так сложилась… Не повезло ему. У Хайруллы сразу всех убили. Отца, мать, жену, троих детей, четверых братьев… Всех. Он в командировке был. На семинар в Душанбе поехал. Как раз тогда все и началось. Восемьдесят девятый год. Хайрулла вернулся, а они — все убитые. Дом разрушен… У нас в районе один тракторист себя полковником назначил, банду собрал, оружие купили. Ну, и начали воевать. Плохой человек был — его недавно убили. А Хайрулла очень переживал тогда, совсем с ума сошел, хотел тоже… Но старики не разрешили. Веревками его связывали. У нас стариков уважают, слушаются их.

— А что же ваши старики резню-то не прекращают? Собрали бы всех абреков — или кто у вас там? — тракториста этого, который себя полковником назначил, и приказали — штык в землю! Аллах акбар, мол, мир, дружба… — опять подал я голос из спальника.

— Все очень сложно, дядя Витя. Простым людям война не нужна. Война ведь за власть идет. Понимаешь, наши партийные начальники после того, как мы стали самостоятельным государством, как были у власти, так и остались. Рахмонов — кто? Не знаешь? Вторым секретарем был. И другие такие же. А молодые парни — кровь горячая — тоже власти хотят, берут автоматы и стреляют. Он при советской власти был трактористом, а сейчас взял и полковником себя назначил, а мог бы — и генералом. Набирает себе банду, покупает оружие и говорит: я — оппозиция. И наплевать ему, что его все равно скоро убьют, и на других людей ему тоже плевать. Никого он не боится, никого не жалеет. Хотят люди начальниками быть — прямо с ума сходят. У нас ведь власть — это все. Власть и религия…

— У нас тоже. Кто только в депутаты не лезет… — поддакнул Борька.

— Ну, вот… И других причин много. Вода, дороги в горах, земля… Конечно, все можно решить, обо всем договориться, но пока почему-то все воюют. У нас никто и не знает — кому понадобилось семью Хайруллы убивать? Может быть, Хайрулла когда-то очень давно какому-нибудь мальчику двойку поставил, а тот обиделся, вырос и стал бандитом…

— Ишь ты, детерминист… Сколько же ему лет? — спросил Боб. — Он ведь и сам старый.

— Нет, он еще молодой — ему еще и сорока пяти нет. На восемь лет меня старше. Мне тридцать шесть, а ему — сорок четыре.

Ну что тут скажешь?

* * *

До Кировска — того, что на Неве — я так и не смог уснуть. Не то, чтобы совсем глаз не сомкнул, а так — задремлю, очнусь, опять задремлю.

Поспишь тут… Сначала Ахмет со своими народно-лирическими песнями и грустными разговорами достал до глубины, потом Боб, лихо ворочая баранку, трендел что-то за жизнь нашу постперестроечную, несчастливую.

Ну, еще бы — в одной кабине сразу почти трое крутых интеллигентов собралось, двое русских и таджик. Как же не побазарить о глобальных проблемах?

Я говорю «почти», потому что Борька себя ни в коем разе не желает к интеллигентам относить — мол, у нас в деревне школы не было и мы культуре не обучены. Он всю жизнь, сколько я его знаю, пролетария из себя корчит и три с половиной курса филфака как бы западло для себя считает. А все равно — что ты не изображай, болтливая интеллигентская сущность проявится.

Большой детинушка, а иногда, право, как ребенок. Хотя баранку и гайки он крутить умеет классно — этого не отнять.

Около полудня прошли Кировск, Марьино, вывернули направо, на трассу. На посту ГИБДД — того, что за Ладожским мостом — нас никто, слава Богу, задерживать не стал. Тихонечко проехали мимо кордона гаишного и рванули во всю мощь двухсотсильного дизеля в сторону заполярного города Мурманска.

Хорошая все же штука — дизель, если не ломается, конечно. И звук у него приятный — урчит на басах, рычит, пощелкивая. И пахнет хорошо — теплом и соляркой. Какой-то крестьянский от него запах в кабине, уютный.

— Хорошо-то как, Маша! — сказал я, вытягиваясь на теплом «камазовском» лежаке.

— Да я — не Маша, — ответил мне Боб.

— А все равно — хорошо! — это у нас с Борькой прикол такой давнишний. — Посплю я все же. Разбудишь после Лодейки.

— Ладно, спи, — милостливо разрешил Борька. — Устану — разбужу. Нам еще пилить и пилить. Эх, дороги!..

Небольшой Ахмет уютно примостился в правом углу кабины на наших куртках, пригрелся и тоже сладко задремал. Убедился, что на Мурманск водку его везем, а не на Жмеринку, и сразу успокоился.

Я стал ворочаться, поудобнее устраиваясь в не очень-то просторном «камазовском» спальнике, и в который раз почувствовал в большой черно-зеленой Борькиной сумке твердые, угловато-продолговатые элементы какого-то механизма…

Та-а-к… Запасливый ты наш!

При более тщательном прощупывании механизм этот был отчетливо идентифицирован мною как «Узи» — или, говоря простым русским языком, израильский пистолет-пулемет калибра 9 мм.

Утаил все же от Николая Ивановича коллекционный экземпляр, собака. Коля его у цыгана на трехлинейку с оптикой выменял, чистил, потертости воронил, в ящичке чуть ли не из красного дерева хранил. А Боб, значит, приватизировал. Ну-ну… — чубайсик ты наш доморощенный. Глазки невинные сделал, бровки — домиком, и с честной рожей отчитался передо мной, Колей и Геной: выбросил, в озере утопил.

Вот так вот — взял и утопил пистолет-пулемет «Узи», забросил в воду далеко-далеко… Плавали, знаем.

Может, и утопил в неглубоком месте, а потом вытащил и заныкал. Ну, хитрец… А вот в сумке ему — не место.

Не приведи Господь — менты тормознут и кабину обыщут. Сейчас с этим — с обысками — у ментовских товарищей очень просто стало: палкой полосатой махнут — «хенде хох» и лапы врозь. Отыщут «машинку» — всем хана, мало не покажется, любят мудозвоны ментовские удаль молодецкую показать, покуражиться над безобидной шоферней. Особенно над такими, у которых в кабине иностранные автоматы с полным магазином.

Хотя и их понять можно — стреляют…

Но в нашем полупочтенном возрасте травмы долго лечатся, и переломы уже не срастаются так быстро, как в юности кудрявой. Я о ценах на лекарства не упоминаю — вообще запредельно.

Шума поднимать пока не будем, но при первом же удобном случае надо «волыну» эту из кабины — вон.

А куда? В контейнер — не стоит, наверное. Там — чужой товар, опять же — водка. Да и как его отомкнешь, контейнер этот? А найдут?.. Тогда вообще хана — полный шкаф водяры и автоматический ствол иностранного производства! Интересное сочетание…

Ох, не загреметь бы под фанфары.

Ну, Борька, ну, пулеметчик хренов!

Хотя, с другой стороны, где-то даже приятно… Все-таки «ствол» дает кое-какую душевную уверенность. А то с этой паленой белорусской «Зубровкой» без оружия — чувствуешь себя, как без штанов в троллейбусе.

Надо будет придумать, куда его можно перепрятать — машина большая, ящиков всяких много. Найдется место и автомату.

С этой мыслью я и отключился.

* * *

Пьяный участковый инспектор милиции Шинкаренко вначале даже не понял, что произошло, когда поздно вечером на улице почти возле самого пункта охраны правопорядка ему с трех метров кто-то выстрелил в лицо из газового пистолета. В глазах у него вспыхнул нестерпимо желтый огонь, и на какой-то миг хоть и пьяный, но достаточно твердо стоявший до этого на ногах участковый отключился. В этот миг его подхватили сильные руки и быстро затолкали в беззвучно подкатившую к тротуару большую машину…

Придя в себя после выстрела, милиционер сразу понял — прихватили! Его, сотрудника милиции, офицера — похитили! Но кто?.. Кто? Какая сука?..

Шинкаренко дергался в салоне атомобиля всем своим большим телом, махал вслепую руками, заорал, как ему показалось, изо всех сил, но несмотря на яростное сопротивление, освободиться не удалось. Более того — кто-то мгновенно заклеил ему рот скотчем, а на руках и ногах умело защелкнул стальные самозатягивающиеся браслеты.

Вот тогда инспектор всерьез испугался. Американские наручники-«костоломы» даже в уголовном розыске редко у кого из оперов имеются. Он снова попытался вырваться, опять стал извиваться, но некто невидимый и неизвестный сильно ударил его по голове твердым предметом и инспектор потерял сознание.

Загудел мотор, машина тронулась. Ехали недолго и через некоторое время остановились на каком-то заброшенном пустыре или свалке, каких немало можно найти в Кировском районе Петербурга. Там все еще не пришедшего в сознание инспектора, как кабана, выволокли из машины и бросили на снег.

Через некоторое время, когда похитители убедились, что милиционер пришел в себя, с него сорвали одежду. С ним не церемонились, одежду — куртку, китель, брюки, нижнее белье и даже сапоги — похитители просто располосовали острыми как бритва ножами на ленты. Затем рывком содрали с лица скотч и начали задавать вопросы.

Участковый — то ли от страха, то ли еще по какой причине — вначале молчал как партизан. Он пытался придумать хоть какой-нибудь выход, найти способ, но в глубине сознания уже понял, что скорее всего…

Когда молчание старшего лейтенанта утомило похитителей — хоть и молчал он недолго — его начали пытать. Участковому прижигали разные части его жирного тела сигаретами и огнем зажигалок. Запахло паленым мясом и шерстью. Он стал кричать, звать на помощь, но поблизости никого не было.

Когда похитители, которых было двое, медленно, фаланга за фалангой, стали обычными кусачками отчленять участковому мизинец на левой руке он окончательно сломался и, несмотря на изрядную дозу алкоголя в крови, быстро стал вспоминать и рассказывать все, что знал… Он «заложил» своих стукачей, вспомнил о всех взятках и подношениях, и еще много чего вспомнил. Он говорил и говорил, слова вылетали из него со скоростью, намного превосходившую его привычную размеренную речь. Похитители с интересом слушали, задали еще несколько наводящих вопросов… Их интересовал какой-то Зайцев.

Зайцев, Зайцев?.. Где-то совсем недавно ему попадалась эта фамилия…

Вспомнил!

— Кто попросил прокинуть Зайцева по ЦАБу?

— Чурка с рынка. Таджик один знакомый…

— Имя, фамилия таджика?.. С какого рынка?

— Не знаю… Честно — не знаю. Он мне стошку баксов в месяц приплачивал за информацию. У него на Сенном рынке контейнер.

— На мафию, гад, работаешь! Имя, сука…

— Он сказал, что его по-русски Алексеем зовут… А по-таджикски — не знаю. Зачем мне его имя?

— Ты что, документов его не видел?

— Видел. Хайрулла…

Минут через десять — то ли им надоело слушать глупого старшего лейтенанта, то ли они услышали все, что их интересовало — похитители отошли от валявшегося на окровавленном снегу скованного по рукам и ногам почти голого участкового и о чем-то коротко посовещались. Затем один из них вернулся, держа в руке увесистый ломик — монтирку. Одного резкого удара, разрушившего затылочную кость, оказалось достаточно, чтобы старший лейтенант милиции Шинкаренко Владимир Федорович мгновенно умер.

* * *

Услугами Центрального адресного бюро — ЦАБа — при Главном Управлении внутренних дел по Санкт-Петербургу и Ленинградской — дурдом — области ежедневно пользуются тысячи работников милиции, Федеральной службы безопасности, и некоторые другие организации и лица, знающие ежесуточно меняющийся пароль-допуск, «дорожку». По каждому жителю города и области любой сотрудник, и вообще любой, кто знает «дорожку», в течение нескольких минут может получить необходимую справку. В милицейской среде это называется «прокинуть по ЦАБу». В самом ЦАБе круглосуточно в три смены работают несколько женщин-сержантов.

Если раньше, еще каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад, для того, чтобы получить необходимую информацию, операторы ЦАБа использовали картотеку с несколькими миллионами картонных карточек, то в последнее время новейшая электронно-информационная система на базе компьютера фирмы «Тошиба» эти карточки полностью вытеснила. Это здорово ускорило работу операторов ЦАБа и, кроме того, позволило не только фиксировать запросы, но четко и грамотно производить другие действия, например — ставить флажки на некоторых запрашиваемых.

Ставить флажок — это значит по указанию каких-либо оперативных служб милиции или ФСБ сообщать о всех запросах по помеченному флажком лицу. Вот как сейчас, например: от участкового Шинкаренко, такого-то отделения милиции Кировского района — номер телефона опорного пункта охраны общественного порядка определился автоматически, — прошел запрос на проверку Зайцева Виктора Сергеевича. Год рождения такой-то, паспорт: серия и номер… выдан…

А на файле этого Зайцева — флажок!

Женщина-оператор без задержки подтвердила запросившему участковому данные по Зайцеву Виктору Сергеевичу. Затем набрала код флажка, указанный в файле, и скинула по нему информацию о запросе. Она ни сном ни духом не догадывалась, кому и зачем понадобилось знать, что с такого-то номера какой-то участковый Шинкаренко, такого-то отделения милиции, проверял данные на какого-то Зайцева В. И. Да ее это и не интересовало. Но когда через несколько дней в очередное свое дежурство она совершенно случайно узнала из общей сводки, что там-то и там-то обнаружен труп работника милиции — старшего лейтенанта, участкового инспектора Шинкаренко Владимира Федоровича со следами пыток, она вспомнила, что именно эту фамилию она скинула на флажковый код…

Память у нее была отменная, профессиональная, поэтому, несмотря на сотни других проверочных операций, произведенных ею в ту смену, она вспомнила и проверявшуюся фамилию: Зайцев. Найти и вызвать файл Зайцева оказалось делом одной минуты, но… никакого флажка там уже не было. Как не было в файле и кода инстанции, куда она скинула сведения о запросе. Ее это сильно озадачило, но она работала в системе не первый год и понимала, что есть вещи, о которых лучше не распространяться.

Единственным человеком, кому она могла доверить свое случайное открытие, был ее муж — Игорь, тоже милиционер. Но он — более опытный и знавший о всяких «непонятках» в системе гораздо больше чем она — посоветовал ей помалкивать, а лучше и вообще забыть об этом. Поскольку — ежу ясно — вся эта катавасия закручена была «наверху», куда простым ментам совать нос категорически не рекомендовалось. Ни в коем случае…

Сам же он, как человек честный и, несмотря на значительный стаж работы в советских органах правопорядка, не до конца разуверившийся в справедливости, решил сообщить «куда следует» об имевшем место странном совпадении. Не прямо, конечно, а в письменном виде. Набрал текст на компьютере у одного своего давнего друга и на принтере откатал три экземпляра. При этом сделал все, чтобы из текстового содержания не пало ни тени подозрения на источник информации — в данном случае на его жену. Затем, с соблюдением необходимых мер предосторожности, он заклеил эти три листка в три почтовых конверта и опустил в три ящика. Один конверт — в приемную ГУВД, другой — в ФСБ, и третий — в РУБОП.

В РУБОПЕ информацию получили, проверили и загрузили в память своего оперативного компьютера… В ГУВД ознакомились и «скинули» в тот же РУБОП. Что сделали с письмом в ФСБ, осталось неизвестным.

Из центрального оперативного компьютера Регионального управления по борьбе с организованной преступностью — РУБОПа — эту информацию, пользуясь совершенно секретными милицейскими паролями, скачал на свой «комп» некий оператор какого-то маловразумительного ООО «Стелла» — частной шарашки типа «купи-продай». О чем немедленно доложил своему непосредственному начальнику — руководителю информационно-аналитической группы «Е-1» подполковнику Василию Васильевичу Власенкову.

* * *

В Соединенных Штатах есть одна хитрая государственная организация — АНБ — Агентство национальной безопасности. Электронный шпионаж… Все виды радиоразведки, спутниковый шпионаж, анализ мировых СМИ и т. п. В штате этой конторы сотрудников больше, чем в ЦРУ, и финансируется она на порядок щедрее. Ну, американцы деньги на ветер пускать не станут — раз платят, значит так надо, значит затраты окупаются.

У нас тоже кое-что имеется. Победнее, конечно, но — чем богаты…

В прежние, советские времена, в СССР существовали две крупные системы электронного шпионажа, или, если угодно — разведки. Одна система, кагэбэшная, с распадом Союза и возникновением государства Россия переродилась в ФАПСИ — Федеральное агентство правительственной связи и информации; другая, армейская — служба РР и РЭП — радиоразведки и радиоэлектронного противодействия при Главном разведуправлении Генштаба — слегка уменьшилась, но в принципе сохранилась без изменений. Обе эти системы из-за слабого финансирования были даже суммарно слабее, чем штатовское АНБ, хотя с работой справлялись.

Армейская радиоразведка структурно подразделяется на космическую, воздушную, морскую и сухопутную — по родам войск. Глобальная электронная сеть замкнутая на Главный центр, расположенный не в Москве, как можно предположить по аналогии с другими «центрами», а в…

Впрочем — это уже гостайна, за разглашение которой можно получить реальный срок. И ловится этой сетью — основная приемная часть которой расположена в космосе — практически любой «писк», любая буковка и цифирька, тем или иным способом запущенные в эфир. Ежеминутно перехватываются миллионы гигабайт. После чего перехваченные гигабайты переправляются наверх, в Центр, для последующей обработки. Оттуда уже в обработанном виде, информация передается пользователям, то есть аналитическим группам и оперативным подразделениям.

«Навороченные» новые русские, пользуясь радиотелефонами сотовой или спутниковой связи, почему-то считают, что все их откровенные «базары» с подельниками «по теме» или «о башлях», абсолютно защищены. Болтают себе напропалую, делятся со своими бандитскими «братанами» сокровенным…

Вообще-то, странно — ведь в большинстве своем эти «новые» из недр КГБ повыползали! Получили от родной партии деньжат на первое время, освоили бандитскую лексику, обзавелись «джипами».

Неужели настолько глупы?! Или считают, что им уже в этой стране и остерегаться некого? Скорее — так.