Женщина недолго повозилась с замком, и полосатая рука шлагбаума, открывая дорогу, в каком-то, почти нацистском, приветствии резко вскинулась вверх. «Шеви» продернулся вперед, блондинка с непокрытой головой осталась стоять у шлагбаума и махнула нам рукой — проезжайте.

Боб, увидев ее, сделал изумленное лицо — женщина! — затем недобро, но выразительно глянул на меня и воткнул скорость. Поехали дальше…

Интересно, помнит Борька о том, как летом, когда нас отмазывал от мазуриков, Гена пару раз имя Мария называл? Я-то хорошо запомнил.

Ахмет, увидев даму, тоже примолк и, похоже, смирился со своей участью. Но поглядывал на нас с Борькой волком или, вернее, снежным барсом. У них ведь там, в Таджикистане, волки, кажется, не водятся… Наверное, жестоко сейчас жалел Ахмет о том, что связался с нами и ругал себя всяческими нехорошими мусульманскими словами.

— Да не психуй, старина, — сказал я и приобнял его за плечи. — Ничего плохого не будет. Видишь, здесь даже женщины водятся. Значит, все будет в норме, никто тебя не обидит. Чаю попьем, поговорим о делах наших и дальше поедем. Нас с Борисом ведь дома жены ждут, детки малые.

— Посмотрим… — уклончиво, но уже более спокойно, без напряжения в голосе ответил Ахмет.

А я подумал, что он сейчас, наверное, жалеет о том, что выбросил в снег за Олонцом пистолет «ТТ» и «АКМ». Я бы в такой ситуации — точно, жалел.

Тем временем я опять включил приемник на торпеде. На средних волнах — тихая спокойная музыка, классика. И по всему диапазону — непонятные ритмические… какие-то «смыканья», что ли? Словно гармоника другой частоты…

Не было этого совсем недавно на средних волнах.

Глаза-то у меня не очень хорошие, маленькие и слабенькие, но все что касается слуха — извините. До армии я с шестнадцати лет в экспедиции радистом работал, радиошколу при ДОСААФ с отличием окончил и — вперед, в поле. Даже паспорт пришлось подделать, чтобы по возрасту не задробили. Вот поэтому до сих пор в кино «про шпионов» видеть не могу как эти уроды — артисты — на ключе работают. Пальчиками на ключ нажимают, шевелят, словно клопа ловят. Облом! А уж на срочной службе до того меня натаскали, что в сети, состоящей из сорока восьми корреспондентов, каждого оператора по почерку узнавал. Позывные несколько раз в сутки меняются, частоты тоже, а за ключ радист взялся и… привет, Вася. Это не треп и не хвастовство — профессионалы не дадут соврать. Недаром же в советской армии еще в мое допотопное время, больше двадцати лет назад, запрещали обычным телеграфным ключом в эфире работать — только датчиком Р-010. Чтобы точно такие же специалисты — слухачи во вражьем стане — а там их тоже хватает — не могли радиосеть по почерку радистов дешифрировать.

В комплексе — то есть, нормальное почерковое дешифрирование, инструментальное определение мощности передатчиков и их топографическая пеленгация — четко позволяют выявить всю структуру радиосети, а по ней и расположение войск противника. Послушали, ручечки покрутили, и как на ладони: вот штаб армии со своими двадцатикиловаттными гармошками, вот — дивизии, вот — полки. До батальонов и рот включительно сеть дешифрируется. Не надо и агентов в тыл врага ночью на парашютах забрасывать. Главное, структура войск определена и их расположение, а уж расшифровать тексты радиограмм — дело десятое. Может, и вообще не понадобится — если на штаб бомбочку ядреную бросить. Эдак килотонн на двести…

А все равно у нас дятлы-радисты ключами стучали. Привычка-с!

Двадцать с лишним лет минуло после армии, радистом давно не работаю, но до сих пор к эфиру отношусь с каким-то трепетным уважением. Особый мир звуков, каждый из которых имеет свое значение. Вот и сейчас «дзыканье» это насторожило меня. Или мощный локатор где-то близко работает — ну, очень близко — или, что? Радиомаяк?

Я стал тихонько крутить верньер настройки, подстраиваясь под «несущую» этого сигнала… Но тут Ахмет взял и просто нахально щелкнул кнопкой — выключил приемник.

— Не надо, дядя Витя никакой музыки. Давай немножко ее выключим и будем спокойно немножко в тишине сидеть.

— Как прикажете, Ахмет-бай, как прикажете…

Не успели проехать один шлагбаум, почти сразу — другой, а за ним ворота со звездами, проволока, щит типа «хенде хох». Все ясно — «вэче» какая-то, а Гена здесь мазу держит.

То есть, командует.

Да… Думаю, что часиком-двумя мы не ограничимся. Не получился бы у нас опять мальчишник. Хотя, вряд ли. Дружба — дружбой, а служба врозь. Опять же — дела всякие… Сейчас уже первый час ночи, значит у нас на остаток пути, с учетом задержки, осталось около двадцати часов, а впереди — восемьсот семьдесят километров. Небольшой резерв времени, конечно, есть, но — очень небольшой. Часа два-три, не больше. За это время не получится полноценного отдыха. Да и все равно — Юры Зальцмана с Колей здесь наверняка нет. А без них — какой мальчишник?

Один Николай Иванович со своими плясками вприсядку и попыткой разведения костра на полу моей кухни чего стоит. Но побазарить, обговорить кое-какие дела-делишки мы с Геной, конечно, успеем. И чайку попьем.

Въехали в ворота, свернули за «шевроле» налево, проехали еще метров триста и наконец остановились на расчищенной от снега, вернее, утрамбованной, ярко освещенной площадке. Солдат не просматривалось — я только одного случайно и увидел. Казармы стояли какие-то неухоженные, нежилые.

Ну — лес и лес, хвойный. Вокруг — не сугробы, а прямо холмы снежные. Вдали, наверное по периметру — фонари и прожектора, да в полутораметровой толще чистого белого снега узкие, словно коридоры, тропинки протоптаны.

Гена выключил движок «шеви», Боб заглушил дизель «КамАЗа», все повылезали из машин и на сей раз поздоровались как следует. С дружескими объятиями, с похлопыванием ладошками по спине.

Чтоб я так жил, блин, — просто идиллия…

Ахмет стоял в стороне, как неродной, и недоверчиво осматривался. Гена представил нам Марию. Опять — поклоны, реверансы, книксены…

— Ладно, пошли в помещение. Машину можете не закрывать и ключи, Боря, оставь в кабине, — сказал Логинов и зашагал по тропинке к одному из снежных холмов, который при ближайшем рассмотрении оказался чем-то вроде большого бетонного блиндажа, или капонира. Поверх этого сооружения росли деревья — сосны, а в нижней части угадывались какие-то большущие ворота, наподобие ворот самолетных ангаров. В этих огромных стальных воротах, наполовину засыпанных снегом, в самом низу оказалась маленькая железная дверца, к которой мы и подошли гуськом вслед за Геной.

Прямо как в сказке про деревянного Буратино, только папы Карло не хватает. Над дверцей висел обычный уличный фонарь, освещавший ворота и все вокруг неестественно белым, каким-то ртутным светом. Помещение, в которое мы зашли вслед за Геной, было довольно большим: метров двадцать в длину и не менее семи в ширину, — и внутри действительно напоминало ангар. Хотя мне почему-то сразу вспомнился фильм из детства — «Брестская крепость». Может, потому, что потолок, или свод, для такой площади был низковат — не более четырех метров. И стены, и потолок — из серого гладкого бетона, и как-то ощущалось, что бетона этого со всех сторон очень много. Действительно — маленькая крепость…

Пол в «ангаре» был выложен рифлеными металлическими плитами, поверх которых лежали листы толстой фанеры. И запах… Этот запах ни с каким другим не перепутаешь. Точно так же пахнет в залах артиллерийского музея. Не в тех, где гусарские кивера и старинное оружие, а там, где совремнные танки и пушки.

— Капонир танковый, — лаконично сказал Логинов. — В таких капонирах на случай ядерной войны даже автономная система энергопитания предусмотрена, и вентиляция, и водоснабжение. Здесь раньше танковая бригада стояла. В каждом капонире — по две машины. Расформировали бригаду, а капониры остались. И караульный взвод при них. Пацаны с лейтенантом. Охраняют. Ну и мы — временно обитаемся. Здесь у нас как бы штаб и комната отдыха, а мои апартаменты за перегородкой.

В капонире было тепло, очень светло и сухо. По всему периметру стен метрах в трех от пола — яркие лампы дневного света. У дальней стены — фанерные перегородки с дверями, какие-то стеллажи. Возле них — пара алюминиевых складных столов, массивные солдатские табуретки. Посреди — два зеленых теннисных стола с натянутыми сетками, ракетки, шарики. Какая мирная картинка. Только солдат, сосредоточенно играющих в шахматы, не хватает.

Из-за одной перегородки тихо-тихо, на пределе слышимости, доносились звуки: дз-зык, дз-зык, пи-пи-пи…

Так, ясненько, что ничего не ясненько.

Мария, пошепталась о чем-то с Геной и исчезла. Мы уселись на табуретки и, широко и приветливо улыбаясь, посмотрели друг на друга. Ахмет, понятное дело, не улыбался.

В таких случаях принято хлопать себя по ляжкам, восклицать — вот так встреча!.. Ничего этого не было.

— Гена, — сказал я, — мы с Борькой подписались на работу — машину перегнать. И начали уже эту работу работать, но тут откуда не возьмись — ты. Опять ты, проклятый… Никуда от тебя не деться.

Гена громко заржал, щедро показывая свои, неплохие для его возраста, зубы.

— Ага, — криво ухмыльнулся Борька, — совершенно случайно. Ехали мы ехали, и наконец приехали. Надо же — какой нежданчик случился.

Я проигнорировал Борькину реплику.

— В общем, мы здесь не сами по себе, а есть при нас с Борькой товарищ командир. Хозяин груза, владелец заводов, домов пароходов. Вот он, его зовут Ахмет. Гена коротко глянул на Ахмета, улыбнулся приветливо и протянул руку. Ахмет вежливо привстал и ответил на рукопожатие.

— Он у нас, — продолжил я свою речь, — старший по машине, если на вашу армейскую феню перевести. Товар у него специфический и довольно дорогой — металлолом. Поэтому, наш работодатель слегка взволнован. Не верит товарищ Ахмет, что случайно и просто мы встретились с вами. Короче, его надо успокоить. Это — раз. Второе — у нас, в общем-то, на все про все — часа два с половиной, поскольку, сам понимаешь, мы — драйверы, и из графика нам выбиваться нельзя…

— Ох, и зануда же ты, Витька, — сказал Боб. — Нудишь и нудишь…

— Засохни, плесень. Дадут тебе слово — будешь говорить-.. Я еще и половины не сказал. Но если ты мне будешь мешать, то я и вообще забуду, о чем я. Так о чем я?

— О бабах, — сказал Боб, и все засмеялись.

— Парни, сейчас Мария организует нам чайку, заодно и поужинаем, чем Бог послал. Ну, за ужином и поговорим. Я здесь вроде бы как на службе… А вообще-то, Ахмет отчасти прав, что сомневается в случайности нашей встречи. Не совсем прав, а лишь отчасти…

— Я не сомневаюсь — я уверен, что эта, далеко не случайная, встреча тщательно спланирована и неплохо реализована. Грубовато, немного… — сказал Ахмет. Потом он что-то быстро стал говорить по-английски. Гена ему ответил. У меня, признаться, это вызвало легкий шок. По выражению Борькиного лица я понял, что он тоже слегка как бы удивлен. Слегка…

— Милорды, — бестактно перебил я их. — Может, нам с Борисом Евгеньевичем сходить погулять на улицу, пока вы здесь сникаете? Обсудите свои девичьи тайны без нас… Хотя в Универе, лет эдак двадцать назад, мне и доводилось изучать язык гордых бриттов, но — каюсь — не освоил в совершенстве. Так что из вашей тарабарщины ничего толком не понимаю. А когда в моем присутствии начинают вот так вот по-жлобски темнить и тихариться не по-нашему, я почему-то нервничаю… Не знаю — почему бы это?

— Подождите, парни, — сказал Логинов. — Сейчас я вам с Борисом все объясню… Обрисую ситуацию.

— Да уж! Хотелось бы… А то, с одной стороны, каждый солдат должен знать свой маневр, а с другой — получается, нас, пардон, имеют-с, а мы все крепнем. Не при дамах будь сказано, — тоже бестактно поддержал меня Боб.

— Минутку… — вредный Гена бегло продолжил непринужденную аглицкую беседу с нашим Ахметом.

Да, вот уж чего не ждал от Ахмета! Когда он в кабине Борьку насчет языков приколол — я как-то не очень въехал. А оказывается — вот оно как… Он не просто «знает», как и большинство из нас, грешных. Он действительно знает! Как-то многовато у маленького таджикского певца неожиданных талантов сразу проявилось. Зато становилось немного понятнее, каким образом он у тех мудил в «рафике» пистолет отобрал.

Между тем, Гена с Ахметом договорили все свои английские слова и еще раз пожали друг другу руки. Доспикались значит. Наверное, какой-то пакт заключили. Не хватает только шампанского и фотокорреспондентов, или хотя бы тех пьяных охломонов с видеокамерами в Юрином «мерседесе».

Ну что же — зур рахмат, как говорят в Башкортостане. Я тоже кой-чего могу не по-нашему выдать… Вот.

— Полковник, — обратился я к Логинову. — Кстати, это ничего, что я тебя при посторонних вот так вот запросто — не рассекречиваю? Можно мне вслух говорить твое звание? А может быть, ты уже в генералы выбился?

— Можешь, можешь… И звание мое прежнее — оперативникам редко полосатые штаны дают. А я просто-напросто опер… Хоть и полковник. Вот так. Ладно, Витя, не обижайся. Сейчас все объясню.

— Да, кстати, если уж мы обо всем так откровенно по-товарищески беседуем, — я обернулся к таджику, — Ахмет, ты бы свой маячок выключил. Зачем зря батарейки сажать…

— Ничего, дядя Витя, их на месяц хватает. Это очень хорошие батарейки.

— Неужели «энергайзер»? — изумленно спросил Боб, и мы все заржали.

Для меня как-то сразу все прояснилось. Без подробностей, конечно, но чувство, что здесь, в танковом капонире, под полутораметровой толщей бетона за алюминиевым столиком собрались странным образом все как бы свои — прямо камень с души упал.

— Ну, давай, Алексеич, посвящай нас с Витькой в свои секреты, — гнусно проскрипел Борька. — Объясни нам, непутевым, что почем. Только учти — Витька-гад мне вообще ничего не говорил. Чует мое сердце — опять вы меня в какое-то темное дело заманили. Так что давай — с самого начала. Пли-из.

* * *

Капитан третьего ранга Семенов был честным человеком. После того, как ночью неподалеку от Мончегорска контейнер «КамАЗа» был нагружен медным ломом, он тут же на месте рассчитался с ребятами — каждому выдал по тысяче, затем каждого обнял, расцеловал и как-то незаметно исчез. Отошел и… с концами. «КамАЗ» ушел в Питер, «газон» с кран-балкой укатил в Мурманск, а Семенов — в тундру, что ли?

Его прождали около часа, потом пошли искать, стали стрелять из ружей, пускать ракеты, кричать…

Совершенно случайно Василий Тихомиров увидел на лобовом стекле под «дворником» своего «Москвича», на котором они приехали, лист бумаги, записку, где рукой кап-три Семенова было написано:

«Меня не ищите и плохо обо мне не думайте. Я просто сматываю удочки. Рекомендация: операцию прекратить! Жму ваши лапы. Удачи и здоровья. До встречи.

Семенов».

Примерно в то же время километрах в восьми от этого места, в сторону дороги Мурманск — Санкт-Петербург, переваливаясь на ухабах, но достаточно резво, по грунтовой дороге катила «Нива» темно-зеленого цвета. Семенов вглядывался в рытвины дороги и мечтал поскорее вырваться на трассу, воткнуть четвертую и мчаться во весь дух на юг.

Там, в одном небольшом украинском городке его поджидали жена с ребенком и комплект новых документов. И на машину он уже обзавелся всеми необходимыми справками… А границу уж он как-нибудь проскочит — не та это граница, чтобы не преодолеть ее. Сначала — в Белоруссию, а уже оттуда — в Украину… Чуть дольше — зато с гарантией домой попадешь.

«И пусть они идут все на торпедном катере к такой-то матери…» — подумал Семенов, имея в виду под словом «все» начальство, правительство, бандюганов из КГБ и вообще всех. Через несколько минут он увидел выезд на асфальтовую дорогу, повернул направо и помчался на своей «Ниве» к югу, на Украину…