Исполнительного директора частного охранного предприятия «Броня», тридцатилетнего бизнесмена Валерия Станиславовича Малькова из милиции выпустили лишь в понедельник поздним вечером, почти ночью. Его бы и еще парили, по закону — могли, но фамилия сама за себя все сделала, и даже адвоката не потребовалось вызывать.

«Валерий Станиславович, извините, то да се… недоразумение», — и на служебной «Волге» с бывшей улицы Каляева прямо домой доставили. Сволочи! Ну, спасибо, расщедрились, хорошо еще, что не на ментовском «луноходе» подбросили. Скоты, менты…

Он сам же и вызвал их по «02», а они его упекли. Схватили первого, кто под руку попался. Ну, не идиоты?

Впрочем, и сам тоже хорош. Такого дурака свалял, когда с неимоверного бодуна, едва протрезвев, в соседнем кабинете обнаружил Бонча с лишней дыркой в голове. Испугался до усеру и кинулся зачем-то в ментовку звонить. Да еще Маринка, запертая в сортире, выла припадочно. В холле — охранник в отключке. Сначала тоже показалось — мертвый. Сразу и не сообразил, что к чему. Временно башню и заклинило. Заскок…

Батьке надо было, сразу батьке звонить. Папуле. Один звонок в Москву, и никакой головной боли. Люди из «конторы» по приказу отца все сделали бы как надо. Подчистили, разобрались по-существу. А эти сучары ментовские — на нары его! Его! Сына Малькова! Ну, да ладно, что случилось, то случилось, назад не переиграешь.

А что же все-таки случилось? В милиции ничего не сказали — или сами не знают, или не хотят говорить. Глазки жмурят, темнят, и — ни слова по существу. Только и выяснил, что в числе подозреваемых он у «следака» не числится. И на том спасибо.

Неужели из-за этой проклятой кассеты закрутилось уже? Когда она исчезла? Неделю назад, в понедельник, в прокат Маринка ее сунула… Господи, вот дура-то!

Но если из-за кассеты — тогда почему Василия Ивановича, а не его пришили? Сложный вопрос. Кассета, кассета… Кто? Кто мог знать о кассете и о материалах Бонча?

Марина… Неужели она? Чушь… Не тот типаж. Тоже мне — Мата Хари местечковая! Не тянет она фактурой на такие дела. Мордашка, попка — это все есть, а с головой — не очень дружит. Когда он выпустил ее из дамской комнаты, из сортира то есть — с ней вообще такая истерика была… У Валеры чуть башка не лопнула. Нет, Маринка «по классу» не тянет. И никак не могла она проведать о том, что на кассете записано.

Что же теперь делать-то? Ничего не ясно, непонятно… В Москву, в столицу лететь надо, к папуле милому за разъяснениями!

О том, что потеряна копия кассеты, он уже доложил отцу. Еще где-то в середине недели — во вторник, или в среду — сам на себя настучал и покаялся. И, образно говоря, очень резко получил по ушам. Даже и не подозревая, что батька так ругаться умеет.

Да, надо к папику в Москву лететь. У него — море оперативных возможностей, вот и пусть разбирается. Вечером — на самолет и в столицу. А пока надо срочно душ принять, пожрать по-человечески, и — граммульку на душу принять, организм поправить. Обязательно!

В Москву, однако, Валерию Станиславовичу ехать не пришлось — дома его уже поджидал Мальков-старший, папуля.

Не успел Валера войти в дверь своей скромной четырехкомнатной квартирки, как увидел в прихожей расположившегося в кресле с каким-то журналом отцовского водителя-порученца Шурика, являвшегося одновременно, так сказать по совместительству, и адьютантом и телохранителем и заместителем по оперативной работе.

Шурику, майору Александру Ивановичу Омельченко, было немногим за сорок. Ростом под два метра, он был худощав и слегка сутулился, но за этой сутулостью скрывались великолепные данные бойца. В молодости Омельченко серьезно играл в волейбол за столичное «Динамо» и даже звание мастера спорта получил. Кроме того, Шурик заочно окончил юрфак МГУ, великолепно стрелял, владел рукопашным боем, водил практически любые автомобили. «А также поезда и самолеты», — как иногда беззлобно подшучивал над порученцем Мальков-старший.

Омельченко пользовался абсолютным доверием Станислава Георгиевича и состоял при особе батюшки уже где-то лет пятнадцать.

Валера, увидев в прихожей долговязого Омельченко, удивился, но виду не подал, поздоровался, снял куртку, ботинки, одел домашние шлепанцы и прошел в гостиную. Отец в спортивном «адидасовском» костюме расположился за полированным обеденным столом, который он по-хозяйски превратил в рабочий.

На столе стояли включенный нотебук «Тошиба», портативный аппарат связи со встроенным скремблером, валялись блокноты, карандаши, пара каких-то книг… Большой бокал кофе. В пепельнице дымилась некогда копеечная, а на сегодняшний день трехдолларовая «Гавана».

«Старый пижон, уж лучше бы трубку курил для солидности!» — подумал Валера, но вслух ничего не сказал.

Скользнув по сыну взглядом и не ответив на приветствие, словно они и не расставались, Станислав Георгиевич потянулся в кресле и приказал Малькову-младшему:

— Попроси Александра Ивановича, пусть сообразит что-нибудь насчет обеда. Умираю с голоду. Да и тебе, думаю, неплохо после тюремной баланды поесть как следует. За обедом все и расскажешь. И душ прими — воняет от вас, любезный, как будто в камере вы у параши ночевали.

— Прямо уж — «у параши». На нормальной шконке ночь кантовался. — Поддержал веселый треп отца Валера. — И условия в камере вполне сносные были.

— Ну, тогда и не знаю… Что, у них там душа нет? Безобразие. Требовать надо было — есть у них душ, есть. Нельзя же так опускаться, Валерка, честное слово…

Обедали втроем на кухне. На обед была уха из свежей семужки, которую порученец Шура приготовил, как он выразился, «на скорую руку». Еще на столе присутствовали соленые рыжики со сметаной и отварная картошка с укропчиком. Скромный холостяцкий обед.

Валера с отцом выпили по стопке коньяку, Шура воздержался — за рулем.

— Да ладно, «за рулем», — подколол порученца Валерий. — Тебе, Александр Иваныч, рюмка коньяку, что слону дробина. А гаишники наши питерские перед твоим джипом — хоть ты литр выпей — во фрунт стоять будут.

Станислав Георгиевич молча ел семужью уху. Уху он любил есть с укропом и круглым питерским черным хлебом с маслом, посыпанным крупной солью и черным перцем.

— Не в этом дело, — на удивление высоким, совершенно не соответствующим его росту голосом ответил Валерию порученец и как-то застенчиво улыбнулся. — Принцип. Я-на работе, и без приказа пить не имею права. Даже пиво. Станислав Георгиевич прикажет — выпью, или — для дела. А так… лишняя нагрузка на нервную систему ни к чему.

— Почему это нагрузка? — обиделся Валера. — Алкоголь в умеренных дозах, наоборот, способствует и повышает…

— Кому как…

— Отец, ну прикажи ему. Неудобно как-то.

— Ладно. Хватит уже. Ему неудобно… Я из столицы примчался, как угорелый. На машине пришлось гнать, чтобы лишний раз в аэропорту не светиться. И Александр Иванович всю ночь баранку крутил не для того, чтобы твой треп слушать. Давай по делу, рассказывай все с самого начала.

Тут генерал немного лукавил — в Питере он был уже почти неделю — со вторника, но посвящать сына в свои дела не хотел.

Станислав Георгиевич тщательно вытер губы салфеткой, аккуратно стряхнул хлебные крошки со стола в ладонь.

— Давай, давай, выкладывай — от Александра Ивановича у меня секретов нет. А у тебя, обормота, скоро вообще никаких секретов ни от кого не будет — или пропьешь, или потеряешь. Скоро чернорабочим, подсобником не стройке будешь пахать. Ба-а-льшую лопату в каком-нибудь СМУ тебе подберем! Мозолями на хлеб будешь зарабатывать. И не семгу с коньяком жрать, а черняшку, — лицо Малькова-старшего стало наливаться кровью.

— Сейчас уже нет никаких СМУ, — попытался смягчить отцовский гнев Валера.

— Молчать! — рявкнул генерал. — Проср… такое дело! Мою программу под удар поставил. Все тебе дал — работай! А ты?.. Ну, вываливай — зачем копию снимал, для какой цели? С Васькой снюхался? Давай, выкладывай. Все — о кассете, о делах ваших с Васькой Бончем, царство ему небесное, земля ему пухом… — Станислав Георгиевич истово перекрестился.

— Ты же всю жизнь — в партии, атеистом был, — удивился Валерий.

— Не твое щенячье дело! Он меня еще учить будет! — Мальков-старший еще больше побагровел от гнева и выпитого коньяка. — Доживешь до моих лет, с костлявой поближе познакомишься да под «вышаком» не раз походишь — не только креститься, землю жрать будешь!

— Ну, если тебе от этого легче — считай, что и на меня эта дама уже наезжала, — слегка обиделся на отца Валера. — Честно, ума не приложу: почему меня не тронули? Ведь я же Исполнительный директор в «Броне». Не последний человек. Может «подставить» хотели?

— Слушай, хватит, а? Ну, в самом деле, зачем ты как… — поморщился Станислав Георгиевич. Ему вдруг стало стыдно за этого дурака, собственного сына. — Как пацан, ей-богу, — он вздохнул и налил себе еще стопку. — Тронули — не тронули, «подставить», давай о деле. Вопрос первый и самый главный: где сейчас может быть кассета? И второй: сколько ты всего копий с оригинала снял? Зачем, не спрашиваю… Пока, не спрашиваю.

Валерий тяжко вздохнул, закурил, посмотрел в окно и ничего не ответил. Над столом повисла напряженная тишина.

— Я задал вопрос, Валерка… Где копия кассеты?

— Не знаю.

— Это не ответ…

— Я же говорил тебе — думал, в прокате, но там ее нет. Украл кто-то, или еще где… — выдохнул почти без голоса Мальков-младший, и внезапно, то ли от пережитого за последние двое суток, то ли от систематического пьянства, лицо его побледнело и покрылось крупными каплями пота. Он вдруг почувствовал, что сердце заработало как-то неровно, неритмично… В груди что-то сжалось до боли.

— Я знаю, — тихо, но очень серьезно сказал Станислав Георгиевич. — Ты ее просто-напросто потерял по пьянке. Засранец! Допился, паразит. В общем, я примерно так и предполагал. Ну, спасибо, сын. Порадовал ты меня, вот уж порадовал. Сколько копий сделал?

— Одну…

— Только не ври мне… Точно — одну? Или…

— Клянусь, папа! Одна кассета. Сам не знаю, зачем перекатал. Так, на всякий случай. Я туда вначале твой ролик переписал, а потом…

— Еще что-нибудь? Порнуху…

— Ага… Документы из бончевского сейфа.

— Какие документы? — откинулся на стуле генерал. — Ну-ка, ну-ка… Это что-то новенькое.

— Я же тебе еще тогда, во вторник сказал. По телефону…

— Да мало ли что ты там наболтал с пьяных глаз! А на кой тебе Васькины бумаги-то понадобились? Что на них?

— Очень много всего…

— По вашей лавочке?

— Да нет — мощная «компра», — Валера принялся скатывать на салфетке из мякиша хлебный шарик.

— Теперь уже это ни к чему… Мертвые сраму не имут, — генерал коротко глянул на Омельченко. Тот заметил этот взгляд, но как ни в чем ни бывало продолжал есть уху.

— Да не на Бонча «компра»… Я же тебе пытался по телефону кое-что передать, но ты меня сам заткнул. И на большого босса «компра», и на всю его свору. По питерским военным заводам материалы. Документы на металл. Последний пароход с титаном, ну тот, который в Испанию шел… Его три раза таможня и наша «контора» и ФСБ тормозили, а потом все же выпустили. Все материалы по этому пароходу в сейфе были! Полмиллиарда стоил титан, между прочим. На договорах подписи вице-премьера… Ну, ты знаешь, о ком я. Грех было не воспользоваться. А это, наверное, сотая часть того, что Василий Иванович насобирал. Не знаю, где он их откопал, но действительно — документы убойные.

Генерал вновь коротко глянул на ординарца, тот слабо помотал головой… Никаких документов такого плана он в конторе Бонча не нашел. Ни в сейфе, который Омельченко осторожно вскрыл и не менее осторожно закрыл, ни в компьютере, ни в столе. Не было в «Броне» папочки с «компрой». Теперь Хозяину решать — искать эти документы, или нет? А если искать, то где и кому.

— Документы убойные, говоришь? — тон генерала несколько смягчился. — А почему я об этом только сейчас узнаю, а, сынок? Что, не было возможности связаться со мной по закрытой линии и посоветоваться? Откуда эта непонятная активность? Большой уже стал, пиписька выросла, и готово дело — сами с усами? Ты знаешь, чем это пахнет? Ты же в «системе» служил, дурачок, ты же неплохую школу прошел — неужели ничего не усвоил? Документы, документы… А если — деза?..

— Какая деза, отец?

— Ну, не знаю, не знаю… Обычно дезу только такими хитрыми ходами и запускают. С этими документами должны специалисты работать… — генерал задумался, пожевал веточку укропа. — Но это сейчас не главное. Вопрос в другом: где они теперь, Валера? Оригиналы документов, или хотя бы твоя кассета, которую ты потерял. По пьянке… Надо вспоминать, сынок, надо… — Валера тяжело вздохнул и вытер потное лицо салфеткой.

— Ты хоть реально представить можешь, что натворил?! В чьи руки эта кассета попасть могла? Теперь надо ждать, где она всплывет, какая группировка будет использовать эти материалы. А ведь используют, обязательно используют… Ну, включи фантазию, энтузиаст. Что делать будем?

— Ну, виноват… Ну, убей меня, убей… Или ему, — он кивком указал на майора, — прикажи меня пристрелить. Я что, не соображаю, что это за материал? Разве не я скрытую съемку твоих объектов обеспечивал? Узкопленочных этих во всех ракурсах заснял. Думаешь просто было? Просто — только на бумаге.

— Да не так уж и сложно для специалиста. Этому тебя специально учили и, между прочим, ты очень неплохие деньги за съемку получил, — сухо заметил Станислав Георгиевич. — А за остальное… Все же не пойму я: с нашей-то кассеты на кой тебе копию снимать было? Неужто хотел слить информацию налево?

— Папа, да ты что!..

— А тогда зачем?

— Не знаю… Честно — не знаю. Наверное, решил подстраховаться. Сам же говорил, что информация лишней не бывает.

— От кого, от чего, подстраховаться, дурашка? От меня, что ли? О-хо-хо… — вздохнул генерал. — Слаб человек, но велики беси.

— Что? — не понял Валера.

— Беси, говорю, велики. Да, с кассетой — интересный вопрос.

— Скорей всего, кассету в прокате Марина под залог оставила, но я говорил уже — там ее не нашли. И в квартире прокатчика тоже ничего не было. У меня уже мозги плавятся — все думаю, думаю… и ничего толкового придумать не могу!

— Слушай сюда. Убивать, сынок, я тебя не буду — я не царь Петр, а ты не царевич Алексей. И приказывать никому ничего не буду — извинись перед Шурой и зря человека не обижай. Он, между прочим майор, а ты всего-навсего старший лейтенант запаса. Ты перед ним щенок, хоть и мой сын. Мозги у тебя от пьянства плавятся, а не от дум великих. Но хоть ты и мой сын — отвечать придется. Крепко отвечать. Ты понимаешь, насколько все может оказаться плохо, Валера? И не для тебя плохо, и не для меня — для дела плохо. Никто последствий не в состоянии просчитать. И ведь это только по нашему объекту — о Бонче и его папке с компроматом я вообще не говорю. Если там что-то серьезное…

Мальков-старший гневался на сына как раз из-за материалов Бонча. Кадры снятые Валеркой и его помощниками в бане и на полигоне не очень-то его и волновали — бездоказательная шелуха, а вот то, что хранил в своем сейфе Василий Иванович… какую-нибудь ерунду старый лис Бонч не стал бы прятать. Да и Валерка говорит…

Генерал хотел сам посмотреть эти материалы, показать «своим» спецам-аналитикам, поэтому поиски папки из сейфа и потерянной кассеты выходили на первый план. Впрочем, он понимал, что оригиналы документов, саму папку попытаться найти, скорей всего, нереально. Если Бонч ее из своего сейфа утащил, то зарыл очень надежно. Уж что-что, а прятать старый полковник умел. В пригородном лесочке где-нибудь прикопал контейнер, и хоть тысячу лет ищи… Большая удача то, что Валерка ловко вытащил и заснял всю эту информацию! Вот только куда же он дел ее? Как ее теперь найти-то? А найти обязательно надо.

Сыну, разумеется Мальков-старший ничего этого не говорил, и даже наоборот, продолжал стращать его:

— Ты что, совсем глупенький? Ты не знаешь, что каждая операция просчитывается специалистами по нескольким вариантам, и никакой самодеятельности не должно быть в принципе? Да ты даже представить себе не можешь, насколько большая игра сейчас идет! Ты ведь все дело под удар мог подставить, болван.

Валера, уткнувшись лицом в ладони, молча сидел на стуле. Возразить отцу было нечего, да и не хотелось. После пары рюмок коньяку голова перестала болеть, и сердце вроде бы отпустило.

— Ну, да ладно… — закончил наконец свою проповедь генерал. — Заварил кашу ты, а расхлебывать придется мне. Сейчас поедешь с Шурой в одно место, и он тебя обо всем подробно пораспрашивает. Подробно, шаг за шагом. Ты ему несколько раз в деталях обо всех делах своих за последние три недели — месяц расскажешь, потом еще, еще и еще. Сколько понадобится, столько и будешь вспоминать и рассказывать. Может быть, придется еще и под укольчик потолковать… Слабенькую дозу «сыворотки правды» тебе введут. Это не смертельно. Не бойся, ничего с тобой не случится. Последствия — не страшнее похмелья. Все понял?.. Ну, и отлично. После этого останешься там. Поживешь в нашем санатории, пока я не разберусь, что к чему.

— У меня кое-какие дела здесь, в городе, незакончены…

— Знаю я твои дела кобелиные. Я сказал — там! Сюда, в Петербург, тебе вообще возвращаться нельзя. Объявляю тебе домашний арест, только не здесь, а — там. Останешься здесь — тебя и убрать могут. Даже наверняка уберут. А своих людей, чтобы тебя надежно прикрыть, у меня в городе сейчас нет. Мы с матерью не для того на свет божий тебя пускали, чтобы какая-нибудь тварь… Я еще внуков хочу понянькать! — в голосе генерала появилась сентиментальная нотка.

«Ну, кажется педагогический блуд закончился, — подумал Валера. — Конец сеанса. Значит, ремнем по заднице драть не будет. И на том спасибо».

— Собери самое необходимое и ни под каким видом сюда не возвращайся, — продолжил генерал. — За твоей квартирой я установил наблюдение — пришлось ребят из управления побеспокоить. Так что, если кто появится — засекут и проследят. Потом в Москву тебя переведу. Здесь, в Петербурге, твой бизнес закончен. Лавку вашу, как ты, наверное, догадался, я тоже закрываю, хотя там уже и закрывать почти нечего. И людей твоих придется… гм, уволить. Сколько их у тебя в деле?

— Пятеро.

— Что за люди?

Валера неопределенно пожал плечами:

— Нормальные ребята. Не ангелы, конечно, но и не бестолочи. С «конторой» и милицией никто прежде связан не был. Я имею в виду по службе… Спортом в юности занимались. Двое с судимостями. Да нормально все! С работой справляются.

— О тебе много знают?

— Только в пределах необходимого. Ну, так… Может, что-нибудь и вынюхали. Один раз кто-то заикнулся относительно фамилии — мол, не родственник ли? Ты уж слишком часто последнее время мелькать по «ящику» начал. Я сказал — однофамилец. Плачу… платил им неплохо, так что не было им смысла на сторону вилять.

— Как знать, как знать… Кто из них с Васькиным сейфом работал?

— Зяма… Крапивин Владик.

— А почему «Зяма»? «Погоняло» вроде бы еврейское?

— Не знаю я. Зяма и Зяма… Говорю же — сидел.

— Ладно, пусть будет Зяма, — согласился генерал. — Он о материалах из папки знает? Видел что-нибудь?

— Да нет, я в своем кабинете снимал, а он на стреме в приемной стоял. Он только сейф вскрыл, а потом закрыл.

— В квартире прокатчика Зайцева и в самом видеопрокате кто работал?

Валера наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кого и куда он посылал, но не вспомнил. Один только Зяма был и там, и там…

— Ну, Бог с ними, — вздохнул генерал. — Дашь им всем команду, вместе с Зямой этой, где-нибудь собраться. Александр Иванович подъедет, разберется с ними, объяснит все и рассчитается полностью. Отпускные, выходное пособие… что там еще? По тысяче долларов каждому выдаст. Хватит им на первое время. Все уляжется — придумаю тебе еще какое-нибудь занятие. Может, не облажаешься в очередной раз. А насчет фамилии, — он пожевал губами, — пожалуй, ты прав. Возьмешь потом фамилию матери, так спокойнее всем будет. Все понял?.. Ну вот, теперь, Александр Иванович, твоя работа — займись сынком моим и его фирмой. Примерный круг вопросов мы с тобой уже обсудили, врач на точке есть — специалист хороший, наш. Кишки из сынули не выматывайте, но все из его дырявого котелка вычистите. И не забудь прокатчика этого.

— Не забуду, Станислав Георгиевич. За подступами к его сгоревшей квартире уже наружка местная приглядывает. Адрес его тещи установили. В ближайшее время тоже возьмут под наблюдение.

— Сразу надо, сразу… — недовольно сказал Мальков-старший.

— Сразу за всеми — не получается. Наших людей сюда тащить вряд ли стоит, а местные «просто так», под мое слово, не торопятся пахать. Неплохо бы здесь, в питерском отделении, хотя бы оперативное дело на этого Зайцева открыть. Вот тогда мы смогли бы на него местную бригаду официально нацелить.

— Да знаю я, что неплохо… — раздраженно сказал Мальков. — Но формально на него пока ничего нет, и любой козел из местной прокуратуры может потом зацепить нас. Не стоит лишний раз здесь светиться. В общем, дело заводить не будем, но раскрути его, как следует. Милицию подключи. Этих можно вообще втемную использовать, полномочий у тебя достаточно. Выясни, что за птица? Не думаю, чтобы за ним кто-нибудь был. Скорее всего, ПП.

Под термином ПП, или «просто прохожий», в ФСБ понимается случайный свидетель или случайный участник оперативных мероприятий, не подозревающий, что он волею случая оказался втянут «в игру». Впрочем, если ПП оказывается задействован не волею случая, а волею разработчика операции, то он уже идет под другими шифрами:

П, АП — «пешка» или «активная пешка».

— Потом — сразу ко мне в столицу вернешься, — продолжил Станислав Георгиевич. — Основная работа скоро начнется. Подготовительный этап вроде бы уже прошли. Тема века… — генерал закрыл глаза, помолчал.

— Пройдет все, как следует, станем состоятельными людьми. По-настоящему состоятельными. И всегда в деле, всегда в игре. Скучно не покажется. Если сложится, если не рухнет из-за какого-нибудь пустяка, вроде этого, — он кивнул на Валерия. — Связь — как обычно.

Мальков-младший хотел что-то возразить, но генерал поднял руку:

— Все, сынуля, прения закончены. Через полчаса, чтобы духу твоего здесь не было. Выметайся.

* * *

Отправив сына с майором на конспиративную дачу, генерал позвонил в «контору», заказал билет на Москву и машину с сопровождением до аэропорта. Неторопливо собрал в кейс документы, выключил компьютер и, налив себе полстакана коньяку, прилег на диван.

Ситуация складывалась совсем не блестящая. Документы документами, кассета кассетой, но… это все — вторично. Не затем он здесь уже несколько дней почти нелегально торчит, рискует. А с его положением не засветиться в определенных кругах довольно сложно.

Здесь, в Петербурге, Малькову нужно было решить некоторые вопросы со своим человечком… Серьезные вопросы, а человечка этого как корова языком слизнула. Пропал. Бесследно исчез. А ведь, собственно, только для этого, для личной встречи, и пришлось самому в Питер ехать.

Человек этот — Михаил Фридман, бывший работник крупной геологической конторы союзного значения — с разрешения «комитета» эмигрировал в восьмидесятые годы в Канаду. Неплохо устроился там, обжился, наладил связи, а сейчас, точнее три недели назад, вернулся с «деловым визитом». И сразу вышел на Малькова. Через старый, еще доперестроечный канал связи подал весточку и сообщил, что имеет предложения по сотрудничеству.

Мальков тогда сильно занят был, но суть предложения с Фридманом они обсудили. Показалось интересно, даже очень интересно. Идея была глобальной, и на ней можно было реально взять десятки, сотни «лимонов».

Обсудить-то обсудили и совместные мероприятия по этому делу успели наметить… Но Фридман вдруг исчез. Здесь, в России, исчез: генерал проверил — за рубеж не выезжал. И где его теперь искать, охламона этого еврейско-канадского?

А машина-то уже завертелась…

По ходу дела, совершенно случайно, генерал узнал, что Васька Бонч — бывший его подчиненный, вышедший в отставку несколько лет назад, тоже ручки шаловливые к разрабатываемой теме протянул. Это было неожиданно.

«Унюхал что-то старый пройдоха, — с удивлением подумал Мальков. — Значит, и его взволновал „бриллиантовый дым“. Ишь, раскатал губу! Алмазы его заинтересовали!..»

Дело закручивалось слишком серьезное, чтобы подпускать к нему посторонних. Пришлось укоротить Бонча. А убрав Бонча, следовало убирать и троих его дураков-подельников. Это — закон.

Теперь еще и кассета с материалами из сейфа покойного Бонча всплыла…

Всплыла и утонула! Но все же молодец Валерка. Молодец и дурак! Схватил кусок, а удержать не смог. Видеопрокат, где могла быть кассета, валеркины ребята обыскали, квартиру вверх дном перевернули… И не нашли. Значит, плохо искали, плохо работали.

Придется Александру Ивановичу задержаться здесь дня на три-четыре. Кассету эту надо поискать серьезно. Поискать и найти.

Шура офицер толковый — ему времени вполне хватит и на Васькиных «концессионеров», и на Юркиных помощников. Заодно и на прокатчика, Зайца этого кассетного, петлю поставит, поймает его и допросит.