Квартиру Витиной тещи не вычислили только потому, что некому было вычислять. Все трое вычислителей, прежних подручных Малькова-младшего, были случайно обнаружены нарядом милиции на Левашовском шоссе, в сожженном микроавтобусе, в виде обгорелых неопознанных трупов. Двое других, немыслимым образом погибли в автомобильной аварии в Веселом поселке: на большой скорости их машина влетела в строительный котлован. Сам Валерий Станиславович Мальков приходил в себя после изнурительных многочасовых бесед-допросов на одной из закрытых пригородных дач, прежде принадлежащих КГБ, а ныне — неизвестно кому.

Дачка, укрытая за высоким забором среди столетних сосен Карельского перешейка, была оборудована всем необходимым как для отдыха, так и для подобных бесед. Вышколенная прислуга, охрана, отличный стол. Все было как в прежние времена, словно ничего и не изменилось.

Допросы-беседы извели и вымотали Валеру до крайности, хотя паяльников, утюгов и даже веревочной петли и палки Александр Иванович к нему не применял. Нехорошо было Валере. И морально, и физически. Даже здесь, в отдалении, чувствовалось недовольство отца. Словно в ясный солнечный день на горизонте повисла тяжелая черная туча.

И этот Шурик — майор Омельченко — дубина стоеросовая, палач чертов, над душой постоянно висит, не дает покоя! Почти сутки непрерывно мучил, гад. Вопросы, вопросы, вопросы… Всю душу вытянул. Но, чувствовалось, вести такие беседы, а если точнее — допросы, мастер.

Как же он прокололся с этой кассетой?!

Полковник Бонч был хитрый жучара — «компры» в своем сейфе накопил вагон, на миллионы долларов, при умелом использовании. Игроком был старый. Осторожным игроком, однако доигрался…

Валера ни секунды не сомневался в том, что Бонча слили именно из-за этих документов. Кто-то из столичных боссов, из тех, что большими делами наверху вместе с папулей крутит, что-то пронюхал и… недолго музыка играла, недолго фраер танцевал! Может быть, сам папахен и провернул это сливание.

Голова у Валеры после многодневного запоя была тяжеловата, мысль постоянно словно бы стопорилась, но не настолько, чтобы не понять всей серьезности происходящего, и главное — своей вины в этом деле.

Отец, конечно, прав, в этом бизнесе все варианты необходимо просчитывать и любая самодеятельность может быть чревата. Может быть, а может и не быть…

Прав отец, но — лишь отчасти. Ведь, ни один нормальный человек мимо таких материалов не прошел бы. Все равно, что бумажник, набитый деньгами, не поднять.

Сейф у Бонча был неплохой, но очень уж старый. Зяма, один из Валериных помощников, в прежней своей доперестроечной жизни как раз и тянул срок за сейфы. Восемь лет — на зоне. Специалист. Медвежатник. Не такой, конечно, какие были в прежние годы, не легендарный «международник», но Васькин ящик он за десять минут распечатал и за три запечатал, как было. И все бончевские сигнальные прибабахи и старорежимные секретки нетронутыми оставил.

Вроде бы все так хорошо началось, а потом…

Это же надо было так нажраться! Сдать такой материал в прокат! И даже не сам, вот что совсем уж гнусно. В бардачке кассета лежала вместе с другими, а эта дура…

Сам-то он вообще из машины выползти не мог, послал эту сучку — Марину. Но ведь зачем-то в прокат заехали?.. Наверное, решил развлекуху себе устроить, что-нибудь новенькое в видак сунуть… Сунул, идиот! Куда-то еще заезжали, в кабак какой-то, потом — домой прибыли, продолжили загул. Расстались на следующий день.

В принципе, Марина — неплохая баба. Красивая и неглупая. Редкое сочетание. Жениться на ней, что ли? Ага, раз уже пробовал, связался: до сих пор — мороз по коже. Давай, попробуй еще! Лень даже думать об этом. Тоска зеленая. Выпить, что ли?.. Выпить хотелось очень сильно.

Кассеты он хватился на следующий день только под вечер. И когда обнаружил пропажу, чуть сознанье от страха не потерял. Шок…

Сначала вообще ничего понять не мог — сиреневый туман в голове. Несколько дней его ребята копали, землю рыли, искали кассету. Все варианты прокинули — ничего, пусто. Только потом, позже, он сам понемногу все вспомнил, восстановил по крупицам всю картину. А вначале, эпизод с видеопрокатом у него начисто из головы вылетел. И Марина ничего не подсказала. Она, как назло, на несколько дней куда-то слиняла, отпросилась у Бонча.

Но ведь вспомнил все же! «Значит, контроль не совсем еще потерян, — подумал он. — Значит, могу еще себя в руках держать. Могу пить, а могу и не пить».

Однако выпить хотелось все сильней…

В субботу ночью его мальчуганы прокат этот вонючий на уши поставили, а на следующую ночь и на квартиру хозяина наехали. Обыскали все сверху донизу, а потом еще и поджог устроили. Спалили квартиру к чертовой матери.

Да все равно: результат — ноль. Кругленький такой нолик. Хотели прокатчика прихватить и побазарить с ним, но его, к сожалению, дома не оказалось. Ушел.

Что-то почувствовал, что-то знал? А может, просто случайно соскочил куда на сторону.

Пацаны — тоже придурки. Прокат перевернули вверх дном, а кассеты взяли не все. Ежу ясно — все до одной кассеты из этого видеопроката надо было тащить, тогда уверенность полная была бы. Кругом одни дураки — ни на кого положиться нельзя! Впрочем, сам виноват, нацелил бойцов неправильно.

Жалко, что прокатчик ушел и бабу с ребенком спрятал. Сейчас шмыгает по городу где-то, прячется. Засекли его ребята у дома, но…

Двое в машине за ним поехали и… доехали до морга. Как они умудрились в котлован на стройке влететь? Непонятно. Водила был классный, однако, вот, фраернулся.

Не этот же лох на своем «козле» их туда скинул.

Мог или не мог прокатчик наткнуться на кассету? Случайно… Но если он никаким боком не касался, — тогда почему от моих ребят убегал? Они сразу связались и передали четко: «Засек, пытается оторваться».

А ведь с ним в машине еще кто-то был… Амбал какой-то, по виду крутой, ростом под два метра. Что за птица? Тоже непонятно. Кругом одни неясности…

Какой материал прос…л! Действительно, придурок. Спасает лишь то, что он сын своего отца. Звучит? Другого бы и за меньшее спустили, а уж за такое — мгновенно кранты. В кислоту и в канализацию…

И зачем ему в голову дурацкая идея пришла ради хохмы на кассету этикетку налепить со «Смертельным оружием»? Стебок слабоумный! Сам и на принтере в офисе отшлепал этикетку по типу тех, что в ларьках продают. Ну, Марина и сунула ее в залог.

Но зачем? Почему она вообще эту кассету в залог оставила? Дала бы денег, как всегда. Говорит — «деревянных» при себе не было, а «баксы» в видеопрокате оставлять не захотела. Не нищая, вроде.

Здесь натяжечка получается. Приемлемо, но с большими оговорками.

Впрочем, откуда она могла знать о содержании кассеты? Кассета как кассета. Да и наклейка нейтральная… Вот случайно и сдала.

Случайно… Интересно, где она сейчас, Марина? Исчезла, как сквозь землю… Три дня ее найти не могут. И по адресу он сам парней посылал, и друзей-подружек ее на поводке ребята водили. Нет как нет, слиняла девушка. Или тоже почуяла что-то? Вообще-то, неплохая герла, яркая, приметная, ласковая. Где-то ее покойный Бонч отыскал — его кадр. Мир его праху…

Валерий вспомнил откинувшегося на спинку кресла неживого Бонча. Аккуратную дырочку в центре лба, струйку крови, открытые мертвые глаза. Ему стало как-то нехорошо. Внутри что-то сжалось непонятно и тоскливо.

Да, Василий Иванович случайных людей к себе не брал. Случайных у него не было и быть не могло. Старый чекист в вопросе подбора кадров был очень осторожен. По завету батьки Сталина работал. Бойцов себе даже с Кавказа привозил. Знал толк в ребятах.

«Это я набрал себе паразитов придурочных, — вспомнил своих пацанов Валере. — Уголовнички недоделанные!»

С другой стороны — за «бабки» на любую работу без слов подписывались. На любую… И с людьми «системы» никаких связей у них не было. С ментами и комитетчиками его ребята на контакт ни за какие «бабки» бы не пошли — «западло» для них было. А это очень большой плюс, поскольку «система» своих людей везде старалась сунуть, чтобы все структуры под контролем держать.

«Пожалуй, не такие уж они и придурочные, — решил Валера. — Само собой, умом не блещут и оперативной подготовки хорошей не имеют, но свое дело знают туго. Жаль терять бригаду, жаль… Однако, не тащить же их за собой в Москву?»

Ладно, теперь все это — папулина забота.

«А ведь и вломит же он мне! Ну, не очень, конечно, — мать в обиду не даст. Она за меня плешку ему проест. Но серьезной работы теперь он мне долго не доверит, это уж точно».

Все-таки надо завязывать с этим делом, с пьянкой, иначе крыша съедет. Организм уже не выдерживает — желудок ни к черту, печенка по утрам болит. Весь ливер проспиртовался, наверное. Бывает, по месяцу подряд поддавать приходиться. Каждый божий день, как ни крутись, а к вечеру нажрешься. Вот жизнь собачья! Отец прав — не дело это.

Ну, а как не поддать? То презентация какая-нибудь, то оттянуться надо. А все равно — плохо. Жизнь не мила уже. Вон, за окном — травка зеленеет, солнышко блестит, а ему плевать на все это.

Глотнуть все же надо капельку, тоску эту непонятную и жажду мучительную притушить. Потом в бассейне искупаться, поплавать, понырять, пока погода хорошая.

И он искупался. Это было последнее купанье бывшего старшего лейтенанта КГБ, бывшего Исполнительного директора охранного предприятия «Броня» Малькова Валерия Станиславовича. Он умер от кровоизлияния в мозг, нырнув с невысокого трамплина в голубую воду, отделанного зеленоватым испанским кафелем бассейна. Не выдержал какой-то сосуд в голове, истонченный неумеренным употреблением спиртного.

Его тридцатитрехлетнее тело мгновенно было выловлено из бассейна одним из охранников, но ни искусственное дыхание, ни закрытый массаж сердца ничего не дали — он был мертв.

Сразу же о происшествии доложили майору Омельченко. Он подошел к телу Валеры, потрогал на шее пульс и пожал плечами — неприятно, но его вины здесь не было.

* * *

К схорону подошли, когда уже солнце прилично поднялось над горизонтом. Московское время — около шести утра. Пи-пи-пи… Начинаем утреннюю зарядку…

Надоело все до чертиков! Устали, как собаки, промокли на болоте, изодрались по кустарникам. Еще автоматы эти… Когда в армии служил — двадцать пять лет назад — они, вроде, полегче были.

А Борис с Николай Иванычем и вовсе свои архаичные рушницы, казалось, готовы были в трясине утопить. Вот бы Коля «дегтярь», который килограммов десять весит, с собой по болотам потащил, вот попарились бы!

После всех этих болотных кроссов ополоснулись в ручье. Набрали воды в закопченную банку, послужившую нам с Борисом в первый день чайником, и подвесили ее на жердочке над черными головешками кострища.

Николай Иваныч уже сложил щепочки шалашиком и принялся разжигать костерок, но я вдруг — словно толкнуло меня что-то — взял банку с водой и залил огонь.

Не знаю, почему я так сделал. Как-то неспокойно на душе стало, спрятаться захотелось. По всем признакам начиналась тривиальная мания преследования, один из симптомчиков, так сказать. Вот так люди с ума, наверное, и сходят. Живут, живут, а потом…

— Пошли вниз. Там и чаю сварим, и поедим, — сказал я притихшим мужикам. Еще бы им не притихнуть, если у человека началось! Забоялись, гады!

Активного сопротивления они мне оказывать не стали, а тихо, по одному, спустились в бункер, замели за собой следы и прикрылись елочками. Ау-у, здесь никого нет…

В бункере Николай Иванович включил электрическое освещение и, сделав выражение лица суровым, немедленно отобрал у нас с Борькой оружие.

Мне всегда почему-то становится смешно, когда он вот такое лицо делает, как-то у него очень карикатурно это получается. Но я сдерживаюсь — мало ли у кого какие лица бывают. Забавный он все же парень.

В общем, отобрал у нас Коля автоматы, деловито отстегнул магазины, на всякий случай, как положено, для проверки передернул затворы и, как барсук в нору, утащил железяки в свой арсенал.

Расположенный в соседней комнате бункера арсенал со всей его коллекцией был у Коли вычищен, вылизан и оборудован почти как музей. Все оружие хранилось в специальных деревянных ящиках обитых изнутри цветным вельветом. Коля сам объяснил мне еще раньше, что сначала хотел ящики бархатом обивать, но потом почему-то передумал. На мой взгляд, каждый оружейный ящик этот сам по себе был произведением искусства. Полированное дерево, бронзовые петли и ручки… Красивые ящички!

Через несколько минут Николай Иванович вернулся, при этом в глаза мне старался не смотреть. Понимает, все понимает. Всегда догадлив был…

Боб со стоном завалился на топчан. Расположились. Я поставил чайник на большую спиртовку — давно уже настал момент подкрепиться. Помолчали, покурили, слегка успокоились.

— Ну, что скажете, бойцы невидимого фронта? — наконец спросил я их, нарушив неустойчивое психическое равновесие коллектива. — Какие мысли-наблюдения-предложения?

Борис тоскливо замычал на топчане: «Оставь меня, старушка, я в печали…», — умотался, бедолага.

Коля пыхал дымом «беломорины», вероятно, переживая одновременно мою съехавшую «крышу» и неудачную прогулку по болоту. Он почему-то считал, что на гряде нам крупно не повезло — не выследили врагов, не уничтожили супостатов.

Азартен ты, Парамоша!

Но ведь чем-то же напугали его эти люди? Или в голове у него залипла какая-то релюшка, клинит башню потихонечку, примерно как у меня сейчас…

А у кого — не клинит, кто из нас абсолютно нормальный? У каждого есть свои фенечки. Вот и я, кажется, слегка поехал, то есть стал таким же, как все. Ничего необычного. Все нормально, друзья, все в порядке…

Вполне вероятно, что аналогичные мысли — относительно того, что все больны, — всем психически нездоровым обязательно приходят в их нездоровые головы — для самоуспокоения.

Короче — видно было, что сильно огорчен Николай Иваныч неудачным, по его мнению, походом. Не знаю, не знаю… Я, во всяком случае, был рад-радехонек, что хоть на сей раз обошлось, и очередного приключения не приключилось на наши задницы, и все кончилось благополучно и пристойно.

В общем, расслабились, переоделись в сухое, покурили и начали пить чай с хлебом и сгущенкой. Коля финкой банку консервированной ветчины вскрыл. Хороший продукт, питательный и вкусный.

Вот так бы сидеть и сидеть. Господи, ну чего им всем от меня надо?! Ведь никого же в жизни никогда не задевал, ни на кого не наезжал.

В общем, сидим, мирно чай пьем, размышляем, как вдруг… Я даже глазам своим не поверил — два раза мигнула лампочка на самодельном Колином пульте. Два раза, и — все. Больше не мигала. Коля сидел к пульту вполоборота, Боб — спиной, но по моему лицу они что-то поняли, разом обернулись и посмотрели на пульт.

— Что? — спросил Борис почему-то шепотом.

— Лампочка, — я указал на пульт. — Мигнула пару раз и больше не горит.

— Какая? — Николай Иванович вскочил на ноги, засуетился.

— Эта, кажется… Да — вот эта. Два раза мигнула.

Коля метнулся к заветному фанерному шкафчику, висевшему на стене бункера, и раскрыл створки. Снаружи это был обычный, типа кухонного, шкафчик, но внутри это был совсем даже не кухонный шкафчик. Это был Прибор! Туда, под неказистую фанерную оболочку, Коля напихал кучу хитрых штуковин, разные зеркала, призмы, рукоятки. Несмотря на остроту ситуации, я еще раз удивился этому капитану Немо…

— Посмотрим, посмотрим, — приговаривал Николай Иванович, засунув голову в свой прибор и накручивая какие-то рукоятки. — Ты Витя, принеси автоматы, я их в ящики пока не убрал — на столе лежат. Магазины в углу, в жестяной коробке.

Прекрасно! Значит, я реабилитирован по психболезни. Значит, я пока здоров и мне доверили оружие. Ха-ха-ха…

Нет, я, наверное, с ума все-таки сойду. Похоже — нет у меня альтернативы. Или — в гроб, или — в психушку. Третий вариант — биться со всеми этими напастями, что обильно посыпались на мою голову в последние дни, — я не рассматривал. Пока. Я уже бился.

Коля, оттопырив тощую задницу, плотно приник глазом к своим перископам. Прямо, как немецкий ас-подводник, едрена вошь! Того и гляди — торпеду пустит. Борька молчал, но рожу его изрядно перекосило. Думаю, что и у меня в этот момент фэйс не вполне симметрично выглядел.

— Они, — радостно сообщил нам через минуту Николай Иванович. — Явились — не запылились. Как же они пришли-то сюда? Значит, выследили нас. Ну-ну… Давайте, давайте ребята. Поговорим о жизни.

Минуты через три здесь будут, — сообщил он нам, оторвавшись от своих перископов, и подал команду: «Свистать всех наверх!»

Тем же порядком посвистали все наверх. Правда, я вместо ППШ сунул Борьке в руки очень красивый маленький автомат «узи». Он почему-то тоже на столе лежал, вместе с остальным оружием. Коля зыркнул недобрым глазом на «узи», но промолчал, не до того было.

— Умеешь пользоваться? — спросил я Боба, передавая ему игрушечную машинку, на что он утвердительно кивнул головой: разберусь, мол, не маленький.

В общем, быстро поднялись наверх и, подчиняясь командам опытного Николая Ивановича, заняли свои места по боевому расписанию, затаились и стали ждать супостатов.

А ля гер, ком а ля гер…

Я с «акаэмэсом» приютился у главного входа в схрон, запасной магазин рядом положил, веточками прикрылся. Борька с «узи» засел в какой-то яме, вроде старой воронки или окопа, метрах в двадцати по левую руку от меня. Тоже замаскировался. Ждем-с…

Сам Коля подземным ходом перешел в другой бункер, предварительно предупредив нас не палить в ту сторону.

— В случае чего, я стреляю первым, вы — за мной. И только по видимым целям — иначе друг друга покрошим.

Я хотел уточнить у Николая Ивановича: зачем сразу стрелять, почему нельзя просто поговорить с людьми? Но его голова в ленинской кепочке уже исчезла в дыре подземного хода.

Ну, и фиг с ним. С чего это я вообще стрелять буду? Надо мне это? Встретимся, поговорим, потолкуем…

Лишь бы этот псих Коля сдуру первым не начал палить. За Боба я не волновался — не верилось, что он станет в людей стрелять, а вот Коля… Как-то очень уж изменился он в последнее время. Даже не в последнее время, а именно в последние часы… Боевитый такой стал, агрессивный.

На меня почему-то, хоть я и не собирался ни кого убивать, напал легкий мандраж. Прошла минута, две… Постепенно я успокоился, перестало дергаться веко, хотя пульс был, наверное, за сотню. Неудивительно, в таких переделках — типа партизанских засад с автоматами — я еще не бывал.

Ладно. Лежим, значит. Поджидаем гостей. Ждать да догонять — хуже занятия не придумать, но мы ждали недолго. Вот они…