Наемники элементарно заблудились. То есть, не совсем, конечно, заблудились, но место свое потеряли. То ли скорость движения по этим неоглядным болотам они неверно рассчитали, то ли еще что. Даже имея большой опыт, всегда есть шанс ошибиться на несколько сот метров, или на десять-пятнадцать минут по времени. Но не на час же!
Им казалось, что они шли правильно и давно должны были выйти на указанную на карте дорогу, но ее, дороги, все не было и не было…
Ни точные карты, ни спутниковый привязчик системы «ДжиПиЭс» сами по себе ничего не стоят — если местность незнакомая или не имеется четких ориентиров. А здесь как раз и был такой случай — почти полное отсутствие ориентиров. Они, конечно, не могли предполагать, что обозначенная на их карте дорога-лежневка давным-давно сгнила и попросту исчезла. Отдельные ее фрагменты сохранились лишь кое-где.
Люди они были опытные и не запаниковали. Как и положено, они устроили небольшой привал на каком-то относительно сухом пригорке среди болота, пытаясь осмыслить свое положение и по возможности более точно определиться на местности.
По «Джипиэсовскому» курсопрокладчику определиться можно было с точностью до нескольких десятков метров, но такую точность могли дать только два или даже три спутника, проходившие с интервалом от получаса до сорока минут. Привязка по одному спутнику давала ошибку до полукилометра. Это их не устраивало. Пришлось ждать спутники… Прошло тридцать минут, сорок, час…
Наконец они опредилились с максимально возможной точностью и приняли решение не искать старую дорогу-лежневку, а идти к окраине болота кратчайшим путем.
Кратчайший путь вывел их прямо к озерно-ледниковому холму, в котором устроил свое убежище Николай Иванович. Не доходя метров триста, наемники почувствовали слабый запах дыма и насторожились.
* * *
Покончив с необходимыми в подобных случаях формальностями и организовав отправку тела Валерия Малькова в Москву, майор ФСБ Александр Иванович Омельченко продолжил работу по заданию Хозяина.
Он был профессионал и четко знал, что ни стихийное бедствие, ни внезапная смерть Малькова-младшего, ни какие-нибудь иные форс-мажорные приколы не отменяют поставленной задачи. Работа несмотря ни на что должна быть доведена до конца.
С двумя концессионерами-подельниками Василия Ивановича Бонча он разобрался предельно просто — застрелил их на улице, практически среди бела дня, из снайперской винтовки с ПБС — прибором бесшумной стрельбы, с расстояния около четырехсот метров, в голову. Несложная задача для профессионала. Такие операции бывают сложными, только когда работаешь против испуганного, настороженного клиента. Или когда надо организовать «несчастный случай». Этим не потребовалось создавать даже видимости «несчастного случая», да и никакой опасности для себя они не ждали…
Рядовая операция, как для опытного хирурга удаление аппендикса. Чик-чирик, и уноси готовенького.
Для таких дел у майора было все необходимое, поэтому не потребовалось сутками выслеживать «объект», ставить телефоны «на прослушку». Простые задачи он решал простыми средствами. Он убирал объекты непосредственно из своего «джипа», оборудованного специальными амбразурами в сильно тонированных стеклах.
Третьего бончевского подельника пришлось взрывать. Он, видно, что-то почувствовал, замандражировал… Вокруг него постоянно маячили два-три бодигарда, да и места подходящего майору не удалось найти. Он поездил, последил, прикинул варианты…
Короче, долго возиться с третьим «заказанным» объектом у Омельченко просто времени не было. А двести граммов «пластида» под днище машины, которую «объект», как последний дурак, держал на открытой платной стоянке, мгновенно сняли проблему. Шумновато, но надежно.
Убрать «объекты» оказалось гораздо проще, чем найти… Искать «объект», практически не имея надежной информации, — это задача для солидной группы со спецсредствами.
Ничего не получилось с Майклом Фридманом. Омельченко, естественно, не раскрывая существа дела, привлек к поискам сотрудников питерского отделения ФСБ, отчасти и милицию напряг… Пусто. Среди живых Фридмана в Питере не было. Оставались неопознанные трупы, но…
В городе около сотни моргов при больницах — можно год среди искореженных жмуров топтаться и не сыскать нужного. Особенно среди тех, кого уже обычными средствами и не опознаешь. Впрочем, Хозяин особо на этого иностранца и не нацеливал. Просто приказал — поискать… Александр Иванович «поискал», хорошо «поискал», но не нашел. Такое случается.
Еще — и это было, пожалуй, самым главным и самым сложным — требовалось найти иголку в стоге сена. Буквально так. Разве разыскать маленькую видеокассету в большом пятимиллионном городе просто? Не то слово. Невозможно, если работать бессистемно.
Система и отправные точки поиска, к счастью, были — пункт видеопроката в библиотеке, адрес хозяина этого проката, «наколки» по его связям, другие кончики имелись.
Начал Александр Иванович с самого надежного, с видеопроката. С максимальной тщательностью его следовало проверить еще раз…
Входную дверь в библиотеку майор Омельченко вскрыл без малейших затруднений. Ни читателей, ни персонала в три часа ночи здесь, разумеется, не отмечалось. Еще днем под видом посетителя он выяснил, что никакой сигнализации за несколько дней, прошедших после визита Валеркиных бандитов, в библиотеке так и не установили, а замки для него сложности не представляли.
Подсвечивая себе тонким лучом карманного фонарика Александр Иванович при помощи титановой фомки легко отодрал присобаченную кое-как несколькими гвоздями дверь проката видеокассет.
После первого налета Валеркиных недоумков, земля им пухом, здесь, судя по разгрому, никто не прибирался и не наводил порядок — почти все кассеты грудой валялись на полу. Это значительно повышало шансы.
Уже шли третьи сутки после того, как Хозяин самолетом отбыл в столицу, поручив Омельченко найти кассету и, как он выразился, «прибраться за сыном». Прибрался…
И хотя Омельченко к смерти Малькова-младшего никакого касательства не имел — смерть наступила от вполне естественной причины — инсульт, с Хозяином еще предстояло выяснять отношения. Наверняка, у генерала шевельнется мыслишка, что Валерку убрали. А на кого тень? На того, кто ближе… На Омельченко, на кого же еще!
Работать в Питере приходилось практически в одиночку. Помощь коллег из местного отделения ФСБ сводилась к мелочевке: узнать, выяснить, установить… Вообще, насколько ему было известно, он в городе был сейчас единственным доверенным лицом из команды Станислава Георгиевича. Не считая неживого Валерки в морге…
Впрочем — нет, тело Валерика уже в Москве. Как раз сегодня ночью и должны были отправить.
Допился-доигрался все же малыш. Слабаком оказался. Гавкнулся!
Быстро собрав все кассеты в две большие сумки — набралось около двухсот штук — и уже направляясь к выходу, Омельченко услышал, что кто-то возится у входной двери. Интересно…
Отставив тяжелые сумки в сторону, он достал пистолет с глушителем, тихо, не включая фонарика, приблизился к двери и замер. Минута, две… Он мог ждать долго, очень долго. Он мог ждать сутками, неделями…
Возня не прекращалась. Кто-то поскребывал дверь. В нижней части слышалось быстрое неритмичное дыханье, какое-то повизгивание… Черт, да это же собака!
Не убирая пистолета, осторожно приоткрыв дверь на несколько сантиметров, майор действительно увидел на крыльце перед дверью собаку. Бездомная дворняга испуганно отскочила от рывком открытой двери и убежала прочь.
Идиотизм! Собака… Какой черт ее принес?
Майор с облегчением вздохнул, осмотрелся и неспеша перенес сумки с кассетами в припаркованную неподалеку — метрах в ста от входа — машину. Из «джипа» он еще раз оглядел улицу — чисто, завел мотор и поехал на «точку» — конспиративную квартиру, служившую ему временным убежищем. До утра ему предстояло из груды кассет найти нужную, одну-единственную, воистину бесценную. Если она среди них есть.
«Вот черт, — подумал он с раздражением, — а видик на квартире всего один! Затянется работа…»
Из информации, полученной от покойного Малькова-младшего, получалось, что кассета все еще вполне могла находиться в прокате. В первый обыск Балерины недоделанные помощнички ничего не нашли, поскольку работали методически неверно. Надо было не по этикеткам выбирать, а взять все кассеты, абсолютно все, и каждую проверить. Технически это было несложно.
«Кроме того, если уж не смогли всего унести, — подумал Омельченко, — взяли бы только залоговые кассеты». Насколько майор представлял себе технологию работы видеопроката, Валеркина кассета вообще не могла находиться на общих полках. Наверняка, до погрома залоговые кассеты хранились как-то отдельно от прокатных. Если ее в залог сдали. А все прокатные кассеты пронумерованы, с залоговыми не перепутаешь. Если она, дорогуша, среди этих, и он ее до утра найдет, — прокатчика можно было бы с уверенностью и отбросить. Вряд ли этот Заяц каким-нибудь образом касался ее. А лишние трупы — лишняя возня и большой риск. И найти его, погорельца, еще надо…
Однако Хозяин однозначно приказал: допросить прокатчика и убрать. Ну что же — приказ есть приказ… допросим и уберем.
Еще у прокатчика работали две девки-приемщицы, теоретически они тоже могли как-то получить доступ к информации на кассете, но… Но ему одному искать их — и вовсе пустая затея. Если подошлет Хозяин еще людей, тогда — да, а так…
Хотя, прокатчик-погорелец сам должен адреса своих приемщиц знать. Скажет — никуда не денется.
«Еще это из него вытряхивай! — с неудовольствием подумал Александр Иванович. — Но приемщицы — это потом, в случае неудачи с этой грудой кассет, или с прокатчиком. Ими всерьез придется заняться, только если нужная кассета не будет обнаружена в ближайшее время среди этих…»
Он почему-то был уверен, что найдет ее, кассетку эту бесценную, так приворожившую Хозяина. Действительно — бесценную, судя по тем документам, что Валерик отснял. Если не наврал, конечно.
Кто еще? Секретарша Марина. Не за длинные ноги она покойному Бончу приглянулась. Валерка с ней шашни водил, по кабакам таскался, но с кассетой она связи как бы и не имеет. По крайней мере, никакого эпизода, кроме случайной сдачи кассеты в прокат, из допроса Малькова-младшего не выявилось. А уж его-то майор Омельченко наизнанку вывернул, двое суток допрашивал и под водочку, и под укольчик! Может, поэтому, и гавкнулся парень…
Ладно. Мертвого не оживишь, а перед Хозяином этот факт с допросом выпячивать не разумно. Лучше замять.
Значит, если кассета здесь, в одной из сумок, после «товарищеской» беседы с прокатчиком можно сваливать в столицу. На секретарше Марине Хозяин своего внимания не заострял, так что она и не нужна. И то, слава Богу…
В общем, сущие пустяки остались — найти кассету и допросить прокатчика… с последующей ликвидацией. В остальном — все сделано: трое Валеркиных помощников убраны, концессионеры Бонча тоже ликвидированы.
Да, еще троих рейдовиков узкоглазых на Московской трассе на обратном пути нужно подобрать. Ну, это уж и совсем несложно: в определенное время в строго указанном месте. И пароль…
* * *
Все же первому пришлось стрелять мне. Так уж вышло, так уж повезло… Или наоборот? Не знаю.
Ну, прет мне и прет в последние дни это чертово везенье! Ну, совсем черная полоса в жизни пошла. Не успеешь к одной беде привыкнуть, приспособиться, как…
В моем секторе, почти у летней кухни, где мы с Бобом коротали первую ночь, а потом Борька бесталанно колол дрова, совершенно бесшумно возникла фигура человека с рюкзаком и автоматом в руках.
Невысокого роста, крепенький, он стоял, немного ссутулившись под тяжестью рюкзака. Рожа измазана краской, как у рэмбы в кино, ей-богу… Комбинезон камуфляжный, серо-пятнистый какой-то.
Постояла эта рэмба несколько секунд, осмотрелась и махнула рукой. Почти сразу же возле него появился еще один, точно такой же. Но у этого в руках был автомат с глушителем-набалдашником на стволе. Ножи в чехлах на поясе… А небо было голубое-голубое, с редкими пушистыми облачками.
От нас до них было метров тридцать пять-сорок.
«И почему Коля решил, что эти ребята враги-диверсанты? — увидев бойцов, подумал я. — Вполне могут быть какие-нибудь наши, спецназовцы, например. Мало ли их сейчас всяких-разных развелось? И ученья исключить нельзя».
Я и сам, лет эдак двадцать пять тому назад, участвовал в чем-то похожем. Тоже группами по два-три человека пробирались по лесам и болотам. Правда, в то время у нас рожи краской не принято мазать было, и камуфляжа такого тогда еще в войсках не имелось, и автоматы не совсем такие… Но «глушаки» уже были, хотя тоже не у всех. Они тогда почему-то были засекречены, ПБС-70 назывались — прибор бесшумной стрельбы. За четверть века много воды утекло. И эти вполне могут нашими ребятами оказаться. А то, что они сквозь непроходимое болото протопали, — это как раз понятно. Если они спецы — их этому учат. Коля слегка переоценивает глубинную сущность своих непроходимых болот. Когда еще складные дюралевые лыжи-снегоступы придуманы были. И у этих наверняка какие-нибудь несложные приспособления для передвижения по болотам имеются. Не по воздуху же они над топями летают, «диверсанты» эти!
И вообще — дико. Ну что тут, в лесах и болотах Ленобласти, вражьим шпионам делать? Лесовозы под откос пускать, что ли? Торф на болотах взрывать?.. Фигня это. Надо бы как-то поговорить и мирно разойтись с ними. А уж тем более мне, которого из-за чьих-то непоняток гоняют; совершенно ни к чему еще и с армией ссориться.
Я в тот момент был уже почти на сто процентов уверен, что ребята «наши» — армия, или «вэвэшники». Скорее даже последнее, поскольку азиаты у нас по старой советской традиции в основном во внутренних войсках служат. Хотя, честно сказать, видок у ребят был тот еще — устрашающий. В какой-то степени Колин испуг понять было можно.
Тут же и третий парнишка-спецбоец чуть в стороне от первых двух из кустов возле нашего шалашика как-то незаметно объявился. Я его сначала и не приметил, только когда ветки в Колином секторе шевельнулись, обратил внимание. Стоит тихонечко, приткнулся за стволом дерева, но автомат свой тоже поднял и стволом словно жалом ядовитым — в мою сторону. Неприятно.
И только я уже собрался привстать и приветливо, как Миклухо-Маклай папуасов, окликнуть этих непонятных бойцов, как вдруг в той стороне, где прятался Боб, брякнуло что-то кастрюльным бряком. Конечно же Борька, ж… с ушами!
Но эти ребята, эти козлы камуфляжные, вдруг в два ствола короткими очередями без команды мгновенно резанули на звук.
Ни — стой, кто идет? Ни — хенде хох! Ни предупредительного выстрела вверх… Сразу очередью — на звук. Суки припадочные!
Один автомат стрекотал громко, второго, с «глушаком», вообще не слышно было, только гильзы — веером.
А потом — крик… Жуткий. И кричал, судя по голосу, Борис. Он чем-то там брякнул, недотепа, и они его…
Если бы у меня на загривке, как у собаки, росла шерсть — она бы от мгновенно накатившей ярости дыбом встала. А уж мои старые зубы заскрипели, как трамвай на повороте. Ах, суки, сволочи!
Чуть привстав из укрытия, я одной длинной очередью полоснул по этим, двоим спецзасранцам. Третий как-то на мгновение выпал из моего сектора. Ненадолго. Почти одновременно со мной такой же длинной очередью ударил из своего допотопного «Суоми» Коля.
Автомат бился у меня в руках, но рефлексы, заложенные в далекой боевой молодости, сработали правильно, и ствол не ушел от мишеней. Оба козла как подрезанные брякнулись навзничь и — копыта врозь.
Это только в кино автомат стреляет как «та-та-та» или «бах-бах-бах». Ничего подобного — звук выстрелов из «акаэма» с непривычки лупит по ушам с резким звоном. Одиночный — коротко и сухо, длинная очередь — просто оглушает.
С отвычки и будучи, наверное, в состоянии легкого аффекта, я мгновенно опустошил магазин, все тридцать патронов и — вот что значит выучка, двадцать пять лет прошло, а руки сами все помнят! — так же мгновенно поменял его на другой.
Все случилось настолько неожиданно и произошло так быстро, что я не успел ни осознать, ни как-то прочувствовать, что стреляю в людей. Просто приклад — в плечо, палец нажал на курок, и маленькие свинцовые пульки убили двух человек. А Коля третьего скосил.
И все. Кислый пороховой запах, какая-то закаменелость внутри и никаких эмоций… Конец программы.
С момента появления камуфляжников у схрона не прошло и трех минут, а огневой контакт длился и вообще полминуты. Но на зеленой лесной полянке лежат три мертвых человека, только что убитых мною и Колей, а на соседнем пригорке, по левую руку от меня, самый старый и самый мой верный друг Борис… Тоже мертвый. Убитый этими гадами неизвестно за что!
После грохота автоматных очередей — немыслимая тишина вокруг. И вдруг голос:
— Мужики! Мужики, не стреляйте! Это я — Борис. Меня эти козлы ранили…
И как говорил один знакомый, на одну восьмую одесский еврей: они-таки действительно его ранили! Вы можете себе это представить?
Чтоб я так жил, как его ранили!.. Борьке задело ухо — чиркнуло по краешеку, слегка царапнуло, и еще пуля, полагаю, та же самая, которая его большое волосатое ухо зацепила, начисто срезала каблук с ботинка. Не знаю, зачем уж он ногу заднюю приподнял?
— Ефрейтор, — обратился я к Борьке, — чем ты там брякал?
— Я не ефрейтор, я, между прочим, старший сержант…
— Отставить. Ты разжалован. Навсегда. Я хотел обнять этого дылду, но почему-то не обнял… Ноги в коленях у меня как-то странно затряслись, завибрировали, и я сел на землю.
— Да банка там какая-то типа кастрюли валялась, ну, я ее случайно зацепил… А они, — Боб головой мотнул в сторону трупов, — сразу стрелять. Собаки. Мощно мы их приложили! — правой рукой он зажимал свое «раненое» ухо. Кровь текла у него по щеке и шее довольно сильно.
— А заорал чего?
— Чего, чего — от страха… По уху как звизданет — аж искры из глаз, и по ноге словно палкой шибануло. Я и решил, что серьезно попали… Пули вокруг — фр-р, фр-р… Не каждый же день по мне из автоматов стреляют. Дай какой-нибудь бинт ухо перевязать.
— Сейчас, подожди, — сказал Николай Иванович и вытащил из кармана индпакет. Потом оглядев Борькино раненое ухо, мрачновато заметил: — Я думаю, Борис, что тебе крепко повезло. Миллиметра три-четыре ближе, и башку эта пулька вполне могла разнести. Обычное дело — пули со смещающимся центром. Любое ранение выше колена и выше локтя — смертельно, а при касании уха — примерно, как у Бориса — голова разлетается. Такие сейчас пульки нехорошие делают. Маленькие, но вредные. Повезло тебе. Сейчас забинтуем, а завтра можно будет просто пластырем залепить и забыть.
— Ничего себе — забыть! — возмутился Борька. — Кровища так и хлещет…
Николай Иванович молча покачал головой, умело забинтовал Борькину рану, потом спросил:
— А с этими что делать будем? — он указал на убитых.
— Сволочи… — нехорошо ругнулся легкораненый Боб. — Что делать? Обоссать и заморозить, вот что с ними делать! Чуть не убили, гады.
Он отошел на несколько метров в сторону к кустам и стал блевать. То ли вид окровавленных тел, то ли собственная рана на него так подействовали — не знаю. В общем, зря завтракал. Только ветчину со сгущенкой испортил.
Однако дурной пример заразителен — я присмотревшись к трупам, тоже… не сдержался, в общем.
Николай Иванович в отличие от нас оставил содержимое своего желудка в неприкасаемости. Волевой человек, или закаленный.
Все трое убитых были явными азиатами. Невысокие, в мертво-лежачем виде они вообще казались подростками. Ну-ка, ну-ка… Уж не те ли это русскоязычные казахо-японцы, что с нашими боссами перед камерой на полигоне позировали? Очень даже может быть…
Коля с Борькой видеозаписи не видели и не знают даже ничего о кассетных таджико-японцах. Я особо-то и не распространялся. Так, пересказал им кое-что своими словами.
Хотя и в России, и в нашей армии ребят с такими узкоглазыми личиками — тьмы и тьмы. Помнится, еще поэт Александр Блок это подмечал. Впрочем, черт их разберет.
— Маленькие они какие-то, — отблевавшись, жалостливо сказал Боб. Ну вот, не прошло и пяти минут, а уже сострадаем.
— Жалей их, жалей… Теперь можно. Маленькие, да удаленькие. Уделали бы нас, и не чихнули, — я сплюнул в сторону трупов. — Коля, ты уверен, что их на гряде только трое было? Хотя… Будь их хоть на одного больше — мы бы с вами сейчас уже на седьмое небо вознеслись.
— Они-то маленькие, а вот за большой пень с…ть садятся, — резонно, но бестактно заметил Николай Иванович, хмуро глянув на почти двухметрового Бориса. — Сказано же было — тихо лежать. Ты бы еще граммофон завел. Чем ты там брякал?
Уж не знаю, почему Коля вспомнил именно граммофон. Хоть бы про патефон сказал, или магнитофон. Это он от расстроенных чувств, наверное, о граммофоне сказанул. Борька открыл было рот, чтобы достойно возразить, но я прервал дискуссию.
— Все, заткнулись. Отстрелялись, отблевались теперь… Значит так, мужики, этих придется раздеть, — я указал на трупы, — собрать их барахло в кучу…
— …и сжечь, — докончил за меня Борис.
— Нет, Боря. Собрать в кучу и поглубже заныкать. А самих оттащить от схорона куда нибудь подальше, и тоже закопать. Но так, чтобы ни одна собака не раскопала. И гильзы стреляные, их и наши, собрать, по возможности все, и припрятать. Мы с Колей займемся грязной работой, разденем этих, а ты, Боря, яму для них выкопаешь. Дело не очень приятное… но, сами понимаете — надо. Не оставлять же их здесь. И так уже мухи налетели! Возражения?.. В таком случае, приступим, помолясь.