Обо всех прибывающих в Приморск офицерах начальник СД обязан был тотчас же запрашивать гестапо. Ответ на его запрос о Курте Кохе пришел очень быстро — через три дня. Обычно подобные документы он просматривал очень небрежно, больше ради проформы. На сей раз, однако, он читал их внимательно. Особенно ту часть, которая касалась пребывания Коха в Виннице. Самоуверенный, вылощенный офицер раздражал Вадлера. А его махинации с камнями, о которых сообщил Бергер, попросту злили. Он голову на отсечение дает, что у этого молодчика были в Виннице неприятности. И в характеристике, конечно, есть об этом. А это даст ему возможность при случае осадить заносчивого баварца. Однако характеристика у Коха была безупречной. И только одна фраза о том, что интересовало Вадлера: «Питает склонность к коллекционированию драгоценных камней». Как же, коллекционирование! Видно, не один камешек из этой коллекции перекочевал в карманы тех, кто писал характеристику. Следующую бумажку — приказ о назначении Коха в Приморск — Вадлер машинально перечитал несколько раз. И вдруг почувствовал, что-то насторожило, что-то не понравилось ему в этом документе. Взяв лупу, Вадлер перечитал его по буквам. Как будто бы все в порядке. Но нет… Дата внизу… Число, месяц. Так. Но наименование месяца стерто и вместо него написано другое… Подчистка очень искусна, едва заметна.

Вот это удача! Теперь у него в руках бесценный козырь против этого Коха. «Стой, стой, — мысленно осадил себя Вадлер. — Надо подумать, что бы это могло значить, что за этим может скрываться?»

— По вашему приказанию явился, — иронически поклонился Вадлеру Курт Кох, — надеюсь, разрешите сесть.

— О да, пожалуйста, герр обер-лейтенант. Я вам не приказывал, я просил вас зайти. Моя обязанность задать вам несколько вопросов.

— К вашим услугам, — и опять последовал иронический полупоклон.

Вадлер задал несколько дежурных вопросов о прошлой службе Коха, о его родственниках и т. д. Кох отвечал небрежно, но быстро и точно.

— А теперь мы выясним одно маленькое недоразумение, происшедшее, вероятно, по вине тех, кто оформлял вам документы, — Вадлер закурил и взглянул на Коха не без торжественности, дескать, что-то ты сейчас запоешь, мигом спесь слетит с тебя.

— Задавайте ваш последний вопрос, подполковник. Право же, наша беседа затянулась.

— Скажите, господин обер-лейтенант, вы приехали к нам двадцатого, если мне не изменяет память?

— Да, ровно неделю назад.

— Так, так. А выехали из Винницы пятнадцатого — месяц неразборчив… Вероятно…

Курт Кох коротко рассмеялся. Он предвидел этот вопрос.

— Вы напрасно приберегли ваше открытие на закуску. Следовало бы разговор начать именно с него.

— О, конечно, это недоразумение. Я запрошу Винницу. Все выяснится.

— Не стоит, подполковник, никого запрашивать. Я выехал из Винницы больше месяца тому назад. Исправление в документе сделано мною.

— Но где вы были все это время?

— Этого я вам не скажу.

Вадлер оторопел от неожиданности. Такого оборота дела он не предполагал.

— Видите ли, Вадлер, — продолжал между тем Кох, — у каждого могут быть личные дела, о которых нежелательно говорить кому бы то ни было. Тем более, что ни дружба, ни продолжительное знакомство нас с вами не связывают.

— Но ведь мы на службе, обер-лейтенант! И сейчас военное время. Моя обязанность… — Вадлер уже оправился от неожиданности и чувствовал себя хозяином положения.

— Вы можете не продолжать, подполковник, — перебил Кох. — Можете не продолжать дальше, потому что я уже знаю, сейчас последуют высокие слова о долге по отношению к фюреру, к великой Германии и т. д. А скажите-ка, Вадлер, — Кох перегнулся через стол и понизил голос, — скажите, вы сами всегда верно служите великой Германии, фюреру? И всегда ли вы ставили в известность тех, кому полагалось это знать по долгу службы?

Вадлер отпрянул. Что подразумевает этот Кох? Неужели… Нет, этого не может быть!

— Не понимаю вас…

Все так же в упор Курт Кох продолжал:

— Сейчас поймете. Ваше возвращение с Дальнего Востока через Лондон. Характер вашей дополнительной работы на посту заведующего иностранным сектором русского морского генерального штаба. Встреча в румынском порту после важной поездки в Россию…. Хотите подробности?

— Не надо. Замолчите, ради бога.

— Ну вот. Так-то лучше. Теперь вы понимаете, что вам лучше не только не запрашивать Винницу, но и сделать так, чтобы этот документ не попался больше никому на глаза.

— Конечно, я все сделаю. Но скажите, обер-лейтенант, неужели и вы…

— А я думал вы понятливей, господин Вадлер. Неужели придется объяснять, что никаких вопросов мне вы больше задавать не должны. Да что вы так приуныли, — теперь в голосе Курта Коха звучала не только ирония, но и откровенная насмешка. — Поверьте, все будет хорошо. И как залог наших будущих добрых отношений, нашего взаимопонимания примите вот это. — Кох снял с пальца перстень с большим рубином и положил на стол перед Вадлером. Камень сверкнул кроваво-красным лучом.

Готовясь к сегодняшней встрече, составив заранее программу, Вадлер предполагал этот эпизод. Но совсем при иных обстоятельствах. Он и сам не понимал, как вырвалась у него заготовленная фраза:

— Офицеры немецкой армии взяток не берут, — прозвучало это не надменно и холодно, как на репетиции, а жалко.

— О чем речь, Вадлер? — поморщился Кох. — Какая взятка? И потом… ну какой же вы офицер немецкой армии?

После ухода Коха Вадлер долго сидел совсем разбитый, бессмысленно уставясь на перстень с кроваво-красным рубином. Потом вынул из стола бутылку коньяку, залпом выпил стакан.

Вот оно когда всплыло! А он считал — все обошлось, все похоронено… Он и сам хотел, пытался забыть. И вот — напоминание…

Вместе с Колчаком граф Вадлер возвращается в Россию через Канаду и Лондон. В Лондоне его вербует английская разведка. Вадлер особенно не сопротивляется, расценивая этот весьма рискованный шаг, как первую ставку о задуманной игре. Планами своими поделился с Колчаком. Тот полностью их одобрил.

Понимал ли тогда Вадлер, что он нарушает воинскую присягу, предает родину? А он и не думал об этом. Он плевал и на присягу и на родину. Присягать готов был тем, кто больше заплатит. А родина… Он насмотрелся, как торговали ею там, на востоке, Стессель и компания. Были бы деньги, а власть, родина найдутся.

Итак, Вадлер вернулся в Россию. И тут вдруг почувствовал поддержку чьей-то невидимой, но мощной руки. Чья это была рука, не знал. Но предполагал, что дело не обошлось без вмешательства его новых хозяев. И, работая в иностранном секторе морского генерального штаба, он регулярно отсылал донесения в Лондон.

Связь русского офицера графа Вадлера с английским разведывательным центром продолжалась до 1915 года, когда ему дали понять, что в услугах его больше не нуждаются.

Через несколько лет о прежней его деятельности напомнил тот самый граф Курин, который явился к Вадлеру в Румынии. Он тогда сказал, что его послала разведка одного могущественного государства, которое помнит услуги (он так и сказал «услуги», а не заслуги) Вадлера. Потом был опять довольно долгий перерыв. А когда Вадлер вернулся из Советской России, куда ездил шпионить по заданию румынской разведки, то первый человек, встретивший его на румынском берегу, вновь напомнил ему о прошлом. Предложил возобновить связи с Интеллидженс сервис. В виде залога потребовал с таким трудом добытые сведения. Вадлер ни на секунду не задумывался о том, как стало известно английской разведке о задании румынской. Закулисная сторона этого дела его не интересовала. Не задумывался он и над тем, как поступить. Англичане заплатят больше. Кроме того, служба в английской разведке гораздо солидней, чем в румынской. Пересчитав полученные тут же деньги, Вадлер спросил, что ему делать дальше. Последовал ответ: ждать. Когда он понадобится, ему сообщат. А как же с румынскими хозяевами? Это его дело. А что он им скажет? Это тоже его дело… Вадлеру дали понять, что, хотя очередная услуга его принимается, брать под свое покровительство графа Вадлера британская разведка и не думает. С ним не церемонились. Его использовали — и только.

Если все это раскроется сейчас, Розенберг сотрет его с лица земли. Тогда конец, гибель. По-видимому, не в интересах Коха разоблачать его сейчас. Однако не очень-то приятно чувствовать, что над твоей головой висит меч, который может в любую минуту оборваться. Надо что-то делать. Он намекнет в гестапо, что Кохом следовало бы заняться подробно. Нужно это сделать? А может, нет?.. Мысли пьяного Вадлера путались, он никак не мог найти верного решения. Какие подножки подставляет ему жизнь! И кто бы мог подумать, что этот розовощекий баварец, этот самоуверенный спекулянт связан с британской разведкой? Иначе откуда же он может знать…

А обер-лейтенант, выйдя от Вадлера, как всегда беззаботно улыбающийся, шел по коридору управления СД. И уже у выхода встретился лицом к лицу с переводчицей Розенберга.

Он поклонился и хотел было пройти мимо, но Рубцова остановила его, чуть дотронувшись до рукава щегольского кителя обер-лейтенанта.

— Вы кажется расстроены, господин Кох?

— Нет, что вы фрау…

— Рубцова, — спокойно подсказала женщина.

— Очень рад с вами познакомиться, фрау Рубцова.

— А вы знаете, господин Кох, мне кажется я вас где-то встречала.

— Где же? Я никогда не бывал в России, вы, надо полагать, — в Германии.

— Все же… — Рубцова улыбнулась. Румянцев отметил, что улыбка получилась натянутая. — Впрочем, ладно. Будем считать, что наше знакомство состоялось сегодня. И в будущем постараемся стать друзьями. Мне этого хочется, — Рубцова говорила совсем не так игриво-легко, как за минуту до того. Совсем наоборот — твердо, решительно.

Из кабинета Розенберга донесся громкий голос. Генерал кого-то распекал.

— Может быть, я могу оказаться вам полезной.

Кох рассыпался в комплиментах. Характером тех услуг, которые намеревалась оказать ему переводчица Розенберга, он не поинтересовался. Пусть говорит все сама, раз начала.

— Подождите меня, господин Кох, я на минуту зайду к генералу, а потом вы проводите меня.

Прохаживаясь в ожидании Рубцовой около здания штаба, Василий думал о том, что скажет ему эта странная женщина. До сих пор она оставалась для него загадкой. И как он ни ломал голову, не мог объяснить себе поведение Вероники Викторовны Рубцовой. Еще тогда, после первой встречи с ней, он решил выждать. Сомнений в том, что Рубцова узнала его, не было. Как она поведет себя в дальнейшем? Значит, она тоже выжидала. Какова ее цель? Кто же, кто на самом деле эта женщина? Ладно. Кажется, сегодня ему предстоит еще один поединок. Вадлера он победил. А ее… Вероятно, это куда трудней.

— Заждались, обер-лейтенант? — прервал его мысли низкий голос Рубцовой. — Впрочем, я, кажется, не очень долго…

Они направились к набережной. Шли медленно. И, глядя на эту пару со стороны, на их размеренный шаг и спокойные лица, вряд ли кто-нибудь мог заподозрить, как собран, как внутренне насторожен Курт Кох, как напряжена Рубцова; никто не смог бы догадаться, что между этими двумя происходит поединок.

Первой заговорила Рубцова.

— Что же вы молчите, господин Кох? Ваша обязанность занимать даму.

— Я, право, не знаю, что может вас интересовать.

— Ну, расскажите хотя бы о вашей работе, я что-то плохо представляю себе ее характер.

— Что вы, фрау Рубцова, что же может быть интересного для вас в этой области? Грубая проза. Третьего дня мой взвод заготавливал продукты для господ офицеров, вчера занимался сортировкой одежды, пожертвованной населением для немецкой армии.

— Гм, пожертвованной… И что же, охотно жертвуют? И даже ценные вещи?

— Что вы! Нищая страна, нищие люди.

— Вы ошибаетесь, господин Кох. Не такая уж нищая. Об этом я и хотела говорить с вами. Мне известно ваше пристрастие к драгоценным камням, я даже видела некоторые экспонаты вашей коллекции…

— Если фрау Рубцова пожелает, самые лучшие станут ее собственностью.

— О нет, не об этом речь. Я равнодушна к драгоценностям. Постараюсь быть краткой. У меня есть сосед. При Советах он работал в ювелирном магазине. Одержим той же страстью, что и вы. Сейчас находится в бедственном положении. Он охотно уступил бы вам кое-что. За весьма недорогую цену. Я кое-что смыслю в этих стекляшках. Камни настоящие, ручаюсь.

— Я очень благодарен вам, фрау. Но, право же, вряд ли я смогу купить что-нибудь. Понимаете… — Кох замялся.

— Нет, не понимаю, господин Кох. Вы не похожи, совсем не похожи ни на коллекционера, ни даже на коммерсанта. В вас нет азарта, или…

— Что вы, что вы, фрау Рубцова! Конечно, верю. И, конечно, взгляну на эти камни. Где и когда вы сможете показать их?

— Вам придется зайти ко мне. Желательно сегодня же вечером. Часов в восемь-девять.

— Хорошо. Один вопрос: чем обязан столь благосклонному отношению ко мне?

— Я помогаю человеку, попавшему в беду, моему соседу. В свое время он тоже оказал мне немалые услуги. Сейчас я объясню вам, как разыскать мой дом.

Курт Кох выполнил свое обещание, вечером он направился к Рубцовой. Василий Румянцев не мог поступить иначе. Он должен был выяснить как можно скорей, чего хочет от него эта женщина. Нужно быть готовым ко всему, даже к самому худшему.

Дверь открылась тотчас же, как только Курт Кох притронулся к звонку. Его ждали.

Войдя вслед за Рубцовой в комнату, Кох огляделся. Несколько пустоватая большая комната. Окна очень высокие и широкие, задернуты портьерами. Две тахты, мягкие стулья, кресла. Пианино. На стенах две-три картины, фотографии. Лампа под старинным фарфоровым абажуром светила не очень ярко, комната тонула в полумраке.

— Я не приглашаю вас садиться, господин Кох, — проговорила Рубцова. — Полагаю, мы сразу займемся делом. Не удивляйтесь, — я проведу вас к моему соседу не совсем обычным путем. Прошу вас, — она подошла к стене, где между двумя низкими тахтами с потолка до пола, свисало большое панно, и подняла его. За ним оказалась небольшая дверь. Подойдя вплотную, Румянцев чуть вздрогнул: дверь была точь-в-точь такая, как и у него в комнате. Сжимая в кармане пистолет, он обернулся к Рубцовой. Она смотрела на него спокойно, чуть улыбаясь.

— Неправда ли, господин обер-лейтенант, все это несколько таинственно? Но я полагаю, для вас же будет лучше, если вы пройдете к моему соседу незамеченным. А то, знаете, увидят — пойдут разговоры.

Отступать было поздно. Румянцев толкнул дверь. Она легко открылась, и он шагнул за порог. В небольшой, без окон, комнатке было так же полутемно, как и у Рубцовой. Из-за письменного стола в глубине комнаты встал невысокий человек. Румянцев разглядел, что он немолод, с окладистой бородой, в очках. Седые волосы падали в беспорядке на плечи.

— Знакомьтесь, господа, — проговорила за спиной Румянцева Рубцова. Он чуть полуобернулся, чтобы видеть и ее и того, у стола. — Я думаю, вам удобней побеседовать наедине, — и Рубцова прикрыла за собой дверь.

Все так же держа руку в кармане, Румянцев сделал несколько шагов к столу.

— Ну, что вы можете предложить мне?

Человек за столом повел себя необычно. Он провел рукой по волосам и сбросил парик на стол, потом снял очки, борода потянулась за ними. Перед Румянцевым стоял майор Петров.

…В тот вечер Румянцев покинул дом госпожи Рубцовой далеко заполночь: к ней нагрянул неожиданный гость — подполковник Вадлер.

Насколько удачным был этот день для Василия Румянцева, настолько неудачным выдался он для Вадлера.

Не успел он оправиться от разговора с Кохом, как был вызван Розенбергом. На сей раз генералу изменила его обычная сдержанность. Он не уничтожал Вадлера холодным презрением, он кричал на него, грохал по столу кулаком так, что подпрыгивала крышка на чернильнице и жалобно позвякивали оконные стекла.

И было от чего Розенбергу выйти из себя. Уже один побег Руднева привел его в бешенство. А тут еще расположенный неподалеку от Приморска отряд партизан совершил налет на лагерь Толе, перебил охрану, пленные разбежались. Часть комендантского взвода, отстреливаясь, скрылась, часть, по-видимому, была взята партизанами в плен.

Вадлеру было приказано завтра же выехать на место, разобраться, принять меры. А если подобное повторится, он, Розенберг, собственноручно расстреляет его. Вот так. Миндальничать с ним больше не будет, хватит.

— …Нет, я вас спрашиваю, как же понять это? — Вадлер качнулся, локти его ползли по столу. Он с трудом подтянул их, упер подбородок в скрещенные ладони.

Господин подполковник был изрядно пьян.

Рубцова сидела против него, откинувшись на спинку стула. Лицо ее оставалось в тени.

Получив сегодня нагоняй от Розенберга, Вадлер к вечеру напился и вдруг почувствовал острую нужду в собеседнике. Кому-то хотелось пожаловаться, задать вопросы, которые не давали покоя, получить разумный ответ. Тут он и вспомнил о Рубцовой. Эта такая спокойная, уверенная в себе женщина, наверное, понимает что-то непостижимое для него, Вадлера. Иначе она не держалась бы так. Она прожила в России много лет, на ее глазах создавалась эта страна, она должна знать, что движет этими людьми, которые идут на смерть, но не покоряются, которые уверены в победе, и никак их не разубедишь…

Рубцова удивилась, увидев Вадлера, но попросила его пройти, усадила за стол, спросила, будет ли он ужинать. Отрицательно покачав головой, Вадлер достал из кармана бутылку коньяку, поставил перед собой, огляделся, пристально посмотрел на Рубцову.

Лицо женщины в полумраке казалось совсем молодым. И Вадлеру на минуту показалось, что он никуда не уезжал из России, что он молод, полон сил и просто пришел с визитом к красивой женщине, за которой приятно поухаживать. В последнее время он все чаще и охотнее уходил мыслями в прошлое, до мельчайших деталей припоминал все, что связано было с его молодостью, словно хотел заслониться этими воспоминаниями от настоящего. Но иллюзия тут же рассеялась. Своим спокойным низким голосом Рубцова спросила, что привело к ней господина подполковника.

И тогда Вадлер заговорил. Он выложил все свои сомнения, проклиная свою жизнь.

— Вы долго жили в России, Вероника Викторовна, вы должны понимать этих людей. Скажите же мне, что движет ими? Что? Кто они — фанатики или… Нет, это непостижимо, совершенно непостижимо.

— Видите, господин Вадлер, вы, разумеется, не сразу стали разведчиком. Вас долго учили и обучили немалому. Но есть одно, чего не преподавали в ваших школах, о чем забывают те, кто собирается вести войны против этой страны. Поэтому загадка остается неразгаданной, и вы терпите поражение. И приходите к краху, — последнюю фразу Рубцова проговорила очень тихо. Словно для себя.

— Я попрошу вас ясней, госпожа Рубцова.

— Вы, как и Розенберг, считаете себя специалистом по России, вы считаете, что знаете русских. Но вы совершенно не знаете их, потому что судите по устаревшим, обветшалым образцам. Вы не учитываете, что имеете дело с советским человеком. В этом ваша ошибка, а откуда же вам знать советского человека, откуда понять его, если вы представители совершенно разных миров?

— Значит, выхода нет.

— Думаю, выход один: убраться подобру-поздорову из этой страны и до конца дней заказать себе дорогу сюда.

— И это говорите вы, вы?!

— Да, я. Потому что нелегко, но пришла к этому выводу.

— И вы тоже собираетесь убраться отсюда подобру-поздорову ?

Рубцова пожала плечами:

— Не все, что советуешь другим, приемлемо для себя, господин Вадлер. И потом — вам сейчас тоже очень трудно будет это сделать. Почти невозможно. Так что давайте пить коньяк и не мечтать о несбыточном.

А он шел к этой женщине за утешением!..