При первом же знакомстве с делом Вероники Викторовны Рубцовой Румянцева поразило противоречие между биографией, жизнью этой женщины и тем обвинением, которое ей предъявлялось.

Вероника была дочерью старого путиловца Гордеева, погибшего при штурме Зимнего в ноябре семнадцатого года. Тогда ей было только восемнадцать, но она уже два года занималась революционной деятельностью. После смерти отца ушла на фронт. Отстаивала революционный Петроград. Дралась с бандами Корнилова, Врангеля. Потом осталась на подпольной работе в Приморске. Тогда она уже была женой комиссара Рубцова. Муж ее был захвачен белогвардейцами в Приморске. И она — эта мужественная женщина — вместе с товарищами, рискуя своей жизнью, вызволила его из страшных застенков морской контрразведки. Потом Вероника Рубцова и ее муж участвовали в установлении Советской власти в Приморске да так и остались здесь. Он был партийным работником, она — учительницей, преподавала немецкий язык в школе.

Нужно сказать, что у ее отца был друг — адвокат Глебов, который с 1905 года связал свою судьбу с большевиками, активно участвовал в революционной борьбе, дважды был арестован, сослан, дважды бежал. Вторую ссылку отбывал вместе с Гордеевым.

Он сразу обратил внимание на необыкновенно способную девочку, которая с жадностью впитывала в себя все, старалась познать как можно больше. Глебов стал заниматься с Вероникой иностранными языками — революции были нужны не только преданные, но и широко образованные люди. И за два года Вероника довольно свободно овладела немецким, а затем и английским. Во время работы в подполье это ей очень помогло — она выдавала себя за дочь убитого большевиками генерала Гордеева. Внешность у Вероники была приметная. Кроме незаурядной красоты, она отличалась врожденным благородством, гордой осанкой. «В мать пошла», — говорил часто отец, любовно и печально глядя на Веронику.

Свою мать Вероника почти не помнила. Она умерла, когда девочке было четыре года, но в доме были ее фотографии, да и отец, и Глебов часто вспоминали о Машеньке, — так они ее называли.

От матери и унаследовала Вероника гордую стать свою, удивительно спокойную плавность движений. А характер у нее был отцовский, стойкий. «Что бы в жизни ни случилось — правда победит» — изречение, которое любил повторять отец, стало для нее жизненным девизом. Она не отступала от него, не изменила ему ни разу… И даже когда ее арестовали…

Еще и еще раз Румянцев перечитывал, изучал материалы дела Рубцовой. Вероника Викторовна Рубцова обвинялась в измене Родине, в связи с английской разведкой, на которую она якобы работала в течение многих лет. Основанием послужил донос соседа Рубцовой некоего Бекбулаева. Предварительное следствие… Начальник областного управления НКВД Мамедов имел все основания винить себя в близорукости. В течение долгих лет под носом у него действовала крупная шпионка, а он и не подозревал об этом.

Теперь во время предварительного следствия все раскрывалось с катастрофической быстротой, словно снежный ком катился под гору. И Мамедова даже не насторожила эта неестественная быстрота. Он был напуган, страшно напуган. И думал об одном: как бы выпутаться из всей этой истории с наименьшими для себя жертвами. Судьба Рубцовой была ему в сущности совершенно безразлична. Тем более, что факты, доказывающие справедливость возведенного на нее обвинения, наслаивались один на другой.

Фотография, где была снята Рубцова с двумя англичанами. Один из них, правда, оказался прогрессивным журналистом, но второй — одним из подручных небезызвестного Локкарта. Этот изрядно пожелтевший фотодокумент был найден в бумагах Рубцовой. И, взглянув на него, Мамедов уже не сомневался, что эта женщина действительно шпионка. И очень опытная, раз столько лет оставалась нераскрытой. И опять не задумался Мамедов над тем, что опытная разведчица не стала бы у себя хранить уличающий ее документ.

Важные показания дал Бекбулаев. Он сказал, что, во-первых, она часто слушала передачи на иностранном языке. Как-то его, Бекбулаева, жена зашла к Рубцовой за чем-то вечером и успела услышать несколько фраз, возможно, по-английски. Рубцова растерялась и тотчас же приемник выключила. Раза два и сам Бекбулаев слышал, что Рубцова слушает заграницу. И, кто знает, может быть, она ловила станцию, которая передавала ей какие-то зашифрованные инструкции. Правда, никаких передатчиков в конфискованном приемнике не оказалось, но это еще ни о чем не говорит.

А потом был вызван один из сослуживцев Рубцовой — преподаватель черчения Бельский. Он сказал, что она вела в школе антисоветские разговоры и года два назад, возмущаясь арестом врага народа, который, кстати, был другом ее мужа, прямо говорила, что это террористический акт.

И, наконец, показания бухгалтера Мультина. Он знал, оказывается, Рубцову очень давно. Встречался с ней в Приморске еще в двадцатом году. Он тоже был оставлен на подпольной работе. Мультин прямо заявил, что Рубцова уже тогда была связана с иностранной разведкой. Ее часто можно было видеть в обществе английских и французских офицеров, и освобождением мужа она обязана только тем услугам, которые оказывала «союзникам». А налет на тюрьму — просто инсценировка, одна видимость, так как англичане не хотели расконспирировать своего агента.

Несколько раз во время следствия приходил к Мамедову Бекбулаев. И каждый раз с новыми данными. Мамедов был очень доволен — вот что значит, когда человек предан. Как старается помочь.

А тот все ходил и ходил к Мамедову и давал все новые и новые «важные» показания. Называл людей, которые-де, не решаясь идти прямо в управление, сообщали кое-что о Рубцовой ему. В частности, о самом комиссаре Рубцове. Уж очень странно он умер.

Кремень человек был. Никогда не болел. Ни на что не жаловался. И вдруг — удар. И моментально сердце разорвалось. Что-то тут не то. А может, он просто заметил кое-что за своей женой, стал мешать ей, и она решила его убрать? Такие, как она, на все способны… Сняли дознание с врача, который присутствовал при смерти комиссара Рубцова. Тот пожимал плечами. От разрыва сердца может умереть и очень здоровый внешне человек.

Когда Рубцову поставили в известность, в чем она обвиняется, женщина искренне удивилась. Она не испугалась, не растерялась, она удивилась. И сказала только:

— Какая нелепость!

А когда прочитали показания свидетелей, пожала плечами и опять удивилась:

— Да ведь это все чепуха, ложь!

Конечно, любому, даже не очень сведущему в следовательских делах человеку, все это «дело Рубцовой, агента английской разведки», показалось бы шитым белыми нитками. Он бы сразу почувствовал: многое здесь неладно. Но Мамедов не был ни сторонним, ни тем более беспристрастным. Он хорошо помнил тридцать седьмой год, когда многие его друзья, о которых он думал — свои, оказались врагами народа — агентами иностранной разведки, вредителями, террористами, поджигателями. Им здорово дали по рукам. А работников НКВД еще и еще раз самым строгим образом предупреждали: бдительность и бдительность — самая высокая, самая жесткая, не допускающая никаких поблажек. И при малейшем подозрении, при малейшем сигнале немедленно принимать меры. Малейшее послабление, притупление бдительности будет строго караться, расцениваться как предательство, как измена Родине. Это было самое страшное. Ни за какие блага не захотел бы Мамедов оказаться на месте тех своих друзей, которые именовались врагами народа.

В общем, предварительные допросы Рубцовой ничего не дали. Держалась она спокойно, была очень немногословна. Все обвинения отвергала. Весь ее вид говорил, что она убеждена: это чудовищное недоразумение, и оно должно в скором времени разрешиться.

Перед отъездом в Москву Мамедов еще раз вызвал Румянцева и еще раз приказал закончить расследование в кратчайший срок. «Добейтесь признания любой ценой!» — подчеркнул Мамедов.

Но добиваться признания Румянцев не стал. Он продолжал вести следствие. Так же тщательно и вдумчиво, как до сих пор. Он вызывал и вызывал людей. Приходили друзья комиссара Рубцова и говорили о том, что Веронику Викторовну и ее мужа связывала большая, многолетняя любовь. Допустим, что предположение о том, что она виновна в смерти Рубцова, абсурдно. Но это нужно доказать. И в то же время это недоказуемо. Или эти радиопередачи. Да, она слушала Англию. Но ей это необходимо было, чтобы тренироваться в произношении. Она не видела здесь ничего худого. Может, так, а может… И опять, чем доказать? Фотография? Да, она фотографировалась с английским журналистом, а кто этот третий — не знает. Журналист с ним был знаком и, возможно, даже не подозревал о том, кто в действительности этот человек, как не знали об этом и многие другие, в том числе и органы контрразведки… Потому что иначе подручного Локкарта не оставили бы на свободе. Да, Румянцев знал, что и сам Локкарт и его агенты были раскрыты и изолированы позже… А когда речь заходила о смерти мужа, Рубцова бледнела и отказывалась вообще говорить об этом. И только однажды она спросила вдруг Румянцева: «А вы знаете, что такое настоящая любовь?»

Румянцев вызывал сослуживцев Рубцовой, и они говорили о ее чуткости, отзывчивости, прямоте. Нет, не верится, что такая женщина могла изменить Родине. И все же нужны веские доказательства, а где они?

Бельский настаивал на своих показаниях, и сослуживцы не отрицали, что Рубцова порой была резка в своих высказываниях.

Одно, другое, третье… Соедини их, получится цепь. Но как разорвать ее?

Румянцев спрашивал Рубцову, живы ли те люди, которые работали с ней в подполье. Вначале она отвечала, что не знает. Некоторые из них известны ей только по кличкам, многие погибли, остальных развеяла, разбросала жизнь… Но потом сказала, что один из подпольщиков, Константин Иванович Глебов, жив. Последнее письмо она получила от него два года тому назад из Ленинграда. Переписывались они редко, но связи не теряли. Глебов — старый друг их семьи. Друг ее отца и матери. Закаленный, преданный революции борец» И Виктор Гордеев, и она сама многим ему обязаны. Когда погиб отец, Глебов заменил его. И в Приморск они поехали по заданию руководства партии большевиков вместе. Только Глебову была поручена роль не отца ее, а покровителя. Московский адвокат, обладатель изрядного состояния, бежал от произвола большевиков. И (эдакий предприимчивый!) не забыл захватить с собой красивую девушку, дочь генерала Гордеева, вконец разоренного революцией. Дело в том, что генерал Гордеев действительно существовал. И была у него дочь. Только она в первые же дни революции удрала за границу. Глебов знал генерала Гордеева. И дочь его знал. Ростом, статностью, гордой осанкой они с Вероникой были схожи. А кто в неразберихе тех лет станет допытываться, та девушка или не та… Дочь генерала, ну и ладно. Содержанка богатого адвоката — чудесно. Во всяком случае, когда Глебов и Вероника поселились в Приморске, французские и английские офицеры весьма отмечали красивую мадемуазель. Покровитель ее оказался покладист, часто закатывал ужины и обеды для господ офицеров. А у них униженно выпрашивал одного: в случае чего переправить его и мадемуазель Веронику за границу. Те, похлопывая его по спине, обещали.

Так обстояло дело внешне. А на самом деле и Глебов и Вероника, казавшиеся такими невозмутимо спокойными, ходили по острию ножа. Если бы их истинное лицо и причастие к подполью раскрылось, их лощеные знакомцы не пощадили бы ни сэра Глебова, ни мадемуазель Веронику.

Но этого не случилось. Для Глебова и Вероники работа в подполье окончилась вполне благополучно. И даже дерзкая операция с освобождением Рубцова удалась.

Румянцев написал в Ленинград. Глебов откликнулся тотчас же, сообщив, что он немедленно выезжает. И выехал. О гибели Глебова Василий не сообщил Рубцовой. Зачем? И без того ей нелегко. Просто сказал, что Глебов сейчас выехать не может, но обещал приехать обязательно.

Когда Мамедов вернулся из Москвы, дело Рубцовой не сдвинулось с мертвой точки. Румянцев был отстранен от ведения следствия, а затем и вообще уволен из органов.

Дело Рубцовой передали начальнику отдела, в котором работал Румянцев.

И на этот раз Веронике Викторовне повезло. Новый следователь, как и Румянцев, оказался не просто исполнителем, а думающим, умным чекистом. Внимательно изучив все, что сделал Румянцев в ходе расследования, он склонен был признать правоту лейтенанта. Так и доложил Мамедову. Тот на сей раз отмахнулся: во время поездки в Москву выяснилось, что ему грозят очень серьезные неприятности за жестокость и бездушие, и даже, если бы «дело Рубцовой» выгорело, это бы его не спасло.

Мамедов был снят с должности начальника управления.

А еще через некоторое время началась война.

«Дело» Рубцовой таяло так же быстро, как и возникло. В конце первой недели войны был арестован Бекбулаев в момент, когда подавал сигналы фашистским самолетам. Бекбулаев оказался не только отъявленным негодяем, но и трусом. Он знал прекрасно, что в условиях военного времени расправа с ним может быть короткой. И его охватил животный, отчаянный страх за свою жизнь. Погибнуть теперь, когда вот-вот осуществятся его долголетние мечты, казалось Бекбулаеву нелепым. Надо выкарабкаться во что бы то ни стало, любой ценой затянуть следствие, выиграть время… Он сознался, что по заданию иностранной разведки убил Глебова.

Бывший богач, ярый приверженец националистической татарской организации «Курултай», Бекбулаев еще в 1921 году был завербован немецкой разведкой. После разгрома Антанты Бекбулаев затаился. Очень долгое время его хозяева не напоминали о себе. И только незадолго до войны он получил задание. Помимо сбора шпионских сведений, в его задачи входила компрометация честных советских людей, в первую очередь из числа партийного актива. Почему он оклеветал именно Рубцову, сам Бекбулаев не мог объяснить. Они жили по соседству несколько лет. После смерти мужа Рубцова переехала в Тополевск. Он видел эту женщину каждый день. Видимо, его попросту раздражала гордая уверенность ее в завтрашнем дне, ее честность, непримиримость ко всему отрицательному, грязному.

Может, все-таки и не поднялась бы у Бекбулаева рука на Рубцову, не встреться он с Мультиным. Прошлое этого человека было довольно темным. И хотя он и говорил, что был участником первого подполья, Бекбулаев ему не верил. Мультин и намекнул как-то Бекбулаеву, что никакая эта самая Вероника не подпольщица, не большевичка, а просто опытная авантюристка. В двадцатом году в Приморске на набережной под руку с офицерами прохаживалась, а теперь — скажи, какая идейная стала. Это была весьма слабая зацепка. Но… если попробовать? Чем он рискует? Его дело сообщить, куда следует, а там разберутся.

Так Вероника Рубцова была причислена к разряду врагов народа.

После освобождения Вероника Викторовна вернулась в Приморск, поселилась в прежней квартире, которая оказалась незанятой. Немцы были уже близко от города. Эвакуироваться Рубцовой не удалось.

А через несколько дней после захвата города фашистами на улице совершенно случайно Вероника Викторовна встретила старого друга своего мужа майора армейской разведки Петрова.

Она бы не узнала Петрова, не окликни он ее. Первый их разговор был полон недомолвок. Петров сказал только, что волей обстоятельств застрял в этом городе, где у него нет ни одного знакомого, что чувствует себя выбитым из колеи, совершенно одиноким.

Вероника выслушала его молча, вопросов не задавала. Но пригласила зайти к ней как-нибудь вечерком. После нескольких бесед с Рубцовой Петров стал откровенней. А когда окончательно убедился, что этой женщине можно доверять, попросил помогать ему.

Вероника Викторовна согласилась без малейшего колебания.

Вскоре после захвата города фашисты стали подтягивать к нему войска. Рубцова получила первое задание: войти в доверие к немецкому командованию и по возможности устроиться на работу в штаб.

О неудавшейся операции по захвату Петрова, о его таинственном исчезновении Рубцова услышала от Бергера.

Она хорошо знала Приморск, знала, что в овражке, где был потерян след Петрова, есть несколько очень глубоких ям. Когда-то давно там копали глину. С тех пор ямы успели, наверное, густо зарасти тисом. Если это так, то исчезновение майора может оказаться не столь уж таинственным.

Вечером следующего дня Вероника Викторовна вместе с Романцом нашли Петрова и, дождавшись ночи, перенесли майора на квартиру Рубцовой. Два дня он пролежал в ее комнате. Теперь Петров был в безопасности.

Вот и вся правда о Веронике Рубцовой, бесстрашном советском человеке с гордой, сильной душой.