Джейн Харди

Несмотря на фактическое уничтожение экономик некоторых стран центральной и восточной Европы (ЦВЕ), снижение уровня жизни в некоторых регионах, протесты и социальные волнения, кризису и рецессии в десяти бывших коммунистических странах, присоединившихся к Европейскому Союзу (ЕС) в 2004 и 2006 годах2 , было уделено очень мало внимания. Балтийские страны, потеряв своё название «Балтийские Тигры», пострадали от эффектов кризиса в наиболее острой форме, их валюта, банковская система и экономика балансируют на грани коллапса. В 2010 Венгрия подверглась спекулятивной атаке рынка с угрозой падения котировок государственных займов до уровня «мусорных облигаций». Только Польше и Чешской республике, на первый взгляд, удалось относительно мягко приземлиться.

Даже до падения Берлинской стены в 1990 у этих стран не было иммунитета от кризиса глобальной экономики, а рецессии середины 1970 и 1979–1982 обострили их хозяйственные противоречия и подготовили неизбежный коллапс 1990 года. Как бы то ни было, после падения Берлинской стены они глубоко интегрировались и впали в зависимость от глобальной экономики, в частности, ЕС, что и явилось причиной их уязвимости к кризису и рецессии.

Основы этой уязвимости были заложены повсеместным введением неолиберальных мер в экономиках стран ЦВЕ, высокой зависимостью от иностранных инвестиций, причём в первую очередь — от международных финансов. Иван Селени (Ivan Szelenyi) описывает это следующим образом: «Сейчас, когда кризис глобального финансового капитализма сотрясает самые основы мира, когда мы переживаем экономический коллапс силы, невиданной с 1929–1933 годов (коллапс, особенно сурово затронувший Венгрию и буквально весь европейский посткоммуннистический регион), мудрость неолиберального пути, избранного в 1989–1990 годах бывшими коммунистическими странами, выглядит весьма сомнительно. Сегодня всё зависит от действий США, но они могут обрушить величайшую лавину на весь этот регион. В Америке кризис неолиберализма, но посткоммунистический капитализм, ставший даже более неолиберальным, чем сами неолибералы, заплатит двойную цену (сегодня у нас есть все основания верить в это) за ошибочную экономическую и социальную политику»3 .

Чтобы осознать масштаб и природу кризиса ЦВЕ на уровне от региональной экономики до домашнего хозяйства, необходимо осознать суть расширения Европейского проекта на восток.

Европейский проект идёт на восток: 2004 и далее

После падения Берлинской стены правящий класс Европы и США приложил много усилий для так называемой «трансформации» экономики стран Центральной и Восточной Европы, чтобы обеспечить её интеграцию в глобальную экономику. Международный валютный фонд обеспечил финансирование проекта, пока Мировой Банк выделял средства на реконструкцию истощённой инфраструктуры этих стран. Тем не менее, между риторикой и реальной «помощью», пришедшей в Центральную и Восточную Европу, существовал гигантский разрыв. Масштаб ресурсов, выделенных для поддержки трансформации, был далёк от обещанного «Плана Маршалла для Востока». Разнообразные схемы, такие, как PHARE (Poland and Hungary: Assistance for the Restructring of the Economy — Польша и Венгрия: Содействие в Реструктуризации Экономики), открыто ставили своей целью привить неолиберальную программу, чтобы открыть эти страны для торгового и инвестиционного капитала путём повсеместной либерализации и приватизации4 . В жёстких условиях уменьшения социальных расходов и стремительной приватизации, поставленных МВФ, был значительный элемент принуждения, но были и обширные вложения в идеологическую подоплёку проекта. К примеру, американская организация внешней помощи — USAID финансировала курсы для членов профсоюзов Польши, используя учебники для первокурсников экономического факультета, чтобы объяснить принципы “рыночной экономики” и необходимости “сокращений”. Профсоюзных лидеров отправили в продолжительные путешествия по США, где они смогли узнать о демократии и “правильной” роли профсоюзов5 .

В контексте геополитики того периода, падение Берлинской стены и Советского Союза открыли окно возможностей для США, через которое НАТО могло влиять на развитие ЦВЕ. Эти политические и экономические интересы были отражены в ремарке ассистента секретаря правительства, Ричарда Холбрука, который заключил: «Запад должен как можно быстрее распространиться на Центральную Европу, как фактически, так и в умах, и Штаты готовы указать путь»6 .

Позже изменения в организации финансов и банковской деятельности обрели первостепенную важность и стали условием существования самой рыночной экономики7 . Движение к установлению независимого Центрального банка — процесс, начавшийся ранее 1990, — обусловило основную необходимость неолиберального проекта страховать свои активы и выводить финансы из внутреннего капитала и политического влияния старого правящего класса сталинистов. Экономике США и Западной Европы был нужен новый рынок, на котором могли бы развернуться их крупнейшие и наиприбыльнейшие фирмы. Особенно это касается Британии и Штатов, управляющих глобальными финансовыми структурами. Результат этой борьбы за получение активов отражён в большом количестве иностранного капитала, доминирующего в финансовом секторе ЦВЕ, где около 80 процентов банковской системы принадлежит иностранцам8 .

Впрочем, «трансформация» и установление неолиберализма не всегда были целенаправленными, эти страны просто отразили нужды глобального капитализма. Противоречащие друг другу интересы разных частей правящего класса и противостояние организованных рабочих этой политике растянули процесс, что привело к политическому компромиссу, особенно в отношении приватизации и соцобеспечения. Вследствие этого реструктурировать правительство оказалось сложнее, чем просто гарантировать условия для использования международного капитала. К примеру, три балтийских республики, Эстония, Латвия и Литва, очень страстно принимали неолиберальную политику. В случае Литвы «дошло даже до импорта жителя США литовской национальности, Валда-са Адамкуса, занявшего пост Президента Республики»9 .

Первый этап трансформации после 1990 года был топорен и суров и катастрофически снизил уровень жизни большого количества людей разных социальных слоёв в процессе интеграции в куда более либерализованную глобальную экономику. Впервые в столь брутальной форме на себе испытала эту «шоковую терапию» Польша, получившая неолиберализм в одном шприце с радикальным уменьшением социальных расходов, субсидий и окладов работникам государственного сектора. Как бы то ни было, стратегия ЕС состояла в гораздо более систематических попытках распространить неолиберальную реформу и влияние европейского международного капитала путём либерализации и дерегулирования ЦВЕ10 . Основная задача PHARE состояла в подготовке этих стран к вступлению в ЕС, условием чего ставились всё более глубокие дерегуляция и либерализация, вкупе с обещанием социальной поддержки в случае общественного недовольства реформами.

Вот так, действуя кнутом и пряником, ЕС заставил экономики стран Центральной и Восточной Европы принять неолиберальную модель в куда более радикальном варианте, чем используется в экономике старых членов Союза. Необходимость соответствовать нормам ЕС, особенно в отношении к поддержке правительства и правил конкурентной политики, обрекла эти страны на либерализацию торговли и инвестирования, создав ситуацию, когда для правящего класса становилось почти невозможно идти на уступку требованиям низов, возмущённых разрушением социального государства.

Два проекта, установившие неолиберализм в Европе, расширились на новых бывших коммунистических членов. Первым был единый европейский рынок, популярный символ, использованный для повторного запуска Европейской интеграции в 1980-ых (осуществлённый в 1992 г.), целью которой было восстановление конкурентоспособности Европы в борьбе с Японией и США. В частности, это открыло ранее защищённые сектора (к примеру, сферу услуг, коммунальные службы и телекоммуникации) для частных инвестиций, что стимулировало последующие волны приватизации. За ширмой разговоров об инновации, конкуренции и положительном эффекте масштаба, в реальности произошла реорганизация европейского капитала, которая выразилась в беспрецедентной волне слияний и поглощений.

Вторым проектом было валютное единство с центральным банком и единой валютой. Это укрепило изолированный рынок, сняв барьеры и снизив расходы больших фирм, предоставляя неразделённые земли, на которых мог работать капитал. Валютное единство было приманкой, чтобы заставить страны уменьшить свои социальные расходы, введя жёсткую денежную политику в критериях Маа-стрихстского договора и Пакта стабильности и роста11 . Роль валютной стратегии, таким образом, состояла в насаждении дисциплины неолиберализма, особенно в странах со слабой экономикой, которые заплатят высокую цену ростом безработицы12 .

Расширение ЕС в 2004 углубило и усилило неолиберальную программу. Прежние доводы о том, что расширение ЕС предоставит лучший способ обеспечить демократию во всей, прежде коммунистической, восточной Европе, были быстро развеяны включением избранных стран и невключением всех остальных, подавших заявки. Правящий класс старых членов ЕС и представители капитала постановили, что принятие всех без исключения стран будет стоить европейскому капитализму дороже, чем прибыли, которые можно будет извлечь внедрением рынка и новых целей для иностранных инвестиций.

Институты капитала, такие как Трансатлантический бизнес-диалог, Мировой экономический форум, Интернациональная торговая палата и Группа конкурентных рекомендаций сыграли активную роль в попытках мобилизировать экономические интересы, правительства и профсоюзы, желая сделать Центральную и Восточную Европу безопасной для европейского и американского капитализма. В особенности ЕКС (Европейский Круглый Стол Промышленников), состоящий из исполнительных директоров европейских международных корпораций (ТНК) и представляющий интересы международного капитала, сыграл главную роль в попытках обеспечить безопасность интересов капитала и оказал сильное влияние на программы в удобную для себя сторону.

Это включило в себя, в частности, внедрение Единого Рынка, создание инфраструктурной схемы Транс-Европейской Сети, реструктуризацию европейской образовательной политики и сведение на нет уровня социальной защиты13 . Таким образом, стратегия подготовки к расширению была разработана Комиссией ЕС при поддержке ЕКС14 .

Комиссия ЕС и ЕКС задали идеологическое направление всему процессу европейской интеграции, включая запуск либерализации рынка в странах-кандидатах. Обещание членства обеспечивало реструктуризацию ЦВЕ в соответствии с европейской неолиберальной траекторией и удовлетворяло нужды европейского международного капитала в последующем развитии капиталистического накопления. По очереди, оно сначала выполнило задание некоторых частей правящего класса, состоявшее в сохранении внешнего давления на внутреннюю реструктуризацию, а затем, сконцентрировало власть в руках наибольших энтузиастов неолиберальной модели.

Кризис бьёт по Центральной и Восточной Европе

Масштаб финансового кризиса 2008 года и последующая рецессия ясно видны в таблице 1. Она показывает катастрофичные падения ВВП в восточноевропейских и балтийских странах, причём, за исключением Польши и Чешской республики, падение значительно больше средних по Европе 4.2 процента.

Кризис ударил по странам Центральной и Восточной Европы с двух сторон. Говоря языком Мирового Банка, «глобальная корректировка» (массовое сокращение кредитов) состоявшаяся на «низкорентабельных внутренних финансовых рынках стран» (финансовых институтах, подверженных невозвращению займов), вместе с «прекращением бума недвижимости» (крах цен на собственность) в некоторых странах снизили желание финансовых рынков оплачивать государственный долг15 . Вслед за рецессией в Западной Европе снизилась потребность в импорте, что негативно сказалось на производстве и занятости в странах с маленькой экономикой, таких как Чешская и Словацкая республики, Эстония и Венгрия, экспорт в которых составлял 70 и 80 процентов ВВП в 2008 году. В меньшей степени это затронуло Польшу и Румынию.

Одним из последствий интеграции в ЕС и глобальную экономику стало подавление основными Западноевропейскими и Американскими банками и финансовыми компаниями банковской системы ЦВЕ. Финансовые вложения в этой части Европы были больше и более значительно снизились во время кризиса. Таким образом, все риски были переведены в страны ЦВЕ в виде зарубежных займов16 .

Рост кредитов был вызван населением, занимавшим для улучшения жизненных условий, а обусловлен возможностью взять кредит в иностранной валюте, предлагавшей более низкую процентную ставку и более длинный возвратный период, чем собственная. В период с 2003 до 2006 года глобальная ликвидность была на самом высоком за всю историю уровне. Международные банки были переполнены деньгами и могли соревноваться в увеличении прибылей, одалживая правительствам, фирмам и семьям в бывших коммунистических странах ЕС. Займы обычным людям в иностранной валюте были аналогом займов нищим в США (так называемый рынок Sub-Prime), где банки наращивают прибыли, давая займы независимо от того, сможет ли человек его оплатить.

Несмотря на то, что некоторую часть кредитов взяли фирмы, основная часть приходится на простые семьи и в большинстве является ипотечными кредитами, как видно из таблицы 3.

В общем, интеграция экономик этих стран в Европейскую и глобальную экономики оформила суть их уязвимости, но, в то же время, кризис по разному проявился в экономиках стран Западной и Южной Европы, их масштаб и характер были иными в бывших коммунистических странах ЕС.

От экономического чуда до падения: балтийские страны

В период с 2005 до 2007 года балтийские страны имели самые высокие уровни роста в ЕС. За эти три года ВВП Латвии рос в среднем на 10.8 процента в год, а в Эстонии и Литве на 8.8 процента в год. Правительства этих стран проводили политику самой экстремальной формы неолиберализма, с отсутствием прогрессивных налогов (фиксированного подоходного налога), налога на наследство и собственность.

Тем не менее, бесконечный на первый взгляд рост в балтийских странах, экономику которых Мировой Банк нахваливал за нахождение в первых тридцати наиболее «дружелюбных для бизнеса», был иллюзорен. Именно эти страны предоставили территорию для быстро растущих пузырей недвижимости. Повышение уровня жизни было результатом спекуляции собственностью, подстёгнутой дешёвыми иностранными кредитами, скандинавскими, к примеру, и другими банками, распространившими ипотечные кредиты в иностранной валюте (долларах, стерлингах, шведских франках и евро — см. таблицу 2) на Латвию, Литву и Эстонию. Майкл Хадсон описывает, каким образом это позволило старой номенклатуре и аппарату Коммунистической партии получать и продавать активы государственной собственности или закладывать их в счёт внешнего долга: «Это был прыжок из огня советской бюрократии в полымя «дикого капитализма» и «прихватизации», отдачи или продажи государственных предприятий и недвижимости…И всё это слилось в симбиоз худших остатков старой сталинской бюрократии с новой хищной финансовой политикой»20 .

Пока маленькая кучка людей занималась собственным обогащением, опыт обычных людей был печальным. Балтийские страны — худшее место для работы во всём ЕС. По данным Евростата, в них самый низкий уровень жизни и больше всех рабочих часов в Европе. Расходы на соцобеспече-ние на человека составляют четверть от средних по Европе, а неравенство доходов наиболее поляризовано21 . Кризис был быстр, в период с 2009 до 2010 года безработица в Эстонии выросла с 10 до 19 процентов, а в Латвии — с 13 до 20 процентов (Евростат). Это стало причиной второй волны эмиграции в попытках избежать бедности в 2010 году.

«Хороший ученик» попал в беду: Венгрия

Венгрия тоже считалась блестящим примером рыночной реформы и примерным учеником неолиберализма. Поэтому для тех, кто проповедовал связь между свободным рынком, ростом и стабильностью, стало сюрпризом то, что Венгрия первой в этом регионе пострадала от кризиса. Впрочем, проблемы Венгрии начались раньше кризиса 2008-го. В 2005–2006 гг. дефицит бюджета в 10 процентов от ВВП выглядел слишком высоким по Маастрихтскому критерию, предполагающему 3 процента. Правительство ввело пакет мер по строгой экономии, повысив налоги и снизив льготы и субсидии. В 2006 году произошли массовые гражданские восстания, беспрецедентные с 1990-х, когда люди узнали, что правительство лгало о состоянии экономики, чтобы быть избранным.

Политической подоплёкой больших трат была история соревнования между основными партиями за большие социальные расходы. Каждые выборы в парламент до 2006 года приводили к ослаблению правительства, обычно, в результате протеста против его жёстких мер экономии. Из-за этих ставок на популярность перед каждыми выборами дефицит бюджета обострялся, создавая циклический паттерн, невиданный Европой. К 1999 году ВВП достиг всего лишь уровня 1989 года, так что успешные правительства Венгрии были обязаны использовать высокий уровень социальных расходов, чтобы стимулировать экономику.

Когда в 2008 кризис ударил по экономике Венгрии, катушка двухлетней экономии раскрутилась в два раза быстрее. Во-первых, правительство, фирмы и семьи брали кредиты в иностранной валюте (таблицы 2 и 3), что оказалось губительным, когда форинт (денежная единица Венгрии) упал. В 2010 году из 10-ти миллионного населения Венгрии, 1.7 миллиона имели кредиты в иностранной валюте. Правительство считает 10–15 процентов из них «неблагонадёжными» — эвфемизм для займов, которые заведомо не будут выплачены. Некоторым людям пришлось продать дома, а другие столкнулись с 33 процентным ростом выплат по ипотечным кредитам22 . Второй уязвимой точкой Венгрии была её зависимость от потребности экономики Западной Европы в товарах, которая резко упала во время кризиса.

Когда кризис превратился в кризис внешнего долга, международные финансы спекулятивно атаковали долговой инструмент правительства Венгрии. Даже то, что займы публичного сектора были резко снижены с 10 до 3.5 процента ВВП, и стали значительно ниже аналогичных показателей в других странах, показалось МВФ недостаточно жестоким.

Польша и Чешская республика: «бархатный» кризис?

Правительства Польши и Чешской республики решили попробовать предотвратить возможные атаки на экономику своих стран, отдалив себя от катастроф вместе с остальной ЦВЕ. Полномочные представители Чешской республики, Словакии, Польши, Румынии и Болгарии подали совместное заявление инвесторам, с просьбой установить различие между экономически сильными и слабыми странами этого региона. Им не хотелось быть европейскими странами второго сорта вместе с балтийскими странами и Венгрией.

Экономикам Польши и Чешской республики кризис нанёс наименьший ущерб. Падение ВВП в Чешской республике всего чуть ниже среднего по ЕС. В 2007 году ВВП Польши вырос на 1.7 процента, что очень скудно по сравнению с 6.8 процента в 2007 и 5 процентами в 2008 годах. Даром, что это самый высокий рост в ОЭСР, с такими грандиозными падениями в остальной ЦВЕ это не сложно. По выражению ежедневной газеты Gazeta Wyborcza, в стране происходит «бархатный кризис»24 . Мягкое приземление Польше обеспечили несколько факторов. Благодаря плавающему обменному курсу, злотый (денежная единица Польши) упал на 30 процентов от евро за период с августа 2008 до 2009 года, что позволило Польше иметь преимущество перед теми странами, в которых обменный курс был фиксированным25 .

В отличие от балтийских стран и Венгрии, в Польше и Чешской республике не было больших пузырей частной собственности, раздутых иностранными банками. Выраженность иностранных валют была куда ниже: 8 процентов в Чешской республике и 30 процентов в Польше. И хотя обе страны были уязвимы к результатам рецессии в остальной Европе, Польша была им подвержена меньше Чешской республики, поскольку меньше зависела от экспорта (см. таблицу 4).

Тем не менее, к «успеху» Польши в удержании на волне кризиса стоит отнестись с осторожностью. Этот незначительный рост скрывает высокий уровень бедности — 44 процента людей получает меньше 75 процентов среднего уровня заработка — и возрастающее неравенство в обладании материальными благами. Обычно высокий уровень безработицы в 9.8 процента к 2010 приблизился к 23 процентам среди молодого населения. Более того, 27 процентов людей имеют рабочие контракты на определённый срок — это самое высокое число по всей Европе26 . Эта битва за жизнь отразилась на падении сбережений и росте задолженности. В будущем удовлетворение потребностей Польши поддержит Фонд сплочения ЕС, который в период с 2009 до 2015 года будет вкладывать в неё в среднем 3.3 процента ВВП в год. Ахиллесовой пятой Польши остаётся дефицит государственного сектора, дающий ему возможность спекулятивных атак на государственный долг. Он быстро вырос с 2 процентов ВВП в 2007 и 3.6 процента ВВП в 2008 годах до 7.1 процента к 2010 году (Евростат).

Словакии, с её безработицей в 15 процентов (2010 год), мягко приземлиться не удалось. Приняв евро, эта страна не могла сделать девальвацию, как в Польше, а при ВВП, на 75 процентов состоящем из экспорта (см. таблицу 4), оказалась абсолютно открыта рецессии.

Симптомы другие, лекарство то же

Сквозь политику парламентариев всех этих стран проступал один и тот же паттерн. После 1990, наряду с появлением в правом крыле оппозиции Христианско-Демократических политических партий, старые сталинисты перестроились в социал-демократические партии. Разочарование парламентаризмом в бывших коммунистических странах было даже больше, чем в Западной Европе, поскольку как «левые», так и «правые» произвели приватизацию и рыночные реформы, обогатившие очень маленькую часть населения, не дав большинству никаких выгод от этой трансформации. Скептицизм относительно политики и политиков стимулировало широкое распространение коррупции.

Глубина кризиса в странах Центральной и Восточной Европы варьировалась, в зависимости от величины мыльных пузырей спекулятивного рынка, уровня зависимости от экспорта, размеров дефицита государственного сектора и наличия или отсутствия плавающего курса обмена валют, который мог помочь получить преимущество перед странами, чей курс обмена фиксирован. Ответ правительства, тем не менее, был одинаков в любой стране — заставить рабочий класс оплатить кризис. Все пакеты мер по строгой экономии по всему региону представляли собой вариации на тему снижения зарплат и льгот, атак пенсий, снижения затрат на здравоохранение и соцобеспечение и повышения (регрессивно) налогов. Несмотря на повышение безработицы и падение ВВП, МВФ и ЕС настояли на ещё больших снижениях расходов и повышениях налогов, чтобы понизить дефицит государственного сектора до приемлемых по Маастрихтским критериям 3 процентов национального дохода.

Сначала кризис ударил по балтийским странам. Значительные снижения зарплат и социальных расходов в январе 2009 спровоцировали уличные протесты в Литве и Латвии27 . Случай этих стран, вместе с Венгрией, в отношении некоторых сфер финансового давления, казался «исключительным», но углубление и распространение рецессии затронуло все бывшие коммунистические страны. Несмотря на то, что на выборах в Чешской республике (Май 2010) и Словакии (Июнь 2010) большее число голосов набрали социал-демократические партии, коалиции правого крыла оппозиции — приверженцы урезания бюджета и сокращения социальных расходов — сформировали новые правительства28 . Чтобы вернуть МВФ займы, правительство Румынии ввело в июне 2010 режим жёсткой экономии, заключавшийся в снижении зарплат публичного сектора на 25 процентов и повышения налога с продаж с 19 до 24 процентов29 .

Несмотря на то, что рецессия в Польше и так была бы «бархатной», «правое» правительство партии Гражданская Платформа занимается уменьшением дефицита общественного сектора с 7.9 до 3 процентов, что означает зверское уменьшение расходов на общественные нужды и соцобеспе-чение, которые уже практически уничтожены 20 годами неолиберальной реформы30 . Правительство планирует повысить НДС с начала 2011 года и увеличить темп приватизации с целью высвободить 25 миллионов злотых, которыми можно будет заткнуть дыру в государственном бюджете.

Ссора, произошедшая в июле 2010 между правительством Венгрии, МВФ и «рынком», была показательна. Правительство Венгрии уже четыре года ведёт политику мер жёсткой экономии и уменьшило долг публичного сектора с 10 до 4 процентов ВВП ценой уровня жизни обычных людей. В июле 2010, испугавшись потери поддержки избирателей, правительство отказалось производить дальнейшие уменьшения, которых требовал МВФ. МВФ и его прислужники оказались перед фактом, что этот «отщепенец» и «популист» премьер-министр Виктор Орбан заявил, что ещё более жёсткие меры экономии «даже не обсуждаются»31 .

Были и дальнейшие протесты, когда правительство Венгрии решило снизить дефицит бюджета обложением банков и финансовых институтов (в основном, иностранных) налогом на три года. Financial Times назвали это налогообложение «карающим жёстче, чем где-либо в мире», а избиратели поддержали32 . Налогообложение банков и отказ ужесточения мер экономии привели рынок в ужас. Как выразился Тимоти Эш (Глава Исследований Развития Рынка в Королевском Банке Шотландии), «новое правительство не извлекло урока из своей первой ошибки, когда рынок не был в настроении обращать внимание на небрежности в налогообложении»33 . Другой аналитик, Дьюла Тот (UniCredit SPA, Вена), добавила: «Мы уверены, что рыночная реальность наконец заставила правительство принять необходимые меры»34 .

Урок Венгрии, как и республики Ирландии, состоит в том, что правительства, не оказавшие сопротивления требованиям МВФ в снижении расходов, встретятся с необходимостью ещё более жёсткой экономии на следующем этапе.

Общественное недовольство и сопротивление

В январе 2009 в Латвии произошло самое массовое восстание со времён распада Советского Союза, 10 тысяч жителей Риги вышли протестовать. В это же время в Литве, впервые с 1990 года, три профсоюзные конфедерации объединились вокруг ряда требований35 . В 6 городах прошли массовые демонстрации около парламента, вслед за которыми начались одновременные протесты в Риге и Вильнюсе. Лозунги протестующих апеллировали к классовой солидарности: «Наша сила в единстве! За права рабочих!»36 .

Были и дальнейшие одиночные протесты, к примеру, в Литве в феврале 2010, когда цены на электричество выросли вчетверо. Митинг спровоцировала Fronto Partija (Партии Фронта или Frontas) — новая партия левого крыла оппозиции, сформированная в 2009 году и ранее Литве неизвестная. Их заявленные цели включают «создание такой Литвы, в которой нет классового разрыва между богатым меньшинством и нищим большинством, между хозяевами крупного капитала и остальным обществом». Лидер Фронта признался, что его партия избежала слова «социализм» в своём названии только из-за его «явно негативного оттенка»37 .

В мае 2009 года 30 тысяч членов профсоюзов протестовали в Праге против способа, которым компании используют рецессию, а именно — как повод для уменьшения зарплат, окладов и других льгот. На демонстрации председатель Чешской Федерации Металлургов, KOVO, Йозеф Стредула, зачитал следующее положение:

«Не позволяйте неповинным в кризисе страдать наиболее жестоко. Не делайте кризис поводом для изменений трудового кодекса, которые приведут к беспрецедентному ограничению прав рабочих, в том числе к возможности беспочвенных увольнений. Не позволяйте подвергать риску пенсионные фонды. Не принимайте новые рискованные законопроекты об экономии. Не допускайте обесценивания сохранённых пенсий и последующего ослабления национального бюджета. Действуйте, принимайте решения и правьте на благо граждан, а не в интересах гипотетической прибыли финансовых групп, кулуаров и налогового оазиса»38 .

В мае 2010 года в Румынии, в Бухаресте, десятки тысяч работников общественного сектора протестовали против намерений уменьшения окладов и пенсий. Это было самое большое столпотворение на улицах со времён Румынской революции. Глава полицейского профсоюза, Мариан Груйя, призывала румын объединиться «как мы сделали в 1989, когда свергли диктатуру» Чаушеску39 .

Протесты в Польше были громкими. Самой значительной была жеребьёвка шахтёров государственной Kompania Weglowa (самая большая шахта в Польше и одна из самых больших в Европе) для забастовки против планов сокращения штата с 62 до 45 тысяч рабочих мест40 .

Самой мрачной стороной кризиса стало то, что под воздействием рыночных реформ и падения уровня жизни большинства населения, роста неприязни к неолиберальным политикам и партиям, создалась почва для роста неонацистских организаций, открыто пропагандирующих антисемитизм и гомофобию. В частности, козлом отпущения стали представители цыганского меньшинства. В Венгрии за 2009 год, как минимум, 8 цыган были убиты нацистами41 . Также зарегистрирован рост гомофобии. В Словакии первый гей-парад был атакован неонацистской группой Slovenska Pospolitost42 , а после и вовсе отменён в мае 2010.

В Венгрии члены неофашистской партии Jobbik получили значительное число голосов избирателей. Они заработали 17 процентов голосов в первом раунде всеобщих венгерских выборов в апреле 2010 года, и пришли третьими, набрав 842,306 голосов, с небольшим отставанием от ведущей Социалистической партии. Во втором раунде парламентских выборов они выиграли 47 из 386 мест. Ранее, в апреле 2010 им удалось собрать 50-тысячный митинг. Корреспондент Der Spiegel Вальтер Майр сообщает: «Штурмовики и неонацистские группы взяли на себя патрулирование улиц в этот день. В армейской обуви, камуфляже или чёрной военной униформе они образовывали живые цепи и разгоняли толпу»43 . Эти партии выросли на отчаянии обычных людей и наиболее сильны в бедных частях страны, где количество безработных наиболее высоко.

Заключение

Степень поддержки рыночных реформ, начатых в 1990 году, варьировалась в бывших коммунистических странах в зависимости от силы профсоюзов и организованного рабочего класса и того, что правящий класс мог дать на самом деле. Как бы то ни было, уровень поддержки неолиберализма часто преувеличивался, и существовавшая в первые годы трансформации поддержка быстро ограничилась маленькими группами (часто возникшими ещё в рамках предыдущего режима), обогатившимися за счёт приватизации. Очевидно, что кризис обнажил классовую суть трансформации. Для иностранных банков, получавших огромные прибыли с региона, это всего лишь обычный бизнес. Возмущение наложенными на них венгерским правительством налогами весьма показательно.

Раздражение и ярость низов вылились в самые массовые с 1990 года демонстрации по всему региону. Поддержка политического класса ещё никогда не была так слаба. Тем не менее, эти первые взрывоопасные протесты не перетекли в более согласованные действия и, уж точно, не достигли масштаба Греции. Самой неприятной стороной бедствий и отчаяния, вызванных кризисом, стал рост неонацизма и возвращение национализма. Но есть и зерно надежды: это реакция профсоюзов, появление сил, отстаивающих классовую политику, возникновение новых радикальных партий и кампаний.

Источники

Andor, L6szly, 2009, “Hungary in the Financial Crisis”, Debatte, volume 17, number 3.

BBC News, 2010, “Thousands Protest over Romania Austerity Measures”, 19 May 2010,

Bloomberg Businessweek, 2010, “Hungary Refuses Further Austerity after IMF Talks End”,

Bornschier, Volker (ed), 2000, State Building in Europe: The Revitalisation of Western European Integration (Cambridge University Press).

Buckley, Neil, 2010, “Poland Posed for Vital Reforms”, Financial Times, (6 July).

Bryant, Chris, 2010a, “Hungarians in Debt to Swiss Franc”, Financial Times, (16 July).

Bryant, Chris, 2010b, “Hungarian PM Rejects Fresh Deal with IMF and Austerity”, Financial Times, (20 July).

Bryant, Chris, 2010c, “Budapest’s Mixed Messages Sow Confusion”, Financial Times, (23 July).

Burke, Jason, 2009, “Downturn Shatters East’s Dream of a Prosperous post-Soviet Future”, Observer (8 February),

Carchedi, Guglielmo, 2001, For Another Europe: A Class Analysis of European Integration (Verso).

Doherty, Ann, and Olivier Hoedeman, 1994, “Misshaping Europe: The European Round Table of Industrialists”, The Ecologist 24 (July/ August),

EIROnline, 2009, “Trade Unions Protest Against Abuse by Companies of Recession” (7 June),

European Commission, 1995, Technical Assistance for Central and Eastern European Countries and the Newly Independent State PHARE and TACIS Programmes: Background Report (European Commission MEMO/95/78 04.05.95).

Fabry, Adam, 2010, “Hungary’s Fascists on the Move", Socialist Worker (24 April),

Gazeta Wyborcza, 2009, “Velvet Crisis is Tempting Foreign Investors” (17 June).

Gill, Stephen, 2001,

“Constitutionalising Capital: EMU and Disciplinary Neo-liberalism”, in Andreas Bieler and Adam D Morton, Social Forces in the Making of the New Europe (Palgrave).

Grahl, John, 2005, “The European Union and Europe”, in L Panitch and C Leys (eds), Socialist Register 2005: The Empire Reloaded (Merlin Press).

Hardy, Jane, 2009, Poland’s New Capitalism (Pluto).

Holbrooke, Richard, 1995, “America, A European Power”, Foreign Affairs, volume 74, number 2.

Holman, Otto, 2001, “The Enlargement of the European Union Towards Central and Eastern Europe: The role of supranational and transnational actors”, in Andreas Bieler and Adam D Morton (eds), Social Forces in the Making of the New Europe (Palgrave).

Holman, Otto, 2004, “Integrating Peripheral Europe: the Different

Roads to ‘Security and Stability’ in Southern and Central Europe”,

Journal of International Relations and Development, volume 7, number 2.

HSBC, 2006, Poland Report, Hudson, Michael, 2008, “The Fading Baltic Miracle”, International Economy (winter).

Matthews, K, 2010, “Street Level Implications of Romania’s Austerity Program”,

Mayr, Walter, 2010, “Hungary Prepares for Shift in Power”, Der Spiegel, (9 April),

europe/0,1518687921,00.html

Mitra, Pradeep, Marcelo Selowsky and Juan Zalduendo, 2010, Turmoil at Twenty: Recession, Recovery and Reform in Central and Eastern Europe and the Former Soviet Union (World Bank).

Myant, Martin, and Jan Drahokoupil, 2011 (forthcoming), Transition Economies: Political

Economy in Russia, Eastern Europe and Central Asia (Wiley).

Polish Press Office, 2010, “August 13 2010”,

Pomerleano, Michael, 2010, “The Risks of a Crisis in Central and Eastern Europe are Bigger than You Think”,

Shields, Stuart, 2004, “Global Restructuring and the Polish State: Transition, Transformation, or Transnationalization”, Review of International Political Economy, volume 11, number 1.

Slovak Spectator, 2010a, “Neo-Nazis Attack Slovakia’s First Gay Pride Event” (22 May),

Slovak Spectator, 2010b. “Right Wing Prevails in Election” (13 June),

Smith, Adrian, 2002, “Imagining Geographies of the ‘New Europe’: Geo-economic Power and the New European Architecture of integration”, Political Geography, volume 21, number 5.

USAID, 2000,

USAID, 2002, “USAID Mission to Poland: List of Projects”,

van Apeldoorn, Bastiaan, 2000, “Transnational Class Agency and European governance: the case of the European Round Table of Industrialists”, New Political Economy, volume 5, number 2.

van Apeldoorn, Bastiaan, 2003, “The Struggle over European Order: Transnational Class Agency in the Making of ‘Embedded Neoliberalism’, in Neil Brenner, Bob Jessop, Martin Jones and Gordon MacLeod, State/ Space: A Reader (Blackwell).

Wedel, JR, 2000, “US assistance for market reforms”, Independent Review, volume 4, number 3.

Woolfson, Charles, 2010, “’Hard Times’ in Lithuania: Crisis and

‘Discourses of Discontent’ in post-Communist Society”, Ethnography, volume 11, number 4.

Перевод: Александры Терновецкой