Алексей Гусев

Клеман К., Миря сова О., Демидов А. От обывателей к активистам. Зарождающиеся социальные движения в современной России. М.: Три квадрата, 2010.

Участники авторского коллектива, написавшего рассматриваемую работу, — социологи, активисты и сотрудники Института коллективного действия. По словам авторов, их целью являлось создание «научно-публицистической» монографии, которая успешно сочетала бы в себе «серьёзный социологический анализ» (релевантный как для дальнейшей теоретической разработки со стороны учёных, так и для применения его выводов социальными активистами на практике) и «доступный и живой язык», который был бы способен привлечь «профессиональных активистов», начинающих активистов, скептиков и любопытствующих обывателей» (с. 28).

Действительно, читая книгу, не перестаёшь удивляться художественности повествования и одновременно реализму, которому хочется поверить. Причём такой эффект достигается не только не вопреки, а во многом благодаря большому количеству эмпирического материала (хотя, увы, и ряда лишних повторов).

Эмпирический материал, собранный в книге, охватывает период 2004 г. — начала 2010 г. Его основу составляет информация «из первых рук», в первую очередь — данные полевых исследований, проведённых авторами во время тесного общения с участниками российских социальных движений. В книге рассматриваются движение льготников (2004–2005 гг.), жилищное и рабочее движения. В деталях разбираются четыре сюжета: движение за жилищное самоуправление в Астрахани, активность профсоюза завода «Форд” во Всеволожске, деятельность профсоюза “Единство” на АвтоВАЗе и социально-протестное движение Ижевска. Ряд движений однако в книге не рассматривается. Например, практически ничего нет об экологическом и студенческом движениях, а также о движении против строительства “олимпийских” объектов в Сочи. Интересно в данном контексте, что авторы призывают освободить от ценностных моментов само понятие “движения”. Можно говорить об “авторитарных, фашистских движениях”, уверяют они (с. 76). Так как последние (равно как и антифашистское движение) в книге не анализируются, любопытно было бы узнать, распространяются ли основные теоретические выводы и прогнозы исследования также и на них.

Основные вопросы, на которые авторы стремятся дать ответы, звучат так: “Откуда берутся общественно-активные граждане? Что их заставляет встать на тернистый путь активизма? Что их удерживает на нём? Как происходит обращение “обывателей” в “активистов”? (с. 31). Свой анализ авторы основывают на социокультурном подходе к общественным движениям. В частности, они исходят из теории “фреймов” и понятия “фрейм-трансформации”. Под “фреймом” понимается “совокупность привычных практик, латентных смыслов и взаимодействий в определённой ситуации, которые воспринимаются как должные участниками взаимодействия” (с. 32). К обывателям относят тех, кто “действует и мыслит конформистски, то есть приспосабливается к вымышленному или реально существующему порядку вещей” (с. 41). Им и противопоставляются активисты. Процесс смены доминирующего фрейма (обывательского на активистский) называется “фрейм-трансформацией”. Содержание этого процесса авторы и стремятся определить как на уровне отдельных граждан, так и на уровне всей культуры в целом.

В книге подчёркивается, что понятие «обывателя» должно быть ценностно-нейтральным (вопреки презрительному оттенку, который придаётся ему — возможно и в разных целях — чиновниками, либеральными журналистами и некоторыми социологами). Верное понимание поведения обывателя должно учитывать, что «люди-обыватели действуют рационально (по крайней мере, если их цель — самосохранение и безопасность, собственная или своей микрогруппы) и в соответствии с реалиями существующей властной системы. В любом случае, тут нет ничего «архаичного» или «примитивного» (с. 51). В то же время в других местах указывается, что не следует понимать этот выбор в духе теории коллективного действия (с. 309, 341), и совершенно справедливо отмечается, что такой подход игнорировал бы целый ряд факторов, таких как, например, укоренённые представления о «патриархальном государстве» или стабильности существующих отношений власти и подчинения, которые ограничивают «рациональность» выбора1 . Тем не менее, размышляя, почему человек приходит к необходимости участвовать в коллективных действиях, авторы называют в качестве ключевого условия его столкновение с такими объективными проблемами (с. 55), которые делают выбор индивидуальной стратегии их решения (в том числе «неформального», посредством выстраивания личных связей с носителями власти) или же попытки индивидуально избежать их решения неэффективными2 .

К примеру, нарушение трудовых прав, рост коррупции, беззакония, безответственности власти, социальной нестабильности не только резко ограничивают возможности человека, но и создают «бреши и противоречия обывательской культуры» (с. 301), связанные с невозможностью действовать, руководствуясь доминирующим фреймом в новых условиях. От успешности «заполнения» этих «брешей» «активистским фреймом» зависит успешность «фрейм-трансформации», а значит, и возникновение, расширение и укрепление социального движения. Однако, из предложенного объяснения остаётся неясным, каковы те причины, по которым обыватель, полностью находящийся ещё в русле своей обывательской культуры, оказывается способным к тому, чтобы сделать выбор в пользу если не постоянного участия в социальном движении, то хотя бы участия в коллективном действии. Это, видимо, признают и сами авторы, говоря, что «…[теория фреймов] скорее помогает анализировать второй этап фрейм-трансформации, когда изучаются условия, позволяющие закрепить изменения первоначального обывательского фрейма» (с. 341). Всё же в качестве некоторого объяснения указывается, что «первые шаги» к участию в коллективных действиях (протесте) во многом делаются именно под влиянием эмоционального восприятия новых условий человеком (с. 303).

Если на первом этапе «фрейм-трансформации» происходит переход к фрейму «ситуативного активиста», то на втором этапе — к фрейму «завзятого активиста». Огромную роль, как отмечают авторы, в этом процессе играет институционализация протестной активности, в частности путём создания координирующей деятельность движения организации и создания внутренних правил участия (с. 445). Вторым важным фактором является «уполномочивающая деятельность лидеров» (empowerment), направленная на распространение и закрепление активистского фрейма среди участников социального движения. Поэтому в книге вопросы лидерства и лидеров рассматриваются достаточно подробно.

Говоря, что необходимое условие развития коллективного действия и социального движения — это доверие между участниками (с.

303-304), в качестве главной предпосылки его возникновения авторы называют «наличие элемента недоверия в отношении представителей власти» (с. 304). Однако «доверие» трактуется слишком формально и бессодержательно, как «некая гарантия (но не окончательная уверенность) того, что люди и институты будут действовать предсказуемым образом» (с. 303). Как представляется, это определение упускает одно важное обстоятельство: речь должна идти не просто об «определённом образе» их действия, но о важности их действия в интересах потенциального активиста. Поэтому конкретного описания механизма того, каким образом возникает доверие к активистам и уверенность не только в том, что оно отвечает интересам потенциального участника, но и в том, что реализация его интересов зависит от успеха движения, в книге не приводится.

При оценке того, насколько предлагаемый авторами подход может быть успешно применён для осмысления российских социальных движений, бросается в глаза временная ограниченность опыта, который анализируется в книге. Так, если несколько страниц ещё посвящены особенностям перестроечных движений и их отличиям от «новых» движений, развившихся после 2005 года, то совсем необъяснимо отсутствие какого бы то ни было анализа движений 1990-х. Вместе с тем объяснение «упадка» социальных движений, или, по крайней мере, спада социальной активности, произошедшего на рубеже тысячелетий, должно было бы быть серьёзным испытанием для гипотез, сформулированных в рамках используемого подхода. При более пристальном взгляде, можно увидеть, что объяснения этого упадка, предлагаемые в книге, неубедительны.

Так, «стабилизация», декларируемая властями борьба с олигархами и коррупцией, усиление социальной политики, государственный контроль над корпорациями, теракты и вторая чеченская война и связанная с ними мощная волна мобилизационной пропаганды — все эти факторы набирали обороты или хотя бы имели место в новых формах и после 2005 года, который рассматривается в книге в качестве некоего судьбоносного рубежа, после которого набежала «антиобывательская волна» (с. 97–99). Также двоякий характер имеет и влияние фактора консолидации государственной власти, укрепления её «вертикали» и «монополизации административных ресурсов» (с. 97–98). С одной стороны, очевидно, что принятие мер по созданию структуры власти почти полностью закрытой для влияния со стороны общества, дальнейшая трансформация партийной системы, лишающая её первоначального смысла, а также проведение репрессивной политики по отношению к любым формам социального (а не только политического) протеста резко сузили «структуру политических возможностей» для социальных движений. С другой стороны, консолидация власти означает в глазах общества и сосредоточение ответственности (вопреки всем попыткам центральной власти избежать этого посредством воспроизводства стереотипа о «плохих боярах» на местах) за результаты проводимой политики. Можно допустить, что это становится всё более важным фактором в определении участниками движений своих противников и последующей политизации движения.3

Если попытаться предположить, что теоретически (исходя из рассматриваемого подхода) могло бы привести к спаду протестной активности и упадку социальных движений в начале 2000-х, то мы придём к идее, что таким фактором могло оказаться то, что проблемы (вызывающие «бреши» в культуре) были гораздо более сильными именно в период после 2004–2005 гг., или же осуществление «фрейм-трансформации» активистами было гораздо более успешным, чем десятилетием раньше. Однако для отдельных движений очевидно, что проблемы, с которыми сталкивались их потенциальные участники, были гораздо более сильными в предшествовавший период. К примеру, пространства для выбора индивидуальной стратегии решения своей проблемы (низкой зарплаты, тяжёлых условий труда, издевательств со стороны администрации) для рабочего, очевидно, гораздо больше в условиях благоприятной экономической конъюнктуры. И, тем не менее, всплеск организованной активности альтернативных профсоюзов наблюдался именно после 2005 года. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в известной степени динамика ряда движений (например, рабочего) имеет свои закономерности, которые отличают их от ряда других движений. С другой стороны, возможно, объяснение как раз таки кроется в области более успешного осуществления «экспорта» активистского фрейма с помощью empowerment — например, с помощью распространения внутренней демократии и большей зависимости лидера от рядовых участников движения (что налицо в новых альтернативных профсоюзах).

Коснёмся ещё двух важных проблем, которые поднимаются в книге.

Во-первых, в исследовании делается несколько прогнозов относительно будущего развития движений. Говоря об интеграции социальных движений, авторы делают вывод о том, что тенденция их объединения в региональные и общероссийские сети диктуется неэффективностью борьбы на локальном уровне из-за необходимости решать проблемы, относящиеся к компетенции федеральной власти (с. 638). Не слишком много внимания, однако, уделяется вопросу о том, существуют ли вообще (и если существуют, то каковы они) объективные пределы для объединения разнородных социальных движений. Хотя в книге приводится целый ряд примеров, когда отдельные движения проводят чрезмерно осторожную линию по вопросу объединения, опасаясь, что их частные требования могут «утонуть» в более широкой повестке (с. 178–179, 464). Иногда их руководство склонно и к прямо эгоистической политике и предательству своих товарищей по борьбе (с. 123, 172).

Во-вторых, рассматривается вопрос о перспективах политизации социальных движений. Отмечается, что этот процесс имеет тенденцию не к наращиванию зависимости от политических организаций и движений (отношение к которым со стороны движений носит чисто инструментальный характер, с. 667), а происходит в качестве эндогенного процесса в самих движениях. Эта тенденция — «следствие осознания ограниченности исключительно правозащитной стратегии и безответственности власти», а также того, что социальные движения «должны стать альтернативной формой власти на основе «низового» народного самоуправления» и выдвинуть «альтернативную программу развития на локальном уровне (и далее, на уровне страны)» (с. 668–669). Однако как может происходить этот процесс политизации столь разрозненных по своим интересам и устремлениям социальных движений, насколько он может стать процессом создания единого движения, с единой и эффективной для реализации политической повесткой — вопрос открытый.

Несмотря на неясность многих теоретических вопросов относительно динамики российских движений, «От обывателей к активистам» в целом решает поставленные перед собой задачи как в качестве одной из немногих попыток теоретического осмысления российских социальных движений, так и в качестве книги, способной привлечь к себе большое внимание общественных активистов и «обывателей».