Ремезов решил посетить отца пропавшей девочки, чтобы ознакомиться с его мнением, раз уж тетушка врала напропалую. Но Игоря Чернова он дома не застал, зато получил возможность познакомиться с его новой женой, женщиной лет тридцати, пышнотелой, явно нервического склада и, как ему показалось, чрезвычайно властной.

— Вам нужно было позвонить, чтобы застать мужа дома. Он сейчас как раз ищет работу… Вы знаете, в нынешних условиях это непросто. То есть какую-нибудь работу найти можно, но такую, чтобы себя уважать… У него отличное образование, и он не станет соглашаться на первое же предложение.

«Нормально, он ищет работу, в то время как нужно искать дочь. Его не назовешь любвеобильным папашей», — отметил Ремезов.

На жене Чернова были обтягивающие штанишки в полоску, в не очень-то выгодном свете подающие ее тощие, не вяжущиеся с массивным бюстом и рыхлым животом ножки. В целом она производила неприятное, даже отталкивающее впечатление.

— Простите, не знаю, как к вам обращаться, — начал Ремезов только для того, чтобы не заниматься дальнейшими физиогномическими опытами, сосредоточив внимание на толстой пачке каталогов и журналов мод, лежащих на маленьком стильном столике с гнутыми ножками.

— Меня зовут Елена Анатольевна, — представилась она с достоинством.

— Елена Анатольевна, вам известно, что позавчера пропала дочь вашего мужа Катя?

— О да, конечно, я в курсе и очень переживаю за девочку. Игорь вчера ездил по больницам, в милиции был.

— А у вас лично нет мнения по этому поводу? — Ремезов особенно не старался выбирать выражения, чутье ему подсказывало, что женщину не придется особенно уговаривать поделиться накипевшим. Напротив, она с удовольствием воспользуется представившейся возможностью.

— Разумеется, у меня есть свое мнение, и оно во многом совпадает с мнением мужа. Девочка всегда жила в совершенно невыносимых условиях… Нет, я не хочу сказать, что с ней плохо обращались, обижали, — нет, я имею в виду совсем другое. Катя, насколько я могу судить, жила как бы на юру. Ее слишком рано предоставили самой себе. Мать откровенно занималась устройством личной жизни, тетка — может, слышали, Светлана Коноплева, работает в «Курьере» — очень своеобразная особа, совершенно не считающаяся с чьим-либо мнением, не женщина, а сплошной эпатаж. В такой-то обстановке девочка и жила. Сами понимаете, когда мать каждый день приходит за полночь…

— Что вы хотите этим сказать?

— Да я вам не открою никакой тайны. У бывшей жены Игоря Ольги уже несколько лет роман с ее начальником, профессором Караяновым, роман скандальный. Она совершенно потеряла всякий стыд, у Караянова семья, его жена и взрослая дочь по этому поводу в совершенном ужасе. К тому же профессор человек, прямо скажем, не слишком молодой… Я, видите ли, знакома с дочерью профессора Вероникой, которая, кстати, одних лет с Ольгой, так она просто в бешенстве. Пятно ложится на всю семью.

— Вы говорите так, словно у вас какие-то личные претензии к бывшей жене вашего мужа? — не скрываясь, поддел ее Ремезов.

Но женщина так увлеклась изливанием накопившейся желчи, что не обратила ни малейшего внимания на откровенную шпильку:

— Да, у меня есть к ней претензии, и почему бы им не быть? Во-первых, я знаю, что Игорь всегда был у нее позабыт-позаброшен и лишен женского внимания. Помню, в чем он был одет, когда мы познакомились, — просто ужас. Рубашки с оторванными пуговицами, застиранное белье. Женщина, любящая своего мужа, такого не допустит.

Ситуация прояснилась, и потому Ремезов поторопил словоохотливую дамочку:

— А во-вторых?

— Что? — не поняла она.

— Вы сказали, что рубашки с оторванными пуговицами — это во-первых. А что во-вторых?

— Ах да, — спохватилась она. — Во-вторых, она же его обобрала! Просто выставила на улицу с чемоданом, а он, между прочим, десять лет с ней прожил и был прописан в их двухкомнатной квартире. Он, кстати, там до сих пор прописан.

Последнее замечание, как показалось Ремезову, было произнесено не без доли злорадства.

— Вы хотите сказать, что квартира до женитьбы принадлежала вашему мужу?

Елена Анатольевна облизала узкие губки, в первый раз за весь их достаточно продолжительный разговор она, похоже, соображала, как бы покруглее и половчее выразиться.

— Вообще-то квартира принадлежала покойной матери Ольги и Светланы. Когда Игорь женился на Ольге, теща была жива, именно она его и прописала. Так они все и жили, пока Светлана не выскочила замуж, и, кстати, это у них, видимо, фамильное: прожив с мужем год или два, также выставила его из квартиры. Что касается Игоря, вы же понимаете, он имеет полное право на жилплощадь по закону. Как благородный и в высшей степени порядочный человек, он долго на этом не настаивал, но не может же так продолжаться до бесконечности? Почему мы должны ютиться в четырнадцатиметровой комнате?

— Вы хотите сказать, что предлагали Ольге Черновой размен? — уточнил Ремезов.

— Да, — невозмутимо подтвердила женщина, — несколько месяцев назад. Мы предложили разменяться. То есть не мы, конечно, а Игорь. Она устроила ему истерику, обозвала хапугой. Потом стала настраивать против него дочь, а муж из-за этого сильно переживал. Бедная девочка, уверена, жила в невыносимой обстановке рядом с этими двумя истеричками и блудницами.

— Кажется, сестра Ольги с ними не живет?

— В прямом смысле нет, но что это меняет, если там вся атмосфера от начала до конца порочная?

Ремезов слушал жену Чернова с двойственным чувством. С одной стороны, его более чем устраивала ее словоохотливость, если не сказать болтливость. С другой — он испытывал к ней прямо-таки физическое отвращение: более откровенного, ничем не прикрытого ханжества и фарисейства он давно не встречал. И тут его осенило!

— Елена Анатольевна, — спросил он спокойно, — а зачем вы встречали Катю позавчера вечером у школы?

— Я… я… — Она усиленно заморгала глазами.

Ремезов уже не сомневался, что пробный шар попал в точку.

— Ну конечно, позавчера между пятью и шестью вечера вы встретили Катю Чернову возле школы и о чем-то с ней разговаривали, ведь так?

Елена Анатольевна замялась, потом нехотя согласилась:

— Да, я с ней разговаривала… В общем, меня вынудили обстоятельства… Ну, то, что ее мать тянула с разменом, хотя мы с Игорем подобрали уже несколько очень хороших вариантов. Это даже неуважительно по отношению к нам: мы потратили столько времени, а она даже не пожелала съездить посмотреть! А тут еще позвонила Вероника Караянова и рассказала, что опять застала отца с Ольгой…

— Неужели вы все это высказали девочке?

— А почему нет? Если мать настраивает дочь против отца…

— …то вам позволительно, в свою очередь, настраивать ее против матери, — продолжил за нее Ремезов.

— У меня такое чувство, словно вы хотите меня в чем-то обвинить! — взорвалась женщина. — Нельзя принимать чью-то сторону, не разобравшись до конца.

— Знаете, — честно признался Ремезов, — если говорить откровенно, то вы мне не симпатичны хотя бы уже потому, что скрыли факт своей встречи с Катей, несмотря на то, что знали о ее исчезновении. Но дело не в этом, сейчас меня интересует информация, информация и еще раз информация. Итак, сколько времени вы разговаривали?

— Не знаю… Ну, минут пятнадцать, может, двадцать… — Елена Анатольевна не скрывала раздражения.

— И что потом?

— Мы расстались, каждая пошла в свою сторону. А ночью позвонила Светлана и сказала, что Кати до сих пор нет дома.

— И последний вопрос: вы, конечно, добились своего? После того, что вы ей наговорили, Катя была сильно расстроена и подавлена, не так ли?

В принципе, говорить этого, наверное, не следовало, но Ремезов не мог сдержать клокотавшее в нем негодование.

— В чем вы хотите меня обвинить? — огрызнулась высоконравственная паучиха. — Вы пытаетесь валить с больной головы на здоровую, доказать, что в ее исчезновении виновата я, а не ее гулящая мамочка!

И тут Ремезов высказал предположение, для которого, если честно, еще не было достаточных оснований:

— Чего только люди не сделают из-за пары-тройки лишних метров, некоторые даже способны свести в могилу целую семью.

Ремезов подразумевал известный случай, когда из-за квартиры были отравлены таллием трое детей вместе с их родителями.

— Что-о?! — Тут она уже прямо полезла на стену. — А вот это вам придется доказать!

— Вот именно, — подавил в себе тяжкий вздох Ремезов.

* * *

Дверь Ремезову открыла сама Светлана. Открыла и уставилась на него своими красивыми глазами.

— Что-то случилось?

— Случилось, — подтвердил он.

Она посторонилась, пропуская его в прихожую.

— Так что же все-таки? — спросила она громким шепотом.

— Кое-кто держит меня за маленького мальчика, и до тех пор, пока он будет так поступать, пусть лучше на меня не рассчитывает.

Невозмутимость и готовность услышать печальные известия моментально покинули гладкое чело хорошенькой, знающей себе цену стервочки.

— Что-о?! — спросила она нараспев.

— Может, наконец пропустите дальше или у вас гостей принимают в прихожей?

— Проходите, пожалуйста, только потише — сестра наконец заснула. В первый раз за последние двое суток.

— Ноги обо что вытереть? — И, не дожидаясь ответа, Ремезов принялся яростно шаркать ботинками по коврику.

— До дыр не протрите… — Светлана с видимым интересом наблюдала за ним.

«Ну и штучка! Как с ней все-таки Барсуков управляется? — подумал Ремезов. — Впрочем, мне это до лампочки. Ревную я, что ли?»

Он пошел вслед за Светланой, которая, на минуту задержавшись у двери, выходящей в прихожую, комнаты, прислушалась и поплотней прикрыла дверь.

— Прошу, — она пригласила его в большую, обставленную не очень современной мебелью комнату, села на диван, предложив ему кресло. — Я вас слушаю.

— Светлана… как вас дальше?

— Николаевна, — подсказала она.

— Светлана Николаевна, почему вы скрыли, что позавчера ваша племянница разговаривала возле школы с какой-то женщиной? Только не говорите, что вы этого еще не знали. Когда вы явились ко мне вместе с Барсуковым, у вас в сумочке уже лежала фотография, на которой изображена подозреваемая вами особа. Ведь так?

Она сделала слабое движение рукой, видимо, собираясь оправдываться, но он ее перебил:

— Подождите, выслушайте меня до конца, тем более что я говорю об этом только для того, чтобы вы не заврались окончательно. Вы показывали однокласснице вашей племянницы, как я догадываюсь, фотографию Вероники Караяновой, и та ее не опознала. Естественно, как она могла ее опознать, если к школе приходила вовсе не Вероника. К школе приходила нынешняя жена Чернова, понятно теперь?

Ремезов торжествовал, наблюдая, как растерялась Светлана.

— Да, заврались вы, Светлана Николаевна, и по очень банальной причине, чего я, кстати, от вас, презирающей условности, никак не ожидал, — продолжал он, смакуя каждое слово, как чревоугодник вкусное блюдо. — Вы, выражаясь фигурально, не захотели выносить сор из избы, посвящать меня в малопривлекательные подробности жизни вашей сестры. И сделали это совершенно напрасно, потому что не только запутали дело, но и выставили себя в невыгодном свете. Вряд ли теперь я стану вам доверять в будущем. Кроме того, у меня сами собой напрашиваются закономерные вопросы. Вопрос первый: нет ли у вас лично в этом деле каких-нибудь еще интересов, кроме желания найти племянницу? Вопрос второй: вы еще что-нибудь скрываете из фактов, связанных с обстоятельствами ее исчезновения? Например, все ли так тихо и мирно было в вашем уважаемом семействе? Может, девочка попросту от вас сбежала?

Светлана еще не произнесла ни слова, а он уже понял, что ее окончательно достал. От ее былого самообладания не осталось и следа. Перед ним сидела женщина, которую вывели из себя, она нервно вцепилась длинными ногтями в обивку дивана, словно выпустившая когти кошка. Но заговорила удивительно спокойно и ровно.

— Да, я согласна, что поступила не совсем корректно, и, несмотря на веские причины, этому нет оправдания. Но остальное… в чем вы меня обвинили — ужасно. Какие еще там личные интересы?

— О, между родственниками возникает иногда столько разных неприятных моментов, поверьте моему богатому опыту. — Ремезов методично подливал масло в огонь. — Один проклятый квартирный вопрос чего стоит!

— Что? — Ногти на мгновение выпустили обивку, но тут же снова намертво в нее впились. Ремезов даже заопасался, не вопьются ли они при его следующем вопросе уже ему в физиономию.

Неизвестно, чем бы в конце концов завершилась их милая беседа, если бы в комнате не возникла старшая сестрица. Ремезову достаточно было бросить на нее единственный взгляд, чтобы понять, насколько они с младшенькой строптивицей разные.

— Что, что с Катей? — произнесла Ольга одними губами и опустилась на подлокотник дивана.

— Пока ничего не известно, и вряд ли будет что-нибудь известно в ближайшее время, если вы и дальше будете играть со мной в кошки-мышки.

— Кошки-мышки? — переспросила Ольга.

Ремезов, опуская подробности, пересказал все, что прежде изложил Светлане. Сестры переглянулись.

— Ну, будем дальше темнить или наконец поговорим серьезно?

Светлана вздохнула:

— Ольга здесь совершенно ни при чем. Розыском Кати я занималась по собственной инициативе, и на то у меня была уважительная причина. Меня подвигнул инспектор Селезнев, который откровенно заявил, что никто не собирается искать Катю.

Ремезов невольно поежился: он прекрасно знал, что мог наговорить инспектор Селезнев.

— Ольга Николаевна, скажите-ка мне, а не было ли у вашей дочери какой-то причины уйти из дому? Знаете, как бывает у подростков: поссорилась с родителями и подалась в бега.

Ольга смотрела на Ремезова, и глаза ее постепенно наливались слезами. Сыщику стало несколько не по себе. Наконец она сказала:

— Я была плохой матерью и не уделяла ей должного внимания. Как говорится, любовь по остаточному принципу. На первом месте у меня была работа… или муж, или любовник… И еще куча разных обязательств… Но ни в тот день, ни накануне мы не ссорились, да мы вообще никогда не ссорились. Я позвонила с работы и предупредила, что задержусь. А она сказала: «Мама, я хотела…» И все, дальше я не дослушала…

— А с чего вы взяли, что дочь профессора Караянова могла быть причастной к исчезновению вашей дочери?

— В тот день мы с профессором были на его даче, и она нас застала… Ну конечно, кричала, скандалила… и… и сказала, что будет влиять на меня через дочь, раз я не хочу его оставить в покое…

Произнеся свой мучительный монолог, Ольга устремила взгляд в пол и уже до конца разговора не поднимала глаз.

— А ваши отношения с бывшим мужем и его новой женой? Какие они?

— Не знаю. — Ольга нервно теребила кончик пояса от халата. — Игорь с нами уже четыре года не живет. С дочерью они иногда виделись. Нынешнюю жену Игоря я вообще никогда не видела, а потому не могу сказать о ней ни плохого, ни хорошего.

«Зато она тебя не постеснялась аттестовать», — подумал Ремезов. А вслух сказал:

— Ну а квартирный вопрос?

Ольга склонилась еще ниже, а у Светланы приподнялись брови, но она сдержалась и промолчала.

— Так как же все-таки с квартирным вопросом? — не отставал Ремезов.

— Игорь до сих пор здесь прописан, — выдавила из себя Ольга. — И у нас был разговор о том, чтобы разменять квартиру, но мы так и не пришли ни к какому решению.

Узнав то, что прежде оставалось недосказанным, Ремезов заторопился. Светлана проводила его до дверей и спросила на прощание:

— И что еще вам наговорила эта стерва?

— Кого вы имеете в виду?

— Да эту рыжую козу, драгоценную женушку Чернова.

Ремезов усмехнулся:

— Во всяком случае, она была более разговорчивой.

— Не сомневаюсь, — зло заметила Светлана и с силой захлопнула за гостем дверь, едва не прищемив ему ногу.