С трудом дождавшись, когда гроб исчезнет в глубинах крематория (чуть не сказала Атлантики), я незаметно выскользнула наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мужчина моих несбывшихся снов будто только того и ждал и сразу же возник за моей спиной, обронив вместо приветствия, вероятно, по поводу моей «европейской» респектабельности:

— Скромное обаяние буржуазии… — Я ничего не ответила, но, полуобернувшись, так на него зыркнула, что он немедленно утратил способность к идиотским шуточкам и перешел на деловой тон, пробормотав:

— Смотрю, вы с подружкой втерлись в доверие к банкиру. Это хорошо…

— И что же в этом хорошего? — раздраженно уточнила я.

— Ты могла бы мне помочь… — начал было Андрей.

Я не дала ему договорить, заведясь с пол-оборота:

— Не рассчитывай сделать меня подсадной уткой, понял? Сам веди свое замечательное следствие, а меня оставь в покое!

Мужчина моих несбывшихся снов попытался возразить, и, вполне возможно, мы бы с ним сцепились, а хорошо отрепетированные похороны закончились бы похабным мордобоем, не объявись на горизонте Нинон.

— Вот ты где? — сказала она все еще немного хрипловатым голосом. — А я тебя ищу, ищу…

— Душно там, — придумала я причину, — да еще и музыка эта…

— Да уж, — согласилась Нинон, — шоу получилось хоть куда, в жизни не видела более дешевого спектакля. Впрочем, как раз в излюбленном стиле покойницы, не отличавшейся хорошим вкусом. Думаю, она осталась довольна.

Пока мы с Нинон перекидывались такими фразочками, из крематория к своим лимузинам косяком потянулись остальные сочувствующие, а Нинон, какая ни была близорукая, умудрилась разглядеть Андрея, удалявшегося от нас по аллее, обсаженной голубыми елями.

— Это же особо важный следователь! — воскликнула она. — Вон тот, видишь?

— Где? — Я приняла нарочито удивленный вид.

— Да вон, под елками! Что он тут делал, интересно? — Я пожала плечами:

— Детективы ты, что ли, по телевизору не смотришь? Сыщики всегда приходят на похороны жертв преступлений, которые расследуют. Наверное, рассчитывают, что сентиментальный убийца явится возложить цветы на гроб… И вообще, может, ты перепутала, с чего ты взяла, что это следователь?

— Он это, он, — уверенно заявила Нинон и как-то подозрительно на меня посмотрела.

Я почувствовала, что начинаю краснеть, но, слава богу, тягостную сцену разрядил вдовец, остановившийся возле нас. Он поочередно пожал нам с Нинон руки, поблагодарил за помощь и осведомился, поедем ли мы на поминальный обед, который должен был состояться в довольно известном ресторане. Я мысленно ужаснулась, а Нинон неожиданно проявила благоразумие, в тактичной, но достаточно твердой манере объяснив банкиру, что печальная церемония произвела на нас тягостное впечатление, а посему мы хотим поскорее вернуться в Дроздовку.

Банкир не стал нас уговаривать, а распорядился, чтобы нас в целости-сохранности доставили туда, откуда взяли, и уже через сорок минут мы с Нинон стояли на террасе ее уютного особнячка. Нинон, близоруко щурясь, управлялась со своими замками, а я, счастливая тем, что тягостное мероприятие осталось позади, полной грудью вдыхала свежий загородный воздух.

В гостиной мы, не сговариваясь, рухнули в кресла, минут пять помолчали, после чего перешли к ленивому обмену впечатлениями. Нинон все еще покоя не давала мысль об Андрее. Я уже не рада была, что соврала ей, но признаться, что я не только видела его в крематории, но даже с ним разговаривала, не могла. Тогда пришлось бы объяснять причину такого моего поступка и, естественно, посвятить Нинон в перипетии моих отношений с «особо важным следователем». А мне этого совсем не хотелось, и не только потому, что я обещала ему хранить тайну, но и… Короче, одно дело, когда ты рассказываешь об абстрактном подлеце, наплевавшем тебе в душу, и совсем другое, когда речь идет о подлеце конкретном, траекторию плевка которого запросто можно прикинуть глазомером.

— Нет, это точно был он, — мучилась Нинон, — не сойти мне с этого места, если я ошиблась. Гм-гм, интересно, зачем он пожаловал? Какого такого убийцу он высматривал, если они уже сцапали молдаванина с Иркиными часиками?

— Не забивай себе голову, — вяло посоветовала я.

— Ничего себе предложение, — возмутилась Нинон, — не забивать голову, когда события развиваются в непосредственной близости. Ты как хочешь, а я успокоюсь только тогда, когда мне скажут: вот он, маньяк, он у нас за решеткой, а вы, добропорядочные граждане, можете спать спокойно и ни о чем таком не думать.

— Тогда нужно вернуться в город, — сказала я, сбрасывая туфли с отекших ног.

— Еще чего, я не собираюсь менять планы! — в очередной раз взъерепенилась Нинон.

— Тогда чего же ты хочешь? — искренне недоумевала я.

— Я хочу знать, что происходит, хочу, чтобы меня наконец поставили в известность, какие действия предпринимает следствие… — менторским тоном занудила Нинон, совсем как политики по телевизору.

Я покачала головой:

— По-моему, ты хочешь слишком многого.

— Нет! — Нинон взвизгнула, как капризная девчонка. — Я хочу немного, немного… — И даже топнула ножкой в изящной лаковой туфле.

— Все, я устала, пойду-ка лучше переоденусь. — Поднявшись с кресла, я направилась к лестнице, однако успела подняться только на третью ступеньку, когда в дверь кто-то постучался.

Я посмотрела на Нинон, она на меня.

— Да! — сказала Нинон хрипло. Дверь робко, со скрипом, приоткрылась, и на пороге появился высокий тип в джинсах и рубахе навыпуск. У типа была шикарная, слегка взлохмаченная шевелюра, модерновые реденькие усики и такая же бородка, точнее сказать, нарочитая небритость, имитирующая бородку, а также крупные, слегка навыкате, голубые глаза. Короче, жутко богемный вид.

Тип еще и рта не успел открыть, а Нинон, минуту назад жутко озабоченная, воспряла духом и взбодрилась.

— Кого мы видим! — возопила моя подружка. — Какая неожиданность! — И, обернувшись ко мне, возвестила:

— Женя, это Петр Широкорядов, наш знаменитый поэт, помнишь, я тебе про него говорила!

Я тупо уставилась на голубоглазого красавца, а тот в свою очередь на меня. Я не знала, что сказать, и он, хоть и был знаменитым поэтом, — тоже. Так что мы ограничились тем, что похлопали ресницами и изобразили ничего не значащие улыбочки.

Было заметно, что знаменитый поэт чувствовал себя не совсем в своей тарелке (уж не я ли тому причиной?), и, видимо, для того, чтобы замаскировать свою скованность, буквально с размаху рухнул в кресло и довольно развязно произнес:

— Что тут происходит, Нинончик, а? Говорят, тут всех поубивали? Я приехал час назад, а здесь такие страсти!

— Ой… — шумно вздохнула Нинон. — Тут такое, такое… Ирину Остроглазову убили — мы только что с похорон… А про ту девицу, что возле платформы нашли, ты уже слышал?

— Откуда? Я же всего час назад приехал, а когда был здесь в последний раз, все вроде бы еще были живы-здоровы. Кстати, а эта, ну, вторая, которую возле платформы нашли, она что же, местная?

Нинон дернула плечиком:

— Откуда же нам знать? Мы с Женей за минуту до твоего прихода обсуждали, что от следователя ничего не добьешься. Что они там делают и делают ли что-нибудь вообще?.. Только важность на себя напускают.

— Говорят, нашего банкира арестовали…

Нинон сделала круглые глаза:

— Его уже выпустили вчера, и мы с подругой, можно сказать, спасли его, в петлю он полез с горя. Да… Они ведь еще одного арестовали, шабашника-молдаванина, из тех, ну, которые дачу, проданную дипломатом, достраивают. Говорят, у него золотые часики Остроглазовой нашли. В общем, темная история.

— М-да, — многозначительно крякнул знаменитый поэт, — невесело тут у вас, совсем невесело… А я не знал ничего, вечеринку решил устроить, народ пригласил, теперь не знаю, что и делать. Если отменить, то харч пропадет, ведь я полпоросенка замариновал для шашлыков, представляешь?

— А зачем отменять? — отозвалась Нинон. — Ничего не надо отменять, ты же банкиру не родственник.

— В общем-то, конечно, — замялся Широкорядов, — но все-таки…

— А вот мы с Жекой от вечеринки не отказались бы, — мечтательно сказала Нинон, — особенно после сегодняшних похорон, а, Жека?

Я даже не знала, что и думать. Вечеринка после похорон — пожалуй, это слишком.

— Ну… если ты так думаешь, тогда считай, что я вас пригласил. Кстати, Нинон, в прошлый раз ты мне здорово помогла все организовать, так что сегодня я снова на тебя надеюсь.

— Конечно, мы тебе поможем, не сомневайся, — весело прочирикала Нинон, вся преобразившаяся в присутствии поэта-песенника. — А много народу будет?

— Да не так уж много, человек пять от силы семь, если, конечно, все пожалуют. Если честно, я бы ничего такого не затевал, но мне нужно наладить неформальный контакт с одним человечком. Черт, если бы знал, что тут такое творится, устроил бы эту встречу в каком-нибудь ресторане, а теперь будет трудно все переиграть… — все еще мучился сомнениями Широкорядов.

— Ничего страшного, — успокоила его Нинон, — не стоит переживать. Устроим все, как в прошлый раз, твой человечек останется доволен, а неформальный контакт сам собой наладится, — пообещала она.

Я ровным счетом ничего не понимала.

Поэт-песенник встал с кресла, провел рукой по своей роскошной шевелюре и поставил точку в разговоре:

— Тогда до шести, остальные начнут собираться в семь.

Нинон ослепительно улыбнулась поэту-песеннику, и он скрылся за дверью.

* * *

— И что все это значит? — осведомилась я, когда мы с Нинон остались одни.

Нинон поднялась с кресла, сладко потянулась и томно изрекла:

— Разве ты еще не поняла? Мы идем на веселую вечеринку! Тебе там понравится, вот увидишь, у Широкорядова такие интересные знакомые… Приятели, которых чуть не каждый день показывают по телевизору…

— И все-таки это как-то… — Я замялась. — Сначала похороны, потом вечеринка… У меня голова кругом идет.

— Да что тут такого? — упорно стояла на своем Нинон. — В жизни, если ты до сих пор не заметила, всегда так: одни умирают, другие рождаются, как в песенке, м-м-м… «жизнь полна контрастов, то прощай, то здравствуй…».

— И кто сочинил эту песенку? Наш поэт Широкорядов? — поинтересовалась я.

Нинон задумалась:

— Не уверена, но это не имеет принципиального значения. Жизнь и в самом деле устроена так, что в ней всего хватает: и печального, и веселого. А кроме того, разве ты родственница Остроглазову, чтобы скорбеть по его жене до конца своих дней?

— Нет, — замотала я головой.

— Вот то-то же, — резюмировала Нинон и еще раз сладко потянулась. — Поэтому мы с тобой имеем полное моральное право немного расслабиться после пережитых ужасов. Ты разве против?

— Вроде бы нет, — призналась я. Честно сказать, я уже ни в чем не была уверена после всего, что свалилось на мою голову за последние несколько дней. Единственное, что я себе позволила, так это поинтересоваться историей знакомства Нинон с именитым поэтом-песенником, с которым, как выяснилось, она была накоротке.

— Да он совсем простой парень, — легкомысленно махнула рукой Нинон, — без всяких там закидонов. Теперь уже не вспомню, как мы подружились… Кажется, он заглянул попросить то ли соли, то ли спичек… Да мы здесь все запросто общаемся. Дипломат, который недостроенную дачу продал, кстати сказать, тоже был мужик нормальный, здоровался всегда. Остроглазовы опять же особенно не кичились, но, поскольку у Ирки явно что-то с головой было, Широкорядов их не очень жаловал… Короче, вот увидишь, тебе понравится вечеринка. Кстати, нравы у его подруг и приятелей самые демократичные. Все будет без напряга, вот увидишь. Тебе понравится, тебе непременно понравится, — оптимистично заключила она.

Я пожала плечами и двинулась наверх переодеваться. Вечеринка так вечеринка. Может, оно и к лучшему, отвлекусь немного. Я сняла черный костюм, который Нинон некогда пыталась всучить покойной банкирше-истеричке, и облачилась в ситцевый сарафанчик. В нем я собирала смородину и теперь, обнаружив лиловое пятно на подоле, вспомнила о ведре в подвале. Стоять ему там до завтра, поскольку сегодня до смородины у нас с Нинон руки не дойдут. Вопрос, дойдут ли они завтра?