Дверь скрипнула, и я открыла глаза. В комнату вошла Нинон и присела на край софы.

— Ну, как самочувствие? — поинтересовалась она, откидывая со вспотевшего лба прядку волос цвета «созревшая рожь».

— Лучше не спрашивай, — простонала я, приподнимая голову с подушки.

— Надо же, как тебя, — подивилась Нинон, — ну ладно, это дело поправимое, сейчас мы тебя вылечим. — С этими словами она скрылась за дверью, очень скоро явившись снова, уже с бутылкой пива, запотевшей, из холодильника.

— Ни за что! — замотала я головой.

— Ну и напрасно, — тоном знатока заметила Нинон, — всего лишь пара глотков, и тебе полегчает. — И она звонко набулькала пива в высокий стакан из темного стекла.

— Рекомендации лучших собаководов? — тускло сострила я, принимая стакан из рук Нинон и осторожно отхлебывая пиво, предварительно зажав нос пальцами. Печальный опыт мне подсказывал, что подобная предосторожность не повредит.

Поразительное дело, но мне и правда стало полегче. Я даже решилась придать своему бренному телу сидячее положение и поджать под себя ноги. А Нинон подошла к окну и, взглянув вниз, пробормотала:

— У Остроглазова ворота нараспашку, надо бы пойти закрыть…

— А чего он сам не закроет? — тупо спросила я.

— Интересное кино, — фыркнула Нинон, — как же он тебе их закроет, когда его дома нет?

— А где он?

— Где-где? — передразнила Нинон. — Ты чего, не поняла? Его же задержали по подозрению в убийстве жены!

— Да что ты! — не поверила я и поскребла ногтями макушку. — О чем они там, в милиции, думают? Как он мог ее убить, интересно? Ведь он же все время с нами был!

Нинон равнодушно передернула плечиком:

— А чего им думать? Им нужно побыстрее кого-нибудь изловить, изобличить и отрапортовать по начальству о результатах проделанной работы. А Остроглазов, как ни крути, самая подходящая кандидатура на роль убийцы, особенно если учитывать, как часто они ругались.

— Но это же… Если так рассуждать, тогда вообще извилинами шевелить не надо. А как же всякие экспертизы, эти… следственные эксперименты, свидетели, наконец? — Я уставилась на Нинон.

— А я-то тут при чем? — резонно отпарировала она. — Я в этих делах не больше твоего понимаю. Одно только могу сказать: Ирка, конечно, была баба вредная, такая, что ангела до греха доведет, и не исключено, что Виталька во сне видел, как он шею ей сворачивает, да только на кой ему черт самому убивать? Денег у него хватает, мог бы кого-нибудь нанять, если уж так приспичило.

— Ты имеешь в виду этого… ки… киллера? — не поверила я своим ушам, уж больно легко Нинон рассуждала о более чем серьезных вещах.

— Ну это же я чисто теоретически, — успокоила меня Нинон, — просто в порядке разминки для мозгов. А вообще пусть об этом тот следователь думает, который нас ночью мурыжил. Как его там… А, Проскуряков… И потом, хватит уже об ужасах, завтракать пора, — заключила она.

Я поискала в себе признаки голода, но не нашла. А вот от крепкого чая я бы, пожалуй, не отказалась.

Через двадцать минут мы с Нинон уже сидели на веранде, как и накануне, только трапеза наша на этот раз была гораздо умеренней. Нинон меланхолично управлялась с омлетом, я прихлебывала обжигающий чай без сахара, а незапертые ворота соседской дачи все еще поскрипывали на петлях.

— Черт, как надоело. — Нинон в сердцах отодвинула от себя тарелку с недоеденным омлетом и решительно направилась на улицу.

Она закрыла ворота, а потом застыла у ограды остроглазовской дачи, вытянув шею и глядя куда-то в сторону. Что она там разглядела, интересно?

Когда Нинон наконец вернулась, выражение ее лица было крайне заинтригованным.

— Милиция с шабашниками разбирается, — сообщила она многозначительно, вновь придвигая к себе тарелку.

— Да? — Я задумалась, потом меня осенило:

— Слушай, Нинон, а они ведь не напрасно на них наехали, мы же вчера одного видели неподалеку от трупа.

— То-то и оно, — согласилась Нинон. — Я это дело сразу просекла, и следователь на этот факт напирал, хотя… — Нинон заговорщицки понизила тон:

— Это ведь у нас не первый труп…

— Маньяк? — По моей спине даже мурашки пробежали.

— Не знаю, не знаю, — загадочно молвила Нинон и неожиданно предложила:

— Пойдем-ка посмотрим, что там делается.

Долго уговаривать меня не пришлось, и уже через минуту мы стояли у ограды бывшей дипломатической дачи и пялились на происходящие там перемещения. А по двору сновали неразговорчивые товарищи в милицейской форме, заглядывая чуть ли не под каждый камушек и изредка обмениваясь непонятными отрывистыми фразами. Из строительного вагончика также доносились мужские голоса, а дверь дома была открыта нараспашку.

Мы с Нинон не успели ничего сообразить, как из этой самой распахнутой двери вывели кудлатого верзилу в растянутых на коленях трениках. А дальше все было, как в добротном боевике: откуда-то вывернулся давешний опер по фамилии Проскуряков и ловко защелкнул на запястьях кудлатого наручники. Первый раз я видела такое не по телевизору.

Мы с Нинон переглянулись, а кудлатый шабашник, который, похоже, сам не ожидал подобного оборота, громко и сбивчиво возроптал:

— Да за что, я же, я же… Но почему?!

— Иди, иди! — прикрикнул на него один из милиционеров и подтолкнул в спину.

Кудлатого провели в двух шагах от нас с Нинон, и мое обостренное похмельем обоняние уловило исходящий от него острый запах пота и перегара. Мы с Нинон опять переглянулись и завороженно уставились на сыщика Проскурякова, но тот не удостоил нас взглядом.

* * *

— Да, дела, — протянула Нинон, когда мы вернулись на исходные позиции, то бишь за стол на террасе.

Я развела руками:

— Ничего не понимаю. Если они уже арестовали банкира, то при чем здесь шабашник? Или… Они думают, что банкир его нанял?

Нинон немного поковырялась вилкой в тарелке с застывшим омлетом и изрекла тоном знатока:

— Сколько раз тебе говорить, что в этом ведомстве не думают, а действуют, и то не всегда. Ясно же, что они просто широкий невод закидывают: авось в него попадет настоящий преступник. Странно еще, что они нас не заподозрили…

— Нас? — Я даже закашлялась. — А мы-то тут при чем?

— Я же тебе сказала, что в этом ведомстве не думают, — отрезала Нинон, — а если и думают, то только о том, как спихнуть с себя какое-нибудь дело. А когда это не удается, они хватают то, что лежит с краю. Только не смотри, не смотри на меня так, будто ты сама этого не знаешь. Да будь все по-другому, разве мы имели бы такую преступность?

Вопрос относился к разряду риторических, а посему ответить мне было нечего. Немного помолчав, я все же позволила себе выразить сомнение:

— Но ведь доказывать-то им все равно придется. В смысле доказывать, что женщину убил банкир, или шабашник, или они вдвоем, если на то пошло…

Нинон практически невозможно было сбить с толку:

— Ха! Доказательства… Да это же вообще пара пустяков… Главное, чтобы потенциальный преступник сознался, а у них есть способы этого добиться, уж поверь мне.

— Гм, гм… А как же эта, м-м-м… презумпция невиновности?

— Ой, не смеши меня, — Нинон откинулась на спинку плетеного кресла и для пущей убедительности даже пару раз дернула ножкой, — презумпция невиновности! Презумпция у тебя будет, когда ты ее докажешь, эту презумпцию. Во как обстоит дело. Не они будут доказывать, а ты, что ты не верблюд, точнее, не верблюдица.

После таких слов я окончательно вошла в ступор, что, впрочем, неудивительно.

— Ты… ты что же это, серьезно? Неужели они нас тоже…

На этот раз Нинон смилостивилась надо мной:

— Чего паникуешь раньше времени? Это же сугубо теоретические выкладки, чтобы ты не очень обольщалась. А потом, этот следователь Проскуряков все-таки не Шерлок Холмс. Сама посуди, надо же ему с чего-то начать, а вернее, с кого-то. Вот он и начал по схеме: первым делом, конечно, муж — это элементарно, потом шабашник — а не шляйся по ночам! — а там, глядишь, и до других доберется…

— До нас? — Мое сердце снова екнуло.

— А хоть бы и до нас. — Несмотря на подобные заявления, Нинон спокойно намазывала хлеб маслом. — Будем считать, что мы в круге втором. Но не думаю, что нами он станет заниматься серьезно, скорее для проформы. Справки потихоньку наведет, вдруг мы какие-нибудь рецидивистки или в психушке на учете состоим? А потом возьмется за остальных, если, конечно, банкир или шабашник не расколются. Я, правда, в это не верю.

Я плеснула себе в чашку остывшего чая, отхлебнула глоток и наконец произнесла:

— Знаешь, Нинон, хоть я, как ты выразилась, и во втором круге, что-то мне не хочется, чтобы обо мне справки наводили по психушкам.

— А кому хочется? — философски молвила Нинон. — Только делать-то все равно нечего, так оно и будет, помяни мое слово. А кроме того, даже если мы и не подозреваемые, то свидетели, а со свидетелями тоже не церемонятся. Без конца допрашивают, таскают на всякие следственные эксперименты, на суд вызывают, в конце концов.

Что-то мне не понравилась такая заманчивая перспектива, а садистские наклонности Нинон, обнаруженные ею в процессе живописания предстоящих нам неприятностей, вообще потрясли меня до глубины души.

— Ты что, специально меня пугаешь? — поинтересовалась я на всякий случай.

Нинон усмехнулась, продемонстрировав свою традиционную невозмутимость:

— Да не пугаю я, просто обрисовываю варианты. Кстати, еще не факт, что все будет именно так, как я говорю, просто к прозе жизни надо относиться как прозе и не сорить эмоциями понапрасну, вот и все.

Не могу сказать, чтобы такое заявление Нинон прибавило мне энтузиазма, но кое-какую почву под ногами я все-таки почувствовала. Не очень-то это приятно, когда ты просыпаешься утром в пренеприятном настроении с перепоя и первым делом вспоминаешь о трупе, виденном накануне. Врагу такого не пожелаешь.

Мало-помалу страсти улеглись, и мы с Нинон перешли к вопросам, далеким от ночных событий. Нинон, накануне устроившая мне экскурсию по дому, на этот раз вознамерилась поводить меня по дачному участку. В принципе, при сложившихся обстоятельствах для меня это было только полезно, поэтому я не стала возражать.

Территория, прилегающая к дому, была не очень большая, соток десять, и никаких грядок с картошкой-моркошкой я на ней не разглядела, что меня, конечно, не могло не радовать. Ибо, как всякий трезвомыслящий человек, я не исключала для себя вероятности, что, приглашая меня разделить с нею отдых на лоне природы, Нинон руководствовалась отнюдь не одними только филантропическими соображениями, но и сугубо практическими. Например, намеревалась использовать в качестве бесплатной рабочей силы. Учитывая все вышеизложенное, я даже предусмотрительно придумала себе на такой случай запасной вариант отступления. Если Нинон станет особенно усердствовать, привлекая меня к садово-огородным работам, я смоюсь в Москву, сославшись на слабое здоровье матушки. Теперь же, окончательно убедившись, что на участке Нинон практически нечего пропалывать и окучивать, я даже почувствовала легкие уколы совести. Согласитесь, что свинство — подозревать в подобной меркантильности подругу студенческой юности!

Итак, картофельных плантаций на даче Нинон не обнаружилось, зато нашлась парочка довольно ухоженных клумб с ромашками и настурциями, букет из которых украшал стол на террасе, а также несколько кустов смородины и крыжовника, росших у забора, отделяющего участок Нинон от соседнего, банкирского.

Я невольно покосилась на добротный банкирский особняк и вздохнула:

— Как же все-таки все это вышло, будто в кино. Никогда еще со мной такого не было…

— А со мной, что ли, было? — с готовностью подхватила Нинон. — Как ни крути, а у нас еще не каждый день убивают.

Я все никак не могла отвести взгляд от глухой каменной стены банкирского дома.

— Слушай, — вдруг осенило меня, — а как ее убили, ну, эту банкиршу-истеричку? Я ведь ее в темноте толком не разглядела… — Было бы странно, если бы я ее рассмотрела, учитывая состояние, в котором я пребывала ночью, но об этом я скромно умолчала.

— Понятия не имею, — пожала плечами Нинон, — я ведь ее тоже не особенно разглядывала, сама понимаешь, зрелище-то не для слабонервных, а тут еще Виталька — ну, Остроглазов, его Виталькой зовут — сразу завыл, как пес на цепи… У меня от его воя прямо мурашки по коже… — Нинон даже передернуло. Одно могу сказать, крови вроде бы не было.

— Может, ее задушили? — предположила я.

— Все может быть…

— А ту, вторую, что нашли возле платформы, не знаешь, как убили?

— Кто ж ее знает, — протянула Нинон, — в милицейской бумажке только и написано, что с признаками насильственной смерти.

— А вдруг их обеих убил один и тот же человек? — медленно проговорила я. Нинон всплеснула руками.

— Наконец дошло, как до жирафа, на десятые сутки, — фыркнула она, — я тебе еще два часа назад об этом толковала.

А потом мы практически одновременно уставились на молчаливый и пустой особняк задержанного банкира, и мысль к нам пришла одна и та же. Однако озвучила ее Нинон.

— Ладно, — сказала она, — только глянем и обратно.