Серые тучи набухли. Собрался дождь. Немного поплутав по прямым сероватым улицам, Шурка набрел на широкий проспект. Нашел нужный поворот, знакомый дом.

Лена открыла сразу. Радость на ее лице увяла, как цветок.

— А, это ты… — пробормотала она. Выглянула на лестничную клетку. Прислушалась. Зашептала торопливо: — Ну же, не стой. Входи быстрее.

В комнате ничего не изменилось. Те же занавески. Кровать за ширмой. Посредине — стол под тяжелой скатертью с бахромой.

Лена налила ему чаю. Намазала маслом булку. Глаза у нее бегали.

«Странная она сегодня», — подумал Шурка. Но он торопился рассказать ей свой план спасения Бобки.

Шурка тарахтел, в промежутках между словами кусал, глотал, едва прожевывая, запивал чаем. Лена ходила вокруг стола, из стороны в сторону.

— Скорее. Ешь скорее, — нервным шепотом стала говорить она. — Ужас… Как ты медленно жуешь!

Шурка перестал жевать.

По подоконнику застучал дождь.

Лена вздрогнула.

— Уф!

Она прижала пальцы к вискам.

— Пойми, я тебя не выгоняю, — тихо заговорила она.

По ее тону Шурка понял, что случилось что-то нехорошее. В голосе Лены был страх.

Она нервно озиралась на стены.

— Просто нельзя, — зашептала она. — Нельзя, чтобы нас вместе увидели.

Не выдержала. С треском раскрыла ширму, заслоняясь от стены. Видимо, глаза обычно появлялись там.

— Ты и я, — Лена быстро переводила палец с него на себя, туда-сюда. — Один и один. Понял? У меня мужа взяли, у тебя родителей, — она показала пальцами. — Получается двое. Значит, организация. А за организацию они наказывают особенно.

Шурка отставил чашку.

— Не смотри на меня так! Я не могу! Не могу! Понимаешь? Я должна быть тут. Чтобы он через десять лет меня нашел на том же месте. Иначе мы никогда больше не встретимся! Понимаешь?!

Шурке стало жаль ее.

Не за себя она боялась.

— Понимаю, — тихо сказал он. — Я пойду.

Она резко отодвинула стул, стоявший вплотную к столу. Села. Вздохнула.

— Доешь сначала.

И только тогда Шурка заметил на спинке ее стула пиджак. Точнее, форменный китель. На нем были голубые погончики. Голубые нашивки на воротнике.

Шурке показалось, что булка во рту превратилась в глину.

Лена стала одной из них! Лена, которая так ждала. Лена! У которой они забрали ее любовь.

А может, это не ее китель? Может, ее просто попросили постирать, почистить, погладить…

Конец, подумал Шурка.

Сердце бухало в груди.

Лена поймала его взгляд. Обернулась.

— А-а, — сказала она зло. — Увидел. Прекрасно.

И отвела глаза.

— Не бойся, — горько усмехнулась она. — Тебя не трону.

Она отвернулась к окну. По нему стекали капли.

Мало им было, что Лена должна была десять лет ждать. Вздрагивать от каждого стука. Лететь на каждый звонок. Они заставили ее служить им.

Шурка с болью подумал, что с любящим человеком можно сделать всё что угодно. Любящие беззащитны.

Он сполз со стула, встал.

— Доешь, — повторила Лена.

Она так и сидела, сгорбившись.

Шурка подошел и обнял ее. Слезы сами побежали из его глаз. И Лена, уткнувшись ему в плечо, громко зарыдала. Как будто он был большим. Как будто кто-то мог ей помочь.

Так они стояли и плакали вместе, и дождь за окном плакал, и Шурка не отпускал рук, пока Лена не перестала всхлипывать.

— Давай я хоть еды тебе с собой соберу.

Лена высморкалась. Вытерла ладонью покрасневшее лицо.

— Ничего. Не беспокойтесь, — ответил Шурка. — Я привычный.

— Не придумывай.

Лена же не знала, чему он научился у Короля.

Она подошла к буфету. Стала нарезать хлеб. Мазать маслом и вареньем. Шурка молча наблюдал за ней. Лена сложила куски хлеба вместе. Нашла лист коричневой бумаги. Завернула бутерброды. Этого ей показалось мало. Она стала обвязывать сверток веревочкой. Руки ее двигались медленно. Завязав узел, она принялась ровнять концы веревочки. Как будто специально тянула время.

— Хорошо, — наконец сказала Лена. Опустила руки. Повернулась к Шурке. — Одно я для тебя сделать могу.

Она подошла к стулу. Надела китель и стала застегивать пуговицы.

Сверток с едой остался на столе.

Так Шурка узнал, в какой дом отвезли Бобку.

Днем он осмотрел нужную улицу. По подвальному этажу тянулись оконца. Большие окна были до половины закрашены серой краской: с улицы не увидишь, что там происходит, а изнутри не видна улица.

Шурка ждал, сам не зная чего. Через некоторое время из подвального окошка мягко шмякнулся на землю кот. Видимо, и в этом Сером доме водились крысы. Кот, конечно, тоже был серым. Поднял хвост, пошел прочь важно — будто понимал, что он на службе.

Форточку для кота в Сером доме, должно быть, всегда держали открытой.

Повезло! — обрадовался Шурка.

Он дождался темноты. Осторожно проверил ладонью каждое окошко. Одно поддалось.

Шурка осторожно просочился в форточку. Повис, держась за раму.

Через стекло на него смотрела ночь. Виднелся кусок асфальта.

Это было подвальное окно.

Шурка вытянул носки, пытаясь нашарить ногами твердое. Ничего. До пола не хватало, может, нескольких сантиметров. А может, метров.

Он разжал руки.

В коленях стукнуло. Шурка замер, сидя на корточках. Ему казалось, что от его падения по темноте и тишине побежали круги. Он прислушался. Ни звука не вернулось обратно. Ни движения. Серый дом спал крепко.

Шурка сбросил ботинки. Придвинул их к стене. Вокруг громоздились ящики, мешки, коробки. Лунный блик лежал на банках. Очевидно, не все в Сером доме ели серую слизь и серый хлеб.

Шурка подтащил несколько коробок к окну. Проверил. Теперь его роста хватит, чтобы вылезти обратно.

Выглянул в коридор. Стены пусты. Ни глаз, ни ушей.

Он снял с шеи шарф, повязал на ручку двери — чтобы потом сразу найти нужную дверь к заветному окну. И бесшумно побежал по коридору.

Шурка не боялся, что шарф заметят утром. Он не собирался оставаться здесь до утра.

Неслышно шел Шурка по темному коридору. Внимательно глядел на стены. В одном месте ему показалось, что на поверхности стены набухли два закрытых века. Шурка остановился. Подождал. Стена разгладилась. Он пошел дальше.

Далеко впереди горела настольная лампа под зеленым колпаком. Сонное похрапывание.

Дальше, стало быть, детские спальни.

По счастью, Ворон любил всё одинаковое. Этот дом ничем не отличался от того, где Шурке пришлось побывать. Казалось, это Тумба храпит там, у стола с лампой.

Шурка запнулся. Ухватился за стену. Замер. Из стены напротив прянули два отростка. Развернулись.

Он затаил дыхание. Уши поводили из стороны в сторону. Повернулись в сторону храпа. Прислушались. Но храп их отвлекал. Не найдя ничего подозрительного, они свернулись и втянулись обратно в стену.

Шурка на цыпочках прокрался мимо спящей надзирательницы. Вблизи храп оглушал.

Он тихонько отворил дверь, шмыгнул в черную щель. Замер. Дал глазам привыкнуть к новой темноте.

Ряды одинаковых кроваток. Одинаковые серые квадратики одеял. Одинаково обритые головы. Ворон хотел, чтобы и сны в этих головах роились одинаковые.

Один из спящих был Бобкой.

Вот тут Шурке стало страшно. А если он не узнает Бобку? Если схватит чужого мальчишку? Или девчонку? Малышня и так-то похожа, а уж без волос и в одинаковых пижамах, да в темноте… А если малыш завопит?

С колотящимся сердцем Шурка осторожно шел между кроватями. Наклонялся к каждому. Заглядывал в спящие лица. Щек его касалось теплое сонное дыхание малышей.

Бобка! Вот он!

Шурку охватило радостное облегчение. Бобка спал так, будто делал какое-то серьезное дело. Даже хмурил невидимые брови.

Шурка осторожно отогнул одеяло. И чуть не вскрикнул. Два круглых глаза распахнулись и уставились на него.

— Ты кто? — спросил Бобка.

— Тссс, — испуганно прошептал Шурка.

Не может быть. Бобка не узнал его!

— Ты кто? — повторил малыш.

У Бобки дрогнула нижняя губа. Шурка хорошо знал, что последует. «Сейчас ударится в рев», — с ужасом подумал он. Прибегут надзирательницы, сторож…

— Никто, — сказал Шурка. — Я тебе снюсь.

Губа перестала дрожать.

— Ты не настоящий?

— Нет.

Бобка пораженно смотрел на него. Он еще ни разу не видел таких чудных снов.

— Вставай. Только тихо, — шепнул Шурка.

— Нельзя, — серьезно ответил Бобка. — Побьют.

— Во сне можно, — успокоил его Шурка. — Во сне можно всё. Некоторые даже летают.

Бобка кивнул. Спустил ноги на пол.

— Идем со мной, — Шурка взял его за руку.

Раньше рука у Бобки была пухлой, как маленькая подушечка. А сейчас Шурка чувствовал в ней все косточки. Как будто держишь воробья. Жалость пронзила Шурку.

— Только тихо, — напомнил он.

— Почему? — удивился Бобка. — Это же мой сон.

Шурка почувствовал знакомое раздражение: вечно этот Бобка донимал всех нелепыми вопросами.

И от мысли, что это Бобка с его глупыми вопросами, Шурке стало радостно.

— Это такой сон, где надо идти очень тихо, — объяснил старший брат. — Такая игра, понял?

Это Бобка понял.

Они крались между кроватями. К приоткрытой двери.

— А куда мы идем? — не унимался Бобка.

— Увидишь! Там очень хорошо.

Они выскользнули из спальни. Бобка босыми ногами шлепал по полу.

Прошли мимо храпевшей воспитательницы. Она всхрапнула особенно громко. И замолчала.

Шурка словно окаменел. Он слышал громкий стук, ровные тяжелые удары, и с ужасом ждал. Уши или глаза. Затем тревога — и конец. Тишина звенела. «Это мое сердце стучит!» — вдруг понял Шурка.

Бобка сунул палец в нос. Вид у него был скучающий. Ему надоело стоять на месте. Шурка едва успел зажать ему ладонью рот.

Храп снова зарокотал. Шурка перевел дух. Потащил Бобку за руку.

Конус света, отбрасываемого настольной лампой, остался позади. Они выскочили в коридор. Темным-темно. Даже Луна не светила в окна, тянувшиеся под самым потолком высоко-высоко.

Налево? Или направо? — заметался Шурка. Он не запомнил, откуда пришел!

Бросился наобум, таща за собой брата. Тот едва поспевал своими коротенькими ножками.

В темном коридоре Бобка опять заныл:

— Куда мы идем? Мне холодно! Не хочу больше этот сон.

Шурка остановился. Ему показалось, что впереди блеснули два зеленых огонька.

— М-а-а-ау-у-у! — завыл низкий голос.

Бобка захныкал.

— Ты что, Бобка? Это же просто кот!

Кот неслышными прыжками приблизился к ним.

— Тревога!!! — завопил он.

— Заткнись, ты, гнусное животное, — прикрикнул на него Шурка.

Кот выгнул спину.

— Ма-а-ау! Побег! Тревога!!! — завопил он. — Ма-у! Ма-а-ау! Ма-а-ау-у-у!!! — полетело по гулкому коридору. Эхо отскакивало от стен.

Шурка и Бобка прижались к стене.

Ее вдруг — от пола до потолка — усыпали блестящие глаза. Они моргали, всматриваясь в темноту.

— Страшный сон. Не хочу больше! — заревел Бобка.

Только этого еще не хватало!

Лопухами заколыхались уши.

Где-то далеко по коридору послышался грохот. Захлопали двери.

— Ма-у! Ма-у! Ма-а-ау!!! — сиреной орал кот.

Он не спускал с Шурки и Бобки зеленых глаз. Топорщились усы над оскаленными остренькими клыками.

Послышался тяжелый топот. Потом еще. Много ног.

Из темноты выскочила огромная надзирательница. В темноте ее серый халат казался светлым.

— Вот они! — рявкнула она. — Держи!

Шурка отчаянно бросился на кота. Перехватил его за мягкое, противно податливое тело. Размахнулся.

Когти полоснули Шурку по щеке. Поздно.

Кот полетел в надзирательницу, как серая бомба. Врезался в голову.

— А-а-а-а-а-а!!! — заревела надзирательница. Завертелась, топоча. Запустила обе ручищи в мягкую шерсть. Но ошалевший кот вцепился в ее голову всеми четырьмя лапами и рвал когтями, будто ехал на каком-то диком велосипеде.

Внизу в темноте кто-то тоненько засмеялся: будто мелкие железные бусинки рассыпались по полу.

С обезумевшим котом на голове, ничего не видя и вопя от боли, надзирательница понеслась по коридору. Хвост кота развевался, как вымпел. Навстречу ей откуда-то из темноты уже топотала подмога.

— Бежим отсюда! — крикнул Шурка.

Но Бобка от испуга с места не мог двинуться.

Шурка подхватил братишку на руки и побежал.

Он летел со всех ног. Бобка уже понял, что это никакой не сон, и затих. Было так темно, что Шурке казалось, он бежит на месте. Звук шагов отскакивал эхом. Глаза злобно смотрели со стен. Бобка делался всё тяжелее и тяжелее. Руки немели. «Я больше не могу», — с ужасом почувствовал Шурка.

Вслед им катилась, топоча и крича, погоня.

Вдруг разом зажглись все лампы, забранные металлической сеткой. Коридор залило светом.

— Вон они! — закричал кто-то. — Держи!

Шурка на миг ослеп, остановился, зажмурился, открыл глаза. Всё, конец, понял он.

— Дурак! Эй ты! Да, ты! Дурак! — раздался повизгивающий голос. Крыса тянула его за штанину. Она видела позорное поражение Кота. Тоненько хихикнула: — Все крысы знакомы друг с другом. Не знал, что ли? Ты ведь Дурак, правильно?

Неизвестно, что именно рассказала ей про Шурку подруга из другого Серого дома, но эта крыса была уверена, что Дурак — это имя.

У Шурки сил не было протестовать. Он с надеждой смотрел на зверька.

— Ты! Дурак! Сюда, — вильнула крыса хвостом.

В стороне Шурка увидел проем. Вниз уходила лестница. Подвал!

Он ринулся по ступенькам вниз. Руки ныли. Шурка до смерти боялся выпустить Бобку.

Следом крыса осторожно прыгала со ступеньки на ступеньку: они казались ей такими высокими.

Шурка едва не свалился под тяжестью Бобки, ступив наобум. Ступени кончились. Снова коридор. Он расходился рукавами. В нем царила спасительная темнота. Но куда теперь? Вправо? Влево?

Крыса, видно, отстала. Никто не мог ему помочь. Шурка поставил Бобку на пол. Сел на корточки спиной к нему.

— Полезай. Крепко держись.

Бобка послушно забросил одну ногу, потом другую. Обвил руками шею брата.

«А если я не смогу встать с ним?» — испугался Шурка. Держа Бобку под коленками, подался вперед. Распрямил ноги. Бобка сопел ему в ухо. Шурка приказал себе думать, что это не Бобка на спине, а ранец.

Он постоял, вспоминая, в каком направлении там, наверху, ринулась сраженная котом надзирательница. Там, где искала помощи она, их не ждало ничего хорошего. Там были враги. Бежать надо было в противоположную сторону.

Шурка встряхнул, повыше подтянул Бобку. Какой же он тяжелый!

Бобка закряхтел.

— Терпи. Чуть-чуть осталось, — сказал Шурка то ли брату, то ли себе.

Коридору конца не было. Шурка уже не бежал, а только тяжело переступал. Спина клонилась вперед. Горячие худые руки сжимали его шею.

Шурка упрямо брел вперед. Он знал, что с каждым шагом удаляется от того места, где повязал шарф. От кладовки. От приоткрытого на улицу окна.

Он просто шел с Бобкой на закорках. Вперед. В темноту. В неизвестность.

Что еще он мог сделать?

— Мы к маме идем? — спросил Бобка.

— Почти. — Шурка вскинул брата, крепче перехватил его ноги. — Ты, Бобка, не волнуйся. Спать мы всегда сможем в котле. Там тепло. А днем можно на чердаке отсидеться. Или в подвале. А еду я нам достану, — говорил он. — Я знаешь как навострился! Заживем с тобой еще лучше, чем с Королем. Мы сами будем там королями.

Брат внимательно слушал. Его доверчивое тепло разливалось у Шурки по телу.

«Если только мы вообще выберемся отсюда», — тоскливо думал Шурка.

А крыса тем временем благополучно одолела лестницу.

Почуяв, что пол больше никуда не обрывается, крыса села. Решила для начала привести в порядок мысли. Расправила усы, умылась лапками за ушами. Понюхала воздух. А потом помчалась, как крошечный шарик, вдогонку Дураку.

По плоскому полу она умела бегать так быстро, что никто бы не поверил, что эта же самая крыса только что падала со ступеньки на ступеньку, как капля.

«Вот расскажу остальным — они со смеху лопнут», — думала крыса.

Она бы очень удивилась, услышав, что помогает сейчас кому-то в беде. Ей просто хотелось оказаться в центре всеобщего внимания. Наконец и ей будет что рассказать другим крысам! И она припустила еще быстрее.

Нос и дрожащие усики-антенны безошибочно вели ее в темноте.

Шурка, отдуваясь, прислонился к стене. Спина взмокла от пота. Руки дрожали. Бобка сползал.

Крыса вспрыгнула Шурке на ногу. Он вздрогнул. Неуклюже толкнулся задом в стену. Почуял щекотку — от ноги вверх.

Крыса ловко взобралась вверх по штанине, по рукаву — на плечо.

— Тихо, — сказала крыса. — Что еще за прыжки и танцы?

Бобка еще никогда не видел крыс так близко. Он уставился на нее во все глаза.

— Поехали! — приказала крыса Шурке в ухо.

Ухо казалось ей огромным раструбом. Ей чрезвычайно понравилось сидеть так высоко.

— Куда? — скосил на нее глаза Шурка.

— Вперед!

Шурка стиснул зубы и пошел вперед.

Какой-то глухой шум послышался крысе. Такой далекий, что человеческие уши его не слышали. Он был больше похож на вибрацию в воздухе: она коснулась усов-антенн. Крыса насторожилась. Она знала этот шум.

— Побыстрее!

— Бегу как могу, — буркнул Шурка. Ноги едва слушались его.

Шурка собрал волю в кулак. «Левая — правая. Левая — правая», — приказывал он ногам. Пот заливал ему глаза. Бобка горячо дышал в шею. Его руки душили Шурку.

Конца нет этому коридору!

Внезапно Шурке показалось: он различает в темноте какой-то свет. Не свет даже. А просто темнота там была не такой густой.

— Быстрее, — тоненько зудела крыса.

Теперь и Шурка услышал этот шум. Погоня!

Детские голоса? — поразился он. Это кричали дети. «Лови шпионов!», «Ура!»

Надзиратели выпустили на них детей!

Загудели и разом зажглись все лампы, осветив во всю длину коридор с его грубыми каменными стенами.

Злобно глядели со стен глаза. Ясные, беспощадные.

Обнаружены!

Бобка задрожал.

— Бегом!!! — заверещала крыса.

Непослушные от усталости ноги запнулись одна об другую, Шурка со всего маху грохнулся на каменный пол. Боль пронзила разбитые колени и локти. Крыса кубарем полетела с плеча. Сверху придавил Бобка — ему падение не доставило никаких неудобств.

Шурка кое-как вылез из-под Бобки. Встал. Ладони разбиты. В коленях и локтях саднило.

Он схватил брата за руку. На миг у него перехватило дыхание.

— Бобка, не смотри туда! Не смотри!

За ними гнались дети. В сереньких пижамах. Обритые. Но самое страшное — у них были совершенно одинаковые лица. Как будто отпечатанные по одной форме. И лица эти были искажены злобой.

Шурка побежал, таща за собой Бобку.

— Ура-а-а-а-а! — ударило им в спину, как градом камней.

Шурка отпрянул: он чудом успел затормозить и дернуть назад Бобку.

Коридор обрывался.

Совсем.

За краем срывалась вниз бездонная пропасть. Небо над ней Шурка и принял за свет в конце коридора.

Бобка от ужаса принялся икать.

На той стороне Шурка видел зеленые деревья. Видел дома — желтоватые с белыми колоннами, розоватые, ленинградские. Мир там снова был цветным. И небо, в котором сложенными платками висели чайки, хоть и серело, но совсем на другой лад, чем небо, которое накрывало город Ворона. Не-Ленинград. Неленинградское небо было похоже на мутное стекло. А это было серо-голубым, свежим и ясным.

Прыгать?

Дома и деревья казались игрушечными, так далеко они были.

Серой орущей волной приближались дети Ворона.

«Только вперед. И ничего не бояться», — вспомнил Шурка. Допустим, та крыса сказала правду. Но куда — вперед?

Шурка прижал к себе покрепче Бобку.

Серая волна приближалась. Визг позади нарастал.

— Дорогие товарищи чайки! — взмолился Шурка.

Чайки с невозмутимым видом висели, лишь иногда покачивая крыльями, выравнивая курс. Но будто ветер дунул — и принес их поближе.

— Отнесите нас на тот берег!

Нет ответа.

— Пожалуйста!

Нет ответа.

— Хотя бы брата!!!

При этих словах Бобка еще крепче вцепился в Шуркину ногу.

— Одни! Одни! Одни! — замахали крыльями, захохотали, заплакали чайки. Такой уж у них был голос: то ли смеются, то ли плачут.

— Как вам не стыдно! — крикнул Шурка. Но крик его уже тонул в воплях детей Ворона.

Они приближались. Уже видны были одинаково вытаращенные глаза. Одинаково оскаленные рты.

Бобка трясся, обняв Шурку за ногу.

Одна чайка шумно захлопала сильными крыльями, удерживая тело против ветра. Ее желтые глаза кругло и загадочно смотрели на детей.

— Этот! Путь! — выкрикивала она с каждым толчком крыльев. — Каждый! Должен! Пройти! Один! Один! Один!

Она раскинула крылья и дала ветру унести себя прочь.

— Ура-а-а-а!!! — оглушительно орали дети Ворона. Задние жадно напирали. Первые уже тянули руки к своим жертвам. Предвкушали миг, когда сомкнут пальцы. Вот-вот. Глаза их горели злобным счастьем преданности.

Бобка ревел. Его горе придало Шурке силы. Он отчаянно глянул вниз.

Но что это? Вдруг в воздухе перед ним замерцали ступени. Сквозь них чернела пропасть. Мерещилось это Шурке? Он отскочил. Ступени исчезли. Он сделал шаг вперед. Снова мерцающие полоски.

И тут цепкие серые ручонки схватили Бобку за рубашонку. Шурка наотмашь ударил. Вой. Руки на секунду разжались.

Схватив Бобку в охапку, Шурка ринулся вперед.

Он ждал, что нога провалится в пустоту. Что они с Бобкой полетят вниз.

Но неожиданно нога нашла опору.

Ступенька. Еще одна.

Они появлялись по мере того, как Шурка шел вперед. И таяли, едва он убирал ногу.

— Не смотри, Бобка. Только не смотри вниз.

Несколько серых фигурок ринулись было за ними. Но едва не сорвались. Товарищи втянули их обратно за шиворот. И теперь стая лишь дрожала от злобы и выкрикивала что-то, стоя на самом краю пропасти. Они не осмеливались сунуться дальше.

За спиной Шурка услышал свист. Барабан. Обернулся.

Серые фигурки выстроились в ровную колонну и маршем втянулись обратно в коридор. Свет там погас. Только черная стена стояла.

— Вперед, вперед, — шептал Шурка.

Ступеньки складывались в хрупкий подвижный мост без перил.

«Так вот что значит — не бояться, — думал Шурка. — Это значит — очень-очень бояться, но всё равно идти вперед, только вперед».

Бобка глядел по сторонам. На небо, на чаек с вытянутыми в полете розовыми лапками. Он шел с братом, брат держал его за руку, и о большем Бобка не волновался.

«Хорошо быть маленьким», — подумал Шурка. Он больше так не умел.

Мост пошел под уклон.

Города уже не было видно.

Мост упирался прямо в дверь. Шурка открыл ее.

Коридор. До половины выкрашен унылой темно-зеленой краской. Лампы на потолке забраны металлической сеткой.

Шурка шумно сглотнул. Нет, только не это. Только не опять.

Их с Бобкой шаги стучали по плиткам пола. Отдавались эхом. Дневной свет рассеянно струился сквозь маленькие окна под потолком. Ложился светлыми квадратами на пол. Что-то кричали растянутые на стенах лозунги.

Опять дверь. Обитая дерматином, вся в гвоздиках. Похожая на стеганое одеяло.

Шурка повернул ручку. И замер.

В высокой светлой комнате за столом, под усато-носатым портретом с надписью «Друг детей», сидела огромная тетка в форме. Она что-то писала.

Тетка в форме недовольно вскинула глаза на Шурку и Бобку.

— Вот они, ваши… — угрюмо сказала она, проглотив последнее слово. Нехорошее.

А боком к столу… боком к столу сидели Таня и тетя Вера!

Шурка и Бобка замерли. Это не могло быть правдой. Это, должно быть, какая-то ловушка. Самая гадкая, самая искусная.

Бобка спрятался за Шурку.

На тете Вере был ее беретик.

Таня вскрикнула, но тетя Вера глянула на нее — и Таня снова вжалась спиной в жесткую скамью.

Тетя Вера была немного бледной. От этого накрашенные помадой губы казались очень красными.

Видимо, эти губы очень раздражали тетку в форме.

— Еще можно передумать, гражданочка, — сказала она.

— Где подписаться? — ответила тетя Вера сухим холодным голосом, который обычно приберегала для трамвайных кондукторов.

Тетка в форме хмыкнула презрительно. Поклевала пером в чернильнице. Передала перо тете Вере.

Перо поперхнулось, брызнуло. Тетя Вера вывела свое имя и фамилию. Тетка прихлопнула их большой фиолетовой печатью.

— Забирайте своих… — процедила она, опять проглотив в конце нехорошее слово. И принялась, стуча об стол, ровнять бумаги. Потом положила их в картонную папку. Щелкнула скоросшивателем.

Тетя Вера встала.

— Рискуете, — со значением тяжело произнесла тетка.

Тетя Вера взглянула на нее в упор.

— Чем же я рискую? Объясните мне прямо сейчас, как советский человек советскому человеку. Сию секунду.

У тети Веры были светлые глаза, обведенные черным ободком и с черными гвоздиками зрачков. Это был взгляд, которого не выдерживали уличные собаки, милиционеры и школьные учителя.

— Ну?

Тетка в сером ответила гримасой, но толкнула Бобку и Шурку в спину.

— Идите.

Тетя Вера взяла Шурку одной рукой, Бобку — другой.

Таня стояла и глядела на Шурку и Бобку во все глаза.

Не было объятий, слез.

Они вышли на улицу.