– Ну попей еще воды, – опять предложила Таня.
– Я попил.
– Хорошо.
Таня уже знала, какие доски в коридоре скрипят, а какие – нет, и ступала только на беззвучные.
– Бобка, не ходи за мной! – шепотом приказала она.
– У меня все равно живот болит, – опять пожаловался Бобка.
– Где?
Бобка показал.
Опять там же. Похоже, не врет.
– Ну подожди здесь, в коридоре. Я быстро, – велела Таня.
Бобка послушно сел на сундук у стены. Но не унялся.
– Вот бы залезть и достать грушу.
– Какую грушу? – обернулась Таня.
– Над нашей кроватью. И булку. Я бы ее тоже съел.
Таня не нашла что сказать.
Булка и груши на картине и правда были такими, что Таня старалась лишний раз на них не смотреть: от одного взгляда груша, казалось, могла треснуть и пустить сладкий сок. Она сглотнула – и тихонько постучала в дверь.
– А кто здесь живет? – подал голос Бобка.
Таня послушала: шагов за дверью не было слышно.
– Фарфоровый старичок? – предположил Бобка.
– Какой? – обернулась сестра.
А потом сообразила. Розовенький, с голубыми глазами, белыми усами и бородкой, с хрупкими осторожными движениями, сосед действительно казался фарфоровым. Это его книжку она потеряла в очереди.
– Да, – ответила она. – Колпаков.
Пышные седые усы гармонировали с расчесанной надвое бородкой и с густыми бровями. Старичок всегда ходил в кепке, и Тане всякий раз мучительно хотелось и ее расчесать надвое – для полной симметрии. Работал он сапожником, будка его была на улице Некрасова.
– Мы к нему уже стучались, – напомнил Бобка. – Вчера.
– Верно. Но, может, он уже пришел с тех пор.
Бобка кивнул.
Однако за дверью была тишина.
«Если меня дома нет, то заходи бери сама. Читай на здоровье», – так сказал сосед. Сам ей сказал.
– У меня живот болит, – опять напомнил Бобка.
Таня на всякий случай постучала еще раз. А потом нажала дверную ручку.
– Я с тобой!
– С сундука ни шагу, – велела Таня.
И вошла.
Здесь тоже, как у Парамоновых, бежал по потолку бордюр из цветов и листьев. И тоже с разбега утыкался в стену к соседям. Облезлые обои отслаивались. Кособоко приподнимал одну ногу стол. Валялись куски кожи, гвозди, какие-то инструменты, промасленные тряпки. Книжки стояли, лежали, громоздились стопками – на полу, на подоконнике, на столе, на узенькой кушетке. Кушетка показалась Тане знакомой.
– Вот бы в это окошко залезть, – сообщил за ее спиной Бобка и показал пальцем. – Грибов пособирать или ягод.
На картине был лес. В беспорядке комнаты картина и правда напоминала окно, через которое виднелись еловые лапы и поляна.
– Лучше грибов, – рассуждал Бобка. – Тетя Вера сварила бы из них суп. И мы бы его съели.
– Иди на сундук, кому велено! Жди меня там.
Танин взгляд упал на толстый томик, лежавший на полу ближе всего: «Война и миръ». А твердый знак-то зачем? Таня села на корточки. Она убедила себя, что книгу она не берет, а только смотрит одним глазком. Перевернула несколько страниц. Многочисленные точки бросались в глаза. Опять эти буквы «i»! Еще более странной была буква, похожая на перечеркнутый мягкий знак. Она тоже встречалась очень часто. А книга вроде по-русски.
– У меня живот болит, – отвлек Таню голос Бобки из коридора.